"Изувер" - читать интересную книгу автора (Барабашов Валерий Михайлович)

Глава 5 ПОМОГИТЕ, ГРАЖДАНЕ!

Это был глас отчаяния.

Прошло уже трое суток, а милиция ничегошеньки не знала об убийце.

А какие это были три дня и три ночи!

Безумная по своему напряжению работа. В сущности — ведь никакой информации! Новая проверка всех подозрительных, склонных, замеченных, сидевших, обиженных властью, озлобившихся, затаившихся… фактически ничего не дала.

Их в Придонске, как и в любом городе-миллионнике, — сотни.

Оперы мобильными небольшими группами рыскали по городу из конца в конец. Групп этих полковник Васильев сколотил десятки. Из управленческих. Из оперов райотделов областного центра. Из районщиков, вызванных в Придонск. Возглавляли группы, как правило, свои, городские, а в их состав входили все, кого можно было хоть на сутки-двое оторвать от стола, от иных дел.

Шерстили эти группы Придонск капитально.

Никогда еще местные урки не чувствовали такого прессинга. Раскинут был даже не невод — просеивали через сито!

Ни-че-го!

Глядя прямо в телекамеру, начальник УВД генерал-майор Тропинин говорил:

— Уважаемые придончане! Сограждане! У нас в городе случилось страшное и очень дерзкое убийство. Погибли два молодых сотрудника милиции, оборваны две молодые жизни. У них остались семьи, вдовы, дети. У одной из вдов от пережитого потрясения начались преждевременные роды, другая женщина также оказалась на больничной койке. Уверен, что любой неравнодушный человек близко к сердцу принял происшедшее.

Преступники бросили вызов не только органам правопорядка — всему обществу. Мы обязательно их найдем, и они будут наказаны по всей строгости существующих законов. Но мы, управление внутренних дел, просим вас помочь. Преступники, должен сказать со всей откровенностью, не оставили следов. У нас есть немало версий случившегося, и наши оперативники, поверьте, трудятся день и ночь. И тем не менее результатов пока нет. Если кто-то из вас что-нибудь знает, случайно оказался в ту роковую для наших сотрудников ночь у Дома офицеров, в сквере и обладает хоть какой-то информацией позвоните нам. Анонимность звонка я, как начальник управления, официальное лицо, гарантирую. Позвонившего ждет и солидное денежное вознаграждение…

Звонки были.

Какая-то женщина, не пожелавшая назвать своего имени, сказала, что видела в интересующее милицию время, как молодой человек вышел из сквера, держа в руках какой-то продолговатый предмет, сел в поджидавшую его красную «девятку» (а может, «восьмерку»?), и машина рванула с места…

Сейчас же заработал отлаженный механизм ГАИ. Компьютер выдал данные о сотнях красных «девяток» и «восьмерок», адреса их владельцев, и по этим адресам разлетелись оперработники.

Ни-че-го!

То есть, нашли, конечно, и того парня, который около полуночи на красной «девятке» — «Жигулях» стоял у Дома офицеров, ждал своего друга, ходившего в «круглосуточный» киоск покупать сигареты. Да, они спешили, они «рванули» с места, так как надо было ставить машину в гараж, время было позднее. Да, в руках приятеля был «продолговатый предмет» — блок сигарет… Нет, никак выстрелов в сквере у Дома офицеров они не слышали, лежащего у клумбы с цветами милиционера не видели. На часах в машине было ровно половина двенадцатого, водитель это хорошо помнил, потому что спешил поставить отцовскую машину.

Похоже, что эти парни уехали от Дома офицеров минут за пять до того, как преступник зашагал к сидевшим на лавочке милиционерам.

Позвонила молодая девушка, сказала дежурному по УВД, что они с Вадиком, ее другом, видели около полуночи двух парней, которые бежали через сквер к остановке троллейбуса. Да, они сели в троллейбус, уехали в сторону железнодорожного вокзала…

Пошла в дело и эта информация.

Были опрошены все водители троллейбусов и автобусов, работавшие на линии в это время, а также отозвавшиеся на телепросьбу пассажиры.

Звонила и пожилая пара из дома, расположенного рядом с кинотеатром «Юность». Услышав выстрелы в темном сквере (у них был открыт балкон), оба супруга вышли на него, постояли. Видели кого-нибудь? Да, видели. Буквально под балконом у них прошла смеющаяся парочка (молодые люди держались за руки), потом на большой скорости промчалась черная «Ауди», потом прошагал военный (он держал фуражку в руках), а минутой позже, по той стороне улице, — парень с сумкой на плече… Но именно об этом парне супруги смогли рассказать меньше всего. Они даже заспорили между собой: была ли у него все-таки сумка на плече или нет? И вышел ли он из сквера или шел мимо по улице?

Милиции эти сведения почти ничего не говорили, во всяком случае, не более, чем о влюбленной парочке или парнях в красной «девятке».

Все проверки заходили в тупик.

У потенциальных преступников, которые могли бы замочить милиционеров ради оружия, оказывалось железное алиби.

Был объявлен федеральный розыск бандитов без примет и каких-либо паспортных данных, но имеющих на руках два «Макарова» с такими-то номерами…

Оружие рано или поздно должно было заговорить.

Лежа на диване в тещиной квартире, Койот со всем вниманием и профессиональным теперь интересом смотрел телевизор. Серьезно, без какихлибо ухмылок и злорадных хмыканий он выслушал генерала Тропинина. Понял: раз выступает сам начальник УВД и говорит откровенные вещи, значит, зацепок у милиции в самом деле никаких.

Похвалил себя за отлично исполненный замысел.

Вот что значит хорошо все продумать и тщательно подготовиться!

Внимательно посмотрел и на фотографии убитых им милиционеров. Интересно. Там, в полумраке сквера, лиц милиционеров он не разглядел как следует. Не приглядывался и в те вечера, когда выслеживал. Лица ему, в общем-то, были ни к чему. Ему нужны были пистолеты.

На экране держали фотографии довольно долго, чтобы телезрители получше запомнили. Дикторша за кадром печальным голосом сообщала их анкетные данные, рассказывала, какие это были хорошие ребята и верные стражи общественного порядка. Говорила, что у них остались маленькие дети, семьи без кормильцев. «Подлая рука убийцы преждевременно оборвала их молодые, нужные народу жизни!» — с пафосом закончила она, и Койот мысленно с этой беленькой дикторшей согласился. Конечно, убивать из-за угла, то есть из сумки, неожиданно, в упор — подло, что тут спорить?! Но как иначе он мог завладеть оружием милиционеров?

Теща — грузная, рыхлая, сидевшая тут же, в комнате, в глубоком продавленном кресле, завздыхала:

— Что делается-то, а?! Таких молодых, здоровых парней и за какие-то поганые пистолеты убили. Найти бы этих извергов и при всех на площади Ленина расстрелять. Или на руке повесить. Немцы вон в войну вешали наших, городских. Я соплюшкой еще была, но хорошо это помню. Неделю какой-то мужчина на руке Ленина висел. Зимой дело было, в сорок третьем. Холод собачий, одежка плохая у нас, а мы все равно бегали смотреть. Да и велели они, немцы, чтобы мы глядели. Пугали.

— А за что они его? — ровно спросил Павел.

— Они ему на грудь дощечку повесили, мол, помогал врагам рейха. А что да как — что мы, дети, могли знать?!

— Охраняли его, нет?

— Нет, никто не охранял. Висел один, ветром его качало…

— Ну и что, боялись?

Теща покачала головой.

— Это только злобу к немцам вызывало. Народ молчал, конечно, никто там на площади у повешенного не выступал, но каждый про себя думал: скорей бы Красная Армия пришла да вас, извергов, тут бы и вздернула… Вот и этих бы мерзавцев, что милиционеров поубивали, вздернуть бы. На площади, на столбах. Другие бы подумали.

— Какая вы кровожадная, Вера Ивановна! — Павел усмехнулся. Сел, потянулся к пачке сигарет. — Я и не знал. Их, ментов этих, за что-то ведь наказали, не просто так — подошли да и постреляли. Они насолили кому-то, не иначе. Может, кого побили сильно…

— А! Кого они там побили. — Теща махнула рукой. — Шпаны слишком много развелось в городе, вот что я скажу. Жить стало страшно. После войны, помню, хоть и город был разбитый, и жили все бедно, а ходить по ночам не боялись. Ночьполночь, идешь себе спокойно. Я вон со второй смены с завода пешком, считай, полгорода вышагивала. Работала на шинном, контролером, а жили тут, в подвале — дом-то немцы весь разбомбили. А порядок был, Паша. Сталин страну в руках держал, боялись его все. В том числе и уголовники. Даже почитали его. Кто-то нам рассказывал, не помню уже кто, что одного бандита расстрелять хотели, а он на груди портрет Сталина выколол и потом, при расстреле, рубашку, значит, разорвал на груди и кричит: «Стреляйте, гады, в товарища Сталина!» Его и оставили в живых, на Беломорканал направили.

Павел невольно засмеялся. Теща — наивный, конечно, человек. Кто там смотрел на эти наколки? Миллионы зеков положили. И на том же Беломорканале.

Он вышел на балкон, закурил. Балкон маленький, на двоих, не больше. И вид с него унылый: мусорка с переполненными баками, драные кошки на кучах неубранных отходов, какие-то ящики, доски…

Глянув на сараюшки, тут же перенесся мыслью в сарай отца, где лежали у него обрез и «Макаровы». Койот не был там с той самой ночи, страховался. Подумал сейчас, что милиция, в принципе, могла нагрянуть и к отцу, все ж таки урка в прошлом, на учете, не иначе. Хоть и не значилось за ним сейчас никаких дел, а все же.

Койот почувствовал, как похолодело у него между лопаток. Это риск, безусловно. Пистолеты надо перепрятать, и чем скорее, тем лучше. Не дай Бог, в самом деле нагрянут менты. А отец про пистолеты ничего не знает. И будет от всего отказываться. Менты тогда начнут трясти и его, младшего Волкова. Он же частенько бывает у отца, прописан там, знает, где ключ от сарая — отец может невольно сказать. Конечно, в ту ночь его, Койота, никто не видел, это он знает наверняка — в сарай он шмыгнул мышкой, все аккуратно и быстро сделал, спрятал «Макаровы», вообще сумку.

И в принципе может отказаться — мол, я не я и сумка не моя. Но следователи, надо думать, умеют спрашивать. Возьмут да и покажут сумку теще, а она, сталинистка паршивая, скажет: «Дак это же зятева сумка, он с ней по городу ходит…»

Да, пушки надо перепрятать, и как можно быстрее. Увезти их куда-нибудь подальше, закопать, что ли. Пусть полежат. Пока менты успокоятся, махнут на стволы рукой.

Нет, пожалуй, не махнут. Могут притормозить дело, раз не нашли его сразу. Будут ждать, наверное, пока «Макаровы» заговорят.

Ждите, легавые, ждите. Долго вам ждать придется.

Койот понимал, что в ближайшее время воспользоваться оружием ему не придется. Опасно.

Милиция, что называется, стоит на ушах. Город шерстят. Какие-то парни у пивнушки, что рядом с Дмитровским рынком, говорили об этом, не таясь, громко, Павел слышал их разговор. Городских урок трясут день и ночь. И вполне возможно, что занесет оперов и на их улицу, в квартиру отца.

Ну как все же хорошо, толково провел он свою «операцию»! Ни одной зацепки ментам не оставил. И бояться ему, кроме самого себя, нечего.

Никто не проболтается, никто его не заложит.

Знаешь ты один — значит, не знает никто! Один — это тайна. И впредь действовать надо одному.

Отец правильно говорил.

Да, стволы надо сегодня же перепрятать. От греха подальше. Если найдут сумку в сарае отца, то и его, Павла, спросят — где был в такое-то время да что делал.

Людка, конечно, подтвердит, что спал с ней рядом. С самого вечера. А теща скажет, как было.

Сталшшстка честная, ети ее в глаз! Сразу насторожится, начнет резать ментам правду-матку.

С вечера, мол, дорогие минцанеры, зятька дома не было, шлялся где-то, пришел примерно в час ночи. А то и точнее время покажет: взяла да и посмотрела на свой зачуханный будильник. Дескать, ага, зятек опять среди ночи заявился, надо дочке хвоста накрутить.

Нет-нет, тещу ни о чем просить нельзя. И Людке никаких намеков. Уж если кого и попросить, так это опять же отца. Он прикроет, скажет, что сын был у него до половины первого, чинил чтонибудь…

А лучше и отцу не говорить. Он по пьяни болтливый, как попугай. Ляпнет еще кому-нибудь из корешей, похвалится. Дескать, мой-то, Пашка, двух ментов завалил. А? Каково? Знай, дескать, Волковых. В уголовном мире это, конечно, оценится по достоинству, он, Павел, получит признание, почет, но и возможность быть раскрытым. Менты настойчиво внедряются в уголовную среду, заводят стукачей, кто этого не знает?! И потому рано или поздно кто-то обязательно стукнет на него, Пашку.

Нет, нельзя ничего говорить отцу. Тайну надо носить в себе. Хоть всю жизнь.

…К отцу Павел приехал вечером. Сказал Людке, что отец просил его помочь перебрать мойку на кухне — течет, зараза, заливает соседей внизу, на первом этаже, те уже бесятся и каждый день устраивают скандалы.

Говорил он жене, в общем-то, правду. И мойкой они собирались с отцом заняться, да все откладывали, и про соседей не соврал. Страдала от их затянувшихся обещаний мачеха, Валентина, не успевала менять под мойкой тряпки…

Родитель встретил Павла в одних трусах, босиком. Был старший Волков изрядно пьян, покачивался. Завидев сына, заорал:

— А-а, Пашо-ок! Как раз к жарехе, молодец, подгадал. Валька печенки краденой из столовки своей притащила… За бутылкой сходишь? А то у нас водяра кончилась. А мне неохота одеваться.

— Давай схожу, — без особого энтузиазма отозвался Койот. Пить ему не хотелось, да и нельзя — стволы прятать надо было трезвым. Ехать с ними, искать подходящее место, копать…

За столом на кухне оказались еще двое собутыльников: один уже полулежал на столешнице, всхрапывал, другой пьяно растолковывал Валентине, возвышающейся над чадящей скороводкой, как лучше готовить печенку. Та отбивалась: «Кого ты учишь, Володя? У меня по вторым блюдам в техникуме только пятерки были!» «Как у Хазанова, да?» — «Ага, как у него…»

Оказалось, что это давние корефаны отца: когда-то вместе работали на шинном заводе, потом эти двое попались на краже покрышек, умыкнули вместе с охранником целый «КамАЗ», отсидели в местах довольно удаленных от Придонска и теперь вот вернулись…

Павел сходил за водкой (отец велел купить сразу четыре бутылки — «по штуке на рыло»), и гульба потекла дальше с новой силой.

Рожи за столом все краснели от выпитого и от духоты, чего-то внушали друг другу — говорили все разом.

Отец шарахнул по столу ладонью, призвал к порядку:

— Сегодня главный мент по телику выступал.

Генерал. Стучать на тех, кто его ментов положил, призвал. Деньги за это обещал. Ха-ха-ха… Ну, сучара! Да на что он надеется? Разве честный кореш сдаст своего подельника? Да ни в жисть! Только падла это может сделать. Гнида. Да я б таких…

Волков-старший скрипнул зубами.

— Красиво ментов сделали, очень красиво! — сказал вдруг тот, кто лежал на столешнице, Жорик. — Скоко уже дней прошло, а у них в легавке… ик!.. Пардон, Валентина!.. Не за что ведь ухватить, а? Не за что! Зря генерал выступать не будет. И ко мне приходили, спрашивали: где был в такую-то ночь, да что делал? А я… ха-ха-ха… в глаза им сказал: блядовал я, менты поганые, понятно? У бляди был, можете проверить. Спал и ничего не знаю, кто там у вас кого порешил… Наливай еще, Володь!..

— Профессионально сработано, чего там! — одобрил Володя, стряхивая со лба пот широкой лапищей. — В центре города ментов положили и хоть бы хны. Вот это работа! Давай за тех ребят… Хоть кто-то ментам отомстил за нас…

Зазвякало стекло.

Валентина снова подала тарелки с жареной печенкой. Бедром отпихнула привалившегося к ней плечом Володю — тот уже падал из-за стола, перебрал. Но языком еще ворочал.

Высказался и отец:

— Думаю, один их кто-то положил.

— П-пачему один? — дернулся Володя. — Ментов же двое было.

— Если жахнуть из двух стволов… — загадочно как-то протянул отец и посмотрел на Павла. Тот выдержал взгляд, не стушевался и не отвернулся.

— Главное, язык за зубами держать. Никому ни слова! Хоть через год, хоть через два, а вякнет человек — пропадет.

— Ну а на хера он эти пушки у ментов забрал? — снова заговорил Володя. — Че с ними делать-то? Опять ментов мочить? Новых? У тех пушки отымать?

За столом началась новая дискуссия. Гудели все разом, шумно обсуждали животрепещущую для бывших зеков проблему: что делать с пушками?

Вачентина, кончившая возиться со сковородками, присела к столу, сказала с сердцем: «Да что вы все про ментов этих? Ну убили и убили, что ж теперь. Налей-ка мне, муженек. А то сам в сиську уже пьяный, а жена как стеклышко. Ха-ха-ха…»

Павел пригубил из своего стакана, поднялся.

— Я там в сарае ключи от мопеда возьму, — сказал он, обращаясь к отцу. — Да и движок гляну. Покупатель, кажется, нашелся, пацан один, спрашивая запчасти. Тысяч пятьдесят обещали.

— Что так мачо? — отец поднялся, поддернув сползающие на слабой резинке трусы, пошел проводить Павла до двери.

— За новый на рынке восемьдесят дают, а уж за наш…

У самых дверей отец, обняв Павла за шею, приглушив голос, сказал:

— По уму, Пашок. Главное… ни гуту. Понял?

«Знает про сумку? — Койот напрягся. — Пистолеты видел?!»

— Ты о чем? — спросил как можно равнодушнее.

— Да я так, Пашок. Вообще. Говорю, что жить надо осторожно. Сделал дело и сиди молчи. Целей будешь. Ладно, иди.

Койот пошел. Копался в сарае с мопедом, заброшенным еще после школы, чутко прислушивался к шагам — не идет ли кто?

Стемнело. Он зажег фонарь. Электрический свет мягко плавал по убогим внутренностям сарая, освещая то ребра двигателя мопеда, то темное оконце, то разбросанные на полу ключи.

Проверившись (выглянул из приоткрытой двери), Койот разбросал в углу сарая хлам — обломки стульев, ржавые ведра, старую обувь…

Сумка с оружием была на месте. Но ощущение, что кто-то видел ее, копался в ней, не проходило.

Кто? Отец? Валентина? Ведь она тоже за чемнибудь могла прийти в сарай.

Скорей всего отец. Он же намекал, что знает что-то. Не зря сказал, мол, держи язык за зубами.

Хотя впрямую не признавался ни в чем и его, Павла, прямо ни о чем не спросил.

Странно. Хотя если подумать, то отец поступил с ним мудро. С одной стороны, как бы и знает, с другой — не хочет знать.

Тем более сумка не должна здесь находиться больше ни часу. Не скажет тот, кто ничего не знает. Аксиома.

Обрез больше не нужен. Это однозначно. От него сегодня же надо избавиться. «Макаровы» — спрятать. Надежно. Надолго. Не очень далеко от дома.

Обрез он утопит в водохранилище. Но, может быть, не сегодня. Сегодня он просто перепрячет его. А пистолеты из города увезет. И спрячет очень надежно. Он знает где, присмотрел место.

…В пригороде, у спящего уже поселка, Койот сошел с электрички, двинулся вдоль путей. Отмахав с километр, углубился в молодой сосновый лес, остановился, озираясь. Здесь, на перекрестке двух неприметных лесных дорог, было тихо, темно. Верхушки сосен еле угадывались на фоне беззвездного темно-фиолетового неба. Шумно хлопая крыльями, пролетела какая-то большая ночная птица, Койот вздрогнул от неожиданности.

Подождал, пока сердце успокоится. Подсвечивая себе фонарем, отсчитал от лесного перекрестка тридцать шагов влево, вдоль юй тропинки, что вела вглубь. Стал копать прихваченной из сарая деаской лопаткой яму. Грунт был песчаный, сухой и потому легкий. Квадратная неглубокая ямка скоро зияла перед ним ровными краями. Рука в нее уходит почти вся, хватит. Глубже не надо.

На дно тайника он положил тщательно завернутый в пленку и заклеенный синей изолентой пакет. С пистолетами ничего не случится. Он их хорошо, обильно смазал. Никакие дожди не промочат. Пусть полежат зиму. А там видно будет.

Тайник-ямку он засыпал, утрамбовал, сверху положил срезанный неподалеку дерн.

Попрыгал на этом месте.

Кто тут что может заметить? Самому бы потом найти.

Лопаткой нанес на нескольких сосенках насечки. Получится треугольник. В центре этого треугольника — тайник.

Хорошо Теперь найти просто.

Услышат вдруг чье-то глухое и довольно злобное рычание.

Встрепенулся, поднялся с колен. Направил в сторону рыка туч фонаря. В сосновых зарослях сверкнучи чьи-то желтые, фосфорически горящие глача. Мелькнула и исчезла большая серая тень.

Кто это? Волк? Собака?

Зябко передернув течами, Павел торопливо пошел прочь, оглядываясь, и то и дело посвечивая себе за спину Не трусил, нет, но нападения ждал. Жаль, пистолеты теперь там, в земле.

Заблестели показавшиеся впереди рельсы, и Койот перевел дух. Спокойно горел перед посадочной площадкой зеленый огонь светофора. На высокой беюнной платформе маялись несколько человеческих фигур Значит, скоро придет поезд, он все правильно рассчитал…

В пяти шагах от светофора Койот прикопал лопатку. Пригодится. Да и жаль было бросать — в детстве, у дома, строил с ее помощью снежные крепости, а весной копал канавки, чтобы вода побыстрей сошла с асфальта.

Когда-то эту лопатку покупала ему мать.

.. На следующий день, вечером, показывали по телевизору похороны милиционеров. Заплаканные лица матерей и вдов, сурово вытянувшиеся лица почетного караула. Что-то говорили начальник УВД, генерал Тропинин, потом начальник райотдела, где служили Косарев и Кривцов, товарищи по службе. Что именно они говорили. Койот, как и другие теле зрители, не слышал речи не записываюсь. Но можно было понять и без комментатора, его, неизвестного убийцу, лежащего сейчас на диване у себя дома и спокойно взирающего на дело рук своих, явно проклинали.

Как иначе?!

Потом кто-то из ментов-розыскников, одетый цивильно, в гражданское, повернувшись к камере затылком, отчетливо произнес в микрофон.

— Мы этих подонков все равно найдем Мы уже кое-что знаем о них.

Конечно, мент блефовал. Пугал обывателей.

Точнее, заверял их, что милиция что-то знает «про убийц».

Убийца, сидя на диване, лишь усмехнулся.

В ментовке по-прежнему ничего не знают. Это точно.

— Паша, иди ужинать, — позвала из кухни жена — Сейчас, досмотрю вот. Милиционеров хоронят.

— Тех, что убили? — Людка сейчас же примчалась из кухни, села, вытирая руки о передник, рядом с Павлом Приковылял и сынок, Костик. Забрался на колени к отцу, тоже стал смотреть на экран.

Красные гробы уже опускали в могилы. Поднялись к небу автоматные стволы — прозвучали прощальные залпы.

— Бу! Бу! — повторял Костик, и глазенки его радостно блестели.

— Ну что ты, дурачок, что ты?! — Людка торопливо сгребла сынишку, потащила его пить чай.

Встал и Койот, тоже пошел ужинать. Жить теперь можно совершенно спокойно: пистолеты закопаны, обрез он утопил сегодня днем в водохранилище. Пусть ищут!