II

Было утро, время завтрака, но из-за тумана горел газ. Мистер Лукас рассказывал о том, как он плохо провел ночь. Этель — которой предстояло через несколько недель выйти замуж — слушала, положив руки на стол.

— Сперва звонил входной звонок, потом ты вернулась из театра. Потом лаяла собака, потом мяукал кот. А в три часа утра какой-то хулиган прошел мимо дома, распевая во все горло. И еще в трубе у меня над головой булькала вода.

— Наверно, просто выпускали воду из ванной, — устало сказала Этель.

— Терпеть не могу, когда булькает вода. В этом доме невозможно спать. Я съеду отсюда, как только кончится квартал. Скажу хозяину без обиняков: «Я отказываюсь от этой квартиры по следующей причине: в ней невозможно спать». А если он скажет… скажет… что он скажет?

— Еще тост, папа?

— Спасибо, милочка.

Он принялся есть тост. Ненадолго наступили покой и тишина.

Но вскоре он снова заговорил:

— Я не намерен больше терпеть вечные упражнения на фортепьяно у соседей, пусть не думают, что я с этим примирюсь. Я им уже написал… не так ли?

— Да, конечно, — сказала Этель, позаботившаяся, чтобы письмо не дошло. — Я разговаривала с гувернанткой, она обещала, что уладит это. Тетя Джулия тоже терпеть не может шума. Я уверена, все будет в порядке.

Тетя Джулия, единственная незамужняя родственница, должна была после свадьбы Этель приехать и вести хозяйство в доме. Упоминать о ней не стоило: мистер Лукас начал громко вздыхать. Но тут прибыла почта.

— Ой, посылка! — вскричала Этель. — Мне?! Что бы это могло быть?! Из Греции! Как интересно!

В посылке оказались луковицы нарциссов, которые миссис Формен прислала из Афин для их оранжереи.

— Правда, папа, в памяти сразу всплывает вся наша поездка? Ты помнишь желтые нарциссы? И завернуто все в греческие газеты! Интересно, смогу я что-нибудь понять? Раньше я неплохо читала.

Она продолжала болтать, надеясь заглушить смех детей в соседней квартире — обычный для ее отца повод ворчать во время завтрака.

— Послушай-ка! «Бедственный случай в сельской местности». Видно, я напала на какую-то печальную историю. Ну да неважно. «В прошлую среду в Платанисте (провинция Мессиния) произошла страшная трагедия. Ветром повалило огромное дерево…» А что, я неплохо читаю?.. Подожди минутку… О боже!.. «Оно задавило насмерть пятерых обитателей небольшого «хана», которые, по-видимому, находились на балконе. Тела Марии Ромаидес, престарелой хозяйки «хана», и ее дочери, сорока восьми лет, удалось опознать, но тело ее внука…» — ой, остальное просто ужасно, зачем я только начала! К тому же мне. кажется, я уже где-то слышала это название, Платаниста. Не там ли весной мы делали привал?

— Мы там обедали, — сказал мистер Лукас, и в его отсутствующем взгляде мелькнула тень тревоги. — Кажется, это то самое место, где погонщик купил поросенка.

— Конечно же, — возбужденно сказала Этель, — где погонщик купил поросенка. Какой ужас!

— Ужас! — повторил вслед за ней отец; крики соседских детей отвлекали его внимание.

Вдруг Этель с неподдельным волнением вскочила на ноги.

— Господи, боже мой! — воскликнула она. — Это ведь старая газета. Несчастье случилось еще в апреле… в ночь на среду, восемнадцатого числа… а мы… мы, вероятно, были там во вторник днем.

— Именно так, — сказал мистер Лукас.

Этель прижала руку к сердцу. Она едва могла говорить.

— Отец, дорогой, нет, я должна тебе это сказать: ты хотел остановиться там на ночь. Все эти люди, эти бедные полудикари, пытались тебя удержать. И вот они мертвы. Там все разрушено, даже ручей изменил свое русло. Отец, дорогой, если бы не я, если бы Артур не помог мне тогда, ты бы, конечно, тоже погиб.

Мистер Лукас раздраженно махнул рукой.

— Какой толк разговаривать с гувернанткой. Я прямо напишу хозяину дома и скажу: «Я отказываюсь от этой квартиры по следующей причине: собака лает, соседские дети невыносимы, и я терпеть не могу, когда булькает вода».

Этель не прерывала его брюзжания. Она буквально онемела при мысли о том, что он был на волосок от смерти. Наконец она произнесла:

— Такое чудесное избавление невольно заставляет поверить в божий промысел.

Мистер Лукас ничего не ответил — он все еще обдумывал письмо к хозяину дома.