"Вакуумные цветы" - читать интересную книгу автора (Суэнвик Майкл)

Глава 12. БУРРЕН

На корпусе «Пеквота» выросли вакуумные цветы. Правда, всего несколько, – они выглядывали из-под края крыши, но по размеру лепестков уже можно было сказать, что это новая разновидность, приспособившаяся к местным условиям. Ребел заметила цветы, когда шла на корабль, и слегка удивилась, почему Борс так долго откладывает текущий ремонт. «Пеквот» узнал Ребел – замок открылся от ее прикосновения.

Через несколько часов, как раз когда Ребел закончила заваривать чай, вернулся Борс. Чайник плавал посреди гостиной.

– Так! – довольным тоном произнес Борс. Он скинул скафандр, набросил накидку и натянул ножные кольца. – Как мило, что вы зашли меня проводить.

– Как мило, что вы так говорите. – Ребел набрала чай в шприц и мягко подтолкнула шприц к Борсу. – Я тут сообразила перекусить.

Она открыла поднос с пирожными, по форме напоминавшими ее серебряную брошку. Борс взял два. Ребел, улыбаясь, потягивала чай и ждала.

После вежливого молчания Борс заговорил:

– Итак. Как идут поиски вашего друга Уайета?

– О! Это очень интересный вопрос. – Ребел подалась вперед в кресле. – Сегодня днем я беседовала с женщиной-полицейским. Она лежала у меня на кушетке со вскрытой психикой и поэтому не могла солгать! И я получила от нее ценную подсказку.

– В самом деле? – сказал Борс. – Вы говорите, женщина-полицейский? – Он надкусил второе пирожное. – А вам не кажется, что это довольно рискованное предприятие?

– Да. Она рассказала мне весьма затейливую детективную историю насчет того, что можно спуститься на поверхность в качестве наблюдателя и... ну, вам это не интересно. Она сказала, что видела Уайета.

– Да что вы?

Да. Она сказала, что видела его с вами.

После очень долгого молчания, во время которого они не сводили друг с друга глаз, Борс брызнул в рот немного чая и произнес:

– Разумеется, это ошибка.

– Разумеется.

Ребел встала. Первым ее побуждением было схватить Борса и вытрясти из него правду. Вместо этого она улыбнулась. Эвкрейша никогда бы не отважилась на прямой конфликт, и ее подход имеет свои преимущества. Надежды победить Борса на его территории почти никакой. При всей своей утонченности, он – профессиональный мошенник.

– Я только надену скафандр и уйду. Извините, что побеспокоила. Bon voyage[10], приятель. – Ребел поплыла к шлюзу. Борс настороженно за ней наблюдал. – Да. Вы не можете сделать мне небольшое одолжение? – Борс поднял брови. – Скажите: «Пожалуйста, откройте ящики с рисунками».

– Пожалуйста, откройте ящики с рисунками, – в недоумении повторил Борc.

По всей комнате бесшумно открылись шкафы. Один за другим выдвинулись ящики. В них было пусто.

– Боже мой! – выдохнул Борс. – Что вы сделали с моими акварелями? С моими гравюрами?

– Я их сожгла.

Борс вскочил с места, стал лихорадочно рыться в шкафу в поисках забытого рисунка, застрявшей в углу помятой гравюры, хоть чего-нибудь! И ничего не находил.

– Не может быть! – завопил он в отчаянии.

– Да, – с невозмутимым видом согласилась Ребел. – По правде говоря, не сожгла.

Борc поднял на нее глаза.

– Вы помните две мои коробки? Я вытряхнула их и сложила в одну акварели, а в другую гравюры. Чтобы добраться до них, надо было отключить охранную систему, но вы не поверите, какие инструменты можно достать, если иметь нужные знакомства, а у вашей полицейской подружки нужных знакомств хватает, я вас уверяю.

Говорила она слишком зло, слишком быстро. Ей так хотелось сделать Борсу больно, что его страдания только усиливали эту жажду. Эвкрейша сказала бы, что она зациклилась. Передохнув, Ребел подплыла к креслу, села и заговорила спокойнее:

– Коробки в целости и сохранности, но без меня вы их никогда не найдете. Одну я могу вернуть вам сразу же, безо всяких условий. За вторую вы должны заплатить.

Борс медленно вернулся на свое место.

– Я не предам свой народ, – решительно сказал он. – Даже если вы свалите в кучу все произведения искусства в Системе и подожжете их.

– Фу, как вы обо мне думаете! Ничего такого от вас не требуется. Отдайте мне Уайета, вот и все. Одну коробку по вашему выбору вы получите сейчас, а как только я переговорю с Уайетом с глазу на глаз, то скажу, где вторая. Ну как?

– Акварели, – уныло проговорил Борс. – Где акварели?

Никто не помнил, как называется этот город. Контейнер треснул более столетия назад, жители покинули его, а снаружи он зарос цветами. Маленький катер влетел сквозь брешь, где находилось когда-то осевое окно города, в его лишенное воздуха чрево и пошел на посадку. Навстречу, будто пытаясь его схватить, поднялись черные здания. Посадка была сложной – город все еще продолжал вращаться, разграбленные здания не стояли на месте.

– Сюда, – сказал Борс, Одинокое, расположенное на уровне тротуара окно теплилось желтым светом. Борс резко развернулся (желудок Ребел сжался в комок), сбавил скорость до скорости перемещения улицы и мягко посадил катер.

Старая тетка, которая провела их через воздушный шлюз, посмотрела на Ребел с явным неудовольствием.

– Не из полиции, – проворчала она. Это была та самая спускальщица, с которой Ребел видела Борса в Гисинкфоре. Комнату загромождала старинная техника: автоматические зонды, ранцевые ракетные двигатели, спутники-убийцы величиной с кулак.

– Наши планы немного изменились.

– Кхе! – Тетка взглянула на Борса и выставила вперед подбородок. – Это будет дороже. Сейчас идет волна полярных сияний, а когда будет следующая, я не знаю. Не люблю спускать людей, когда в атмосфере нет электромагнитного возмущения. Оно помогает скрыться от комбинов.

– Вы алчная старая разбойница, – сказал Борс. – Я не поддамся на такой грубый шантаж. Эта молодая дама займет место женщины из полиции, спуск будет по расписанию, как намечалось. И оплата как договаривались, или все отменяется.

Спускальщица спасовала перед его гневом.

– А-а, – протянула она. – Ну, тогда ладно.

Спуск стоил дорого, но зато не привлекал к себе никакого внимания. Как объяснили Ребел, восемь холодильных камер вморозят в груду дисперсного материала, а затем отбуксируют к центру естественного потока метеоров. Приближающаяся Земля подхватит весь этот ком, он упадет на рассвете, избороздив бледное утреннее небо огненными стрелами.

Остатки мусора сгорят в атмосфере, и тогда обнажатся холодильные камеры, аэродинамика которых обеспечивает подъемную силу. Простые кибернетические системы не дадут камерам рухнуть вниз, погасят их скорость и направят к условленной точке. Планирующий спуск закончится живописными всплесками белой пены, и камеры упадут в северной части Атлантического океана.

Затем они начнут потихоньку погружаться в холодную океанскую воду.

Но прежде чем камеры успеют достигнуть дна, к ним устремятся быстрые темные животные. Морские млекопитающие, потомки тюленей, которых приспособили для выполнения таких задач при помощи контрабандных мутагенов и биопрограммирования. Просунув головы в выступающие хомуты, они понесут камеры к берегу. Долгое и трудное путешествие, но вдали от всевидящих глаз комбинов, по крайней мере – теоретически.

На покрытом галькой берегу их будут ждать люди.

Ребел открыла глаза. Комната в форме улья, тяжесть нормальная. В трещинах голых каменных стен горит множество крошечных огоньков. Воздух холодный, даже слишком. Она посмотрела на женщину в красном платье с капюшоном.

– Я на Земле, – сказала Ребел.

– Да. – У женщины было истощенное лицо фанатички с резкими выступающими скулами и без бровей. Но говорила она приятным голосом и стояла вежливо наклонив голову. – Наша местность называется Буррен. Эта группа зданий – Приют. Здесь дом Божий.

Она показала на гротескное каменное изваяние: женщина с круглым, будто луна, лицом обеими руками распахивает свой детородный орган. Ребел села.

– Ваше платье перед вами. Земную одежду носят под накидкой, вы не привыкли к такому суровому климату, как у нас. Эту послушницу зовут Оммед. Если вы чего-нибудь пожелаете, она ваша рабыня.

Женщина удалилась.

Ребел покачала головой и начала одеваться. Земная одежда состояла из брюк и блузы с многочисленными застежками, в которых нелегко было разобраться (все это было сшито из мимикрирующей ткани). Ребел казалось, что она ужасно закуталась, но, надо признать, одежда была не хуже той, которую носили на кометах. Она облачилась в накидку и сапоги для хождения при нормальной силе тяжести и взяла чемоданчик с библиотекой. Условием заключенной с Ворсом сделки являлось то, что Ребел будет библиотекарем отряда. Она пригнулась и вышла наружу.

Повсюду, насколько хватало взгляда, возвышались серые скалы под молочного цвета небом. Пространству не видно было конца. Вдали поднималась цепочка гор, таких же голых и бесплодных, как на Луне. Из неглубоких впадин торчали пучки бурой травы. Поверхность пересекали низкие каменные стены; может, их построили тысячу лет назад, а может, и вчера. Кто знает? Несколько работающих неподалеку послушников выглядели едва заметными пятнышками. Все говорили, что Земля зеленая, но эта пустынная, заброшенная местность была олицетворением бесплодия.

Завыл ветер, и Ребел чуть не упала. Будто кто-то толкнул ее в спину. Волосы и накидка развевались и тянули ее вперед. На мгновение ей показалось, что пробита корабельная оболочка и сейчас ее тело взорвется от декомпрессии. Охваченная внезапным ужасом, она закричала:

– Что это? Что случилось?

Подоспевшая Оммед подхватила Ребел за талию:

– Ничего не случилось. Просто с моря подул ветер.

– А-а, – слабо проговорила Ребел, хотя эти слова ничего для нее не значили.

Она обернулась и заметила, что скалы обрываются и внизу плещется тускло-зеленый океан, испещренный белыми гребешками волн. Прямо от смутной линии горизонта на Ребел неслись плотные серые облака; облака летели так быстро, что она видела, как они сливаются, пытаясь друг друга обогнать.

– О… Господи, какое все... огромное!

У Ребел закружилась голова, она едва не потеряла равновесие. Ветер дул повсюду – громадный неуемный великан, выше гор, повелевающий облаками. Все здесь было слишком большое.

– Как вы это выдерживаете?

– Мы пребываем здесь, дабы смирять себя, – ответила Оммед, – и поэтому покорно принимаем свидетельства величия Господня. Но вы сами увидите: то, что сейчас вас пугает, потом, когда вы привыкнете, будет вызывать восторг.

Затаив дыхание, Ребел недоверчиво уставилась вдаль, на скалы и океан, пытаясь постичь их огромность. Всего слишком много, и от этого даже болит голова, но… Да, Оммед права. Ужасное, но вместе с тем величественное зрелище, то же самое чувствуешь, когда впервые слушаешь симфонию, написанную в новой, незнакомой манере, настолько великолепной, что страшно делается.

– Ваши друзья встречаются в дальнем конце Приюта. Наверно, вам пора к ним присоединиться.

– Да.

Приют расползался во все стороны похожими на ульи каменными домиками всевозможных размеров. Они лепились друг к другу цепью, тянущейся по склону вверх. Домики были из той же серой породы, что и местные скалы, и глаз не мог различить, где они кончаются: так столб дыма сливается с землей. Никаких других искусственных объектов поблизости не было. Все от края до края, казалось, существует здесь тысячи лет.

– Как вам удается скрывать Приют от Комбина? – спросила Ребел.

– Мы называем этот великий разум – «Земля», – мягко поправила ее Оммед. – Земля хорошо нас знает. Мы находимся здесь благодаря ее снисходительности. Она наблюдает за нами. Мы не понимаем, для чего. Возможно, Земля считает нас подопытными животными. А может, она сохраняет Буррен как заповедник. Это неважно.

– Она наблюдает за вами?

Ребел огляделась по сторонам и не заметила камер. Конечно, у Земли могут быть более искусные приборы: совсем крошечные или действующие с большого расстояния.

– Каждые семь лет Земля забирает десятую часть наших людей и присоединяет их к великому разуму.

– И вас это не беспокоит?

Они обходили Приют по склону. В коптильнях послушники раскладывали на решетках рыбу и приготовленные в ферментационных аппаратах кусочки моноклонального белка.

– Мы пребываем здесь, чтобы научиться смирению. Покорность воле Господней принимает множество форм. Мы постигаем их все. – Оммед подняла голову, и Ребел отвела глаза, не выдержав ее пристального взгляда, ее понимающей улыбки. – Вот этот дом. Ваши друзья тут.

– Хорошо. Большое спасибо, что вы показали дорогу.

– Вы еще не понимаете, как приятно подчиняться чужой воле. – Ледяным пальцем Оммед дотронулась до затылка Ребел; та вздрогнула и невольно напряглась. – Если вы хотите учиться, обратитесь к любому из послушников. Мы все ваши рабы.

– Господи! – Ребел нырнула в дом.

В доме было темно, сначала она подумала, что здесь никого нет. Потом кто-то зашевелился, послышался чей-то кашель, и она с трудом различила, что вдоль стен сидят семь человек в костюмах из мимикрирующей ткани, и все они смотрят на нее. Лица неясно вырисовывались в сумраке помещения, глаза настороженные и жестокие. Они были запрограммированы как «росомахи».

– Вот ваш библиотекарь, – сказал кто-то. – Берегите ее. Она хранит программы, необходимые для нашего выживания. Если она умрет, одного из вас придется перепрограммировать, чтобы поставить на ее место.

Послышались низкие лающие звуки – наверное, это был смех.

– Вы получили задание, – продолжал голос. – Идите!

«Росомахи» молча проскользнули мимо Ребел и вышли. Их вожак встал, на концах его косичек нежно позвякивали серебряные шарики. Ребел показалось, что это Борс, но по грубо разрисованному психокраской лицу мужчины ничего нельзя было сказать наверняка.

– Библиотекарь, останьтесь.

Ребел села. Вожак наклонился к ней ближе, по лицу его блуждала бешеная, безрадостная улыбка. Ребел почувствовала сладковатый запах его дыхания. Он сказал:

– Получите необходимые навыки.

Ребел открыла библиотеку и провела пальцем по рядам разноцветных плат. Она быстро подключилась к программеру и поставила красные платы. Всего три: основные навыки исследовательской работы, умение передвигаться по скалам и искусство выживания на земной поверхности в сочетании с топографией Буррена. Пока прибор вычерчивал схему ее кратковременной памяти, голова у Ребел гудела и кружилась. Потом воздух вокруг затрепетал: это программы развернулись и стали складываться в бесплотные цепочки и блоки знаний. Логические построения проникали сквозь стены и уходили в бесконечность, и Ребел потерялась в незримом лабиринте фактов. Три платы – это предел, больше нельзя усвоить, не потеряв при этом половины данных. Теперь она ощущала свое положение в Буррене. Оказывается, она находилась на самой середине западного склона огромного известнякового массива. Итак, Ребел ознакомилась с топографией. Теперь она знала Буррен, его горы, его холмы и даже раскинувшуюся под его поверхностью сеть пещер. Знала она, и какие умения можно заложить в программу берсерка, а какие нет. («Библиотекарь!») Ребел знала, как нужно перенести свой вес, если камень, на который ты ступил, покачнулся. Знала, какие растения и насекомые Буррена съедобны. Знала, где найти воду. («Библиотекарь!») Знала, какими тремя качествами нужно обладать, чтобы совершить экологическую диверсию. Сведения проходили сквозь Ребел и вились вокруг, оставляя ее оглушенной, холодной и отстраненной.

Кто-то ударил ее по щеке. Больно. Она испуганно подняла на вожака взгляд и увидела его спокойную, довольную физиономию, а под маской – лицо Борса.

– Библиотекарь! – повторил он. – Ваша программа уже работает?

– Э-э... да, – неуверенно ответила Ребел.

Теперь она умела бегать. Ногам не терпелось унестись далеко отсюда. Она услышала птичий крик. Грач.

– Библиотекарь, вы не входите в наш отряд, но мы зависим от вашего программирования. Поэтому вас надо проверить. Я хочу, чтобы вы добежали до дольмена, называемого «Ворота». Если вы доберетесь туда до заката, мне станет ясно, что вы овладели необходимыми навыками.

Ребел знала, что такое закат. Она знала, что такое дольмен «Ворота».

– Но это же двенадцать миль!

– Из чего следует, что вам не стоит долго здесь прохлаждаться.

Она бежала. Удивительно, какую можно развить скорость, если бежать со знанием дела. Она бежала по старой дороге, которая почти уже слилась со скалой. Но даже по разбитой дороге бежать было легче, чем по девственной породе, которая с треском раскалывалась под ногами, и лишь необычайно быстрая реакция помогала Ребел не вывихнуть голеностоп. Кроме того, вне дороги склон исчерчивали низкие каменные стены; они извивались на голых скалах, местами даже взбирались на особо крупные валуны. Как ни странно, в прошлом здесь жили люди, они как-то использовали эту землю, ценили ее, не жалели труда огораживать свои участки стенами.

Дорога петляла и становилась круче. Ребел приходилось регулировать ритм сердца. Казалось, скала под ней вертится, а сама она стоит, не сдвигаясь с места. Перед тем как отправиться в путь, Ребел надела накидку мимикрирующей материей внутрь и теперь, должно быть, походила издалека на громадную летучую мышь, волочащую по земле свои искалеченные крылья. Место в облаках, на которое больно было смотреть, сползло вниз. Это значило, что близится вечер. Время от времени она переходила на шаг и пару раз отдыхала. Но лучше всего было бежать, потому что, когда бежишь, не хочется думать.

Неожиданно, будто вспыхнувший метеор, на скале перед Ребел выступил темный кружок. Он остался позади, но возник еще один и еще. Они появлялись все чаще и чаще, затем первая капля воды потекла по ее лицу: пошел дождь.

О дожде Ребел знала все (это было на плате «искусство выживания на Земле»), но знание еще не опыт. Капли стучали, как камешки, разбивались о ее голову, ручейками заливали глаза, ослепляли. Потом стало и того хуже: ветер бросал на нее внезапные волны дождя, ей не хватало воздуха. Ребел уже не бежала, а шла большими шагами, плотно завернувшись в накидку и подняв капюшон. Иногда она поднимала голову, но не видела ни моря, ни гор. Все исчезло в сером тумане.

Дорога перевалила через гряду, и Ребел побежала быстрее. Недалеко от гребня находилось древнее захоронение, Ребел помнила его по карте. Захоронение пряталось в зарослях утесника, однако Ребел все-таки его отыскала: четыре плоские плиты, образующие своего рода коробку, и пятая, каменная крышка. Ритуальная пирамида из камней и покоившиеся внутри коробки кости давно исчезли. Пробитая в крышке брешь была достаточно велика, чтобы Ребел могла залезть внутрь. Здесь она свернулась калачиком, колени прижав к подбородку, и спряталась от дождя.

Шерстяная накидка, даже мокрая, согревала. Хуже всего была вовсе не темнота и не стук по камню дождя (плата не содержала сведений о том, что дождь производит шум), а одиночество, которое заставляло ее думать об Уайете.

Как только Ребел открыла глаза и увидела незнакомую женщину в красном, она поняла, что в Приюте Уайета нет. Он бы ее встретил. Ребел знала, что хороших вестей о нем ждать не приходится, а плохие она хотела бы услышать как можно позже. Она отказывалась верить дурному предчувствию.

Но теперь она не могла не думать о самом плохом.

Прошло немало времени, дождь стал утихать, а затем и совсем перестал, и Ребел выбралась из каменного укрытия. Она выбралась на дорогу и пошла снова. Потом побежала.

Прежде чем она достигла дольмена «Ворота», дождь начинался еще три раза.

К тому времени, когда Ребел поднялась на открытую всем ветрам площадку, пустынную даже по местным понятиям, и остановилась, день подходил к концу. Небо потемнело, только позади, у самого горизонта, тускло светилась узкая желтая полоса. Какое-то время ее глаза беспомощно обшаривали безбрежную равнину в поисках дольмена «Ворота».

Две огромные вертикальные плиты поддерживали третью, стоящую под углом, напоминая покосившийся стол великана. Ребел медленно подошла к нему. Поблизости лежали еще две плиты – недостающие части этого гигантского погребального сооружения, также лишенного верхней пирамиды из камней. Сооружение было похоже на ворота, и Ребел робко вступила в них, словно думала, что это вход в иное измерение, в другую, загадочную, страну.

Борс тихо засмеялся:

– Вы успели, библиотекарь, но едва-едва. Ребел испуганно обернулась. Она не слышала, как он появился. Борс неторопливо сел на упавшую плиту и насмешливо улыбнулся. За ним стояли две «росомахи». Они с интересом наблюдали за Ребел.

– Послушайте, – начала она. – Послушайте, я хочу знать, где Уайет.

Руки у нее замерзли. Ребел спрятала ладони под мышками и слегка сгорбилась. Ощущение бесполезности поисков, возникшее по дороге, вернулось к ней с новой силой.

– Его ведь здесь нет.

– Нет.

– И он не должен был здесь быть, да?

Эвкрейше уже доводилось испытать горькое разочарование, и она знала, что лучший способ с ним справиться – это устроить сцену. Но Ребел не хватало для этого силы воли.

– Уайет должен был появиться здесь к нашему приезду. Но он опаздывает.

Вид у Борса теперь стал серьезный. Он прищурился на далекие облака, такие же серые, как и скалы. Ребел живо представила себе карту Буррена, на юге и востоке он граничил с Комбином. Но карта не давала подробностей, только общее ощущение огромной массы людей.

– Сказать по правде, – негромко проговорил Борс, – он сильно опаздывает.

В эту ночь Ребел спала вместе с «росомахами» в небольшой пещере. Чтобы согреться, все жались друг к другу – Борс запретил разжигать огонь. На следующее утро он дал Ребел на дорогу немного соленой рыбы и отослал ее обратно в Приют со словами:

– Пока не появится Уайет, вы нам не нужны. Мы здесь будем заниматься своими делами, они вас не касаются. Возвращайтесь в Приют. Когда вы нам понадобитесь, мы вас найдем.

На обратном пути Ребел шла медленно и вернулась в Приют, когда день приближался к вечеру. Послушники тащили с моря рыбачьи лодки и с болот тележки с торфом. Несколько человек готовили ужин. В столовой Ребел выслушала длинную молитву на непонятном языке и затем что-то съела, совершенно не замечая вкуса. Оммед заговорила с ней, Ребел отвечала невпопад.

Потом она доплелась до своего дома, залезла внутрь, поставила на пол библиотеку и села на лежанку.

– Ну вот, – вздохнула она, – я и дома.

Вскоре кто-то вежливо постучался в дверь. Ребел разрешила войти, и в комнату вошел молодой послушник. Он был такой же безволосый, как и все остальные, но не такой истощенный. Встав перед ней на колени и склонив голову, он прошептал:

– Этого послушника зовут Зузу. Сие древнее слово означает «сплетня».

– Ох, Господи! – перебила его Ребел. – Да перестаньте вы так унижаться. – Она подвинулась и постучала по камню рядом с собой. – Садитесь, расслабьтесь и скажите то, что хотите сказать.

– Я… – начал молодой человек. Он покраснел. – Этот послушник пребывает здесь недавно. Он еще не научился полностью унижать себя. – Затем он вдруг посмотрел на Ребел в упор удивительно ясными, синими глазами и взял ее руки в свои. – Община заметила вашу скорбь и обсудила ее. Если вы можете найти утешение в наслаждении плотью, этот послушник пришел предложить вам свои услуги:

– Ох, Господи! – проговорила Ребел. Но он был такой хорошенький, что она не убрала руки. Немного помолчав, Ребел сказала:

– Ну, возможно, это лучший выход.

Никогда у нее не было такого пылкого любовника, как Зузу. Он делал все очень серьезно и даже торжественно, но выполнял любое ее желание и явно знал о сексе больше нее. Зузу не стремился доставить себе удовольствие, он отдавал все Ребел. Он представлял собой невероятную комбинацию атлета, танцора и гейши в одном лице. Он довел ее почти до оргазма и продлевал ласки, балансируя на грани, пока она не перестала различать, где кончается ее тело и начинается его.

Наконец, изогнувшись в судороге, Ребел крепко обняла Зузу за талию, обеими руками прижала к себе его лысую голову, и острое наслаждение сменилось чувством освобождения.

– Да-а, – сказала Ребел, когда обрела дар речи. – Ты замечательный любовник, тебе это известно?

Лицо послушника было прекрасно, маска небесного спокойствия.

– Этот послушник ничтожнейший из ваших рабов.

– Нет, правда. – Ребел рассмеялась и шутливо спросила:

– Другие послушники так же хороши, как ты?

Зузу посмотрел на нее своим поразительно открытым взглядом.

– Конечно. Как вы думаете, зачем мы пребываем здесь?

– Да, гм. Что там говорила Оммед? Чтобы подчиняться воле Божьей, правильно?

– Покорность принимает множество форм. – Зузу встал перед ней на колени, ноги расставлены, руки за спиной, глаза опущены долу. – Подчинение телам чужаков – одно из самых важнейших таинств.

– Что?

– Вы повелеваете мне объяснить? – Приняв ее молчание за согласие, Зузу сказал:

– Вселенная сотворена по образу Божьему. Это самоочевидно, так? – Он поднял глаза и подождал, пока Ребел не очень уверенно кивнула. – Подумайте! Вселенная едина, совершенна, целостна, свята и неделима. Но мы воспринимаем ее лишь через противоположности и крайности. – Он поднял ладони, словно балансируя невидимые весы. – Жар и холод. Удовольствие и боль. Радость и горе. Член и влагалище. Все это частности, иллюзии – звезды заслоняют от нас галактику. Но как может существо, рожденное в мире иллюзий, проникнуть вглубь, сквозь эти противоположности к единству? Не обращая на них внимания? Но они существуют, они не исчезнут. Мы приобретаем опыт, заключенный в противоположностях, мы отдаемся крайностям: восторгу или боли – и объединяем их в себе. Мы раз за разом переживаем таинства похоти и подчинения, в образе мужчины и в образе женщины, и под конец разрушаем свое "я" и все различия и прорываемся к вечному единству.

Глаза юноши горели, как у провидца. Он снова стал возбуждаться. Но смотрел не на Ребел, а вверх, в невидимое.

– Мы все как будто родились с ядом в желудке и, чтобы очистить тело, должны поглощать все больше и больше яда, пока он не извергнется наружу вместе с рвотой.

– Гм, ясно.

Перед этим Ребел собиралась попросить его остаться с ней на ночь. Но теперь… Она как-то никогда не думала о себе как о рвотном средстве.

– Может, тебе лучше уйти? Кажется, твои друзья уже приступили к вечерним молитвам.

Лежа на постели и пытаясь заснуть, Ребел слушала пение верующих. Чудесные, глубокие и идеально чистые звуки. Посреди пения раздавались крики и стоны то ли боли, то ли наслаждения. Это могло быть и то и другое. Крики продолжались и продолжались, и Ребел заснула, не дождавшись, пока они прекратятся.

Больше Ребел не спала ни с кем из Приюта. Ей было неприятно думать, что все послушники одинаково доступны и любой из них будет делать то, что она захочет. Временами у нее появлялось подозрение, что за ее смущением кроется тайное желание, которому она не смела уступить из страха потерять себя навсегда, увлекшись постижением крайностей.

Вместо этого Ребел изучала Буррен. Каждый день она выбегала на скалу, тренируя мышцы и привыкая к Земле. Иногда она искала крошечные фиолетовые цветы горечавки, которые прятались по расселинам, или гигантских лосей – вымерших когда-то животных, возрожденных комбинами. Изредка приходили за новыми навыками две-три «росомахи» (они были так подозрительны, что боялись подключаться к программеру – а значит, раскрывать свой мозг – без охраны), и Ребел с ними разговаривала. Но новости были всегда одни и те же. Уайет опаздывает. Борс еще ждет.

Рано или поздно Борсу надоест ждать. В Приюте Ребел взялась выполнять легкую работу – ухаживать за козами и, пользуясь собственными микросхемами послушников, делать несложные хирургические операции. Она подружилась с послушником, который превращался из мужчины в женщину, лицо у него округлилось от дополнительного питания, характер стал спокойным. Тут взяли свое нейропрограммы, и (Ли показал Ребел по ее просьбе) промежность покрылась коркой, под которой половые органы превращались в недифференцированные клетки, а затем постепенно приобретали новые очертания. Переходное состояние освобождало Ли от участия в религиозных службах, и у него было время знакомить Ребел с окрестностями. Ребел, со своей стороны, ценила то, что Ли никогда не пытался ее соблазнить.

Однажды, когда два дня кряду шел дождь, Ли постучал в дверь Ребел и прокричал:

– Выходи! Ливень кончился, и корыто наполнилось.

– Чему это ты так радуешься? – недовольно спросила Ребел, однако потащилась вверх по тропинке следом за Ли.

Скалы уже высыхали, но из заполненных водой трещин выглядывали холодные, мокрые растения.

Они прошли около мили по тропе, которую Ребел знала как свои пять пальцев. Когда она спрашивала, куда они идут, Ли хихикал и отвечать отказывался. Наконец они перевалили гребень и стали смотреть вниз на темную землю, еле освещенную последними лучами заходящего солнца. Дно долины закрывала гладкая блестящая серебристая пленка, раньше ее здесь не было.

– Боже! – воскликнула Ребел. – Это озеро.

От обилия влаги и воздуха, без которых не возникло бы подобное чудо, у Ребел кружилась голова. На этой планете всего было в изобилии.

– Господь творит чудеса, – с ликующим видом согласился Ли и обеими руками показал вниз. – Вода стекает со всех сторон и собирается на дне. Но камень тут пористый, в нем есть пустоты, соединенные с нижней частью корыта. К утру озера не станет.

Проходили недели.

Настал день, когда «росомахи» вернулись. Было радостное, прекрасное утро. Над головой стояло загадочное синее небо, а скала стала чуть теплой на ощупь. Ребел повернула за угол и увидела, как одна из «стаи» мочится на стену Приюта. Она ухмыльнулась в знак приветствия. Неподалеку «росомаха» ножом щекотала лицо послушника.

– А если мне захочется выколоть тебе глаза? – прошептала ласково «росомаха». – Ты мне тоже позволишь?

Острие скользнуло по коже, слегка царапая щеку и оставляя за собой тоненький красный след.

Послушник дрожал, но не отстранялся.

– Развлекаетесь? – спросила Ребел.

«Росомаха» обернулась. Это была приземистая женщина с рыжими, коротко подстриженными волосами и тонкими белыми шрамами возле рта. Выражение ее лица изменилось.

– Ага.

Нож пропал, появился снова в другой руке и исчез совсем. Женщина чуть присела, пригнулась и сделала глубокий вдох.

– Убьешь ее – займешь ее место, – холодно процедил Борс.

Женщина бросила на него свирепый взгляд, скривила губы и, обнажив клыки, отвернулась. Потом вложила в ножны клинок и, возмущенная, пошла прочь.

– Вы любите играть с огнем, мисс Мадларк. – Борс показал на вершину холма. – Пойдемте. Прогуляемся.

Они побрели мимо козьих загонов к одинокому, низкому (чуть-чуть выше Ребел) дереву. Вырасти ему помешали скала и бури. Они направились туда безо всякой цели, просто дерево было единственным ориентиром на этой дороге. Когда они пришли, Ребел повернулась и стала смотреть вдаль, где серый океан сливался с небом в одно. Она ждала. Наконец Борс сказал:

– От него никаких вестей.

– Я так и думала.

Борс стукнул кулаком по ладони и задумчиво пожевал губу.

– Спуск обошелся нам очень недешево. Спускальщики безбожно обдирают своих клиентов. Мы организуем налет независимо от того, возглавит Уайет наш отряд или нет.

Ребел кивнула, она слушала вполуха. Мир окутала какая-то призрачная дымка. Теперь она поняла, что никогда не увидит Уайета. Его поглотила холодная огромность Земли.

Стоя под бездонным земным небом на непостижимо тяжелой каменной громаде, обдуваемая то с одной, то с другой стороны капризным ветром, она понимала, что никто ни в чем не виноват: ни она, ни Борс, ни даже Уайет, – а просто так получилось. Силы одного человека ничтожно малы. Если он восстает против целой планеты, то обречен на поражение, неизбежное и сокрушительное; он просто перестает существовать.

– У нас уйдет дней пять на то, чтобы изменить план, и затем мы выступим. Но нам все равно понадобится библиотекарь. Если вы не останетесь с нами, я обеспечу вам подъем до Гисинкфора и среднее жалованье. Вряд ли вы можете требовать большего.

Борс ждал ответа.

– Я понимаю, – грустно проговорила Ребел. – Вы тянули даже дольше, чем можно было надеяться. Хорошо, я сделаю что смогу. А когда вы вернетесь в Гисинкфор, попросите кого-нибудь прочесать участок экваториального моря как раз напротив винного погребка «У воды». Там я сбросила коробку с гравюрами. Вы сделали все, что могли, и я выполню свое обещание.

Казалось, Борс удивлен. Потом он грубовато потрепал ее по плечу, начал что-то говорить и осекся.

И помчался обратно в Приют.

На следующий день, когда Ребел кормила коз, к ней вне себя от волнения подбежал Ли.

– Смотри, смотри! – крикнул он, дергая Ребел за рукав.

Ребел стряхнула с ладоней грязь и вытерла их о свое земное платье. Ходить за козами – грязная работа. Загоны надо будет хорошенько почистить.

– Ли, что бы там ни было, у меня нет настроения.

– Нет, посмотри, – настаивал Ли.

Ребел обернулась и посмотрела туда, куда показывал Ли.

Прихрамывая и опираясь на палку, с вершины холма спускался Уайет.