"Победители чудовищ" - читать интересную книгу автора (Страуд Джонатан)

Глава 8

В те беззаконные дни путешествовать по долине было опасно. Не многие решались на такое. Но временами, когда Свейну становилось скучно в усадьбе, он уходил странствовать куда глаза глядят. Как-то раз он вышел из дома и отправился на восток, мимо водопадов, в земли Эйрика. В тот год на этом пути подстерегало столько опасностей, что он считался непроходимым, однако Свейн пошел в одиночку, с мечом за поясом и сетью в руке. Он вразвалочку вошел в лес, любуясь бабочками и цветочками. В течение трех дней сторонние наблюдатели могли видеть, как над лесом то и дело взмывают испуганные птицы; из чащи доносились непонятные вопли и звериный вой. На четвертое утро Свейн вышел из леса неподалеку от Дома Эйрика. Он шагал все так же неторопливо, волоча за собой тяжелую сеть. А в сети было одиннадцать голов: пять разбойничьих, три волчьи, две троввских и одна голова отшельника, который осмелился отпустить непочтительное замечание, когда Свейн купался в ручье.

Солнце сияло на бледно-голубом небе; высокие облака, похожие на клочья овечьей шерсти, висели над Северными горами, где потоки поднятого ветром снега струились вниз со сверкающих пиков. Оба склона долины просматривались отчетливо, все блестело и сверкало: овечьи спины, каменные стены, млечно-белые водопады на утесах над Домом Рюрика. И даже сосны на склонах Отрога сияли темным блеском, словно отражали намерения, таившиеся в душе Халли.

Удалившись на безопасное расстояние от Дома и даже слегка вспотев, мальчик остановился в тени растущего на лугу бука, чтобы получше рассмотреть пояс героя.

Когда он достал пояс из мешка и развернул его, серебро ярко вспыхнуло на солнце. У Халли захватило дух: это была цепочка из изящных серебряных звеньев, узорчатых, сплетающихся между собой. Металлические завитки походили на листья папоротника; местами они сплетались гуще, и тогда из них проступали очертания зверей и птиц. Это была куда более искусная работа, чем Халли доводилось видеть когда-либо прежде. Он мимоходом подумал о том, кто был тот мастер, что сделал пояс много лет назад. Но это было не главное. Главным были чудесные свойства пояса. Великий Свейн всегда носил его на себе, и, если верить преданиям, пояс дарил ему удачу.

Халли снял с себя куртку и безрукавку и опоясался. К своему легкому разочарованию, он обнаружил, что пояс ему чересчур длинен. Видимо, Свейн был крупный мужчина, как и говорилось в легендах. Халли почесал в затылке, поразмыслил. Потом перекинул пояс через плечо и застегнул его наискосок через грудь. Отлично: пояс сел как влитой! Когда Халли снова натянул безрукавку, пояса стало совершенно не видно.

Мальчик зашагал дальше, через море высокой душистой травы. По лугу неторопливо бродили несколько лохматых коров, терпеливо отмахивающихся хвостами от мух. Над головой пролетел канюк, парящий в восходящих потоках воздуха. То ли дело было в поясе героя, который теперь носил Халли, то ли в хорошей погоде, но только с каждым шагом его воодушевление нарастало. Наконец-то он вырвался из душного заточения, в котором прожил столько лет! Дом и семья остались позади. Он был один, вольный искатель приключений.

Вот так же некогда и Свейн отправлялся в свои странствия! Халли угрюмо улыбнулся, шагая вперед. Быть может, когда-нибудь и его историю будут пересказывать на пирах, так же как историю Свейна. Быть может, этот самый нож, что лежит в мешке у него за спиной, повесят на стену или станут почтительно передавать из рук в руки…

В таких приятных мыслях Халли бодро шагал все утро напролет, держа путь примерно на северо-восток через пустынные луга. Далеко впереди вздымался Отрог, серый и крутой. Навстречу никого не попадалось, а мальчику только того и надо было. Скорее всего, после разговора с Катлой все решат, что он полез на гору посмотреть на погребение и на троввов. Если так подумают — что ж, тем лучше. Это значит, что искать его примутся там, на склонах горы. А к тому времени, как обо всем догадаются — если вообще догадаются, — он будет уже на полпути к Дому Хакона и к мести за дядю.

Бродир был не самым приятным человеком, и в последние несколько дней Халли с горечью обнаружил, что для многих его гибель — не такая уж потеря. Все негодовали из-за того, что совершено убийство, но большинство родичей разделяли мнение его матери: главное — добиться примирения на выгодных условиях.

Для Халли дело выглядело совсем иначе. Мало того что он искренне горевал о дяде, его печаль еще усугублялась тайным чувством вины. Не сыграй он ту шутку с Хаконссонами, им бы не устроили Пир дружбы и они бы не поссорились с дядей. Конечно, основной причиной драки стали насмешки Бродира и чванство Хорда, однако и сам Халли был не без греха в этом деле. И он никак не мог отрицать, что его вина тут тоже есть.

Сознание этого терзало его еще дома на протяжении нескольких бессонных ночей. Здесь, на воле, где под ногами стелилась мягкая трава, а впереди маняще высились горы, на душе у него стало полегче. Однако чувство вины никуда не делось: оно осталось и гнало его вперед.

Как именно он убьет Олава — этого Халли не знал, но не сомневался, что сделает это очень скоро. Он мрачно насупился, спускаясь вниз по солнечному склону. Убийца вернулся домой и теперь чувствует себя в полной безопасности. Наверняка он сейчас блаженствует у себя в чертоге, хлещет пиво и веселится, вспоминая, как ему удалось уйти от расплаты. Ну, отберут у него пару полей, и что с того? Он человек богатый, такая плата для него невысока, а чести у него не убудет. И Рагнар с Хордом, несомненно, хохочут вместе с ним, запрокидывая голову, блестя глазами, разевая усатые рты… Что ж… Может быть, они тоже умрут.

Бледный от ярости, Халли шагал все дальше по тихим предгорьям, через поля и рощи, огибая усадьбы мелких арендаторов, спускаясь все ниже, к середине долины. Ближе к полудню он перекусил на скале посреди луга, потом, так как ноги у него немного устали, прилег отдохнуть на ласковом солнышке. Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже изрядно отклонилось к западу, а над вершинами на севере громоздятся темные тучи. Он поспешно снова отправился в путь и через некоторое время наконец увидел перед собой главную дорогу долины.

Это был широкий наезженный тракт, вымощенный неровными каменными плитами, изрезанный колеями и вообще несколько запущенный. Халли немного удивился: он не предполагал, что дорога, соединяющая его Дом с нижней долиной, выглядит так убого. Впрочем, сама по себе она была достаточно необычна, чтобы он не остался разочарован: этот путь уведет его за водопады, к Дому Хакона и далекому морю! И он вприпрыжку спустился к дороге по последнему травянистому склону.

Впервые в своей жизни оставил он земли Свейна. Дорога служила границей. На севере, за ложбиной, откуда слышался шум реки, уходили наверх поля Рюрикова Дома. Халли немного постоял, осознавая эту встречу с неизвестностью. Потом достал из мешка отцовский нож и сунул его за пояс своей туники, под серебряный пояс. Пусть дрожат враги! Грядет Халли Свейнссон! И мальчик с важным видом зашагал по дороге на восток.

Ближе к вечеру небо заволокло серыми облаками и начал накрапывать дождь — унылая непрерывная морось, которая слабо шуршала по листьям придорожных папоротников и капюшону Халли. У дороги стояли два дуба, можно было бы укрыться под ними, так как почва под ветвями была вполне сухая. Остановившись и поразмыслив, Халли мотнул головой. Неужели Свейн позволил бы какому-то мелкому дождичку задержать его в пути? Нет, конечно! До того как стемнеет, можно пройти еще несколько миль. Мальчик решительно задрал голову и зашагал дальше, размахивая руками, словно бросая вызов дождю.

Теперь лес кончился, вдоль дороги тянулись поля, засаженные свеклой, да низкорослые приречные кустарники, укрыться в которых было невозможно. А мелкий дождичек превратился в настоящий дождь, а там и в горный ливень. Халли в несколько секунд промок насквозь. Дождь хлестал ему в лицо; потоки воды бежали по дороге и собирались в лужи между разбитыми камнями. Мальчик уже не вышагивал: он метался, точно крыса, прыгая из стороны в сторону, чтобы не угодить в лужу, пока наконец не увидел впереди желтый свет.

Шлепая по лужам, Халли подошел поближе и обнаружил покосившуюся хибарку чуть в стороне от дороги. В окне тускло мерцал одинокий огонек.

Он, спотыкаясь, добрался до хижины и забарабанил в дверь.

Тишина. Стараясь укрыться от ливня, Халли прижался к двери вплотную. Он постучал еще раз, сильнее. От стука с крыши свалился кусок шифера, который плюхнулся в соседнюю лужу, обдав Халли брызгами. Секунду спустя дверь внезапно распахнулась, и Халли ввалился внутрь, налетев на сгорбленного старика в драной тунике. Старик был совершенно лыс, если не считать белых, как кость, лохматых бровей; он смотрел на Халли в немом ужасе.

Халли встал на ноги.

— Добрый вечер!

Старик ничего не ответил. Он продолжал исподлобья смотреть на Халли мрачным, подозрительным взглядом.

— Я путешествовал по главной дороге, — бойко начал Халли, — и мне еще предстоит долгий путь. Как видишь, на улице небольшой дождь…

Он указал на небо, откуда хлестал ливень. Однако старик не смягчился — напротив, его лицо сделалось еще более настороженным. Гость ему явно не нравился.

— И я подумал, — продолжал Халли, — что поскольку дождь довольно сильный, а места тут весьма пустынные и под открытым небом ночевать не годится, то, может быть… может быть…

Пристальный взгляд старика смущал его; он запнулся и наконец единым духом выпалил:

— Я подумал, может быть, можно у тебя переночевать?

Воцарилось длительное молчание. Струйки воды стекали все глубже Халли за шиворот. Старик почесал нос, втянул щеки и, хорошенько поразмыслив, сказал:

— Так ты хочешь войти?

— Да, хочу.

Старик крякнул.

— Как-то раз луговой дух захотел прийти на свадьбу, — медленно произнес он. — Невеста его пригласила. Думала, что такая честь задобрит его и принесет им удачу. Он явился на свадьбу в красивых сапожках и молескиновой курточке, такой был любезный, все «извольте» да «позвольте»! Однако когда пришло время садиться за стол, он разобиделся: он хотел сесть рядом с невестой, а ему отказали. Тут он мигом содрал с себя курточку, опрокинул стол, отвесил тумака жениху, пощечину невесте, помочился в свадебный кубок и вылетел в трубу, осыпая всех присутствующих непристойной бранью.

Хозяин хижины снова уставился на мальчика из-под бровей.

Халли утер с лица дождевую воду и прокашлялся.

— Я так понимаю, это значит «нет»?

К его изумлению, старик покачал головой.

— Ну отчего же, заходи. Хотя это и неразумно с моей стороны. Ты вроде бы все-таки человек, хотя наверняка перережешь мне глотку, как только я отвернусь.

И он побрел в глубь хижины, пожав плечами с равнодушием фаталиста.

— Уверяю, у меня и в мыслях нет ничего подобного, — сказал Халли, торопливо вбежав в хижину и захлопнув за собой дверь. — Я тебе очень признателен за доброту. Как у тебя тут хорошо! — добавил он, вглядываясь в темноту и видя грязный пол, кизяки, тлеющие в очаге, тощий соломенный тюфяк и трехногий столик, приткнутый для устойчивости в угол.

— Жалкая лачуга, только и всего. Это и слепому видно!

Старик махнул рукой.

— Садись куда хочешь, только не на тюфяк, там я сяду. Если увидишь, как по стене или по полу ползет что-то размером с мышь, сразу дави. Вши тут у меня очень жирные.

Халли опасливо сел в наименее неприглядном углу хижины, постаравшись пристроиться поближе к огню, а старик принялся помешивать в черном котелке, висящем над огнем. В хижине было тепло, даже душно; глаза щипало от кизячного дыма. Под ногами начали собираться лужицы.

— А можно, я куртку и башмаки к огню повешу?

— Можно-то можно, только смотри, если вздумаешь раздеться догола, я тебя так и выставлю на улицу! На ужин у нас свекольная похлебка с окороком. Если я, конечно, сумею нарезать этот треклятый окорок: он висит на крюке уже несколько месяцев и затвердел, что троввова шкура. У тебя-то небось с собой еды ни крошки? — осведомился старик, пристально глядя на мешок Халли.

— У меня с собой хлеб и вино, я охотно поделюсь, — сказал мальчик, стряхивая с ног башмаки.

— Да ну? Вино? — Хозяин заметно оживился. Он засуетился, доставая из каких-то щелей миски, чарки и ложки и непрерывно приговаривая себе под нос: — Вино? Вино — это хорошо!

Содержимое котелка забулькало, по комнате поплыл густой, сытный запах. Висевшая у огня куртка Халли исходила паром. Он снова повеселел: именно так и должен завершаться дневной поход — тепло, уют, сытный ужин и даже, наверное, приятная беседа…

— Ты, наверное, арендатор Рюрикссонов? — любезно осведомился он.

Старик замер, насупившись. Потом сплюнул в огонь, чуть-чуть промахнувшись мимо котелка.

— Рюрикссонов? Я что, похож на слюнявого придурка? А может, у меня на руках шесть перепончатых пальцев? Ну уж нет! Что нет, то нет! Я с этой породой ничего общего не имею!

Халли был застигнут врасплох.

— Извини. Я это сказал только потому, что ведь твоя ла… твой дом, он к северу от дороги. Так ты, значит, арендатор Свейнссонов?

Старик закатил глаза и снова сплюнул в огонь. Плевок зашипел.

— Свейнссонов?! Да как ты смеешь, мальчишка! Эти намного хуже Рюрикссонов! Скаредные, жестокие, развратные мерзавцы! Я слышал, что их бабы кормят грудью поросят, чисто из удовольствия, а что касается мужчин…

Халли топнул по полу ногой в чулке.

— Да ты что! Да я сам Свейнссон!

Старик уставился на него.

— Какой же ты Свейнссон? У тебя и хвоста нет.

— Хвоста у меня нет, но я из Дома Свейна!

— Я-то думал, ты из дальних верховий, у них там жизнь тяжелая, и дети часто рождаются карликами.

— Ну, видно, оба мы ошиблись в своих предположениях, — сухо сказал Халли. — А что, похлебка еще не готова?

Старик хмыкнул.

— Ты, помнится, что-то говорил насчет вина?

В угрюмом, натянутом молчании похлебка была разлита по мискам, вино — по чаркам. Халли окунул кусок зачерствевшего хлеба в похлебку и обнаружил, что она очень вкусная. Старик тем временем снял со стропила подвешенный к нему корявый предмет сомнительного происхождения. Это и был окорок. Старик принялся кромсать его обломком ржавой тяпки. Он возился с ним несколько минут, без особого успеха.

Халли не выдержал:

— У тебя нож тупой. Давай я, у меня есть получше.

Он сунул руку под безрукавку, достал из-за пояса отцовский нож и без труда принялся резать мясо. При виде ножа глаза старика расширились. Он жадно следил за тем, как мелькает острое лезвие.

Наконец хозяин словно очнулся от забытья и воскликнул:

— Стой, стой! Мне этого окорока должно хватить еще на несколько месяцев! Давай сюда.

Он схватил окорок и сунул его на место, не переставая бросать завистливые взгляды на нож, что лежал на коленях у Халли.

Халли посмотрел на лохмотья старика, на грязную, неуютную хижину… И, повинуясь внезапному порыву, предложил:

— Слушай, если хочешь, возьми этот нож себе. Ну, то есть в уплату за ночлег и похлебку.

Он небрежно вручил нож старику; тот схватил его дрожащей рукой, глаза у него недоверчиво округлились. Он взглянул на нож, на Халли, снова на нож…

— Ну и ну, — сказал он, — вот так удача! Да еще и вино!

После этого, да еще когда оба хлебнули вина, отношения между ними наладились. Они представились друг другу. Старика звали Снорри, у него не было ни семьи, ни родичей. Это он выращивал свеклу на полях, что тянулись между рекой и дорогой, и жил тем, что продавал свеклу проезжим.

— Давным-давно, — рассказывал он, — Дома Свейна и Рюрика сильно враждовали из-за этих пограничных земель. Здесь произошло много битв и убийств — через полмили увидишь погребальные холмы, — и обе семьи творили немало жестокостей, однако верх взять так никто и не сумел. В конце концов они договорились, что приграничные земли будут ничьи. Я еще юнцом пришел сюда из земель Кетиля, увидел пустые поля и стал их возделывать.

Халли озадаченно нахмурился, глядя на него поверх чарки.

— Жестокостей? Свейнссоны? Что за чушь! Наш Дом благородный и мирный!

— Ну я же говорю, давно это было. — Снорри вытер свою миску куском хлебной корки. — Быть может, с тех пор ваши обычаи — и другие особенности — переменились…

Он прищурился и заглянул за спину Халли.

— Вроде как сидеть тебе ничего не мешает…

— Да нет у меня хвоста, честное слово! Так ты тут совсем один живешь? А не одиноко тебе жить вот так, не принадлежа ни к одному Дому?

Старик хмыкнул.

— Опасно, конечно, одному-то жить, но я в состоянии уберечь себя от опасностей! К примеру, еще и шести дней не прошло, как меня чуть не затоптали трое всадников, что пронеслись по дороге. Пришлось мне броситься в сторону, чтобы спастись от копыт!

Халли резко выпрямился. Его оскалившиеся зубы сверкнули в свете очага.

— Ах вот как? И что же было дальше?

— Ну что дальше, что дальше! Полетел я кубарем, упал в чертополох, исцарапался весь, да еще в таких местах, которые недавним знакомым не показывают… — Снорри сердито отхлебнул вина. — Откровенно говоря, даже странно, что ты спрашиваешь.

— Да нет, я про всадников.

— А что всадники-то? Двое мужиков и молодой парень, в цветах Хаконссонов, а больше я тебе про них ничего сказать не могу.

Взгляд старика сделался пристальным.

— А чего это ты ими так интересуешься?

Халли ответил напрямик:

— Я обратил внимание, что ты бранил и мой Дом, и Дом Рюрикссонов, а про Дом Хакона худого слова не сказал. Быть может, ты им друг?

— Еще чего! Я предполагаю, что, поскольку оба мы из верхней долины, о жителях нижней долины у нас с тобой мнение одинаковое.

Халли все еще осторожничал.

— Да? И какое же?

— Что они надменны, несносны и временами сношаются с рыбами. Ну а теперь говори, какое у тебя к ним дело-то?

К тому времени в жилах Халли было уже изрядное количество вина, и теплая усталость окутала его уютной периной. Он не видел причин отмалчиваться или отговариваться. И, не чинясь, рассказал Снорри про свое горе и про цель своего путешествия.

Старик посмотрел ему в глаза и медленно кивнул.

— Ты много говорил о чести и справедливости, но если в двух словах, ты хочешь убить человека, который убил твоего дядю. Так?

Халли пожал плечами.

— Так надо.

— Почему? Чем ты тогда будешь лучше его?

— Как это чем?! Он преступник и должен поплатиться за свои деяния!

— Сдается мне, что те, кто похоронен в холмах у дороги, рассуждали именно так. Ну и где они теперь? Лежат вповалку грудой костей. И где же ты собираешься это сделать? Каков твой план?

— Ну, наверное, в Доме Хакона. А план… Доберусь туда, придумаю что-нибудь.

— Интересно… — Снорри кивнул с умным видом. — Ну, тогда я тебе вот что скажу.

— Что?

— Дурак ты, парень. Что, вина у тебя больше не осталось?

— Нет. — Халли насупился и, пошатываясь, встал. — Если ты обо мне такого мнения, что ж: не буду больше обременять тебя своим присутствием! Возьму и уйду прямо сейчас.

— Ну куда ты пойдешь? Утонуть хочешь, в такую-то непогоду? Садись обратно. Сядь!

Глаза Снорри сверкнули. Халли с вызовом уставился на него, но наконец неуклюже плюхнулся обратно на пол. Старик хрипло захихикал:

— Ты что, мальчик, никогда не слышал, как велик Дом Хакона? Говорят, их троввские стены до сих пор стоят как стояли, а в высоту они двадцать футов и окружены рвом, глубоким и черным. А в стенах тех человек двести воинов, все как один крепкие, рослые и уж куда сильнее тебя. Стоит тебе явиться туда с угрозой — и тебя схватят и вздернут на виселицу так проворно, что ты еще успеешь увидеть себя стоящим внизу, когда будешь болтаться на перекладине! Ты не воин, чтобы сражаться с ними, и не опытный убийца, который мог бы пробраться в Дом хитростью, судя по тому, что тебе хватило глотка вина, чтобы разболтать мне все свои тайны!

Он отодвинул миску и с блаженным вздохом растянулся на своем тюфяке.

— Послушайся моего совета, возвращайся-ка ты завтра к матушкиным юбкам! Ну а теперь, думаю, пора спать.

Халли аж онемел от гнева. Немного успокоившись, он спросил:

— Лишней соломы у тебя не найдется?

— Найдется. Там, на задах, в сарайчике. Ты за ней пойдешь, да? Захвати тогда дубинку, что стоит в углу, — пригодится отбиваться от крыс, что помельче. Потом швырни камень, чтобы отвлечь больших крыс, хватай в охапку, сколько нагребешь, и удирай. Я обычно так делаю.

Халли предпочел переночевать на голом полу.