"Паровой каток" - читать интересную книгу автора (Макклар Джеймс)ГЛАВА ПЯТАЯКрамеру опять не дали выспаться и чувствовал он себя совершенно разбитым. Кто-то безжалостно жал ему коленом в пах. — Эй, осторожнее, что ты делаешь! — кричал ещё кто-то. Крамер сорвал с лица простыню. По нему карабкался на четвереньках сияющий пятилетний карапуз. — Доброе утро, дядя Тромпи, — засмеялся тот, косясь на свою мать, стоявшую в углу. — Ты чуть не оторвал бедняге Питу голову, — укоряла лейтенанта вдова Фурье. — Да мне это ничего, мама, — великодушно произнес Пит. Но тут на шум влетело в комнату все остальное семейство и кинулось на беднягу Тромпи. Все остальные были старше, а значит и сильнее, но Крамеру было справиться с ними легче, чем матери. — Что это вы делаете? — не выдержала та. — Все вон, чтобы ваша мама спокойно могла одеться. Сию же минуту — а то я опоздаю на работу! — А минута — это много, дядя Тромпи? — спросила Мери, старшая из детей, которая все прекрасно знала. — Вон! — закричала вдова. — Да Бог с ними! — Крамер сел и потянулся за сигаретами. Купил он их в автомате, и под целлофан была засунута какая-то мелочь. Переложил её в карман брюк. — Ну так сколько? — Мери подобралась поближе. — Если ты мне скажешь, сколько длится минута, то все получите лимонад из той греческой лавчонки внизу, когда её откроют. — Шестьдесят! — Секунд! Почти правильно — а вы, бандиты, исчезнете отсюда и не возвращайтесь, пока не напьетесь от пуза! Дети вылетели из дому, словно их ветром сдуло. — Ты их балуешь, Тромпи. — Я себя балую. Вдова, занятая поисками чулок, неосторожно подошла слишком близко. Крамеру достаточно было достать её запястье и она уже лежала рядом. — Вы, полицейские, видно думаете, что вам все позволено? — Так тебе не нравится? Рассмеявшись, она прижалась к нему. — Из-за тебя я уже дважды опаздывала. — Я подвезу. — Тогда отлично — и она занялась своим делом. — «Наслаждение — это нечто исключительное — думал Крамер, наблюдая за сложной процедурой борьбы пышнотелой женщины со слишком тесным поясом. Только чистое наслаждение, а не то холодно рассчитанное свинство, которое цензура выдирает с газетных страниц. Грязное, гнусное свинство. Но истинное наслаждение…» — Не пора ли тебе вставать? — Гм… — Только потому, что ты зол на полковника, не стоит опаздывать на работу. И так кормить детей завтраком придется Мери. — Гм… — Ну давай, Тромпи, в ванной есть бритва, я ей брею ноги, так что вымой… Крамер, ворча, выбрался из постели и потащился в ванную. Вдова Фурье бросила следом его штаны и обрадовалась, услышав звук текущей воды. Застегнув бюстгальтер, снова занялась поисками чулок. — Тебе они нигде не попадались? Крамер появился в дверях, пытаясь намылить щеки куском хозяйственного мыла в тщетной надежде хоть как-то побриться. Штаны перебросил через плечо. — Какого они цвета? — Розового, — вдова наспех набросила свой рабочий халат — она уже явно не успеет переодеться в раздевалке универмага Вулворта. — Розового, — повторил Крамер. — Но такого цвета чулок не бывает. — Что бы ты понимал… В нашем отделе мы все их носим, прилавки такие высокие, что покупателям ничего не видно. И тут его осенило. Он так рванулся в комнату, что штаны и мыло полетели на пол. Вдова сердито заворчала на него. — Иди сюда, — крикнул Крамер. — Да расстегни эти чертовы пуговицы! — Не трогай меня, у тебя руки мокрые! — запротестовала она. — Ты с ума сошел, Тромпи! — Расстегни! Выглядела она настолько оторопевшей, что ему стало её даже жалко, но догадка была слишком важна, чтобы тратить слова. Крамер сосредоточенно уставился на белье, появившееся из-под разошедшихся пол халата. Открытый бюстгальтер был ярко-красным, отделанным черным блестящим кружевом, с вышитыми цветочками. Пояс для чулок — телесного цвета с нарядным карминным рисунком. Приспушенные на бедра трусики — ядовито-зеленого цвета, с вышитыми на известном месте желтыми розами. Вдова Фурье стояла тихо, словно ожидая, что он коснется самого сладкого местечка. — Закройся, — буркнул Крамер и даже улыбнулся. — Мне нужно было только взглянуть. — Ах, так!? Она снова начала одеваться. Надувшись, готова была рассердиться. — Думаю, по пути нам надо поговорить. — Ты мне сейчас скажи: почему ты все это носишь? Это для меня очень важно. Теперь её терпение лопнуло. — Ты что это имеешь в виду? — Почему все такое крикливое? Почему не обычного белого цвета, как на всех витринах? — Не знаю. Может быть, потому, что весь день приходится носить униформу… — Продолжай, — Крамер подал ей чулки, оказавшиеся на полу у неё под ногами. — О, спасибо. Ну, просто все продавщицы у Вулворта должны быть одеты одинаково, а это так ужасно… И цвет — серобуромалиновый… — Да? — И если женщина носит пестрое белье, такое, какое ей нравится, тогда — хоть этого никто и не видит — она хоть чувствует себя сама собой. Его это явно поставило в тупик. Чулок на левой ноге перекрутился. Опираясь на локоть Крамера, она поправляла его и одновременно ковыляла к постели, чтобы сесть. — А что бы ты сказала о двадцатилетней девушке, которая сама себе хозяйка, может позволить себе все, что угодно, но носит серобуромалиновые туалеты, а под ними белье самых невероятных расцветок? — Сказала бы, что нечто её вынуждало. — Вынуждало? — Конечно. Какая же женщина добровольно захочет испортить о себе впечатление? — Ты права. И поскольку ей польстило, с каким вниманием он следит за её словами, она добавила: — Я лично утверждаю, и говорила это начальству не раз., что немного цвета никогда не повредит. Но мисс Ле Руке явно опасалась, что ей это могло повредить. И сильно. А какова она была в действительности, нужно было ещё подумать. Но не теперь. — Побреюсь на службе, — Крамер кинулся торопливо одеваться. Готов он был раньше, чем вдова нашла свой второй туфель. Он выгреб его из-под кровати и надел ей на ногу. — Так, Золушка, внизу тебя ждет карета… По дороге к лифту она заметила, что он довольно смеется. — Ты чудовище, Тромпи Крамер, — заявила вдова. — Но все равно приезжай поскорее, ладно? Дети тебя обожают. — Ах, бедные малышки, — засмеялся он и кивнул. То, как взглянула на него миссис Перкинс, открывая дверь, Крамеру не понравилось. К тому же он ощущал на лице засохшую мыльную пену, шуршавшую по щетине. — Бедный Боб так и не ложился, — укоризненно упрекнула она. — Я понятия не имела, чем все это кончится. — Мне очень жаль, но я постараюсь, чтобы ему компенсировали… — Не в этом дело. Но его здоровье… Ведь у него астма. Это могло быть правдой. Отсюда столько книг по Йоге. — Мне очень жаль, — повторил Крамер. — Но только он мог сделать эту работу. — В самом деле? — Да, ваш Боб — ловкий парень, — заверил он, направляясь внутрь и уже шагал по коридору к мастерской. — Лейтенант… — Да? — Вы завтракали? — Ну… — Бедняжка, вы ведь тоже — глаз не сомкнули… я принесу вам яйцо и поджарю гренки. Чувство вины не было излюбленным ощущением Крамера. Так что он был не в духе, открыв дверь мастерской и найдя там Боба, растянувшегося на полу с закрытыми глазами. Но тот тут же оказался на ногах. — Для вас все готово, лейтенант, — весело доложил он. — Извините, я не в форме. — Не нужно извинений. Есть что-нибудь? — Очень и очень странное. В чем дело, я так и не сообразил. Подождите, сейчас покажу. Как видите, сожженные места я заменил чистой лентой, причем точно такой же длины. Теперь её можно прослушать, хотя и есть места без звука. — Ясно. — Тогда включаю. После долгой паузы из динамиков полились звуки. Игра на фортепьяно. Несколько тактов. Пауза. Снова музыка. Пауза. Мелодия изменилась, но оставалась такой же простой, словно для начинающего. И тишина. Эти бесконечные паузы действовали Крамеру на нервы. — И сколько там ещё такого? — Все в том же духе до самого конца. — И что это значит? — Лента звучит ровно час. — Черт, что это за прожженый тип? — А вам ничего не приходит в голову? — Да не могу сосредоточиться, все из-за этих провалов. Ч-черт! — Я тоже не мог — и потому записал другую ленту, где все пропущенные места удалил и состыковал то, что осталось. Правда, все равно уши вянут, но хоть слушать легче! Лента была под рукой, Боб запустил её. Крамер выдержал минуты полторы и был сыт по горло. — Достаточно, благодарю вас, Боб. — Полагаю, вам нужно послушать ещё немного, лейтенант. — Ну нет, все, что нужно, я уже слышал. Тут две дорожки? — Да, на второй — несколько рождественских песенок и бесконечные «Зеленые манжеты»… — Значит, все ясно? Мисс Ле Руке была учительницей музыки, а те часто пользуются магнитофоном, чтобы ученики контролировали сами себя. На этом крошечном куске было пять ошибок. — И ритм все время тот же самый, на любой мелодии. Типичное любительское трам-там, трам-там… — Вот именно. — А теперь давайте послушаем вот это, лейтенант — вот эту часть. — Зачем? — Я тоже не знал, пока не прослушал. Крамер сам нажал кнопку. — Так? — Т-с-с, как раз здесь. Музыка вдруг смолкла. Пауза. Долгая пауза, звучащая точно так же, как на-сожженных кусках ленты. И потом снова — с того же места партитуры. — Вот так-то, — Боб довольно усмехнулся. — Эта пауза была записана. Крамер нахмурился. — Ну и что? Слышал же неверную ноту — вот и начали снова. Именно так это и выглядит на уроке музыки. — Тогда почему не слышны голоса? Во время паузы преподаватель бы что-нибудь сказал? Не мог же ученик так долго поправлять пальцы? Это была правда. И в глубине души Крамера что-то зашевелилось, только он никак не мог вспомнить, что. Услышав стук в дверь, Боб вскочил, чтобы впустить миссис Перкинс, принесшую поднос с завтраком. Яйцо было прикрыто крохотной шерстяной шапочкой. — Премного благодарен, — Крамер поставил поднос на колени, — вы очень любезны. — Значит, мой Боб вам помог? — Я думаю, — ответил Крамер с полным ртом. — Не слишком, моя дорогая, но зато задал ему задачу, к которой сам не знаю как подступиться. Крамер налегал на гренки, и миссис Перкинс уставилась на него, потрясенная: похоже это было не на еду, а на заправку какого-то робота запасами энергии. Большая чашка черного кофе убивала как ликерная рюмка. — Шутки в сторону, — Боб попытался отвлечь её внимание, — это вам хоть как-нибудь поможет? Крамер вытер губы предусмотрительно предложенной ему салфеткой и встал. — Разумеется да, и я вам очень обязан. У меня не было времени все как следует обдумать, но уверен, это нам поможет. В десять я встречусь с шефом и решу вопрос вашего гонорара. — Да уже почти десять, — заметила миссис Перкинс. — Господи, — воскликнул Крамер, — мне пора бежать. Полковник Дю Плесси стоял у окна, когда Крамер без стука влетел в комнату. — Добрый день, лейтенант, — сказал полковник, не оборачиваясь. — Я жду от вас полного отчета. Надеюсь, он у вас уже написан? — Да плевать мне на него, меня интересует не то, что написано, а то, что напечатано! Полковник Дю Плесси перешел к своему креслу под большим портретом президента республики. Сложив руки на круглом брюшке, осуждающе взглянул на Крамера. — Не надо себя так вести! Сегодня это простительно мне, с утра желудок в ужасном состоянии… И лицом и фигурой, и голосом напоминал он Крамеру старую бабу. Когда подавал через стол какую-то папку, казалось, на ней должен был стоять стакан слабого чая с диетическими сухариками. Но у него была репутация одного из самых крутых и грубых людей в полиции. По большей части — из-за его внезапных припадков ярости. И завистлив был тоже как старая баба. — Бригадный генерал был весьма доволен, узнав, что я поручил этот случай вам. — Поручили? Вы меня насмешили. Я не буду заниматься этим дерьмом для того, чтобы ваше имя красовалось в газетах. Полковник прошипел: — Может быть, вы дадите мне договорить? Бригадный генерал мне сказал: Джепи, это один из наших лучших людей, помогите ему всем, чем можно. Собственно, это он рекомендовал мне сделать заявление для печати, — он же знает, что вы не любите проблем, возникающих при отсутствии близких родственников. — Глупости. Этого должно было хватить. Хватить для того, чтобы этот болван нарушил протокол. Крамер долго ждал возможности его спровоцировать, чтобы обвинить в том, что ударил коллегу-офицера; но теперь,_ когда у него было идеальное оправдание своему поведению, ничего не случилось. Как о нем говорили, болвана этого ничем нельзя было пронять. — Садитесь, лейтенант, прошу. Ладно, я только что говорил с вашим черномазым сержантом. Ему было что рассказать, причем довольно интересного. И тревожного. Значит вот как обстояли дела. Теперь он знал гораздо больше, чем удалось доктору Стридому выболтать по телефону. А если Зонди хорошо сыграл свою роль, то у полковника поджилки дрожали при мысли, что может сказать бригадный генерал, если узнает, как заметка в «Газетт» повредила следствию. Генерал, несомненно, ничего о прессе не говорил — он её терпеть не мог. — Вы обеспокоены, господин полковник? — с невинной миной полюбопытствовал Крамер. — Скажите, лейтенант, каким образом белая девушка, да ещё учительница, может быть связана с черномазыми, вооруженными спицами? Не представляю, как это может быть. — Я тоже. Доктор Стридом говорит, что с подобными убийствами он встречался только в Ранде. — И Зонди говорит, что на Барнато Стрит она жила уже два года. Тут Крамеру кое-что пришло в голову. — Кто сказал, что она вообще связалась с неграми? Убийцы не всегда собираются в банду — бывает, действуют и сами по себе. Нужны только связи и немного денег. Собственно, ничего нового он не открыл; просто долго отгоняемая им мысль всплыла на поверхность. Почему он её отгонял, было ясно: от неё ему просто было не по себе. — Господи Боже, — спросил полковник, — вы что, хотите сказать, что все организовал белый? — Пока это только догадка, но логичная. Они помолчали. Крамер снова и снова возвращался к той же мысли. Это было мерзко, гнусно и беспрецедентно, чтобы белый убийца на грязную работу нанял негра. Но какая-то странная логика в этом была. — Это стоило бы кучу денег, — сказал наконец полковник. — Если убийца приехал из Ранда, ему кто-то должен был сделать фальшивый пропуск, иначе забрать его за бродяжничество могла любая патрульная машина. Как всегда, он сосредоточился на наименее важном. — Деньги тут роли не играют. Он мог приехать сюда сам по себе и устроиться куда-то прислугой. Может у него в Ранде горела земля под ногами; пожалуй, стоит послать запрос и поискать какие-нибудь следы. — Это я устрою. — Главная проблема — завязать контакт. Негру никогда и в голову не придет сделать такое для белого, разве что он ему абсолютно доверял, знал лучше родного брата. Но как такое могло произойти? Где они встретились? Ведь кто-то мог увидеть их вместе — наши люди все время бдят. Ведь мы имеем дело не с дураками. — А что, если был посредник? — К нему это тоже относится. Ведь он мог попасть в соучастники. Должен был доверять, но кому? — А как насчет её жениха? — Ах, это… пока остается надежда — если он, разумеется, существует. — Что вы имеете в виду? — Пока это только теория, но мы проверим. — А Шу-Шу? — Еще одна теория, но, кажется, она уводит нас в сторону. Пожалуй, заеду на рынок и отзову Зонди. Крамер встал, полковник проводил его до дверей, По дороге заметил: — Так вы нашли ещё один повод держать своего черного приятеля при себе? — Это история настолько же черная, насколько и белая, — отрезал Крамер. — Потише, потише. Я только обращаю ваше внимание, что нужно доверять, но проверять. Уточнить свое замечание ему не пришлось, потому что Крамер не стал оправдываться, а, наоборот, вспылил. — Послушайте, если вам не нравится, как я работаю, так пойдем обсудим это у генерала. Удар пришелся ниже пояса. — Извините, лейтенант, но это ни к чему. Мы оба знаем, что вы… гм, наша лучшая команда. Вы меня неверно поняли. — Значит, все в порядке? — Да, да, разумеется. — И мне продолжать заниматься этим делом? — Конечно, конечно. — Ладно, но мне не нужна больше никакая реклама в «Газетт», ясно? — Мне сказать им, что это была ложная тревога? — Скажите, что если они ещё хоть пискнут, вы всерьез поговорите с редактором. — Отлично, это ещё лучше. — И ещё вот что: я не собираюсь писать отчеты, пока не закончу дело. — Вы делайте свое дело и можете все решать сами. Я крайне заинтересован в вашем успехе. — Ну, в этом-то я уверен, — сказал Крамер, закрывая за собой дверь. Шу-Шу все ещё не появлялся. Зонди в сотый раз обошел вокруг мэрии и теперь караулил у главного входа. Все остальные нищие давно были на местах, но они его не интересовали. Вопросы он хотел задать кому-нибудь повыше уровнем. Поэтому, перейдя на другую сторону Де Вит Стрит и войдя в здание суда, он занял выгодную позицию у окон: желтый «додж» приблизился к боковым воротам, но никто из него не вышел — ещё не было часа. Зонди неторопливо курил. В час солнце достигло зенита и настала настоящая жара. Тень от здания мэрии переместилась на тротуар, следом за ней в холодок переместились и нищие. Пекло. Желтый «додж» сорвался с места и поехал по улице Пэрейд, высадив Гершвина Мкизе, лениво шагавшего по широкому тротуару. Побуревший газон по сторонам от него был настолько сухим, что взлетавшие и садившиеся кузнечики поднимали — маленькие облачка пыли. Их неутомимая возня резко контрастировала с неподвижными фигурами чернокожих посыльных, в обеденный перерыв развалившихся на траве со своими черствыми бутербродами и вчерашними газетами, но зато прекрасно сочеталась с пружинной походкой Гершвина. Тонкие губы, кофейного цвета кожа и прямые, прилизанные волосы придавали ему вид типа, способного на что угодно. Гершвин остановился, опершись о ствол пальмы. Небольшая возвышенность обеспечивала ему прекрасный обзор. Это пришел хозяин на свою ежедневную инспекцию. Зонди оставался на месте, метрах в пяти от Гершвина, и довольно улыбался. К такому типу как Гершвин приближаться стоило только сзади, независимо от причины и учитывая, что его телохранители поджидали в «додже» на Маркет Сквер. К тому же люди такого сорта весьма уязвимы со спины достаточно их достать, и они заговорят. Гершвин начал проявлять признаки недовольства. Ковырял ногтем кору пальмы, постукивая о землю носком двухцветного ботинка. Потом достал желтый носовой платок. Вначале, словно пуховкой, осушил им лицо, а потом старательно высморкался. Чихнул. И ещё раз чихнул. Зонди щелчком послал свой окурок так, что попал в припотевшее пятно на желтом пиджаке, сзади между лопатками. Прежде чем Гершвин обернулся, Зонди уже был тут как тут. — Что-то не так? Безрукий снова глотает монеты? — Глядите-ка, сержант Микки Зонди! — воскликнул Гершвин, даже не оглянувшись. — Безрукий исправился, он. теперь даже в сортир не ходит. Теперь у меня голова болит вот из-за того, что у телефонной будки. Он неважно выглядит. Разумеется, Гершвин предпочитал пользоваться плохим английским, но не родным ему зулусским. — Почему бы и нет? — Зонди принял легкий, небрежный тон. — Ведь он первую неделю в городе, да? Полагаю, что уговаривая его, ты сулил золотые горы. Наверняка убеждал, что он может стать полезным семье. Ведь братья не могут придти сюда в поисках работы — у них нет паспортов, но полиции ты и без паспорта не помешаешь — таких она не трогает. И достаточно тебе показывать свои ноги, чтобы они отвалили кучу денег, которые ты сможешь посылать домой матери — и своим братьям. — Было, было, — согласился Гершвин, стараясь казаться дружелюбным. Зонда перешел на зулу. — Только теперь он узнал правду. Хочет обратно. Но забрать его некому, у братьев его нет паспортов. — Позднее будет получать больше, и на семью хватит, — Гершвин снова перешел на английский. — На него мне пришлось истратить много — много бензина, он жил далеко за горами. Много бензина. А это много-много денег. — Закуривай. Гершвин взял из пачки сигарету, но уронил её, пытаясь похвалиться своей новой блестящей газовой зажигалкой. — Да черт с ней, возьми другую, — Зонди придержал его за плечо. Гершвин кивнул, — но тут же, заметив чье-то движение, вдавил каблуком сигарету в грязь. И черный подросток, кормившийся тем, что делал сигареты из окурков, огорченно отполз назад. Зонди заставил Гершвина прикурить от спички, отплатив тем самым за мальчишку. — Но все равно дела идут, Гершвин? Как я вижу, там опять новенькие? Гершвин постарался весь дым выпустить в Зонди. Тот и глазом не повел. — Да, да, Зонди, верно. — Сколько их всего у тебя? — Десять, может двенадцать. — И Шу-Шу все ещё главный аттракцион? — Да-да, первый класс. Едва заметно запнулся, подтверждая статус Шу-Шу. — Но ведь он уже месяц не живет у тебя на Тричаард Стрит. Вот как с ним было надо: неторопливо и хладнокровно. — Шу-Шу — старый бродяга. Я говорил ему, у меня это лучшее место, но он предпочитает спать на рынке, говорит, там лучше. — С чего это? — Терпеть не может других инвалидов. Считает, он сам — другое дело. Говорит, что он родился дай Бог всякому… — А кто за ним ухаживает? — Я плачу ребятам. — Из его пособия по инвалидности? — Я что, разориться должен из-за его причуд? — И тот парень, он тоже помогает? — Конечно, все. Мой шофер их найдет. — Так Шу-Шу говорит, что больше на Тричаард Стрит ни ногой? — Я же вам говорю… — А чего так вдруг? Ведь прожил там четыре года. Гершвин снова начал ковырять пальмовый ствол. Уже выдолбил в нем целую дыру. — Ну да, — недовольно протянул он. — А вчера вечером он вдруг исчез с рынка. И без коляски. — Ага-а, теперь я знаю, куда вы клоните, Зонди! Но Шу-Шу никто не украл, что вы. Полиции нечего беспокоиться. — Гершвин осклабился от уха до уха. — Нечего? — Он просто испугался злых чар от остальных, ему ведь все завидуют. Взял такси и поехал в горы искать колдуна., - Когда? — В субботу вечером. — Совсем один? — У Шу-Шу денег хватает, сами понимаете, семьи нет — но к чему платить за двоих? — Каким такси, знаешь? — Самые дешевые — «черные». — Он имел в виду таксистов, занимавшихся извозом нелегально, и Зонди знал, что в этом случае ничего не добьешься. — На Брандсмаа Стрит колдунов и так хватает, Гершвин. — Это уже не то, они — как белые доктора, магической силы нет. Шу-Шу вернется, скоро вернется. Усмешка Гершвина выжидательно дрогнула и замерла. В его объяснении не было ничего абсурдного, все концы с концами сходились. Ибо если что и могло погнать зулуса в бега — даже такого инвалида, как Шу-Шу — так это боязнь повисшего на нем проклятья. А избавиться от него можно было только в тайном, колдовском месте. Казалось, Гершвину на этот раз повезло. Но Зонди оставил все-таки за собой последнее слово. Высыпав сигареты из пачки под ноги, он позвал мусорщика. Быстро зашагав прочь, ещё раз обернулся, чтобы полюбоваться на физиономию Гершвина, с которого наконец спала маска. Пинок, который Гершвин отвесил мусорщику, на долю секунды опоздал — подросток с мусорной тележкой растаял в дрожащем мареве. |
|
|