"Победил Александр Луговой" - читать интересную книгу автора (Кулешов Александр Петрович)Глава вторая УТРО В РЕДАКЦИИГлавный редактор еженедельника «Спортивные просторы» Семен Петрович Лузгин был человеком точным и аккуратным до педантичности. Для сотрудников журнала это являлось настоящим бедствием. Лузгина назначили редактором сравнительно недавно, не прошло еще и года, до этого он редактировал газету на периферии. И с тех пор спокойная жизнь кончилась. При старом редакторе на работу являлись к десяти, а то и к одиннадцати (сам он раньше двенадцати никогда не приходил). Расписавшись в книге, все разбредались кто куда, «на задания». Некоторые действительно шли по делам редакции, а кое-кто откровенно лодырничал. Лузгин все это прекратил. В первый же день, когда один из руководителей Центрального совета представил сотрудникам их нового главного редактора и, пожелав успешной работы, ушел, Лузгин попросил всех остаться на местах. — Журнал плох, — сказал он без обиняков. — Работа развалена. Я у вас два часа, но картина ясная. Он говорил короткими, отрывистыми фразами, глядя прямо в глаза собеседникам, и, может быть, поэтому сказанное им казалось особенно значительным. — Положение исправим. Но один ничего не сделаю. Журнал — для меня дело новое. Надеюсь на вашу помощь. На следующий день, когда сотрудники стали прибывать на работу, выяснилось, что Лузгин сидит в редакции с девяти утра. После того как все собрались, он вышел в большую комнату и негромко сказал: — С завтрашнего дня кто придет в пять минут десятого будет уволен. И уволил-таки! Уволил Ваню Фокина, фотокорреспондента, который при старом редакторе вообще бывал раз в неделю. Никакие жалобы не помогли. Лузгин настоял на своем. С тех пор все приходили вовремя и работали как следует. Новый редактор по очереди вызывал к себе всех сотрудников, выяснял у каждого, что плохо, что хорошо в его отделе, внимательно слушал, советовался. Словом, как он сам выражался, «набирался опыта». Вскоре выяснилось, что Лузгин стал разбираться во всех вопросах не хуже любого сотрудника. Когда-то он окончил институт физкультуры, потом воевал, был ранен. Теперь слегка хромал, что не мешало ему сохранять спортивную и военную выправку. Все послевоенные годы, закончив службу в армии политработником, он редактировал газеты — районные, городские, даже областную. Когда ему предложили перейти в спортивный журнал, он с радостью согласился. Тянуло в Москву. Да и годы были не те, в журнале все же легче работать. Но главное, в чем Лузгин не признавался и себе, была возможность вновь вернуться к некогда любимому делу — спорту. Война помешала ему стать мастером по гимнастике (совсем немного оставалось набрать). Ранение помешало стать тренером. Зато теперь он с увлечением окунулся в работу. Спортивный журнал! Это давно было его сокровенной мечтой. Сам он почти не писал — лишь изредка передовицы, — но редактором был великолепным — тонким, со вкусом, с опытом, со знаниями. И организатором тоже был отличным. Журнал быстро расцвел. В киосках его нельзя было достать, а когда началась подписка, спрос возрос чуть не вдвое. Работать приходилось нелегко, штаты были невелики. И поэтому Лузгин обрадовался, узнав, что получает практикантов с факультета журналистики. Практикантов прислали двух. Их специально отобрали в спортивный журнал, учитывая склонности: Александра Лугового, мастера спорта по борьбе самбо, и Веру Бродскую, перворазрядницу по лыжам. Практиканты работали уже месяц, и в общем Лузгин был ими доволен. Бродская, девушка добросовестная и аккуратная, целый день сидела в редакции и правила статьи. Правила неплохо. Надвигалась зима, и Лузгин рассчитывал посылать ее за репортажами, когда лыжники выйдут на старт. Луговой показал себя более предприимчивым. Он написал очерк о чемпионе страны по борьбе самбо, взял интервью (благо знал язык) у гостившего в столице президента одной из международных федераций. И вот теперь Лузгин решил доверить практиканту ответственное задание. Он пригласил Александра в кабинет. — Садитесь, Луговой. Хочу послать вас на задание. В редакцию пришло письмо. Прочтите. Александр взял небольшой листок бумаги и начал читать. Меня травят. Прошу спасти. На нашей фабрике все записаны в спортсмены. Я тоже. Никого не подводил, кросс бегал, на собрания приходил. А они меня исключили из коллектива «за общественное безделье». Так и написали. Теперь как с ярлыком хожу. Никто здороваться не хочет. А это все подстроил Трюфин, председатель коллектива и тренер. Он всех подмял, а я не хочу. Вот он и мстит. Спасите. Александр кончил читать и вопросительно посмотрел на главного редактора. — Отправляйтесь туда, Луговой, — сказал редактор. — Посмотрите, что к чему. Что это за Лукавый, кто его травит. И, главное, узнайте, что значит формулировка «за общественное безделье». — Он помолчал. — Интересная формулировка — может пригодиться. Александр вышел из кабинета и сразу же направился к Елисеичу. Так называли в журнале старейшего работника, который все всегда знал, мог дать любой совет и к помощи которого прибегали не только практиканты, но и более опытные сотрудники. Елисеич сидел за своим самым замызганным в комнате столом, на котором всегда царил неописуемый беспорядок, и, низко склонившись над листом, что-то быстро, быстро писал. — Скажите, Елисеич (даже практиканты не могли называть его иначе), как быть? Я получил задание — что надо делать? Елисеич поднял на Александра близорукие глаза и спросил: — Какое задание, старик? Репортаж, интервью, фельетон, корреспонденция, очерк, статья, отклик, письмо, отчет, беседа?.. Александр терпеливо выслушал Елисеича, пока тот долго и с видимым удовольствием перечислял все мыслимые и немыслимые журнальные жанры. Потом протянул письмо. Воздев на нос очки, Елисеич внимательно прочел листок, минуту подумал, кусая и без того изгрызанный карандаш (ручки он презирал), и, наконец, сказал: — Значит, так. Приезжаешь — и сразу к секретарю комсомольской организации, потом — к директору, потом — к обиженному, потом — к обидчикам. Все. — Ну, а что спрашивать, как говорить?.. — С секретарем — откровенно, с директором — строго, с обиженным — сочувственно, с обидчиками — недоверчиво. Все. Но Александр сегодня не был расположен к шуткам. С утра его занимала лишь одна мысль: идти вечером к Люсе или не идти? С одной стороны, его пригласила сама Нина Павловна, с другой — Люся могла выкинуть какой-нибудь номер: например, взять и уйти. И тогда ему предстояло провести страшно веселый вечер в компании ее родителей. — Да я серьезно, Елисеич, — уныло говорил Александр, — есть какие советы? Елисеич внимательно посмотрел на Александра, деловито погрыз карандаш и заговорил серьезно: — Рецептов, старик, в таких делах не бывает. Надо посмотреть на месте, что за человек писал, кто его окружает. Могу одно сказать: редкое это дело, чтобы все травили одного, если он хороший парень. Начальство может, но чтоб все, его же товарищи... Не знаю. Всякое, конечно, бывает. И еще одно... Посмотри, в чем, так сказать, проблема. Понимаешь, старик, печать не может освещать частные случаи. Наша задача — обобщать. То есть случай-то может быть частным, но мы должны поднимать его до уровня обобщения. Чтоб на этом примере, хорошем ли, плохом, другие учились. В том-то и искусство журналиста, чтобы из мухи уметь делать слона. В хорошем смысле конечно. Понятно, старик? — Понятно, — пробормотал Александр, — спасибо. Напишу — покажу. Разговор с Елисеичем не удовлетворил Александра. «Обобщать!» Это он и так знает. А как обобщать? Впрочем, впереди еще есть время. Вот бы с Люсей посоветоваться. До чего не вовремя эта дурацкая ссора (как будто когда-нибудь ссора бывает вовремя)! Нет, вечером он пойдет к Люсе, дело решенное. Александр даже повеселел. Главное — принять решение. Он пошел в другую комнату — всего их было три. Здесь редакционный остряк — заведующий массовым отделом Юрка Соловьев — рассказывал очередной анекдот. Слышался смех. Потом перешли на обсуждение последних спортивных известий: футбольных сюрпризов, хоккейных прогнозов... Александр любил эту редакционную атмосферу. Когда-то, когда он кончал школу, перед ним, как и перед всеми из его класса, встал вопрос: куда идти? Для многих это было делом давно решенным. А вот он колебался: литературный, киноинститут, исторический?.. А может быть, физкультурный — Александр еще в школе имел полдюжины разрядов по разным видам спорта... Но однажды в школу приехал известный журналист-международник. Два часа слушали его затаив дыхание. Он рассказывал о своих путешествиях. И где только он не побывал! Объехал Америку, десятки раз был в Европе, в Африке, пересек океаны и моря, месяц жил в Австралии... А какие довелось ему замечательные памятники посмотреть, с какими интересными людьми сталкиваться: президентами, писателями, музыкантами, учеными! Александр дал тогда себе слово, что станет журналистом. Сколько романтического в этой профессии, сколько увлекательного! Но когда он поступил на факультет, начал слушать лекции, бывать на практике, то понял, что привлекательность избранной профессии не в дальних странах и президентах. Она крылась прежде всего в общении с людьми самыми разными, самыми интересными — прежде всего с людьми своей страны. Порой, когда он думал об этом, у Александра дух захватывало при одной мысли о колоссальной ответственности журналиста. Ведь написанное им прочтет вся страна, вся — от Москвы до Курил! Да не только прочтет, но и поверит — у нас привыкли верить печатному слову. И когда он непосредственно столкнулся с журналистским миром, «кухней», как называли это сами журналисты, когда он пришел на практику в журнал, он сначала с благоговением смотрел на всех этих людей, фамилии которых не раз встречал на страницах спортивных изданий. Потом попривык, многих иллюзий лишился, ко многому почувствовал новое уважение. Сам написал очерк и, когда впервые увидел свою фамилию, напечатанную на журнальной странице, целый день ходил как пьяный. И навсегда полюбил эту редакционную сутолоку, толкотню, кажущийся беспорядок, эту атмосферу, когда все, и удача и неудача, общее, полюбил бесконечные правки и переделки, пахнущие свежей краской «сигналы», весь этот жаргон: «болванки», «шапки», «собаки»... Свою будущую профессию он полюбил не меньше, чем спорт. А это казалось просто невозможным... Невозможным, потому что в спорт, как он сам выражался, он вложил «не только тело, но и душу». Еще в школе Александр увлекался плаванием, футболом, волейболом, бегал кроссы, катался на коньках, ходил на лыжах. Он был крепким пареньком, смелым, решительным. Спорт давался ему легко. Потом определилось «главное направление»: в последних классах и в институте занялся штангой, вольной борьбой, наконец борьбой самбо. Успехи его в этом последнем виде спорта были велики: чемпион города среди юношей, первый разряд, пятое место на первенстве Москвы, третье, наконец мастер спорта. Когда стали готовить небольшую группу самбистов к соревнованиям по дзю-до, его тоже включили в эту команду. Новым видом спорта он овладевал быстро. Александр вряд ли сам мог объяснить относительную легкость своих спортивных успехов. Если спросить его об этом, он, наверное, произнес бы обычные слова: постоянный труд, упорство, работа... Но Иван Васильевич Ростовский, заслуженный мастер спорта и заслуженный тренер СССР, отлично знал, в чем сильная сторона его воспитанника. Александр был тем, кого принято называть «думающим спортсменом». Таких теперь становилось все больше. Думают-то в наше время все спортсмены — при современном уровне техники и методов тренировок иначе не проживешь. Но для категории «думающих спортсменов» этого было мало. Они не просто осмысливали тренировочный процесс, свои достоинства и недостатки, удачи и просчеты в соревнованиях. Они проводили сложный и всесторонний анализ занятий и выступлений, они постоянно экспериментировали, искали новые пути. И при этом опирались не только на авторитет тренера и личные ощущения, но прежде всего на науку, на объективные данные исследований и анализов. Конечно, Александру было нелегко, он учился не в физкультурном вузе, а на факультете журналистики, где химии, физики, медицины, педагогики и других подобных дисциплин не изучали. И все же он тщательно просматривал киносъемки своих схваток, кинограммы, вел подробнейший дневник. Обсуждать с ним его выступления было для Ивана Васильевича прямо-таки наслаждением, столько выказывал Александр пытливости, оригинальности в подходе к вещам, глубокой заинтересованности. Во время занятий в университете у Александра было больше свободного времени. Сейчас в журнале — меньше. Лузгин никаких послаблений своим спортсменам-практикантам не делал. Он говорил так: — Сами знаете, тренироваться надо в условиях, наиболее близких к соревновательным, то есть к реальным. А реальной у вас будет жизнь, где главное — работа, служба, профессия. Так что уже сейчас привыкайте заниматься спортом лишь в свободное время, а не за счет работы, то есть труда своих товарищей. И тем не менее Александр находил время для всего. Он вставал рано, делал зарядку, шел в редакцию. В обеденный перерыв «баловался» с гирями (которые на почетном месте возвышались в кабинете редактора). После работы пять раз в неделю тренировался, а после тренировок встречался с Люсей. Успевал нести и свои обязанности дружинника, выполнять редакционные задания и делать многое другое, сам удивляясь потом, откуда бралось время. А вот сегодня вечер был совершенно свободный. Вернее, становился свободным, если не идти к Люсе. При одной мысли, что таким теперь может стать для него каждый вечер, Александр похолодел. Нет! Надо немедленно идти к ней, сейчас же, пока она еще не ушла! Надо встать незаметно возле дома и, если она куда-нибудь выйдет, подойти к ней, а если нет, дождаться восьми (обычного часа их свиданий) и подняться. Он знал: сегодня Люся должна была вернуться домой рано. А у него нет тренировки. В пять часов Александр занял свой пост в диетическим магазине — на почту он не пошел, там Люся могла увидеть его из окна. Моросил легкий дождь. Дождь раздражал Александра. Струйки воды растекались по витрине и мешали смотреть. Покупатели, недовольно ворча на этого вставшего в проходе здорового парня, обтекали его беспрерывным потоком, троллейбусы и автобусы то и дело загораживали Люсин подъезд. И вообще... Придет, позвонит в дверь. А вдруг Нина Павловна, а еще хуже Люсин отец будут смотреть на него иронически: мол, пожалуйста, молодой человек, проходите, попьем чайку, поговорим о футболе, о международных событиях, о погоде. Люся? А Люся ушла с Виктором. Разве она вас не предупредила? Странно... Александр даже скрипел зубами, представляя себе этот разговор. Он уже готов был выскочить, пересечь двумя прыжками улицу, взбежать на четвертый этаж... Но в последнюю минуту удержал себя. Нет. Надо дождаться восьми. В семь часов он успокоился: в окне Люсиной комнаты зажегся свет. Значит, она дома. Дождь перестал. Александр сам не заметил, как вышел из магазина, прошелся вдоль тротуара и, в конце концов подойдя к почте, занял свое обычное место у входа. Лишь через несколько минут в голове мелькнула мысль: «Условный рефлекс, как у собачонки: приближается восемь часов — и я уже на посту». Он усмехнулся. Посмотрел на часы: без четверти восемь. Потом поднял глаза к Люсиному окну. И замер... У окна стояла Люся и смотрела на улицу. Видела ли она его? Александр немного отошел от входа на почту. Да и смотрела ли она сюда? Прошло несколько минут, и Люся скрылась в комнате.... Тогда, не размышляя больше, Александр быстро перебежал улицу, перепрыгивая через три ступеньки, взлетел на четвертый этаж и изо всей силы нажал на кнопку звонка. |
||
|