"Уступи соблазну" - читать интересную книгу автора (Лоуренс Стефани)

Глава 8

В два часа следующего дня Джарвис уже сидел на плоском камне у начала тропинки, ведущей вниз к замку Коув. Поводья Крестоносца он свободно держал в руке, и большой серый конь щипал неподалеку низкую траву.

Джарвис смотрел на море, на медленные волны, которые накатывались и мягко омывали песок, в этот день приглушив свой рев до тихого плеска, и пытался не думать ни о том, что ожидало его сейчас, ни о безотчетной боязни того, что произойдет, если Мэдлин не изменит своего решения.

До него донесся стук копыт, равномерный и отчетливый, и Джарвис, оборачиваясь, чтобы посмотреть, кто приближается, напомнил себе, как много людей каждый день проезжает верхом по скалистой тропе.

Но это была Мэдлин.

На ней была надета длинная широкая юбка для верховой езды поверх брюк и жакет поверх накрахмаленной льняной блузки; как обычно, пряди изумительных медно-рыжих волос выбились из прически и обрамляли ее лицо.

— Я не был уверен, что вы придете.

— Это я просила… о свидании. — Она спустилась с высокого седла и пристально посмотрела на него. — Вы думали, я откажусь?

— Я думал, вы можете передумать.

Развернув Крестоносца, чтобы он был рядом с ее гнедым, Джарвис указал на тропинку и прошел вперед.

— Что ж, я здесь. — Тихо усмехнувшись, Мэдлин последовала за ним. — Куда мы идем?

Не оборачиваясь, Джарвис указал на крутую тропинку.

Мэдлин взглянула вперед и только тогда вспомнила о принадлежащем имению сарае для хранения лодок, который был почти таким же старым, как и сам замок. Выстроенный из такого же грубо обтесанного камня, он стоял на выступе естественной скальной платформы, которая тянулась от утеса и находилась немного выше уровня высокой приливной воды. В отличие от большинства лодочных сараев этот был двухэтажным. Нижний этаж имел выходящие к морю двустворчатые двери, как у конюшни, и крепкие перекладины вверху, на которых была подвешена лебедка, предназначенная для того, чтобы поднимать лодки из воды, переворачивать их, а потом снова опускать. На верхнем этаже красовался балкон, сооруженный над балками, на которых висела лебедка. Наружной лестницы, ведущей наверх, не было, и если на нижнем этаже окна совсем отсутствовали, то на верхнем было много окон с деревянными рамами, выходивших на балкон и на все остальные стороны. Задняя часть постройки была обращена к утесу.

Сарай оказался совсем недалеко; они сошли с тропинки на край уступа и привязали лошадей в закрытом месте между строением и утесом. Когда Мэдлин повернулась, закрепив поводья Артура, Джарвис взял ее за руку и повел к двери в боковой стене. Дверь была заперта, но у него на цепочке был ключ; широко распахнув дверь, Джарвис провел Мэдлин внутрь и закрыл за ними дверь.

На первом этаже было уныло и при всех закрытых дверях совсем темно, так как свет падал только сверху через лестничный проем.

Оглянувшись, Мэдлин увидела подвешенные на блоках четыре лодки разного размера и свисающие сверху шкивы и веревки, а у самых дверей, выходящих к морю, еще две весельные лодки.

— Когда я с вашими братьями выходил в море, мы брали парусную лодку, — сказал Джарвис, заметив ее любопытный взгляд. — Вон ту, с голубым корпусом.

Мэдлин посмотрела на одну из больших лодок, у которой были мачта, сейчас убранная, и паруса.

— Поднимаются здесь. — Джарвис потянул ее за руку к лестнице, которая находилась в одном из задних углов комнаты, и, бросив на Мэдлин быстрый взгляд, пошел вверх. — Эта комната всегда служила своеобразным местом отдыха. Мой отец отделал ее для матери — многие годы она принадлежала ей, была ее местом отдыха.

Поднявшись вслед за ним по лестнице, Мэдлин ступила на отполированные до блеска доски и огляделась с немалым удивлением. Комната оказалась совсем не такой, как она ожидала. Освободив пальцы из руки Джарвиса, она медленно прошлась по комнате и приблизилась к широким окнам, обращенным к морю.

Словно почувствовав ее невысказанный вопрос, Джарвис продолжил:

— Моя мать была художницей-акварелистом. Она любила писать морские пейзажи.

В комнате на полу лежал дорогой ковер, темная дубовая мебель была великолепного качества и отделана со вкусом. Там были как уютные кресла, так и стулья с прямыми спинками и мягкими сиденьями; у стены стоял буфет, на котором лежали небрежно брошенные три книги, словно кто-то принес их в это пристанище, собираясь читать; в углу у смотрящих на море окон был прислонен к стене сложенный деревянный мольберт, покрытый заляпанной красками тканью. В центре комнаты стояла широкая тахта с толстым матрасом и массой подушек, обращенная своим изножьем к окнам. А рядом с ней на столике возвышалась ваза с фруктами и графин с притертой пробкой, наполненный медового цвета вином.

В комнате было чисто, пахло свежестью, и на тщательно отполированных деревянных поверхностях не было ни пятнышка пыли.

Подойдя к окнам, Мэдлин смотрела на волны; было легко понять, почему художница любила это место: свет был ярким и одновременно необычным, меняющимся в зависимости от состояния моря.

— Ваш отец, должно быть, хорошо понимал вашу мать.

— Он ее обожал. Мне было четырнадцать, когда она умерла, — продолжал он, встретившись с Мэдлин взглядом, — поэтому я прекрасно помню их, вижу их вместе, особенно здесь… Мой отец любил Сибил тоже, но это совсем другое. Моя мать была его солнцем, его луной и звездами. И она тоже любила его.

Мэдлин внимательно смотрела на него, и когда Джарвис протянул ей руку и кивком позвал к себе, она, на мгновение задумавшись, медленно подошла к нему.

— Чья теперь эта комната?

Он заключил ее в объятия и, слегка улыбнувшись, заглянул ей в глаза.

— Моя. Никто, кроме меня, сюда не приходит.

Он прижал Мэдлин к себе и, наклонив голову, потерся губами о ее губы, а потом уверенно накрыл их.

А теперь и она. Мэдлин отметила про себя, что он выбрал эту комнату, это особое место, где еще жила — во всяком случае, для него — любовь его родителей, для того, чтобы соблазнить ее.

Это была ее последняя отчетливая мысль перед тем, как его требовательные губы, его руки, сомкнутые вокруг нее и управляющие ею, его губы и язык, заманивающие ее, лишили Мэдлин всех мыслей, отвлекли их, захватили, опутали чувственной паутиной, заворожили поцелуями и ласками, которые намекали мягко, однако определенно, на то, что ждет ее впереди.

Мэдлин с готовностью последовала туда, куда вел ее Джарвис.

Прервав поцелуй, Джарвис поднял голову и, поймав ее взгляд, просунул руку между ними и стал умело расстегивать пуговицы ее жакета. Как только последняя была расстегнута, Мэдлин сбросила жакет, не заботясь о том, куда он упадет.

Губы Джарвиса, изогнувшись только чуть-чуть в уголках, сжались в линию, которая уже была ей хорошо знакома, а его взгляд опустился; теперь Джарвис трудился над расстегиванием более мелких пуговиц ее блузки.

Мэдлин ничего не говорила, а просто наблюдала за выражением его лица, чувствуя, как он увлечен своими действиями. Расстегнув ей блузку, Джарвис замер, не сводя глаз с того, что ему открылось, и спустил блузку с ее плеч.

Затем он потянул шнуровку юбки, так чти Мэдлин ощутила рывок на талии, и, удерживая ее поцелуем, окунул Мэдлин в котел кипящего желания, которое бурлило, поднималось и постоянно росло, пока он ослаблял шнуровку. Наконец шнуровка была распущена, и юбка, которую Джарвис спустил ей вниз через бедра, упала на пол, скомкавшись у ее ног.

Потом он снял ее брюки, сапоги, белье…

Он действовал по наитию, бездумно и раскрепощено, следуя какому-то внутреннему побуждению, которого, как ему казалось, он до конца не понимал.

Теперь Мэдлин стояла обнаженная и босиком на полированных досках, а он рассматривал ее.

Как свою собственность.

С того момента, когда Джарвис впервые увидел ее, он знал, что, нагая, она будет подобна божеству — одной из римских богинь, стройной и гордой.

Но одежда лишала ее красоты в еще большей степени, чем он предполагал.

Мэдлин оказалась еще более красивой, чем он ожидал, — настолько красивой, что голова у него закружилась.

Ее грудь была пышной, прекрасной формы, высокой и гордой, ее кожа кремовой, а соски нежно-розовыми; ниже ее грудная клетка сужалась до тонкой талии, которую он мог обхватить руками, а плавный изгиб бедер завершался изящными линиями стройных ног.

Мэдлин стояла перед ним, не полностью расслабившись, но все же без какой-либо фальшивой скромности и ложного стыда. С высоко поднятой головой и с вопросом в глазах она начала поднимать руку.

— Ну подожди, прошу тебя… — Он облизнул пересохшие губы. — Постой так и позволь мне налюбоваться.

Мэдлин подняла брови, но руку опустила.

С трудом вздохнув, Джарвис продолжал рассматривать ее со всех сторон, с любовью задерживая взгляд на каждом дюйме, каждом изгибе, давая возможность каждой грани, каждому ракурсу отложиться у него в мозгу и обогатить его впечатление, его страсть, его желание — его потребность.

Унаследовав от матери взгляд художника, он мог почти профессионально оценить игру света на нежной женской коже и изящество телесных форм, отсвечивающих перламутром.

Встав позади Мэдлин, Джарвис освободил от шпилек тяжелую массу ее волос, уже наполовину растрепавшихся, и почувствовал под руками шелковистое скольжение распущенных локонов. Он поднес пряди волос к своему лицу и глубоко вдохнул их аромат.

— Ты просто… неописуемо красивая.

Он выдохнул эти слова у самого уха Мэдлин и отстранился, заставил себя сделать шаг назад и еще раз посмотреть — внимательно посмотреть. Он знал, что это мгновение узнавания — обоюдного узнавания друг друга — больше никогда не повторится.

Джарвис благодарил всех святых, которых знал, что не прозевал ее. Мэдлин продолжала наблюдать, как он ходит вокруг нее, но стояла спокойно и не делала попыток прикрыть свои выпуклости, соблазнительные впадины и украшавшие ее лобок светло-каштановые завитки, которые в пронизывающем их свете мерцали как золото — как спрятанное сокровище, которое он мечтал увидеть, потрогать, получить в собственность.

Взгляд Мэдлин задержался на лице Джарвиса, и то, что она там увидела, то, что отпечаталось в его чертах и ярко светилось в его янтарных глазах, загипнотизировало ее, и она ощутила, как раскаленное острие его взгляда касается ее голой кожи. Если бы кто-то всего день назад сказал Мэдлин, что она будет добровольно стоять обнаженной, пока Джарвис ее разглядывает, она рассмеялась бы. Но это выражение у него в глазах… ради него она была готова ходить голой по раскаленным углям.

Она не ожидала, что Джарвис так открыто позволит ей увидеть и понять, насколько он очарован ею. Сделав это, он преподнес ей подарок, доставив безграничное удовольствие.

— Твоя очередь.

Мэдлин потянулась к лацканам его куртки для верховой езды.

«Моя очередь».

Взглянув ей в глаза, Джарвис прочитал в них настойчивость и молча подчинился. Он не стал покорно ждать, пока Мэдлин снимет с него одежду, а сбросил ее с себя, но, оставшись нагим, он не собирался стоять и позволять ей внимательно рассматривать его, а в то же мгновение потянулся к Мэдлин и привлек ее к себе.

Мэдлин перестала дышать, все косточки ее тела растворились от соприкосновения, она прильнула к груди Джарвиса, и невероятное тепло его обнаженного тела обожгло ее кожу. Ее груди уперлись в каменные плиты его груди, соски превратились в набухшие шарики, болезненно чувствительные к прикосновению курчавой поросли; ее бедра плотно втиснулись между его твердыми, как скала, бедрами, а его крепкие руки, накрывшие ей ягодицы, удерживали ее там так, что его естество обжигало ее упругий живот.

Затем Джарвис нагнул голову, нашел губы Мэдлин, накрыл их и завладел ими — ее ртом, ее телом, ее душой.

Мэдлин не знала, чего ожидать, но никогда даже представить себе не могла такого — жар и полнейшее неистовство, обуявшее их обоих, вырвались из оков и пронеслись сквозь их тела, обратившись ненасытной жаждой соединения.

Джарвис поднял ее и почти бросил на тахту, мгновенно последовав за ней, и их губы на мгновение расстались только для того, чтобы Мэдлин могла вдохнуть. Наслаждаясь ощущением его твердого тела рядом с собой, она извивалась, чтобы прижаться еще теснее. Когда Джарвис оказался на ней, прижав ее к постели, Мэдлин, согнув одну ногу в колене, обхватила ею Джарвиса, чтобы надежнее удержать его при себе, полнее насладиться силой мускулистого тела, вытянувшегося вдоль нее, и своими грудями ощутить стену его груди.

Их губы снова слились, потому что никто из них не хотел отказываться от этого единения, от радости приятного теплого контакта их языков.

Затем руки Джарвиса нашли ее груди, и внимание Мэдлин сместилось — к его прикосновениям, к его искусству, к его одержимости. Джарвис самозабвенно массировал ее груди, а затем в его ловких пальцах оказались ее соски, и Мэдлин застонала, не отрываясь от его губ.

Оторвавшись от груди Мэдлин, его руки спустились ниже и, проведя по ребрам и талии, замерли внизу на бедрах, а потом скользнули под нее, и Джарвис одним движением бедра широко раздвинул ей ноги, оставив Мэдлин открытой и беззащитной — отчаянно, настоятельно и болезненно жаждущей его прикосновения.

Когда его пальцы раздвинули складки ее лона и дотронулись до его гладкой кожи, она едва не зарыдала.

Ее легкие настолько сжались, что она не могла дышать; Мэдлин вцепилась пальцами ему в волосы и, притянув Джарвиса к себе, губами и языком требовала, чтобы он продолжал.

Джарвис не нуждался в поощрении; он уже был полностью в плену страсти. Он представлял себе, что это первое свидание будет спокойной, мягкой инициацией, во время которой он поведет Мэдлин по дорожке к интимности, к сексуальному удовлетворению. А вместо этого здесь были жар и жгучее пламя, прежде ему неведомые, и потребность столь глубокая, что, если бы Мэдлин не была так явно готова, попытка справиться с собой погубила бы его.

Выгнувшись, Мэдлин прервала поцелуй и так завлекающе выдохнула тот воздух, который еще оставался у нее в легких — так возбуждающе и сладострастно, — что Джарвис был потрясен.

Ее тело приподнялось и в безмолвной мольбе прильнуло к нему. Она ездила верхом каждый день и была сильнее любой женщины, которая когда-либо прежде лежала под ним, поэтому Джарвис не мог легко управлять ею, не мог положить конец ее сексуальному напору. Учитывая то, что он почти не контролировал себя, результат был заранее предрешен.

Пробормотав проклятие, Джарвис губами нашел ее губы, прижал спиной к подушкам и подчинил ее — утихомирил — поцелуем таким требовательным, что Мэдлин сделала все возможное, чтобы предстать перед ним готовой принять его ласки и удовлетворить его. А Джарвис тем временем расположился между ее бедрами и вошел в нее.

Вначале он довольно легко проскользнул внутрь, но потом ее непроизвольно сжавшиеся мышцы замедлили его движение. Джарвис продолжал давить, сильно и равномерно, и Мэдлин замерла под ним, полностью сосредоточившись на его вторжении.

Она ездила верхом вот уже лет десять — это было благом.

Мэдлин почувствовала легкое растяжение, слабую режущую боль, но мимолетные неприятные ощущения немедленно потонули в совершенно других. Джарвис не вышел из нее, а напористо проник еще глубже, полностью погрузившись в ее лоно, и Мэдлин внезапно удовлетворенно, чувственно вздохнула, стараясь осознать свое новое состояние, привыкнуть к его большому сильному телу, прижимающему ее к тахте, принять его горячее мужское естество, погрузившееся глубоко в нее.

Оно было похоже на раскаленную сталь в бархатных ножнах; неудивительно, что мужчины так часто говорили о нем, как об оружии — о мече, о копье.

Мэдлин дрожала, охваченная пламенем страсти, но при этом обрела способность осознать, ощутить собственную физическую беззащитность — редко испытываемое ею чувство — и поняла, почему Джарвис называл это завоеванием.

Его губы еще не оторвались от ее губ, его язык еще ласкал ее язык, но Джарвис, хотя и полностью слившись с ней, застыл, как будто ждал…

Мэдлин не могла понять почему. Однако как только она подумала об этом, ее мускулы расслабились и напряжение исчезло; огонь, еще горевший, еще ждавший наготове своего часа, освободился, и пламя, голодное и жадное, снова вспыхнуло и начало разрастаться.

Джарвис, словно зная все это, вышел из ее лона, а затем снова глубоко погрузился в него, продвинувшись еще дальше, чем прежде. И когда он повторил свои движения, пламя разгорелось и взревело. Мэдлин, с трудом дыша, впилась в Джарвиса поцелуем, желая повторения, безумно мечтая снова почувствовать ожог.

Снова и снова Джарвис выходил и опять входил в нее, и Мэдлин, уловив его ритм, стала двигаться вместе с ним, ощущая, как разгоревшееся пламя разлилось по ее венам. Тепло струилось из них обоих, Джарвис все напористее и энергичнее двигался навстречу ей, а она принимала в унисон каждый его толчок, каждое глубокое проникновение и направляла его в себя — пока внутри у нее что-то не вспыхнуло, пока яростное напряжение не охватило ее с такой силой, что Мэдлин подумала, что умирает.

Она оторвалась от поцелуя, отчаянно выгнулась под Джарвисом, откинув назад голову, и устремилась к чему-то, чего никогда еще не испытывала.

А затем ее пронзил исступленный восторг, и она, задыхаясь, беспомощно закричала и содрогнулась — бесконечно более мощно, чем раньше, словно ее сбросили вниз с какой-то скалы и весь ее разум разбился вдребезги.

Ничего не видя и не слыша, Мэдлин плыла в пустоте, но постепенно к ней стали возвращаться чувства. Она ощутила Джарвиса, твердого, горячего и неудовлетворенного, внутри себя, неподвижного под своими ладонями и в своих объятиях, потом услышала его хриплые, прерывистые вздохи у своего уха. Его грудь тяжело поднималась и опускалась, он, напрягая все мускулы, старался продлить для нее этот момент… но в конце концов утратил контроль над собой.

Найдя губами ее губы, Джарвис накрыл их и уже без всяких оттенков вежливости завладел ее ртом; несказанно довольная, Мэдлин, без возражений позволив ему это, дала то, что он дал ей, — все свое тело целиком, и тотчас почувствовала, как рядом с ней Джарвис, поощряемый ею, задрожал. Обхватив его руками, Мэдлин крепко прижалась к нему, и он резко напрягся и содрогнулся.

Она ощутила тяжесть тела Джарвиса, когда его дрожащие мускулы не выдержали и он, застонав, рухнул на нее.

Сжимая его в объятиях, Мэдлин почувствовала, как ее губы растягиваются в улыбке. Удовольствие смешалось с восхитительной удовлетворенностью, нахлынувшие чувства прокатились сквозь нее, через нее, захлестнули ее, смыли и унесли ее в море спокойствия и блаженства.

Пошевелившись, Джарвис взглянул на женщину, лежавшую у него в объятиях. Теплая, доверчивая, полностью расслабленная, она продолжала спать.

Он смотрел на черты ее лица, смягченные и умиротворенные сном, и на массу непокорных волос, рассыпавшихся в полном беспорядке по ее груди, потом осторожно отделился от Мэдлин и отодвинулся. Секунду он сидел на краю тахты, свесив голову, потом встал, потянулся и снова посмотрел на Мэдлин; она не шевельнулась, и он, тихо ступая, подошел к окну.

Море, небо, бескрайние утесы, вдали вершина Блэк-Хеда — ничто за окном не изменилось. Но в его душе что-то сдвинулось, хотя даже теперь Джарвис полностью не осознавал, что именно. Что это, какая сила подтолкнула его так далеко выйти за рамки своего обычного самоконтроля? Если оглянуться назад, то все воспринималось так, как если бы сама судьба вмешалась и отдала поводья живущему в нем зверю, несмотря на присущие ему здравомыслие и самообладание.

Джарвис не планировал такого развития событий. Он собирался спокойно и с чувством полного самоконтроля научить Мэдлин многому, показать ей многое, познакомить ее с ее собственной чувственной натурой… А вместо этого Мэдлин показала ему то, чего он никогда не знал о себе, независимо от того, входило это в ее намерения или нет.

Она не могла действовать намеренно; как она, непорочная, могла это знать?

Впервые в жизни Джарвис почувствовал себя неуверенно с женщиной, не до конца понимая, какое положение занимает в сексуальном поединке. Он смотрел в окно на волны прибоя, продолжая размышлять. Он должен подождать и узнать, чего она хочет, как она поведет себя; ему следует подыгрывать ее желаниям, реагировать и отвечать на них, вместо того чтобы строить собственную тактику.

Это была совершенно чуждая Джарвису идея — иметь женщину, которая им распоряжается, настолько чуждая, что, стоя у окна и невидяще глядя на волны, он пытался найти какой-нибудь выход из этой ситуации.

Мэдлин наблюдала за Джарвисом, позволив себе внимательно рассматривать его. Она проснулась в тот момент, когда Джарвис встал с тахты, но лежала тихо и смотрела на него из-под опущенных ресниц. Он казался отсутствующим, мысленно находившимся где-то далеко, и она не видела причины привлекать его внимание — до тех пор, пока не насмотрится.

С остатками искрящегося наслаждения, еще текущего по ее венам, Мэдлин лежала на спине и смотрела на стоящего у окна Джарвиса, видела гордую посадку головы, широкие плечи, упругие ягодицы и ноги наездника — когда-то она слышала такое определение, — длинные бедра с мощными, но гладкими мускулами.

В это мгновение Джарвис повернул голову и поймал ее взгляд.

К некоторому ее удивлению, краска стыда не залила ее щеки; наоборот, Мэдлин, не сводя глаз, смотрела на Джарвиса, отвернувшегося от окна и направившегося к ней.

Привстав, она потянулась к прикроватному столику, выбрала небольшую гроздь винограда, оторвала одну ягоду и поднесла ее к губам. Потом вновь обратила взгляд к Джарвису и, с удивлением заметив, что, несмотря на их недавнее занятие, он снова возбужден, неторопливо перевела взгляд на его лицо.

И с очаровательной самоуверенностью выгнула брови. Ее вопрос был прозрачен: что дальше?

Остановившись у тахты, он положил руки на бедра и смотрел вниз на Мэдлин — как будто не знал, что с ней делать.

Конечно, она не была полностью уверена, что делать с собой, она чувствовала себя… не новой, но другой. Словно в течение последнего часа Джарвис выпустил на свободу чувственную женщину, которая всегда жила внутри ее, и как-то объединил это тайное «я» в единое целое с остальным, так что теперь Мэдлин могла, не моргнув глазом, со спокойной уверенностью и ясным представлением о том, кто она такая, сидеть голой, рассматривая Джарвиса, тоже голого, и спокойно ждать, что он будет делать дальше.

Но Джарвис ничего не делал, а просто смотрел с растущим недовольством в янтарных глазах; тогда Мэдлин, откинувшись назад на поднятое изголовье тахты, заглянула ему в глаза и, отщипнув ягоду, подняла ее вверх для него.

Долю секунды он смотрел ей в глаза, а потом уперся коленом в тахту, губами взял виноград из пальцев Мэдлин и плюхнулся рядом с ней. Прожевав и проглотив ягоду, он потянулся, взял у нее из руки ветку с оставшимися двумя ягодами, отщипнул одну и предоставил Мэдлин взять другую.

Бросив на него быстрый взгляд, она так и сделала.

Отправив последнюю ягоду себе в рот, Джарвис бросил ветку обратно на блюдо, вздохнул и откинулся на подушку. Подняв руку, он обнял Мэдлин, привлек к себе и запечатлел поцелуй у нее на виске.

Устроившись у его груди и положив руку ему на сердце, Мэдлин ждала.

— Ты… — немного погодя заговорил Джарвис. — Я не думал, что это будет… так.

— В каком смысле?

— Предполагалось, что это не произойдет так стремительно и так бурно, — в конце концов отозвался он.

— Мне очень понравилось, что это было стремительно и бурно, — выразительно изогнула брови Мэдлин, глядя на Джарвиса.

— Это заметно. Ты не сожалеешь? — неуверенно спросил он после недолгого молчания.

Мэдлин устремила взгляд в противоположный конец комнаты, внутренне что-то оценивая, и пожала плечами:

— Нет. И готова снова этим заняться.

— В таком случае… — Джарвис повернулся, глядя ей в глаза, поднял руку и, откинув ее непослушные волосы, погладил пальцами ее подбородок. — Давай попробуем еще раз. Только теперь будем стараться все делать медленно и нежно.

Он приподнял к себе ее лицо и поцеловал Мэдлин — так нежно, так сладостно, что она едва не застонала от нетерпения.

— Мне очень нравится, когда стремительно и бурно, — удалось выдавить ей, слегка отстранившись от него.

— Тем не менее, в целях твоего образования, давай попробуем с меньшим пылом.

Удивившись, почему он так хочет, Мэдлин мысленно пожала плечами, поцеловала Джарвиса в ответ, и матрас принял их обоих.