"Экипаж" - читать интересную книгу автора (Кессель Жозеф)

Глава IV

Туман приучил Эрбийона не спешить по утрам. Смутные угрызения совести сражались с тайным удовольствием, казавшимся ему сродни малодушию. Однако что прикажете делать с небом, которое вот уже две недели не поднималось выше ангаров?

В комнате ординарец занимался выполнением своих обязанностей; на керосиновой печке шумела вода, а молодой человек вслушивался в эти звуки, ставшие такими привычными, как будто они были неотъемлемой частью его жизни уже многие годы.

Встал он поздно и, наскоро одевшись, прошел в столовую, куда вахмистр должен был доставить почту. На столе оставалось только три письма, и все – ему. Он сам удивился той жадности, с которой схватил их. Это были ежедневно получаемые им преданные послания от его родителей, брата и Денизы, дышавшие, как он уже заранее знал, почтительностью, пылкостью и наивностью.

Тем не менее по той скрытой боли, которую в это утро причиняла каждая их строчка, он вдруг с унынием осознал, насколько бесконечным было расстояние, преодолеваемое за несколько часов езды на поезде, которое отделяло его от тех людей, чью нежность, застывшую во времени, он держал в руках.

Позволив меланхолии овладеть им, он увидел существование, ранее рисовавшееся ему героическим и сотканным из неожиданностей, в его истинном свете. Не было ничего более монотонного, более пустого, чем эти часы ленивого шатания в сабо, протекающие в болтовне, за игрой в карты, в бесцельном хождении от барака до летного поля, от летного поля до барака. Даже полеты и те были расписаны по часам, как какая-нибудь бумажная работа, и чаще всего оборачивались спокойными прогулками. Он пробормотал:

– Мы похожи, скорее, на людей, до срока вышедших на пенсию и удалившихся в деревню.

Он услышал шаги товарища и, словно побоявшись проявить слабость в его присутствии, засунул письма, которые все еще держал в руке, в карман. Затем, выпрямившись, изобразил на лице улыбку.

Мори, однако, провести не удалось.

– Хандра? – с сочувствием спросил он.

Голос его звучал так приветливо, что Жан без уверток ответил:

– Сегодня утром мне что-то одиноко.

– Только сегодня? Вам везет.

Перед тем как ответить, он бросил взгляд на пустой стол.

Жан с гордостью вспомнил о конвертах, которые оттопыривали его куртку, и собственная участь показалась ему гораздо слаще. Поскольку Мори робко спросил, не видел ли он писем, адресованных ему, он не смог удержаться и ответил:

– Я захватил последние.

Страдание, исказившее черты его товарища, заставило его пожалеть о своих словах. Желая загладить их, он предложил:

– Я свожу вас к Флоранс, в Жоншери. Нам необходимо развеяться.

Они уже собирались пешком спуститься с плато к Висле, как их догнала машина. В ней сидел командир Мерсье, начальник сектора, который предложил их подбросить. Это полностью развеяло дурное настроение Эрбийона. Доброжелательный начальник вез его в кабачок, который содержала красивая девушка. Что еще было нужно, чтобы жизнь казалась прекрасной?

Водитель затормозил перед низкой дверью; Клод и Жан вошли в бар. Вся меблировка состояла из двух длинных столов, покрытых обтрепанной по краям клеенкой, расшатанных скамеек и стойки. Поскольку там было темно, они не сразу разглядели лица двух посетителей, сидевших в глубине зала. Однако один из них встал, помахал рукой, и они узнали унтер-офицера Брюлара. Рядом с ним курил Дешан.

За две недели, прошедшие со времени их стычки, калека сумел оценить сдержанность Мори, и его враждебность растаяла. Жан решил воспользоваться случаем и примирить их окончательно. Он взял Клода под руку и повел к своим товарищам.

Дешан приветливо сказал:

– Что будете пить? Брюлар празднует, его повысили до сержанта.

Эрбийону нравилось грубое и печальное очарование этого места, его приземленная теплота, то, что здесь можно было расслабиться телом, ни о чем не думать, а только наливать и пить. Мори смотрел на него с удивлением. Он не мог понять, как этот парень, чью тонкую чувствительность он уже успел оценить, мог получать удовольствие от столь грубого, плохо пахнущего места, от этих разговоров. Ему было страшно не по себе. Все казалось ему отталкивающим и враждебным, начиная с липких литографий, кончая красным вином, поглощаемым без всякого повода жадными глотками.

Восклицание Дешана еще больше усилило его ощущение дискомфорта.

– Вот, наконец, и ты, Флоранс!

На пороге кабачка только что появилась крупная девушка с растрепавшимися от быстрого бега белесыми волосами и накрашенными губами. Ее синий свитер вздымался на упругой и чуть трепещущей груди, из-под очень короткой юбки были видны ноги в штопаных шелковых чулках, местами и вовсе порванных и обнажавших кожу. Казалось, что с калекой она была знакома с давних пор, подошла к нему и села рядом.

Дешан притянул ее к себе за затылок. Деревенское благодушие слетело с его лица и ослепилось примитивным желанием. Блеск глаз, подрагивание губ свидетельствовало об этом настолько явно, что Мори, словно став свидетелем любовного обладания, смущенно отвернулся.

– Мне необходимо составить один рапорт, – сказал он. – Я должен вернуться.

Эрбийон, поднявшись одновременно с ним, зарылся губами в волосы на затылке девушки.

Они молча шагали по улочкам небольшого городка, оживленным штабными автомобилями. Не глядя на Эрбийона, Мори вполголоса спросил:

– Как вы можете целовать женщину, которую обнимает другой?

– Да ведь Дешан не ревнив в отношении Флоранс!

– Охотно верю. Но разве вас самого это не отталкивает?

– Почему, собственно? У нее приятная кожа.

– Которая принадлежит всем?

– В тот момент – только мне, – сказал Эрбийон.

– Но ведь, наверное, существует та женщина, которую вы любите? – спросил Мори.

– Разумеется.

Очаровательный призрак Денизы возник перед Жаном, шагавшим по грязной дороге.

– И вас это ничуть не смущает, – удивлялся Клод, – когда вы мысленно обращаетесь к ней после того, как ласкали другую?

Эрбийон подумал и воскликнул:

– Нет, ничуть не смущает!

Одно воспоминание заставило его улыбнуться. Желая, скорее, доказать искренность своих слов, чем похвастаться своими успехами, он рассказал о случае, который с ним приключился в поезде через несколько минут после того, как он расстался со своей любовницей.

Мори слушал его с изумлением, окрашенным смутной завистью. Каким неиспорченным был этот мальчик, понимавший в любви только физическое наслаждение, и как в своем наивном тщеславии по поводу этого везения он хранил гордое простодушие! Эрбийон тем временем захотел объясниться, чувствуя неодобрение своего товарища.

– Не думайте, что я способен понять лишь физическую чувственность, – сказал он. – К разным женщинам и относишься по-разному. Одни вызывают желание, другие – нежность.

– Да, – задумчиво обронил Мори. – Древний миф Платона: Афродита земная и Афродита божественная.

– Совершенно верно, и обе властвуют надо мной.

– Вот как! Нет, я не могу этого принять, – воскликнул Клод. – Вновь и вновь повторять действия, не подкрепленные глубоким чувством, – это истощать богатство истинной любви, данной нам свыше.

Он вздрогнул и внезапно тоном одержимого идеей «фикс» больного, который Эрбийон уже слышал, спросил:

– А как вы думаете, такую любовь можно ли встретить у женщины?

Не дожидаясь, пока сбитый с толку стажер ответит, он продолжил низким, монотонным и печальным голосом:

– У меня есть жена, молодая жена. Она – самая содержательная и самая большая моя книга, книга моего счастья. Она для меня – нежная подруга. Но я всегда жил за рамками своего желания. Кому-то может показаться, что способность приспосабливаться, естественный инстинкт, присущий каждому, меня подводит. Я все делаю слишком осознанно, то же самое происходит со мной и в любви. Я безнадежно ищу в любимых глазах ту искорку, тот трепет, которые могли бы меня успокоить, и не нахожу их. Чтобы их пробудить, для меня все средства хороши, даже самые нелепые.

Дорога шла в гору, ветер дул в лицо. Он остановился и заговорил быстрее:

– Только не смейтесь! Я сейчас среди вас именно по этой причине. Однажды в мой окоп зашел летчик. Он был таким чистым, его сапоги блестели, и даже в моих искушенных глазах он обладал тем таинственным престижем, который дают человеку крылья. Я подумал, что если стану таким, то у меня будет больше шансов понравиться. Но вы только на меня посмотрите. Эта элегантная форма, которая на вас сидит так естественно, на мне выглядит насмешкой. Я здесь уже две недели, а до сих пор еще не сделал ни одного вылета. Товарищи принимают меня плохо. Сегодня утром я не получил письма.

Последней фразой, выделенной им особо, Мори открывал глубокую причину своих душевных излияний, которые, несмотря на то, что с каждым днем их отношения становились все более тесными, ошеломили Эрбийона. Так вот какое банальное горе скрывалось за этим незаурядным и переполненным тончайшими мыслями лбом. К большому дружескому расположению молодого человека добавилось легкое презрение. Он был еще не способен понять, что можно страдать из-за женщины.

Они пошли дальше. Ветер расчистил небо от облаков, которые теперь внушительной когортой неслись на восток.

– Скажите, ответьте мне, – нервно спросил Мори. – Вашу любовницу можно назвать загадочной? Случается ли ей внезапно замыкаться в себе, молчать, что бывает даже хуже скандалов? Не кажется ли ее любовь слабеющей, затененной неясными мечтаниями? Приходится ли вам читать в ее глазах раскаяние или невыносимую жалость?

Тогда, словно желая отомстить за такой настойчивый допрос, за разочарование, вызванное в нем Клодом, а также лелея смутное желание продемонстрировать внимательному собеседнику всю полноту своего счастья, Эрбийон образу, нарисованному Мори, штрих за штрихом противопоставил портрет Денизы, так как он его видел.

Он описал изумительную радость, сопутствующую их встречам, ее легкий веселый нрав, ее свежесть, изобретательность, с гордостью рассказал о ее непринужденности и, наконец, о порыве, приносящем ее к нему.

Каждое его слово еще больше вгоняло Мори в тоску.

– Довольно, – пробормотал он. – Все это ни к чему. Вы слишком молоды.

С ними поравнялась машина эскадрильи.

– Господин лейтенант, – обратился к Мори шофер, – в связи с прояснением погоды капитан ожидает вас и лейтенанта Дешана.

– Он у Флоранс, – крикнул Эрбийон.

– Я туда и направлялся, – ответил шофер с понимающей улыбкой.

Тели уже приказал выкатить самолеты обоих пилотов. Заметив Клода, он издалека закричал:

– Вы, Мори, прокатите меня до линии фронта.

Эрбийон в очередной раз им восхитился. Подобно тому, как с вновь прибывшими наблюдателями он всегда летал на линию фронта сам, избегая подвергать своих товарищей опасностям полета с еще неопытными новичками, так и наблюдателей он никогда не доверял новому пилоту до тех пор, пока сам не проверит их мастерство и отвагу. Таким образом все опасности этих первых летных часов, когда ненаметанный глаз слишком поздно замечает смертоносного противника и неприученные руки с трудом управляют самолетом и пулеметами, были его привилегией.

– Обедайте без нас, – продолжал Тели, обращаясь к Жану, – и скажите Дешану, чтобы догонял нас над Дорогой Дам.

– Вы не позволите мне полететь вместе с ним, господин капитан?

– Нет, господин стажер, он числится в экипаже с Живалем. Вы пока не заслуживаете другого пилота, кроме меня.

Все только приступили к еде, когда вошел Дешан в своей меховой куртке.

– Моя тачка барахлит, – раздраженно сказал он. – Будет готова только через полчаса.

Съел он мало и все время ворчал:

– Дорога Дам – дурное местечко. Новичок не сумеет оттуда вывернуться.

– Да успокойся ты, – сказал Марбо. – В каких только переделках Тели не побывал.

– Да, но тогда рычаг управления он держал в своих руках.

Не в состоянии усидеть на месте, он отправился на летное поле. По звуку мотора, раздавшемуся над крышами бараков, все поняли, что он улетел.

После обеда Марбо, как обычно, направился к двери, чтобы закурить свою трубку. Старый капитан Ройар, который никак не мог приспособить свою память к причудливым сигналам азбуки Морзе, расположился возле аппарата беспроволочной системы связи. Новий, Шаренсоль и «доктор», обычно игравшие с Тели в бридж, попросили стажера заменить капитана на время его отсутствия.

В этот момент Марбо позвал их.

– Идите-ка сюда, посмотрите, Мори возвращается.

– Как-то странно он летит, – сказал Новий. – Слишком рано сбросил газ.

Самолет снижался медленно, почти незаметно, как будто пилот боялся слишком быстро потерять высоту.

– Наверняка у них какие-то неполадки или еще что-нибудь, – сказал Марбо.

Крик радости вырвался у них, когда они увидели, как из приземлившегося, наконец, самолета, выпрыгнули Тел и и Мори. Капитан оживленно заговорил:

– Приземление очень хорошее, но там вы слишком поздно сделали спираль. Поэтому они нас и задели.

– Вас что, подбили? – спросил Марбо.

– Классно, – весело отвечал Тели, – четыре «фоккера» над нами. Они пробили нам радиатор. К счастью, мы были высоко и Мори возвращался как настоящий парусник.

– Повезло ему, – сказал Эрбийон. – Сражение при первом же вылете.

– Не огорчайтесь, молодой человек, – заметил Марбо. – На вашу долю еще хватит убойных снарядов, и, встретившись с ними, вы не станете больше собой гордиться, я вас уверяю.

– Пошли есть, – воскликнул Тели. – Я умираю от голода, а остальные…

Вдруг он остановился.

– А где Дешан?

– Он вылетел тебе навстречу всего четверть часа назад, из-за какой-то неисправности в моторе.

– Он натолкнется на патруль. За кого-нибудь другого я бы волновался, но у него зоркий глаз.

В столовой он заметил розданные карты.

– Начинайте партию, – сказал он. – Эрбийон, поиграйте пока за меня и смотрите не подведите.

Стажер выиграл и, очень довольный, вставая, сообщил об этом капитану.

– Отлично, мой мальчик, – ответил тот. – А теперь дайте-ка и мне побороться за собственную удачу.

Садясь на свое место, он сказал:

– Дешан, наверное, еще меня там ищет.

Пока игра шла своим чередом, Эрбийон подошел к Мори:

– Ну, как впечатления после первого боя? – спросил он.

Клод уже, было, заговорил, но внезапно передумал и с мягкой улыбкой пробормотал:

– Простите меня за то, что я не дам вам ответа. Сначала я хотел бы рассказать о них кое-кому другому.

Жан вернулся к столу, где шла игра в бридж. Тели играл с тем пылким и ребяческим задором, с которым делал абсолютно все: исполнял ли кадриль эскадрильи или сражался. Его запал, как обычно, задавал тон остальным, и партия вместе с ним казалась более живой и более занятной.

Марбо, карауливший у двери, вмешался в разговор:

– Смотри-ка, Тели, Дешан не возвращается. Складка легла на лоб капитана, но он сказал:

– Он уже целую неделю не вылетал, ему хочется проветриться.

Вызывающее везение сопутствовало Новию, и Тели решил во что бы то ни стало его обыграть. В этой борьбе час пролетел незаметно. Скатерть медового от солнца цвета внезапно потускнела. Глаза обратились к небу. На него беловатыми клочьями наползали густые тучи.

– Дешан скоро вернется, – машинально сказал капитан.

Однако голос прозвучал как-то странно и удивил его самого. Он выдавал беспокойство, которое до сих пор им не осознавалось и которое Тели почувствовал также явно у других. Тем не менее никто из них этого не показывал. В эскадрильи знали, что говорить о несчастье – значит его притягивать.

Они опять углубились в игру, но, охваченные глухим беспокойством, сидели как на иголках. Пальцы судорожно вцепились в карты.

– Почти ничего не видно, – вдруг сказал «доктор».

– Вечер наступил очень быстро, – ответил Эрбийон.

– Это из-за того, что мы поздно пообедали, – заметил Шаренсоль.

Они опустили головы, чтобы как-нибудь невзначай, пусть даже взглядом, не обменяться мыслью, которая, как все понимали, была их общей. Все знали о непреодолимом отвращении Дешана к полетам в сумеречном мареве, и при этом никто, даже издалека, не слышал рокота его самолета.

Тишина нарушалась только упражнениями капитана Ройара на манипуляторе. Тели, обернувшись к нему, очень тихо сказал:

– Не могли бы вы перестать, старина. А то ваши позывные можно принять за сигнал тоски.

Затем, обращаясь к игрокам, лихорадочно добавил:

– А вы что притихли? Мы еще не закончили. «Доктор», делайте ставку.

Лица вновь склонились над картами, расположенными в виде веера. Тем временем и последние просветы затягивались. Крупные капли дождя, как в гонг, застучали по железной крыше.

– Эрбийон, подойдите ко мне, – сказал капитан.

И прошептал ему на ухо:

– Позвоните, только не отсюда, а из кабинета, позвоните на батареи, в наблюдательные пункты, в штаб армии, везде, и попробуйте что-нибудь узнать.

Когда молодой человек вернулся, комнату уже освещали электрические лампочки. Несмотря на то что Тели не произнес ни слова, все глаза слишком пристально всматривались в Жана.

– Они ничего не знают, – сказал он, сопроводив свои слова жестом, который ему не удалось сделать беззаботным.

– Тели, их было четверо? – спросил Марбо вполголоса.

Капитан не ответил. В столовую прокралась смерть.

Однако Новию, которого обуял ужас, захотелось переключить внимание.

– Без шанса на успех, – сказал он.

А Шаренсоль ответил:

– Двойка треф.

Стажеру показалось, что всем не хватало воздуха, но дверь открыть они были не в силах. В ночи бушевала гроза.

Поскольку другого занятия они не нашли, то партия продолжалась.

Два дня подряд они сидели в бараке, ходящем ходуном от бури, с завываниями свирепствовавшей на плато. Ветер разворотил крыши ангаров. Чтобы пройти по летному полю, приходилось сражаться с ним, словно с течением полноводной реки.

Все эти два дня Тели ждал новостей о Дешане. Он любил его глубоко, сильно, конечно же с менее трогательной нежностью, чем Бертье, но более крепкой любовью, потому что она основывалась на тысячах воспоминаний о совместных попойках, разведках, сражениях, на осязаемой и ежедневной основе трехлетней жизни в эскадрильи.

Перестав надеяться, он приказал вывесить в столовой следующее обращение:

«При первом же просветлении – патруль из пяти самолетов. Искать боя».

Марбо прочел этот приказ первым и пошел к Тели.

– Ты хочешь отомстить за Дешана, это так? – спросил он.

Капитан промолчал, тогда он продолжил:

– Это не наша обязанность. Мы не истребители.

– Что, дрожишь, Желатин? – зло ответил Тели.

Толстый капитан пожал плечами.

– Тебе отлично известно, ради полезного дела я сделаю все, что нужно, – сказал он. – Но ты зря решил рисковать своей и нашими шкурами из-за горечи потери.

Брови капитана дрогнули, но он сдержался.

– Ты прав, – заметил он. – Я возьму добровольцев. Но заранее тебя предупреждаю, что ты не полетишь. Я возьму Эрбийона – он не так устал.

– Два безумца вместе. Всего хорошего.

Тели, видя, как его крупная фигура осторожно протискивается в узкую дверь, воскликнул:

– Марбо, послушай. Ты прав, и я прав. Мы не в обиде?

Толстяк посмотрел на него долгим взглядом своих маленьких живых глаз.

– Должно быть, ты действительно взволнован, мой бедный дружище, раз извиняешься передо мной, – сказал он.

Он похлопал капитана по плечу, что для него являлось выражением самого глубокого волнения. Однако так и не согласился принять участие в патруле.

На следующее утро, когда на заре ординарец пришел его будить, Эрбийон подскочил от радости. На этот раз он полетит сражаться.

В спешке он не стал одеваться и влез в свой меховой комбинезон прямо в пижаме. В столовой он увидел Тели, выбритого, начищенного, блестящего, словно готового отправиться на праздник. На столе лежали ломтики холодного мяса и стояли стаканы, наполненные розовым вином.

Мягкий бриз, еще пропитанный свежестью и ароматом ночи, овеял их лица. Снаружи первые проблески дня в тишине, окутавшей мокрую землю, спорили со мглой. Никакая трапеза, казалось Эрбийону, не могла соперничать с этими небольшими ломтиками, с этим терпким вином, которые он делил с героем в ожидании дня и в преддверии славы.

На летном поле гудели пять самолетов. Чудовищный звук работавших моторов растревожил мягкость нарождающегося утра. Воздух вокруг них содрогался. Небо своей нежностью напоминало цветок, – таким оно бывает лишь в те минуты, когда солнце касается его самыми первыми лучами. Механики напевали, винты грохотали так, словно пьянели от собственной мощи.

Эрбийон позабыл обо всем, ощутив блаженство быть здоровым, сильным и взлетать в лазурную высь одновременно с утренней звездой.

Самолет капитана первым набрал высоту, и Жан увидел, как коричневыми ракетами вслед за ними оторвались от земли и товарищи. Затем, сгруппировавшись в треугольник, они направились к линии фронта.

Опьянение от полета для Эрбийона было еще внове. Исполинское дыхание мотора, винтовой вихрь, порывы ветра, – все это оглушало его многозвучной и грубой симфонией, отдельные голоса которой он только начинал различать.

Оттого, что он вот так парил в небесной тишине, видел, как из-за горизонта выплывает красное солнце, и истребителем летел на линии противника, грудь его переполнялась непередаваемой гордостью.

Для полного счастья ему не хватало только битвы, навстречу которой так рвался капитан, треска пулеметов, а уж в победе и в славе он был уверен. Он тревожно огляделся вокруг в надежде увидеть крылья с черными крестами.

Только все напрасно. Они уже долго бороздили воздушные просторы, но небо, по прозрачности своей способное соперничать с драгоценным камнем, по-прежнему было пустынным. Эта разведка неминуемо должна была закончиться так же мирно, так же пошло, как и остальные его вылеты.

В надежде позабыть о своем разочаровании, он погрузился в созерцание пейзажа, пытаясь выделить в переплетении рвов, окрашиваемых в сиреневый цвет косыми лучами восходящего солнца, те, которые капитан попросил его запомнить для предстоящего корректирования огня. Однако его еще плохо натренированные глаза никак не могли установить между линиями противника четкую границу.

Он увлеченно работал над этим, пока резкий толчок не отбросил его к борту кабины. Самолет, выпуская перед собой красную полосу, пикировал.

«Капитан стреляет по немецким окопам», – подумал Эрбийон.

Теперь самолет то летел перпендикулярно земле, то выравнивался, резко бросался ввысь и опять пикировал, яростно кидая Эрбийона во все стороны, отчего он ударялся плечами о туфель.

Стажер, привыкший к тому, что капитан подобным образом с ним забавлялся, со спокойным сердцем переносил этот высший пилотаж.

Наконец самолет вновь обрел устойчивость, и капитан, повернув к Эрбийону радостное лицо, показал ему на точку позади хвоста биплана.

Жан не заметил ничего, кроме того, что все самолеты сопровождения куда-то исчезли. Он решил, что капитан его спрашивает, не страшно ли ему продолжать разведку в одиночку, и в ответ он изобразил беззаботный жест.

Однако внезапное исчезновение самолетов заставило его об этом задуматься.

«Может быть, пока капитан развлекался, заставляя меня приплясывать, – размышлял он, – с товарищами что-нибудь произошло?»

И пришел к выводу:

«Нужно будет попросить его больше так не шутить. Он мешает мне вести наблюдение».

В этот самый момент Тели сильно накренил самолет, и Жан заметил, гораздо ниже, другой самолет, который, казалось, несся в немецкий тыл. Его сердце бешено забилось: «фоккер»!

Энергичным движением он направил турель и свои пулеметы на врага и выстрелил. Пули просвистели довольно близко от самолета, но очередной вираж Тели оставил его вне поля видимости.

«Ах, если бы только он дал мне продолжить, – подумал Эрбийон с отчаянием, – я бы его сбил».

Когда капитан приземлился, три другие машины уже стояли на летном поле. Как только они выбрались из своих кабин, Тели сказал Эрбийону:

– Ну как, вы довольны, что участвовали в сражении?

Стажер, подумав о нескольких выпущенных им очередях, ответил:

– Да разве же это сражение – это ерунда!

Капитан посмотрел на него с искренним восхищением.

– Похвально, новичок! Семь самолетов у нас на хвосте и один сбитый, а вам все мало!

У Жана зародилось смутное беспокойство, которое и помешало ему ответить.

Капитан, казалось, действительно не шутил. Тем временем к ним подошли остальные экипажи, и стажер услышал, как Брюлар воскликнул:

– Мы их сделали, господин капитан, здорово, правда!

– Да, – ответил Тели. – Их сбили Новий и Виранс.

Эрбийон, совершенно опешивший, никак не мог поверить в свое невезение. Выходило, что эквилибристика капитана вовсе не являлась испытанием, а состояла из необходимых для сражения фигур, а его товарищи, обрадовавшиеся внезапной атаке, выполнили всю достойную славы работу, тогда как он, углубившись в созерцание пейзажа, не смог провести наблюдение; находясь среди этих танцующих самолетов, он так ничего и не заметил. Его лицо покраснело от стыда, но никто этого не заметил, так как он еще не снял свой шлем.

Подавляя чувство неловкости, он уже начал было участвовать в общем разговоре, как на землю сел последний самолет. Из него вылез «доктор» и подбежал к собравшимся у ангаров офицерам. Его губы кривились от комической ярости. Приблизившись к ним, он воскликнул:

– Какое животное среди вас чуть было меня не подбило?

Никто не ответил, а Эрбийон едва не лишился чувств. Он уже не мог утешать себя даже тем, что спугнул противника; он стрелял в своего товарища.

Тем временем капитан, указывая на него и обращаясь ко всем, говорил:

– А наш Эрбийон – храбрец. Стычка была нешуточная, а он даже глазом не моргнул.