"И снова утро (сборник)" - читать интересную книгу автора (Константин Теодор, Зинкэ Хараламб, Михале...)

II

Выйдя из лесу, он вскочил на мотоцикл и, проехав в голову колонны, увлек ее за собой на вершины холмов, так как уже не осталось времени следовать окольным путем по долинам. Он должен был перейти Серет при дневном свете и боялся, как бы советские танки не настигли его раньше моста в Миклэушешти. Видимо, Олтян действительно выстоял в течение целого часа, потому что колонна сумела оторваться от преследования. Но на вечернем небе над вершинами холмов Матеяну заметил четкие силуэты советских самолетов. Те несколько раз с ревом пролетели над колонной, сбросив бомбы и обстреляв ее из пулеметов. Настигнутые прямым попаданием, три грузовика дымили высокими факелами на вершине холма. Мертвых наскоро похоронили тут же на месте, раненых погрузили на зарядные ящики, колонна построилась и двинулась дальше, окутанная пылью, постепенно скрываясь в серо-красных сумерках. К ночи голова колонны вступила на покинутый охраной мост через Серет с разбитым, висящим в воздухе парапетом. Проход местами был завален разбитыми орудиями и повозками, уткнувшимися в парапет автомашинами. Въезд на мост сделали сбоку, поскольку прямо перед мостом на шоссе зияла огромная воронка от взрыва бомбы, а по краям ее валялись трупы солдат. Матеяну выставил по обеим сторонам моста по танку для охраны, а остальные быстро вывел на мост, чтобы скорее отвести их в безопасное место. Потом сел в коляску мотоцикла и в течение двух часов мрачно наблюдал, пока не прошла, скрытая сумерками, вся колонна. После танков по мосту прошли зенитные и противотанковые орудия, тяжелые минометы, прицепленные к машинам, потом грузовики, битком набитые горными стрелками и саперами. Поток перепуганных пеших солдат, достигших моста, поглощенный сгустившейся темнотой и пылью, ворвался на мост вслед за машинами, как скопище странных призрачных теней. И как раз в этот момент вышли к мосту первые машины авангарда советских войск. Последние автомашины с охраной моста с ревом прошли перед Матеяну, подгоняемые его жестами. На долгие и редкие автоматные очереди советских танков, одиноко прозвучавшие в ночи, вначале ответили пулеметы двух охранявших мост танков. Потом, когда и Матеяну въехал на мост, коротко прогрохотали несколько выстрелов из орудий. Советские танки, возможно, сочли, что мост охраняется, и остановились. Когда, однако, по мосту загрохотали гусеницы последних двух танков из охраны моста, вслед им ударили несколько орудий. Снаряды упали большей частью в воду и только два — прямо на мосту. Не получив ответа, орудия замолчали. Тогда Матеяну понял, что авангард остановился в ожидании утра.

Проезжая на мотоцикле вдоль колонны, он все время подгонял людей, стараясь выиграть время и уйти как можно дальше от Серета. Только когда колонна пересекла железную дорогу у Мирчешти, он немного успокоился и устало откинулся в коляске, почти ничего не видя вокруг. В ушах стоял и приглушенный лязг гусениц, и шуршание колес по шоссе.

Очнувшись через некоторое время от тряски, он не сразу собрался с мыслями. Матеяну не знал, сколько времени прошло после того, как они пересекли Серет: час, два, а может, три? Шум колонны стал все же тише, и он не мог понять, слух его притупился или танки, машины и люди пошли медленнее… Он повернул голову и различил силуэты машин и танков, тени солдат, с трудом продвигающихся в густом облаке темноты и пыли. Взглянув на светящиеся стрелки часов, Матеяну с удивлением констатировал, что до рассвета осталось всего два-три часа. От своего связного, пристроившегося сзади на сиденье мотоцикла, он узнал, что последним селом, которое они прошли, было Рэзбоени. Матеяну развернул на коленях карту и при желтоватом свете фонарика с удовлетворением отметил, что они сделали крюк в сторону, а теперь дорога идет прямо на юг. «Мы оторвались достаточно!» — решил он и подал знак мотоциклисту остановиться у обочины. Потом послал связного, и вся колонна со скрежетом остановилась в темноте. Некоторое время задние еще напирали на передних, потом все замерли на месте. В первые минуты он ничего не различал в скоплении темных теней, только чувствовал, как ему на шею, на ресницы, на губы ложится пыль. Долгая ночь постепенно светлела.

Солдаты рухнули как подкошенные в канавы поближе к танкам и машинам, от раскаленных двигателей которых несло жаром. Но солдаты не обращали на это внимания, боясь, по-видимому, отстать от колонны. Матеяну тоже вытянулся на плащ-палатке, распрямившись наконец после многочасового сидения в коляске и устремив взгляд на звезды, мерцавшие в светлеющем небе. Группы солдат расположились по другую сторону канавы, готовые подняться при первом же звуке работы танкового двигателя. Только теперь Матеяну имел возможность трезво оценить сложившуюся обстановку в целом. Возможно, все дороги Молдавии сейчас забиты солдатами. Может, еще накануне весь фронт распался. Но до нового района сосредоточения уже не так далеко. Завтра утром он может прибыть вместе с танками в распоряжение командования армии. Но кто знает, что принесет с собой завтрашний день?.. «Нужно в любом случае найти в себе хоть сколько-нибудь силы, которая могла бы нас спасти. Может, в этом и есть скрытый смысл приказа спасти от уничтожения эти последние танки!»

Вокруг места привала установилась глубокая тишина. Подходили все новые группы солдат и валились на землю рядом с лежащими вповалку ранее прибывшими группами. Если бы он мог, то захватил бы их всех со своей колонной, поспешно отходящей от прежней линии фронта к югу. Но кто может знать, что теперь творится по ту сторону фронта, в стране, в Бухаресте? Он вспомнил о Ноне и о детях, которых не видел с июня. После стабилизации фронта в Молдавии он на несколько дней вырвался в Бухарест в штаб механизированного корпуса с документами относительно снабжения дивизии. Нону он застал напуганной, обеспокоенной за его жизнь, взволнованной приближением к Бухаресту фронта, который за период с марта по май перешагнул через Днестр и Прут. Поскольку школы давно закрылись, а опасность бомбардировок увеличилась, он наконец сумел убедить ее эвакуироваться и ночью на военной машине перебросил их всех троих в Куртя-де-Арджеш, к сестре Ноны… «Теперь, — грустно жаловалась Нона, — ты все дальше от нас…» «Это, конечно, так. Но я всегда выберу время навестить тебя, когда буду приезжать в штаб корпуса», — успокаивал он Нону. Получилось, однако, так, что с тех пор он так ни разу и не побывал в Бухаресте. В конце июля германское командование сняло свои бронетанковые дивизии с позиций, чтобы бросить их на прорыв фронта на Висле. Румынское командование тогда было встревожено, так как ему предстояло закрыть образовавшуюся брешь на фронте своими силами. И вот теперь, за несколько дней до начала советского наступления, пользуясь затишьем, которое длилось все лето, он добился разрешения генерала послать его в учебный центр Тырговиште за новыми танковыми экипажами. Но навестить семью он опять не смог, так как начиналось наступление. «В любом случае, — сказал он себе, думая об обстановке на фронте, — в Куртя-де-Арджеш они в большей безопасности. А вдруг Нона не смогла выдержать там столько времени и вернулась в Бухарест?» Мысли его остановились на этом, и он заснул, убаюканный мерцанием звезд. Его словно поглотили свинцовые воды, и он не имел представления, забылся он лишь на несколько мгновений или на целый час. Очнувшись, он услышал рядом с собой непрерывный глухой шелест. На небе не осталось ни единой звезды. Оно казалось пористым, застывшим в дымчато-синеватой прозрачности. Был час перехода от ночи ко дню. Рядом, на краю канавы, упершись локтями в колени и зажав сигарету между пальцами, сидел, задумавшись, майор Михуляк. Он был чем-то встревожен, напуган и рассматривал испачканные кровью листки бумаги, лежавшие на земле у его ног.

— Что это? — поднялся со своего места Матеяну. — Где ты их взял?

— Нашли у одного из солдат, убитых вчера на шоссе.

Листки, засаленные и пожелтевшие, выпали из брошюры, которая неизвестно каким путем попала к солдатам. Матеяну взял их, поднес к самым глазам, чтобы разобрать не испачканные кровью места.

«…Может случиться, — с содроганием прочитал он, — что эти страницы увидят свет слишком поздно. Каждый день, каждый час, каждую минуту происходят грозные события. Германия Гитлера терпит сокрушительные поражения на всех фронтах. Мы переживаем последний час, может, последнюю минуту войны…

Все, от Антонеску до любого младшего лейтенанта, знают, что на пути вооруженной сокрушительным оружием Красной Армии нет препятствия, которое могло бы ее остановить. Преследуя разложившиеся гитлеровские банды, Красная Армия пройдет и за Яссы, и за Галац, и за Бухарест…

Красная Армия приближается!»

Да, конечно, это было известно. Все знали, что крушение близко и его нельзя предотвратить. Немцы сами приблизили этот конец, сняв с фронта свои бронетанковые дивизии и бросив их к Висле, не посчитавшись с требованиями румынского командования по-другому организовать оборону. С этих дней уже началось крушение. Поговаривали, что предпринимаются попытки найти выход из этого отчаянного положения. Однако такие шаги были бы невозможны без того, чтобы не учуяли немцы…

А Красная Армия действительно приближается!.. Эта мысль вывела его из оцепенения. Нельзя больше терять ни одной минуты. Нужно было в любом случае спасти танки от этого удара и привести, пусть даже на последнем вздохе, туда, где их ждут. Но вокруг него все, казалось, оцепенело: и дорога с танками, орудиями, машинами, и канавы, заполненные изнуренными солдатами, и поле. Воздух, близившийся рассвет, окружающая тишина, его мысли — все застыло в свинцовой неподвижности. Чувства Матеяну были словно обожжены, душа наполнялась горечью.

«Нет таких безумцев, — перевернул Матеяну другой листок, — кто верил бы, что Бахлуй и Милков [3] станут тем, что германское командование называет «запором». Молдавия и Мунтения уже заранее покинуты. Гитлер ищет «запор», о котором он все время мечтает и который все время теряет. Он мечтает превратить Карпатскую цепь в стену, а Трансильванское плато в крепость. Его стратегический план, если еще может быть речь о планах, заключается в том, чтобы удержаться в Трансильвании. А тем временем он гибко «уступит, согласно плану, Молдавию и Мунтению, разрушив все позади себя и прикрыв свое отступление румынской кровью».

«Господи, что нас ожидает!» — подумал Матеяну. Потом он вскочил на ноги, будто отгоняя страшное видение. Свернул по сгибу листки с изображением серпа и молота на них и засунул в планшет. Взглянул на шоссе. Колонна еще спала, будто растворившись в неясном синеватом свете утра…

«Кто знает, — содрогнулся он, — сколько еще солдат имеют такие же точно бумажки, спрятанные под подкладкой одежды или еще где-нибудь?»

— Готово, Михуляк, трогаемся!..

Майор пошел вдоль канавы, останавливаясь время от времени и поднимая водителей. Матеяну подождал, пока шоссе заполнится солдатами, потом переступил через канаву и остановился у открытой двери машины связистов. Лейтенант Войня дремал с надетыми на голову наушниками и прижатым к щеке микрофоном, уткнувшись подбородком в грудь. Руки его лежали на кнопках радиостанции, которая мигала маленькими, круглыми цветными огоньками.

— Ничего нового, господин полковник! — встрепенулся лейтенант. — Связь с дивизией и армией потеряна, думаю, навсегда… Но у русских большое оживление: весь эфир заполнен их голосами. Из каждых пяти слов одно или «Румыния», или «Бухарест», или «Антонеску»… Время от времени можно слышать и немцев. Они все повторяют через каждый час приказ, который зовет их через горы, в Трансильванию…

— Постарайся поймать Бухарест, — приказал Матеяну.

— Сейчас, когда начнутся утренние передачи, — заверил его Войня.

Матеяну вдруг почувствовал вокруг себя холодное дыхание, будто он находится в центре водоворота, который сбивает его с ног, отрывает от земли. Неясное, тревожное предчувствие все нарастало, и его шаги стали неуверенными, будто он шел по зыбучему песку… «Нужно любой ценой преодолеть этот момент, выдержать, нужно порвать наконец с немцами!.. Иначе и мы вместе с ними окажемся в пропасти, погибнем!..» Матеяну знал, что здесь он может положиться только на эту горстку солдат и танков, что только вместе с ними он может вырваться из водоворота.

— Михуляк, все боеприпасы и все горючее раздать по машинам и людям!

Солдаты поняли, что они должны любой ценой пробиться на юг. Эта непреклонная решимость укрепила их силы. Разрозненные группки отставших от своих частей солдат пошли вперед, зная, что все равно они скоро останутся позади колонны. Со скрежетом дернулись гусеницы, и колонна тронулась в путь. Солнце приподняло над горизонтом свою пурпурную бровь с холодными и длинными лучами-ресницами. Матеяну опять выехал вперед колонны, то оглядываясь назад, на колонну, то глядя вперед, на дорогу. Над дорогой снова поднялось облако тяжелой пыли, которая постепенно оседала на прилегающих полях. И здесь путь был усеян разбитым и брошенным оружием, ящиками со снарядами, гранатами, касками и противогазами, опрокинутыми в канаву повозками, перевернутыми и сгоревшими немецкими автомашинами. Пустым, словно вымершим, было и первое село, через которое они проходили. Дома с темными окнами казались давно покинутыми. Только несколько старух и женщин с детьми, которых они держали за руки, провожали идущих из-за заборов выцветшими глазами, в которых застыло отчаяние. Матеяну проехал, немой и подавленный, не поднимая глаз от пыли, по которой шуршали колеса мотоцикла. В ушах у него стоял рев танков, от которых дрожало шоссе.

Когда они снова выехали в поле, Матеяну увидел, что машина связистов обгоняет колонну по обочине; потом она обогнала его мотоцикл и остановилась.

— Я поймал Бухарест, господин полковник! — крикнул из машины Войня.

Будто не веря словам лейтенанта, Матеяну выскочил из коляски и на ходу забрался в машину связистов. Там он потребовал вторую пару наушников, сел на деревянную скамейку и стал прислушиваться к беспорядочным шумам эфира. Он полностью владел собой, но не понял смысла первых слов: они потрясли его.

— Что это передают? — спросил он.

— Декларацию нового правительства, — объяснил ему Войня.

«…Диктатура свергнута, — наконец разобрал Матеяну. — Народ вновь обретает свои права. Политический строй, который будет установлен, будет демократическим строем, который гарантирует социальные свободы и гражданские права…

Вся страна хочет положить конец разрушительной войне, войне, которая была проиграна с самого начала. Вся страна хочет мира. Но воля Румынии к миру не означает ни разоружения, ни унижения, ни страха…»

На какое-то мгновение Матеяну замер, он был ошеломлен: ведь то, что ему казалось неизбежным, свершилось. В его ушах все еще звучали только что услышанные слова — торжественный голос, говоривший не о повергнутом достоинстве, а о решимости последним усилием устоять на ногах… «В этом, конечно, и смысл приказа о спасении танков!» — обрадовано подумал он. Матеяну повернулся к лейтенанту, но тот показал ему на аппарат, и он стал слушать дальше:

«…С сегодняшнего дня Румыния рассматривает Объединенные Нации как дружественные нации».

Еще более ошеломленный, Матеяну снова повернулся к лейтенанту.

— Вчера, — пояснил тот, — Антонеску свергли, мы вышли из войны…

Значит, скольжение в пропасть остановлено. Поздновато, на краю пропасти, которую вся страна уже чувствовала у себя под ногами, но все же еще вовремя. Мысль вернулась назад к войне, только что закончившейся схваткой в долине. Где-то, в еще недоступной его пониманию плоскости, события теперь увязывались одно с другим в единую цепь. Кто соединил их в эту цепь? А все же момент не упущен! Кто же сделал это? И кто будет защищать все совершенное теперь, когда оно находится под огромной угрозой со стороны немцев? Конечно, в первую очередь мы: армия и народ! Именно поэтому армия предприняла отчаянные усилия избежать последних жестоких ударов на фронте. Именно поэтому он должен был спасти танки…

Матеяну остановился у дверей машины, жадно всматриваясь в колонну танков и солдат. Надо идти быстрее, и все время вперед, чтобы как можно скорее выйти из опасной зоны…