"Демоны крови" - читать интересную книгу автора (Посняков Андрей)

Глава 5 Лето. Чудское озеро МЕРТВЫЕ И ЖИВЫЕ

Девушка лет шестнадцати была убита часа два-три назад, утром, по крайней мере, именно так, внимательно осмотрев труп, утверждал Олекса, а он в таких делах понимал не хуже любого судмедэксперта — жизнь выучила.

— Девка, видать, выскочила с ладьи, убегти восхотела, — не мудрствуя лукаво, высказал свою версию юноша. — За ней двое побегли… кто-то стрельнул из лука. И все! Не, стрела добрая, новгородцка!

— Новгородская, говоришь? Ну-ну… — Ратников сжал губы и тут же спросил: — Слушай, а чего им стрелять-то? Коли уж в погоню бросились?

— Не знаю, боярин, — Олекса пожал плечами. — Я ведь не кудесник, не чаровник, предсказывать да гадать не умею. Что вижу — про то и говорю.

Нагнувшись, парень вытащил стрелу и, перевернув мертвое тело на спину, внимательно всмотрелся в лицо убитой:

— Нет, не знаю такой. А девка ничего, красивая… была.

Олекса произнес это с таким равнодушием, что Мише на миг вдруг стало страшно: это что же за парень такой! Сидит рядом со свеженьким трупом, рассуждает цинично… Ни вздоха, ни оха, ни сожаления… даже брезгливости — и той нет. Хотя, если спокойно рассудить — а чего ему охать и вздыхать? Сам-то Ратников, вон, тоже не особо-то покоробился. Кто она им, эта мертвая девушка? Уж, слава богу, не сестрица и не женушка любимая… так, не пойми кто. Ну, жалко, конечно, но… Это Михаилу жалко, а Олексе… он человек своего времени, где смерть — вполне привычное дело. Убили и убили… слава богу — не его самого. Сейчас — не его, а дальше — один бог знает.

— Похоронить бы надо юницу, — шмыгнув носом, неожиданно промолвил Олекса. — Негоже так оставлять, не по-людски это, не по-божески!

— Ага, похоронить, — на этот раз цинично усмехнулся уже Миша. — Руками будем могилу копать?

— Так в песке-то быстро. Крестик выломаем… а то как же так-то?

Прав был Олекса, кругом прав: тело телом, а ведь и о душе надо думать. И коли уж так случилось, что, Кроме двух странников-беглецов, никому в целом мире не было дела до несчастной убитой, то уж придется им и взять на себя все дальнейшие хлопоты. По мысли средневекового человека, очень даже необходимые хлопоты. Мыслимое ли дело — тело непогребенным оставить?

— Она хоть православная? Ах да… — нагнувшись, Миша заметил на шее несчастной крестик. Маленький, зазеленевший, медный, не на цепочке даже, на нитке суровой, по всему видать — из небогатых слоев была девка, наверное, челядинка-холопка — раба. Как когда-то Марьюшка. Марьюшка… А ведь и она могла бы вот так же вот лежать со стрелой в спине или в груди, или вообще с перерезанным горлом, запросто могла… И что — тогда тоже не нашлось бы кому схоронить?

— Что ж, давай рыть могилу, парень, — сухо кивнул Михаил. — Ты начинай, а я в лесок прогуляюсь — досочку там подходящую видел.

«Подходящей досочкой» оказалась коряжина с плоским обломом, удобная вещь, почти как лопата, не забыть бы с собой потом прихватить, пригодится.

Могилу вырыли быстро, причем по большей-то части копал один Олекса, парень явно стеснялся, когда за импровизированную «лопату» брался «боярин-батюшка». Но сам-то работал умело, ходко, управившись с ямой менее чем за пару часов.

Вырыв могилу, выпрямился, посетовал:

— Эх, жаль, без гроба хоронить придется, да и не вовремя, до обеда ж надо… ну да Бог простит, не оставлять же на завтра — жарко, протухнет вся.

Ратников только хмыкнул: ну конечно протухнет.

Вдвоем осторожно перенесли убитую в яму, положили, скрестили на груди руки. Миша нагнулся — закрыть глаза. Большие, синие, кажется… да-да, синие… Или в них просто отражалось небо?

Олекса прочел молитву, бросил горсть земли, потом взялся за «лопату»… Михаил почему-то никак не мог отвести взгляд от мертвого лица девушки. Действительно — красивая. Такой бы замуж по любви, да нарожать бы деток… А тут… Да уж — вот она, жизнь.

Зарыли быстро, соорудили из песка холмик, Миша, оторвав от рубахи подол, примотал крест-накрест найденные неподалеку в лесу палки, воткнул. Оба перекрестились:

— Ну, милая, пусть тебе земля будет пухом. Не сладилась на этом свете жизнь, Бог даст, сладится на том, лучшем.

Постояли, помолчали. Потом вздохнули да зашагали себе обратно, шли тоже молча — каждый по-своему переживали чужую смерть.

Лишь ближе к вечеру, когда пекли на углях рыбу, Ратников тихо спросил:

— Как думаешь, кто ее?

— Шильники! — убежденно отозвался Олекса, а Миша кивнул: ну, знамо дело, шильники. Этим словом в Новгороде называли всех душегубов-разбойничков да, бродяг.

— Стрела-то новгородская, — осторожно переворачивая палочкой рыбу, рассуждал юноша. — Так это еще ничего не значит. Мало ли у кого могут новгородские стрелы быть? И у гостей торговых, и у шильников, и у чудинов здешних, даже у рыцарей… у кнехтов — само собою…

Михаил не спорил, думал, и думы его были не особо веселые… хотя довольно-таки интересные. Молодая красивая девушка из низших слоев. Да еще в таком месте, где… где можно уйти-перейти, занырнуть в чужое время, а там — налаженная работорговая связь! А не старые ли знакомые здесь проявились? Людокрады боярыни Ирины Мирошкиничны? Очень может быть, очень… Кстати, немцы тоже тем же делом занимались — отец Герман, каштелян орденский, тому пример. Друг с другом на пару работали? Или, наоборот, конкурировали? И так могло быть, и сяк. Однако стрела-то все-таки новгородская…

— Я вот что думаю — зря мы здесь сидим, не пасемся! — неожиданно встрепенулся Олекса. — А вдруг…

Михаил покровительственно похлопал парнишку по плечу:

— Ну, это ты, может, не опасаешься… я — так очень даже наоборот. Думаешь, для чего сторожи-нитки поставили? И костерок мы с тобой в темноте не палим, и днем он у нас сильно-то не дымит, я слежу, ты не думай. И местечко у нас глухое, не видное…

Отрок покачал головой:

— Ох, Мисаил-боярин, умный ты человек!

— А ты думал! — внезапно расхохотался Миша. — Не был бы умный, давно бы вон, как давешняя девчонка, лежал, царствие ей небесное!

— Во веки веков. Аминь!

Подросток благоговейно перекрестился. Впрочем, это он в том, оставшемся мире, подросток, а здесь уже очень даже взрослый, путь даже и молодой. Молодой и умелый воин, способный на все!

Усевшись к догорающему костру, Михаил задумчиво поворошил хворостиною угли:

— Я вот что подумал, Лекса…

Парень тут же напрягся, аж шею вытянул — слушал, внимал умному человеку с благоговением. Даже рыбину есть перестал.

— Может, эта девчонка не просто так бежала, а знала — куда. Может — к кому-то, кто бы ее мог поджидать в камышах.

— Да, так могло быть, — важно кивнул Олекса. — Вполне.

— Вполне, — Миша вдруг хохотнул. — Но скорее всего — нет. Однако могло… значит, и мы должны эту возможность со счетов не сбрасывать. Вдруг да кто-то сюда заявится, вот на то самое место… в ближайшие дни. Может быть — даже сейчас вот.

Юноша открыл рот, прислушался… вздрогнул:

— Чу! Кажись, веслище плеснуло!

— Ага, веслище… что на той стороне делается здесь и не услышишь. Дежурить нужно. По очереди.

— Что делать, боярин?

— Де… сторожу ночную нести! Дозор.

— Ясно! — Олекса оживленно всплеснул руками. — Я так могу хоть целую ночку не спать!

— Я же сказал — по очереди, — Михаил недовольно скривился. — Ты когда в дозор хочешь?

— Хоть сейчас, Мисаил-боярин! Приказывай только.

— Ну, сейчас так сейчас, — подумав, согласился Ратников. — Дорогу-то помнишь?

— Угу!

— Тогда иди. Вернешься… м-м-м…

— Когда Матица на поклон пойдет!

Матица… Полярная звезда, что ли? Наверное, так и сеть… На поклон — значит, под утро.

— Молодец! Верно все рассчитал, парень.

Олекса аж зарделся от похвалы, заважничал, не перед Мишей — перед собою:

— Я, боярин-батюшка, если что, тихохонько в шалаш прибегу…

— Опять — «батюшка»?

— Не гневайся, Мисаиле-боярин!

— Да не кланяйся ты, сколько раз уже говорить? Собрался? Иди!

Ратников и сам, как мог, старался рассчитывать: с той стороны острова до шалаша минут двадцать ходу — это учитывая ночь. Вряд ли там за двадцать минут что-то такое произойдет, что нельзя бы чуть позже иль раньше увидеть… тем более, все равно Мишу-то разбудить некому. Ладно — уж как решил!

В эту ночь Ратникову приснился сон, странно, но Миша его запомнил, хотя обычно такой вот на сны памятливостью не отличался, как, впрочем, и любой другой человек, кроме совсем уж древних старушек. Ну, не запоминал он сны, даже если когда и видел, а тут вот запомнил — наверное, потому, что разбудили посреди ночи. Олекса и разбудил, кто же еще-то? А сон был престранный! Будто стоит он, Миша, на вершине белой и искрящейся от снега горы, стоит не так просто, а на лыжах, а за спиной у него — рюкзак, а внизу, в долине темно — буря, а на вершине горы — солнышко… даже не солнышко вовсе — а сияющий змейка-браслет!

И вокруг, сколько хватает глаз — снег, снег, снег! Синие долины, снежные шапки угрюмых скал, перевалы… Что за место такое? Михаил мог бы поклясться, что никогда и нигде ничего подобного не видел.

Может, конечно, чуть позже и прояснилось бы что-нибудь в этом сне, если бы не разбудил Олекса:

— Боярин-батюшка, поднимайся! Сам ведь строго-настрого наказал будить.

— Спасибо, что разбудил, молодец, службу знаешь! — Ратников протер глаза, уселся на мягком, заменявшем ложе, мху. — Ну, как там?

— Все спокойно! — тут же заверил подросток. — Уж я все глаза просмотрел.

Ну, уж в этом ему можно было верить.

— Благодарю за службу, товарищ сержант! — пошутил Ратников и, пожелав парню спокойной ночи, вышел.

Ночь была спокойной и тихой, такой, какой и должна быть летняя ночь — спокойной и тихой лишь в меру. И для того только, кто не умеет ходить бесшумно. Миша вот, как ни старался, не умел… в отличие от того же Олексы. Впрочем, такое умение не купишь и не приобретешь — таким родиться надо. В этих вот самых условиях.

Отведя еловые ветки от глаз, Ратников на секунду остановился, замер. И тут же услышал, как где-то неподалеку плотоядно ухает филин, как — чу! — пронеслась меж деревьями чья-то небольшая стремительная тень — белка? Заяц? Как что-то затрещало наверху, на ветках… затрещало и стихло. А вот кто-то пискнул… Наверное, филин все ж таки нашел свою жертву. Интересно было бы послушать ночную симфонию дальше, но нужно было идти, уж потом там, на месте, наслушаться.

Михаил старался передвигаться неслышно, бесшумно, как ходили охотники, и получалось вроде неплохо, но… для человека двадцать первого века, конечно, неплохо, даже просто замечательно, а вот для местных же — хуже некуда! Уж те-то ходили, как индейцы, — и Миша даже надеждами себя не тешил, что сможет перехитрить в лесу охотника, да и вообще — обычного средневекового человека, бывшего куда как ближе к природе, нежели он сам. Не тешил… но старался.

К камышам путник выбрался без всяких проблем — все-таки умел ориентироваться, не потерял еще нюх, даже живя в глуши, приобрел и некоторый опыт. Затаился в ивовых зарослях, место специально выбрал так, чтобы озеро, чтоб камыши, чтоб узенькая полоска песка — чтоб все было как на ладони. Чтоб, ежели что, не отводить потом ветки рукой. Отведешь — покажется, что бесшумно, а на самом-то деле «шильники» услышат на раз. Запросто. Куда там индейцам!

Яркая луна, сверкающая на полнеба, постепенно стала приобретать утренний серебристо-белый цвет, блекли и звезды, а небо на востоке алело пока еще узенькой полосой. Алый, оранжевый, темно-голубой, глубоко-синий такая вот предрассветная радуга. Часа четыре утра, тот самый час, когда так хочется спать. Час волка.

Вот именно, что волка! И волки эти не замедлили появиться. Естественно — двуногие!

Михаил сначала услышал негромкий плеск волны под веслами, а уж потом заметил вынырнувшую из утреннего тумана ладью, небольшую, в пять пар весел. Она шла ходко, видать, плывущие на ней люди хорошо знали фарватер, мелей не убоялись. Разогнав суденышко, разом подняли весла, мягко ткнулись в песок, выскочили.

Немцы!

Разглядев наконец пришельцев почти впритык, Ратников закусил губу — ну точно немцы. Двое монахов с бритыми лицами и с десяток кнехтов — стеганые гамбизоны, кое у кого кольчужка, небольшие, с черным на белом фоне тевтонским крестом щиты, железные шапки. Ну, копья, понятное дело, шестоперы-палицы, даже секиры. А вот мечи только у двух — оружие дорогое, рыцарское. У этих-то наверняка самые плохонькие, хорошие-то клинки не по чину.

Итак, орденцы. Верно, приплыли проведать рыболовные свои угодья. Но почему явились под утро? И почему так таятся? Громко не разговаривают, общаются все больше жестами… Ага! Вот ладья отчалила, скрылась в тумане, тихонько так, словно подводная лодка во вражеских водах, а эта дюжина — кнехты и два монаха — так и остались на берегу. Впрочем, нет — тут же пошли в лес, и Ратников, немного подумав, за ними. Утро уже, утро, солнышко вот-вот взойдет, роса кругом — знать, снова погожий денек будет. Еще чуть-чуть, и весело запоют-зачирикают птицы, лес наполнится шумом, не так-то просто будет идущим заметить осторожно крадущегося позади человека. Да и не очень-то они и прислушивались — шли себе по узенькой тропке, шагали быстро и целеустремленно, наверняка знали куда.

Ну и Миша сзади. И все думал, как бы к шалашу не свернули, не заметили бы… Нет, не свернули. Прошли прямо к поляне в окружении сосен и молодых дубков, той самой, где и появились провалившиеся в прошлое Ратников с Олексой, где в далеком будущем будет стоять мыза… Горелая мыза… Проклятая мыза.

Ага, пришли… Один из монахов — высокий и сутулый, лица за дальностью было не разглядеть — что-то отрывисто бросил, и кнехты разом попрятались в сосняке, затаились… гам же, чуть погодя, укрылись и монахи.

Зачем? Кого-то поджидали? А, пожалуй! Очень уж все было похоже на засаду.

Мише даже стало интересно, кого это они тут ждут, кого схватят? Все равно было — кого, Ратников давно уже научился в чужие дела не встревать, особенно здесь, в Пограничье. А потому тоже затаился за ракитовыми кустиками, ждал. И все прикидывал, с какой стороны подойдут те, на кого охотились монахи и кнехты. С той стороны, куда причаливала ладья? Вряд ли… тогда б уж там бы и ждали — куда как удобнее, взяли бы сразу по высадке, тепленьких! Скорее всего — с пляжа подойдут, с того, где обычно купались «робинзоны»… или с плеса.

Но откуда тевтонцы знают, что те, кто появится, придут именно сюда, именно на это место? Значит, знали откуда-то…

Михаил почувствовал волнение, азарт даже — ведь именно с этой полянкой и была связана тайна проникновения в иную эпоху, туда-то ему и надо бы… так может быть, повезет?

Чу! Рядом, слева, вдруг послышались чьи-то шаги, не такие уж и осторожные! Кто-то шел по лесу прямо на затаившегося в кустах Ратникова. Миша приготовился выскочить, убежать, петляя, к болотцу… конечно, не с той стороны, где шалаш…

Кнехты — да, это были именно они, двое — прошли мимо, буквально в двух шагах… уселись за деревьями, так, чтобы хорошо видеть поляну. Приготовили копья, один сорвал с плеча лук… вообще-то оружие для орденских служилых людей нехарактерное. Но у этого вот был хороший такой лук, татарский — уже стало настолько светло, что Ратников во всех подробностях смог рассмотреть. И кольнуло вдруг — а не из этого ли лука была убита та несчастная девушка?

Ладно, что уж гадать… мало ли здесь лучников? Ну, не так много, конечно, как где-нибудь в степных кочевьях, но все-таки…

Странно вели себя эти кнехты. Не то чтобы очень уж шумели, но и не особо таились — вполголоса переговаривались, шутили, смеялись даже. Умели бы курить и было бы курево, так, верно, и засмолили бы, а что ж? Ну ничего себе засада! Любой местный охотник или рыбак засек бы враз. А им, похоже, и дела нет. Ни на тропу, ни назад вообще не смотрят, только на поляну пялятся, надо сказать, весьма внимательно, глаз не отрывая.

И чего ждут? Или — кого?

Оп!!! Миша и не заметил, как в воздухе словно бы что-то хлопнуло, как потянуло гарью… да нет — сигаретным дымом!

И на поляне прямо из воздуха материализовался, возник — именно возник, вот как Михаил с Олексой возникли! — плечистый мужчина с квадратным подбородком и такими же квадратными плечами, одетый в серый приталенный плащ вполне современного покроя и кепку. В руке визитер держал небольшой чемоданчик — коричневый, старинного типа, с блестящими металлическими застежками и уголками, таких чемоданов полным-полно на шкафах у всех наших бабушек-дедушек. Но этот был новый, ослепительно новый. На уголках вдруг отразилось только что вышедшее на небо солнышко… Мужчина снял кепку, прищурился…

И Ратников едва сдержал крик! Узнал… еще бы…

Кнут! Кнут Карасевич! Старинный, с новгородских еще времен, враг, садист и убийца, опытный людокрад и доверенное лицо боярыни Ирины Мирошкиничны!

Ах ты, гад…

Кто-то повелительно крикнул. Вскинув лук, затаившийся кнехт ловко пустил стрелу… угодившую работорговцу в грудь! Миша только головой тряхнул — ну и дела, однако. Кнут Карасевич пошатнулся и, выпустив из рук чемодан, медленно повалился навзничь. Радостно загомонившие тевтонцы бросились к нему со всех сторон. Ага… вот на кого, значит, была засада! Ну, не повезло тебе, Кнут… и поделом!

Бабах!!! Утреннюю тишину, едва тронутую людским гомоном и пением птиц вдруг разорвал выстрел! Потом — еще один, и еще!

Вот упал на бегу один кнехт, смешно перевернулся через голову, застыл… За ним повалился другой его сотоварищ… еще один…

Бах! Пришла очередь и сутулому монаху!

Ратников аж привстал, вытянув шею. Картина того стоила: казавшийся мертвее мертвого визитер, сбросив плащ, под которым оказалась кольчуга, прицельно выстрелил в тевтонцев из парабеллума. Да-да, это был именно парабеллум, Миша хорошо разглядел…

Не так-то и глубока, видать, оказалась рана! Или и не было никакой раны, и людокрад просто умело притворился?

Снова выстрел. На этот раз, судя по всему, мимо. Пора бы уже и закончиться патронам… или имеется еще и запасная обойма? Да нет… похоже, что нет…

Впрочем, кнехты тоже не оказались такими уж потрясенными… Вот поднял голову один, другой… Снова засвистели стрелы.

А ведь точно — патроны кончились! Сунув парабеллум за пояс, Кнут Карасевич подхватил чемодан и, петляя, как заяц, со всех ног бросился к озеру.

Туда бежал, туда… к плесу…

Тевтонцы — те, кто еще был жив — нимало не растерявшись, понеслись следом. Ну а за ними, чуть выждав, и Михаил.

Разбойник бежал быстро, очень быстро, ловко перепрыгивая через овражки. Вот метнулся к болотине… гад! Там же шалаш! Нет, снова свернул… Опытный. Прячется за деревьями — попади в него тут, попробуй!

Вот и пляж, плес… Ага! Кнут уже без чемоданчика — видать, сбросил где-то… остановился, быстренько скинул сапоги, кольчугу — ах, как блеснуло, прямо больно глазам! Оглянулся, ухмыльнулся и, бросившись в воду, поплыл, умело загребая руками.

Погоня замешкалась. Лучники выпустил пару стрел… безрезультатно. Выбежал на берег запыхавшийся монах с чемоданом… ишь ты, подобрал все-таки… Что-то отрывисто приказал… Трое кнехтов скинули одежку, вошли в воду… Только, увы, поздно. Из-за мыса уже выгребала узенькая рыбацкая лодка. К ней-то как раз и плыл Кнут Карасевич. По всему, «рыбачки» именно его тут и ждали. Подплыл, перевалил через борт. На лодке заработали веслами, подняли парус…

Монах возвел глаза к небу, сплюнул и гнусно выругался.