"Башня одиночества" - читать интересную книгу автора (Манфреди Валерио Массимо)

1

Филипп Гаррет добрался до кафе «Жюно» на рю Тронше, торопливо продравшись сквозь вечернюю толпу: в это время служащие роем вылетают из своих офисов, спеша к метро и трамваям. Накануне вечером ему позвонили в Музей антропологии, чтобы договориться о встрече с неким полковником Жобером, которого он прежде никогда не встречал и о котором ничего не слышал.

Остановившись перед кафе, он огляделся, пытаясь определить, кто из посетителей просил его о встрече, и почти сразу увидел за крайним столиком мужчину лет сорока пяти с аккуратными усиками и явно военной стрижкой — тот учтиво кивнул.

Он подошел, поставил портфель на стул.

— Полагаю, вы и есть полковник Жобер.

— Совершенно верно, а вы — доктор Гаррет из Музея антропологии. Очень приятно.

Они пожали друг другу руки.

— Итак, дорогой полковник, — сказал Гаррет, — чем обязан удовольствию познакомиться с вами? Признаться, я весьма любопытен, и прежде мне никогда не приходилось иметь дело с армией.

Офицер открыл кожаный портфель, достал оттуда книгу и положил на стол.

— Прежде всего позвольте сделать вам небольшой подарок.

Гаррет протянул руку и взял книгу.

— Боже правый, но ведь это же…

— «Исследования в юго-восточной части Сахары» Десмонда Гаррета, первое издание Бернара Грассе, его сейчас практически невозможно найти. Я считаю эту работу самой важной из всех, когда-либо написанных вашим отцом.

Филипп Гаррет кивнул:

— Верно… Но как мне отблагодарить вас за этот дар… Не знаю, как расплатиться с вами…

Жобер улыбнулся и заказал два кофе подошедшему официанту, а Филипп тем временем листал книгу, опубликованную его отцом в те далекие времена, когда он был еще мальчишкой. Жобер придвинул ему кофе и сделал глоток.

— Доктор Гаррет, — сказал он, — мы получили известие от своих людей в Иностранном легионе, что ваш отец…

Гаррет вскинул голову, тревожно вглядываясь в его лицо.

— Это всего лишь слух, дружище, но, похоже, ваш отец еще жив, и его видели в оазисе Эль-Куф, на границе с Чадом.

Филипп Гаррет какое-то время молча листал книгу, затем произнес:

— Полковник, я очень благодарен вам за подарок, но, видите ли, слухи о том, что мой отец все еще жив, возникают не впервые. Я уже трижды бросал свою работу, отправляясь на его поиски в самые разные места, но возвращался всегда ни с чем, а посему, думаю, вы мне простите, что я не прыгаю от радости, услышав от вас эту новость.

— Понимаю вашу досаду, — снова заговорил Жобер, — но, поверьте, на сей раз велика вероятность, что это правда. Так считают в командовании легиона, и именно поэтому я просил вас встретиться со мной. Я скоро уезжаю в Сахару.

— Искать моего отца?

Жобер заказал еще кофе и закурил сигару.

— Не только. Видите ли, Гаррет, вы не все знаете о своем отце и кое-каких событиях, с ним связанных. Я пришел рассказать вам, что произошло в самом сердце пустыни десять лет назад, когда ваш отец бесследно исчез в практически недоступной местности. А также просить вас о помощи.

— Не понимаю, чем могу вам помочь. Похоже, вы осведомлены гораздо лучше меня.

Жобер глотнул кофе и затянулся.

— Месяц назад вы опубликовали очень интересное исследование, где, в частности, говорится, что уже несколько экспедиций, отправившихся в юго-восточный квадрат Сахары, бесследно исчезли. Среди них были целые армии, состоявшие из миллионов людей…

— Да, но я только развил идею, которую много лет назад высказал, но не успел проработать мой отец.

— Именно. Я прочел ваше предисловие, но, к сожалению, несколько позже.

— Ну ладно, за пять веков до Рождества Христова огромная армия под управлением персидского царя Камбиса, направлявшаяся в Эфиопию, исчезла. Сам царь и еще несколько человек спаслись, но так и не открыли, что же произошло на самом деле. Известно, что выжившие погибали один за другим или сходили с ума и сам властитель вскоре умер, охваченный безумием. Похоже, что и армия фараона Шешонка за пятьсот лет до того была уничтожена в том же районе. Никто не выжил… Однако, видите ли, полковник, речь идет о совершенно недоступной местности, где нет воды, бушуют ураганные ветры, песчаные бури, так что нечего удивляться…

— Доктор Гаррет, — прервал его Жобер, — подобные события повторились совсем недавно при вполне приемлемых метеорологических условиях, пострадали современные экспедиции, хорошо организованные и экипированные. Например, британская группа, получившая от нас разрешение на пересечение этой области, бесследно исчезла, словно сквозь землю провалилась… Караван, шедший из Судана с проводниками ашанти, очень опытными, пропал, будто растворился в воздухе. И в то время не было никаких песчаных бурь. Так вот, мы просим вас провести углубленные исследования, воспользовавшись данными, которые мы вам предоставим, а также снова заняться поисками своего отца, начав с его последнего пребывания в Европе, а именно в Италии.

— Почему в Италии? Мой отец побывал везде: Алеппо, Танжер, Стамбул.

— Верно. Но послушайте, что я вам скажу: десять лет назад ваш отец вел исследования в оазисе Сива, а потом внезапно уехал в Италию и провел там какое-то время, прежде чем снова сесть на корабль и вернуться в Африку. Он пару недель прожил в Риме, а после переехал в Неаполь, откуда отправился в Орано. С этого момента мы можем многое рассказать вам из того, что с ним произошло, вплоть до исчезновения. Вы должны выяснить, чем он занимался в Риме и Неаполе, что искал, с какими людьми встречался. Возможно, в этой итальянской поездке таится ключ к его дальнейшим приключениям.

Филипп с сомнением покачал головой:

— Полковник, мне трудно поверить, что мой отец жив и не попытался каким-то образом связаться со мной за все эти годы.

— А если он не мог, потому что ему препятствовали? В тех ужасных местах многое случается, и вы это знаете, доктор Гаррет. Итак, я не сомневаюсь, что после нашего разговора вы постараетесь уладить свои дела и без промедления отправитесь в Италию, но сначала вы должны узнать о последних событиях из жизни вашего отца.

Филипп помрачнел:

— Полковник, полагаю, вам известно, сколько раз я пытался получить от легиона, от военных и Министерства колоний информацию о последних днях моего отца в Африке, и вы, должно быть, знаете, что все эти попытки неизменно терпели поражение. Вполне вероятно, мои поиски провалились из-за полного бездействия военных властей, а теперь вы вдруг назначаете мне встречу, заявляете, что готовы предоставить любую информацию, и просите немедленно приняться за работу. Как будто ничего этого не было и мы с вами тесно и плодотворно сотрудничали…

— Позвольте, я вас перебью, — сказал Жобер, — и буду с вами откровенен. Я отлично понимаю, что у вас на душе, но вы ведь не столь простодушны. Если мы до сих пор молчали, значит, у нас не было выбора. Мы не снабжали вас информацией, потому что в этом случае не смогли бы контролировать ваши дальнейшие действия.

— Понимаю, — кивнул Филипп. — А теперь у вас неприятности: вы не можете объяснить, что происходит в этом злосчастном юго-восточном квадрате. Полагаю также, что у нашего или же другого дружественного нам правительства появился некий интересный проект касательно этого района, а посему следует очистить территорию от всякого рода препятствий. Тут я оказался вам полезен, и вы предлагаете мне любую информацию в обмен на сотрудничество. Сожалею, Жобер: слишком поздно. Если мой отец действительно жив — и я вам искренне благодарен за эти сведения, — то, уверен, рано или поздно он свяжется со мной. Если он этого не сделает, значит, у него есть весьма серьезные причины вести себя таким образом, и мне останется только уважать его волю.

Он взял портфель и поднялся из-за стола. На лице Жобера появилась досада, он жестом остановил своего собеседника.

— Сядьте, пожалуйста, доктор Гаррет, и послушайте, что я вам скажу. Потом вы примете решение, и каким бы оно ни было, обещаю, я отнесусь к нему с уважением. Но сначала выслушайте меня, черт возьми. Ведь речь идет о вашем отце, разве нет?

— Ну хорошо. — Филипп снова сел. — Я вас выслушаю, но ничего не обещаю.

Жобер начал свой рассказ:

— Я познакомился с вашим отцом, когда служил в форте Сук-эль-Арба в чине капитана Иностранного легиона. Мой командир говорил мне об американском антропологе, который проводил свои исследования в юго-восточном квадрате и попросил нашего сотрудничества, но ваш отец не пожелал раскрыть нам цель своей экспедиции, или, лучше сказать, его объяснения не показались достаточно убедительными.

Меня попросили организовать все так, чтобы Гаррет постоянно был под присмотром, а мы незаметно, но внимательно следили за ним. Ответственность за территории Сахары всегда лежала на легионе, и исследования вашего отца, имеющего прочную репутацию в науке, затрагивали сферу наших интересов. В ту пору я командовал фортом Сук-эль-Арба, так что сам лично не мог выполнять поручение руководства. Поэтому приказал своему подчиненному, лейтенанту Сельзнику, тайно следить за вашим отцом и держать меня в курсе происходящего.

Вы, вероятно, знаете, что легион принимает любого, не спрашивая о прошлом, именно поэтому многие, скрываясь от сурового закона своей родины, предпочитают полную опасностей жизнь в легионе долгим годам заточения. Под нашими знаменами они обретают достоинство, учатся выдержке и дисциплине, взаимовыручке…

На лице Филиппа Гаррета отразилось нетерпение, и Жобер это заметил.

— Я хочу сказать, что мы не спрашиваем о прошлом наших солдат, но офицерами у нас могут быть только французы, и в их жизни, в их прошлом нет тайн для легиона. К сожалению, с Сельзником все было иначе. Мы считали его натурализовавшимся французом, родом из Восточной Европы, но ему удалось скрыть от нас свое подлинное имя. Теперь нам известно, что настоящий Сельзник был заколот ножом во время потасовки в таверне в Танжере и кто-то присвоил его документы. Разительное физическое сходство с покойным доделало остальное. Нам до сих пор не удалось выяснить, кем на самом деле был человек, выдававший себя за Сельзника, но есть все основания подозревать, что под этим именем, которым мы теперь вынуждены его называть, скрывается преступник с ярким умом и чудовищной жестокостью. Ему неведома жалость; во время войны он работал на разные правительства, исполняя миссии, требовавшие огромной храбрости, полного отсутствия щепетильности и готовности убить любого, ничем не брезгуя…

Жобер остановился и сглотнул, заметив внезапную бледность на лице своего собеседника.

— И на наше тоже? — спросил Филипп.

— Простите?

— Вы отлично меня поняли, Жобер. Этот человек работал и на наше правительство, ведь так?

Замешательство Жобера явилось достаточно красноречивым ответом.

— И теперь вы рассказываете мне, что в качестве ангела-хранителя приставили к моему отцу кровавое чудовище…

Жобер вновь перебил его:

— Позвольте мне закончить, прежде чем станете судить, доктор Гаррет, прошу вас. Вы, вероятно, знаете, в каком мире мы живем, какие силы задействованы в игре, какие пешки движутся по шахматной доске. Это очень серьезная партия, но мы должны в ней участвовать и, более того, должны ее выиграть. Какое-то время Сельзник прилежно докладывал мне о передвижениях вашего отца. Я узнал, что тот исследует древнюю дорогу, вдоль которой встречается один и тот же знак — высеченный на скале… скорпион. Но в какой-то момент он что-то обнаружил, к сожалению, я не знаю, что конкретно. Именно тогда он и исчез. Исчез и Сельзник, и еще несколько солдат из его отряда. Остальных нашли убитыми. Выжил только один человек, он и поведал нам все то, что я вам сейчас передал. Он сказал, что часть солдат отказалась идти за ним, последовала перестрелка, а также дуэль с вашим отцом, в ходе которой Сельзник был ранен в бок ударом сабли… Его разыскивают за дезертирство и убийство. И в случае поимки его ожидает расстрел… А сейчас мы предлагаем вам возможность найти отца, а взамен просим помощь в осуществлении очень важных для нас задач: во-первых, нам нужно заполучить Сельзника и задать ему ряд вопросов, во-вторых, узнать, что происходит в юго-восточном квадрате и связаны ли эти события с исследованиями вашего отца. Вы согласны?

Филипп тяжело вздохнул:

— Видите ли, Жобер, во всей этой истории что-то не сходится: есть некая диспропорция между вашими ожиданиями и моими реальными возможностями. А что касается отца — так ведь у вас гораздо больше средств, людей, информации, вы лучше знаете территорию, а значит, быстрее добьетесь успеха в этом деле.

Жобер указал ухоженной рукой на книгу Десмонда Гаррета, лежащую на столе:

— Доктор Гаррет, вам следует знать еще кое-что: мы считаем, что в этой книге содержится зашифрованное послание для вас. Мы перехватили ее некоторое время назад, когда она была вам отправлена, и внимательно изучали на протяжении нескольких месяцев, но безуспешно. Мы полагаем, что рукописные фразы перед началом некоторых глав могут иметь для вас какой-то тайный смысл, и только вы способны добиться результата, а посему ваша роль здесь определяющая. Я через два дня еду в Африку, в то самое место, откуда была отправлена эта книга. Мне нужен ответ. Сейчас.

Филипп Гаррет стал листать книгу гораздо более внимательно, задерживаясь взглядом на рукописных фразах — это, несомненно, был почерк отца, — хотя на данный момент они ему ничего не говорили… Потом он поднял глаза и пристально посмотрел на полковника Жобера:

— Хорошо, я поеду в Италию, как только смогу, и займусь своим расследованием, но это не значит, что наши дороги еще когда-нибудь пересекутся.

Жарким сентябрьским днем Филипп Гаррет отправился поездом в Рим. В вагоне он вытащил блокнот и книгу своего отца и в энный раз начал переписывать оттуда рукописные фразы. Первая была составлена по-латыни:

Перебрав возможные варианты перевода, он решил, что самым разумным будет следующий: «Найди в Риме священника, который жил со мной возле храма Дианы». Он знал, что отец, приезжая в Рим, обычно останавливался в пансионе на Авентинском холме, в старой части города, возле древнего храма Дианы. Послание, непонятное другому человеку, для него было достаточно ясным, и, едва сойдя с поезда, он поехал в тот самый пансион, где его отец Десмонд жил в Риме десять лет назад. Даму, заправлявшую этой маленькой гостиницей, звали Рина Кастелли. Это была крепкая, жизнерадостная женщина, любившая поболтать, и, покуда она наводила порядок в его комнате, Филипп задал ей несколько вопросов об отце. Она хорошо его помнила: красивый мужчина за пятьдесят, изысканный, элегантный, но неразговорчивый, все время погруженный в свои книги.

— Вы не помните, встречался ли он с кем-то? Были у него знакомые?

Женщина положила на комод свежие полотенца и лавандовое мыло.

— Хотите кофе? — спросила она и, когда Филипп кивнул в знак согласия, крикнула горничной с порога и присела к столику, сложив руки на животе. — Встречался ли он с кем-нибудь? Ну… — Она пришла в некоторое замешательство. — Синьор, ваш отец был красивым мужчиной, как я уже говорила, очень элегантным, женщины за ним бегали… И потом, знаете, в те времена была такая нищета, я и передать не могу. Не то чтобы сейчас гораздо лучше, но, поверьте, тогда было очень тяжело. Война закончилась совсем недавно. Работы не было, хлеба тоже. Оставалось только мечтать о таком мужчине, как ваш отец. С ним женщина имела шанс неплохо устроиться, и потом он был вдовец…

Филипп поднял руку, останавливая ее:

— Синьора, синьора, я не о такого рода встречах спрашивал. Меня интересуют особые знакомства, ну, чье-то внимание, не знаю, как вам объяснить.

Вошла горничная с кофе, синьора Кастелли налила чашечку своему гостю, и тот сел рядом с ней.

— Особые знакомства, говорите. Ну, если хорошенько подумать, я видела, как он несколько раз встречался со священником, иезуитом. Кажется, его звали Антонини или Антонелли… да, так и есть. Его звали падре Антонелли.

— Он еще жив? — подскочил Филипп. — Вы не знаете, смогу я найти его в Риме?

Женщина глотнула кофе и с наслаждением облизнулась.

— Жив ли он еще? Думаю, да, он был не так уж стар, однако не скажу вам, где его сейчас можно найти. Вы ведь знаете, как живут священники: если начальство велит, нужно слушаться. Его могли перевести или даже направить куда-нибудь миссионером… тут наверняка не скажешь.

— А вы уверены, что он был иезуитом? Это уже стало бы для меня важной отправной точкой.

— Да, синьор, он точно был иезуитом, — подтвердила женщина.

— Почему вы в этом так уверены?

— Только иезуит в двадцатые годы в Риме мог позволить себе под сутаной носить брюки — у всех остальных священников были чулки, как у женщин, и короткие штаны, подвязанные под коленом. Поверьте мне, в брюках я хорошо разбираюсь.

Филипп не смог сдержать улыбку. Он тоже отпил кофе и спросил:

— Синьора, а вы, случайно, не помните имени этого отца Антонелли? С именем и фамилией в Генеральной Конгрегации мне, возможно, помогут его найти и разрешат встречу.

— Имя? Нет, не помню. Хотя, хотя… Ах да. Возможно, я сумею вам помочь. Я очень скрупулезный человек и все записываю. Однажды он ночевал здесь, в гостинице, потому что допоздна засиделся с вашим отцом за работой или разговором, каким — не знаю. Так вот, я наверняка попросила его расписаться в книге посетителей, это для полиции. У меня нет времени искать, но книги эти находятся в кабинете. Я сейчас отведу вас туда, и вы можете изучать подписи клиентов, пока хватит терпения. Это был тысяча девятьсот двадцатый или двадцать первый год, если не ошибаюсь, а месяц — либо сентябрь, либо октябрь. Запаситесь терпением и найдете то, что ищете.

Филипп поблагодарил хозяйку и последовал за ней вниз по лестнице на первый этаж. Женщина провела его в свой кабинет — маленькую комнатку со шторками на окнах и букетом ромашек на деревянном столике.

— Вот, — сказала она, открывая шкафчик. — Все здесь. Устраивайтесь поудобнее. Увидимся позже.

Филипп сел за стол и начал просматривать регистрационные книги — толстые тетради в твердой обложке с мраморным рисунком, перевязанные черной лентой. Он листал их одну за другой, пока в них не стала попадаться подпись его отца, несколько его взволновавшая.

Он вдруг представил себе тот нервный жест, каким отец расписывался, и словно воочию увидел его перед собой: Десмонд Гаррет сидит за рабочим столом, в кабинете, доверху набитом невероятным количеством бумаг, но книги стоят на полках в строгом порядке: латынь, древнегреческий, санскрит, арабский, иврит. Единственное, что он помнил о матери, — это трагические обстоятельства ее кончины и лицо на фотографии, всегда стоявшей у него на столе, где она запечатлена в длинном вечернем платье оперной певицы.

Он всегда считал отца энциклопедистом, способным исследовать глубины прошлого с безупречной логикой, оставаясь при этом открытым для любых гипотез, даже самых рискованных. Это отец наградил его любовью к учению и научным исследованиям, одновременно передав по наследству понимание безграничности непознанного.

Он был по-своему привязан к сыну, относясь к нему с той противоречивостью, что свойственна одиноким мужчинам с их приливами тоски и страданиями о потерянной любви, которые невозможно преодолеть, потому что она уже вне времени.

Когда отец исчез в глубине пустыни, Филипп достаточно прочно стоял на ногах. К тому времени он уже поступил в университет и пожинал первые плоды своей будущей блестящей карьеры, сознавая, что способен пуститься в плавание один, и отец однажды покинет его, не попрощавшись, не сообщив, когда вернется, и вернется ли вообще.

Он потрогал пальцем обозначенное выцветшими чернилами имя единственного человека, имевшего для него значение после смерти матери, и поклялся, что найдет его. У Гаррета был вопрос, ответить на который мог только отец.

Обнаружив его подпись, он стал изучать книги предельно внимательно, пока не увидел имя Антонелли. Джузеппе Антонелли, Общество Иисуса. Синьора Рина не ошиблась. Тот был иезуитом. Все совпадало: священник, который ночевал с отцом под одной крышей. Все просто. Даже слишком. Но он знал своего отца: проблемы возникнут потом.

На следующий день Филипп вышел из гостиницы рано, спустился в долину Цирка Максим и направился по переулку Югарио. Видно было, как наверху, справа, на склонах Палатинского холма, работают археологи, вскоре показались и другие, ведущие раскопки на Форуме, в месте проведения комиций. Новый режим дал мощный толчок раскопкам Древнего Рима, и по всему городу кипели работы по разрушению и реконструкции. Поговаривали об установке мавзолея Августа, о прокладке улицы, долженствующей соединить замок Сант-Анджело с площадью Святого Петра, разрушив древний район Борго, и еще одной, которая пройдет от площади Венеции до Колизея, погубив квартал эпох Средневековья и Возрождения на месте древнего форума Нервы. Филипп Гаррет не понимал, как итальянцы терпят власть, кичившуюся планами по восстановлению их великого тысячелетнего прошлого и разрушающую под весьма спорные проекты значительную часть исторического наследия.

На площади Венеции он сел в коляску и велел отвезти себя в Генеральную Конгрегацию ордена иезуитов, где ему был оказан учтивый, но короткий прием.

— Падре Антонелли? Да, конечно, он несколько лет жил у нас, но теперь его нет в Риме.

— Мне нужно срочно с ним поговорить.

— Могу ли я узнать причину вашей просьбы, синьор…

— Гаррет, Филипп Гаррет. Я француз американского происхождения, вот уже несколько лет живу в Париже и занимаюсь исследовательской работой в Музее антропологии.

— Гаррет? А вы, случайно…

— Да, падре, я сын Десмонда Гаррета, американского антрополога, который десять лет назад вел свои исследования здесь, в Риме, вместе с падре Антонелли. В то время падре был директором Библиотеки Ватикана, если я не ошибаюсь.

Иезуит помолчал, будто силился что-то вспомнить, а потом сказал:

— Вы действительно не ошибаетесь, доктор Гаррет. К сожалению, вы не можете встретиться с падре Антонелли. Наш брат очень болен и никого не принимает.

Филипп не смог скрыть досады.

— Падре, я хочу встретиться с вашим братом по очень важной причине. Дело в том, что мой отец десять лет назад бесследно исчез в пустыне Сахара, и я ищу его следы везде, где он останавливался в ходе своего путешествия. Возможно, падре Антонелли предоставит мне ценнейшие сведения, так что простите мою настойчивость. Мне хватит нескольких минут, чтобы узнать все необходимое…

Иезуит покачал головой:

— Мне очень жаль, доктор Гаррет, но состояние здоровья падре Антонелли не позволяет ему принимать посетителей.

— Вы даже не можете сказать мне, где он находится?

— К сожалению, нет. — Священник встал со своего кресла, обошел массивный ореховый стол и проводил гостя до дверей. — Мне в самом деле жаль, поверьте, — сказал он с подобающей случаю улыбкой. — Однако я желаю вам удачи.

Он закрыл за гостем дверь и снова сел за письменный стол.