"Башня одиночества" - читать интересную книгу автора (Манфреди Валерио Массимо)

9

Десмонд Гаррет ехал под палящим солнцем пустыни. За долгие годы черты его лица заострились от ветра и песка, кожа загрубела. Долгая привычка к верховой езде придала ему особую стать, гармонию в движениях, будто тело его являлось продолжением тела лошади. Он одевался, как бедуины Сирта, прикрывая куфией голову и рот, но при этом носил сапоги из блестящей коричневой кожи поверх турецких панталон. На седле его крепилось американское ружье, с пояса свисала кривая турецкая сабля с дамасской рукоятью.

Время от времени он останавливался, чтобы свериться с компасом и сделать пометы на карте. Вечернее солнце садилось за горизонт, и он пришпорил арабского скакуна, чтобы добраться до оазиса в тот час, когда небо над колоннадами Пальмиры окрасится в фиолетовый цвет.

Жемчужина пустыни предстала перед ним внезапно, словно видение, когда он преодолел небольшой холм. Темная зелень оазиса Тадмор блестела на фоне окружавшего ее холмистого пейзажа, тысячи пальм раскачивали кронами под дуновением вечернего ветерка, словно пшеница в поле. Поверхность большого блестящего пруда полыхала отблесками закатного огня, и медленно садящееся солнце, подобно божеству, стояло над порталом из известняка, зажигая одну за другой, словно гигантские факелы, колонны величественного римского портика.

Но в чудесное мгновение, когда солнце опустилось за горизонт и руины Пальмиры погрузились во мрак, небо озарилось внезапным светом — фиолетовое сияние окрасило холмы и пустыню за городом волшебным заревом, словно под действием магической силы.

Десмонд Гаррет спешился и замер, наблюдая за этим чудом. Впервые он видел его двадцать лет назад, и с тех пор по ночам в пустыне ему снилось фиолетовое небо Пальмиры — обитель духа, образ райского наслаждения.

Пурпурный свет перешел в розовую дымку, последний трепещущий отблеск заката, и начал меркнуть, растворяясь в густой вечерней сини.

Десмонд Гаррет взял лошадь под уздцы и медленно побрел к берегу пруда. Невдалеке, возле рощицы высоких пальм, он увидел огромный шатер, который охраняли два воина. Он привязал коня к одному из опорных столбов и подождал, пока его заметят. Стражи смотрели в другую сторону, но его обнаружил раб, и вскоре из шатра выглянул сам шейх Абу-эль-Абд.

Он пошел навстречу Гаррету, обнял его и отвел в шатер, где усадил на бархатные подушки из Феса и налил горячего чая в стеклянные стаканчики в серебряных подставках.

— Енос сообщил мне, что ты приедешь, и сердце мое наполнилось радостью. Я счастлив вновь, как много лет назад, оказать тебе гостеприимство.

— Я тоже счастлив видеть тебя, Абу-эль-Абд. Сколько лет прошло…

— Почему Енос не приехал? Тадмор не так далеко от Алеппо.

— Не знаю. Вести, что мы отправляем друг другу, долго идут через пустыню. Енос уже очень стар, возможно, причина в этом. Именно здесь, в Тадморе, вы познакомились с ним много лет назад.

— Верно, это случилось у моего шатра.

— И что же ему в тот день понадобилось от Абу-эль-Абда?

— Он попросил меня свести его с Фатех из Калат-эль-Ама… Это очень трудно… Лишь немногие в своей жизни могут говорить с ней.

— И Фатех согласилась принять его?

— Да.

— А что она ему сказала?

— Не знаю. Но когда Енос вернулся, в его глазах была тень… смерти.

— Я тоже хочу видеть Фатех.

Шейх пристально посмотрел в глаза Десмонда Гаррета:

— Это очень трудно, почти невозможно. А если она согласится принять тебя, ты знаешь, что это будет означать, саиб Десмонд, не так ли? Фатех может заставить тебя заглянуть в лицо собственной смерти.

— Я охочусь за тайной, более великой, чем сама смерть. Я… я ищу Человека с семью могилами.

Шейх побледнел, его высохшее лицо стало каменным. Он неподвижно глядел в глаза своему собеседнику, словно хотел испытать его силу, которую не могли выразить ни слова, ни внешность. Потом произнес спокойно:

— У меня такое чувство, словно Аллах отнял у нас нашего друга Еноса бен-Гада.

— Почему ты так говоришь? — спросил Десмонд Гаррет. — Быть может, ты получил известие, которое не пожелал мне открыть?

— Нет. Я не получал никаких известий. Я это чувствую. И чувствую также, что произошло это из-за твоих поисков. Ты не говорил мне, что ищешь.

Десмонд Гаррет опустил голову и ничего не ответил, но видно было, что и душой его, и мыслями овладело это скорбное известие.

— Возможно, ты и прав, — произнес он. И больше ничего не сумел добавить, внезапно почувствовав себя пугающе одиноким в своей неравной битве до последней капли крови.

Они вышли из шатра и посмотрели в сторону Калат-эль-Ама. Суровая крепость с разрушенными стенами высилась над равниной в последних лучах уходящего дня.

— Ты не рассказал мне о причинах своего приезда… Я не мог себе даже представить… Но если все обстоит так, как ты говоришь, если ты действительно охотишься за Человеком с семью могилами, то поднимись к ней, — сказал шейх. — Она наверняка уже знает, что ты здесь. И конечно, в это мгновение читает твои мысли.

Десмонд Гаррет попрощался с ним, сел на лошадь и двинулся в сторону гор. Он галопом проскакал через внушительные развалины, мимо величественной колоннады, сиявшей во мраке так, словно впитала последние лучи заката и теперь источала собственный свет вместе с остатками дневного тепла.

Он проехал среди могил некрополя, утопающих в песке, и поднялся к основанию замка. Спешившись, Гаррет поднялся по склону и, переступив порог, продолжил свой путь среди мощных глыб разрушенной крепости, чувствуя, что внимательный и грозный взгляд следит за каждым его движением.

Послышался звук осыпающихся камней, и в проеме стены показалась собака с черной косматой шерстью, скалившая клыки.

Но он даже не взглянул на нее и продолжил путь, хотя животное яростно лаяло у самых его колен. Возможно, это и была Фатех.

Потом он услышал шипение песчаной гадюки, но даже не обернулся, и рептилия скрылась среди камней и кустов, стремясь найти себе добычу, прежде чем ее тело онемеет от ночного холода. Затем за стенами он увидел рыжий отблеск пламени и пошел туда. У костра сидела старуха с морщинистым лицом и длинными седыми волосами, ее закрытые глаза утопали в темных глазницах. Именно так он представлял себе колдунью, вызвавшую для Саула тень Самуила с того света.

Женщина открыла глаза, помутневшие от катаракты.

— Я ждала тебя, Гаррет. Енос сказал мне, что ты придешь.

— Енос действительно умер?

— Не для меня, я еще могу слышать его голос, — безучастно сказала старуха. — Что ты хочешь?

Десмонд Гаррет с тяжелым сердцем ответил столь же бесстрастно:

— Отведи меня к шестой могиле, чтобы я мог уничтожить ее, а потом отправиться к конечной цели своего путешествия.

— Никому не под силу эта задача. Кто ты такой, что смеешь желать столь многого?

— Я нашел ключ к Камню Созвездий и «Таблицам Амона» и прочел их. Я найду и седьмую могилу и разрушу ее.

— Но знаешь ли ты, кто спит в той могиле?

При этих словах костер загудел, и пламя его стало выше и ярче.

Десмонд Гаррет покачал головой:

— Нет, Енос не сказал мне этого. Быть может, он не знал.

— Енос не знал. Теперь он знает.

— Так скажи мне.

— Нет. Ты должен все понять сам, а когда поймешь, примешь решение. Я лишь могу отвести тебя к шестой могиле.

— Что я должен сделать?

— Ты спустишься в долину Содома и Гоморры, вдоль берега мертвой воды, потом пройдешь соляные горы, долину Арава и пустыню Паран и доберешься до Вади-Музы. Поднимешься по вади,[21] следуя за знаком Скорпиона. Он приведет тебя в город могил. Там ты исполнишь то, что должен исполнить.

— Город могил? Но как я узнаю могилу того, кто не может умереть, среди множества других?

Фатех широко раскрыла белые глаза и протянула морщинистые руки к потрескивающему костру, пытаясь впитать тепло своим холодным, дряхлым телом.

— Тебя поведет страх перед тем ужасным, что прячется в твоей душе. Зверь, сидящий в тебе, почует дорогу… Прощай. Я должна уснуть… теперь я должна уснуть…

Она испустила глубокий вздох, похожий на хрип, закрыла глаза и натянула на голову темное покрывало, полностью спрятав под ним лицо. Фатех казалась теперь нелепым истуканом, оживляемым только всполохами костра. Огонь тоже вскоре утих, словно уж, извиваясь среди переливчатых углей. Десмонд Гаррет повернулся и пошел прочь, и пока он спускался по склону холма, поскуливание собаки, не прекращавшееся во время его беседы с Фатех, превратилось в протяжный вой, поднимавшийся в усыпанное звездами небо, укрывавшее Пальмиру, словно королевский плащ, украшенный драгоценными камнями.

Он вернулся в шатер Абу-эль-Абда. Шейх ждал его, сидя на полу, скрестив ноги и положив ладони на колени. Его тело под галабией из тонкого льна напряглось, свидетельствуя о предельной концентрации духовных сил.

— Я еду немедленно, — сказал Десмонд Гаррет. — Возможно, я последний из охотников, оставшийся в живых… если твое предчувствие верно.

— Нет, — возразил Абу-эль-Абд, — часом больше, часом меньше — не от этого зависит твоя победа. Уже довольно холодно, а посему не стоит отправляться в дорогу ночью. Поешь, попей, отдохни — я велю приготовить тебе ложе и обильный ужин. Двинешься в путь завтра с первыми лучами солнца. Это станет добрым предзнаменованием, и твое сердце возрадуется.

Десмонд Гаррет поблагодарил его, искупался в чистых водах пруда и, надев на чистое тело свежую галабию, сел к столу. Абу-эль-Абд разломил хлеб, макнул его в соль и отдал гостю; двое слуг внесли большие блюда жаркого и кускуса. Десмонд Гаррет ел и пил, в душе продолжая надеяться, что Енос жив, а шейх эль-Абд и Фатех почувствовали страдание, иное, нежели агония смерти, иные муки, не отнимающие жизнь. Но когда они закончили трапезу, снаружи послышался конский топот и слуги объявили о прибытии гонца. Вскоре тот появился и, поклонившись, подошел к шейху, прошептал ему что-то на ухо и покинул шатер. Эль-Абд поднял глаза, и по его трагически торжественному лицу Гаррет понял, что гонец принес печальные вести.

— Теперь ты последний охотник, — произнес шейх. — Енос бен-Гад мертв. Его убил Сельзник.

Десмонд Гаррет выбежал из шатра и закричал от ярости и бессильного гнева:

— Проклятый волк! Злобный пес! Пусть твое мертвое тело останется непогребенным, и его пожрут грифы! Умри, стеная от боли!

Он упал на колени, прижался лбом к песку и замер, дрожа в безмолвии холодной ночи. Прикосновение руки эль-Абда вернуло его к действительности.

— Енос бен-Гад пал как воин на поле битвы с превосходящим по силе противником, он сражался, словно лев, окруженный стаей псов, натравленных на него охотниками. Воздадим ему почести, памятуя о том, что Бог велик!

Десмонд Гаррет встал и поднял глаза к звездному небосводу — колонны Пальмиры, казалось, поддерживали его от края до края.

— Бог велик! — Он повернулся к шейху эль-Абду, и глаза его были сухими, но в них таилось скорбное страдание, для которого нет ни слов и ни слез.

Десмонд Гаррет долгими днями скакал в Босру, а оттуда — в Джераш и к горе Нево, он пересек бескрайнюю долину, где, как говорят, похоронен Моисей, думая о костях предводителя народа Израилева, покоящихся в безымянных песках в неведомой могиле в ожидании Судного дня.

Оттуда он спустился в долину Мертвого моря и долго смотрел на темную ширь его неподвижных вод, разлившихся на том самом месте, где стояли некогда пять нечестивых городов, постигнутых грозным судом Божиим.

Какой из огромного множества соляных столбов, молчаливых охранников небытия, держит пленницей тревожную душу жены Лота и ее отчаянную тоску по проклятой и утраченной родине?

Он двинулся дальше, к подножию соляных гор, к долине Арава, черной от булыжников и пустынной, насколько хватало глаз. Словно огненный вихрь прошел по ней и покрыл потухшими углями.

Осень близилась к концу, но жара в этой выжженной местности была столь нестерпимой, что он в разгар дня берег силы и шел пешком, держа коня под уздцы, время от времени протирая его морду тканью, смоченной в воде из своего бурдюка. Только с наступлением вечера Гаррет снова садился в седло, стремясь добраться до колодца, чтобы расположиться там на ночной отдых. Время от времени он останавливался, привлеченный каким-нибудь знаком человеческого присутствия или творением его рук — наскальной живописью, могилами с надписями, полустертыми от ветра и песка. Иногда он замирал, глядя на фигуру скорпиона, высеченную на поверхности камня, — этот образ среди безмолвных просторов долины казался наполненным тревожной силой.

Однажды с наступлением утра он достиг очередной раскинувшейся перед ним вади. Долина постепенно суживалась, пока не превратилась в тесное ущелье, разрезавшее горный массив от вершины до подножия. Поток воды обнажил за прошедшие века все слои, из которых состояла гора, и всадник с изумлением разглядывал бесконечные красные, зеленые, охряные и желтые слои. Ветер, проникая в расселину, извлекал из глубины скалистого коридора причудливые звуки, словно из гигантских органных труб.

И вдруг перед Десмондом Гарретом открылся раскинувшийся амфитеатром город могил, легендарная Петра. Веками она пряталась в сердце горы, и добраться туда можно было только по узкому ущелью, запыленному обломками скал, обрушившимися с гор. Сто лет назад ее обнаружил Людвиг Борхардт, приведя в изумление и восторг ученых всего мира, но лишь немногим удалось увидеть ее.

Гаррет сбросил на землю свой мешок, пришпорил коня и галопом поскакал по огромной котловине, минуя выбитые в горе могилы, внушительные фасады, колонны и тимпаны, высеченные из камня тысяч оттенков, состоящие из разноцветных слоев, мягко переходящих один в другой, словно догоняющие друг друга морские волны. И пока его конь летел по песку, покрывавшему дно этого огромного кратера, он вглядывался в пустые мавзолеи, стремясь различить какой-нибудь знак, уловить шепот безмолвно развернутых каменных губ; но слуха его достигало лишь дыхание скакуна, топот его копыт по камню и песку и эхо, летящее от скалы к скале, от камня к камню.

Он натянул поводья и, остановив коня, спрыгнул с седла, но лишь голос ветра звучал в тысячелетнем безмолвии, и высокий полет орла был единственным признаком жизни в пустом, ослепительном небе. Он поднялся на один из отрогов, выступающий из песка, словно утес над морем, и неторопливо огляделся, конь его спокойно пасся среди редких пучков растительности.

— Здесь ты спал в последний раз, Человек с семью могилами, в этой тайной усыпальнице. И отсюда тебя унесли прочь, прежде чем долину обнаружили, прежде чем человеческие голоса снова эхом отдались среди здешних скал. Но я найду печать твоего присутствия, разыщу твои следы. Енос бен-Гад умер не напрасно.

Он расседлал коня и устроился внутри одной из могил, выдолбленных в камне, расстелив на полу свое покрывало и поставив в нишу серебряные приборы, которые всегда возил с собой, и походный стакан, тоже серебряный, раздвигающийся, словно подзорная труба. Он позаботился, чтобы галеты в кожаном мешочке не достали мыши, выложил сухое мясо, финики и бурдюк с водой. Проверил кирку, мастерок, используемый для раскопок, и кельму с буковой рукоятью, изготовленную для него умельцами Британского музея. Десмонд Гаррет укрылся внутри скалы, полностью экипированный и готовый начать свое наступление.

В ту ночь огонь его костра горел в центре огромной котловины, под блеклой полосой Млечного Пути, пересекавшей широкое жерло кратера. Мысль о зловещем существе, столько веков покоившемся в этом месте, держала его в напряжении, но мирный дух чудесной долины взял верх, и Десмонд Гаррет не стал возвращаться в свое убежище и заснул, окутанный покоем Вселенной, под покровом звездной ночи.

Филипп покинул Дура-Европос на рассвете, нагрузив своего коня поклажей и наполнив бурдюк водой, которую зачерпнул в Евфрате, и вскипятил на костре в походном котелке. Он выехал через западные ворота, ворота Пальмиры, и отправился в оазис Тадмор, расположенный в четырех днях пути. Местность, которую ему предстояло пересечь, была совершенно плоской и голой — желтоватая и плотная равнина, тут и там поросшая тощим высохшим кустарником. Он отказался от идеи отправиться по дороге на Дейр-эз-Зор, где чаще встречались путешественники и караваны, — опасался бедуинских племен и намеревался держать свой маршрут в тайне, насколько это возможно.

Всякий раз, различив в отдалении контуры шатра или палатки, Филипп отклонялся в сторону, делая широкий крюк, пока не убеждался, что палатка скрылась за горизонтом, и только после этого возвращался на тропу, двигаясь по прямой, покуда солнечные лучи позволяли ему видеть дорогу.

Осень близилась к концу, и дни стали короче, но Филипп старался полностью использовать последние отсветы сумерек и первые проблески рассвета. Иногда лунный свет позволял ему продолжать путь, отражаясь от меловой поверхности земли, белесой от соли.

Ночи были столь же безмолвными, как и дни, и огромное плоское пространство, окружавшее его, казалось полностью вымершим; лишь вой шакала время от времени разрывал тишину, осенние облака ненадолго закрывали луну. Он ориентировался по своему походному компасу, подаренному отцом много лет назад, красивой вещице из блестящей латуни, в коричневой кожаной оправе. И каждый раз, глядя на прибор, думал, что и теперь отец ведет его.

Филипп пытался представить себе отца среди этих одиноких просторов. Каким он стал за столько лет, проведенных вдали от человеческого общества, после долгих и мучительных поисков, беспощадной погони. Он пытался также представить, какой будет их встреча, если только удастся добраться до отца. Что он скажет ему и как отец объяснит свое внезапное исчезновение.

Он спал там, где его застигала ночь, и старался не разжигать огня, чтобы не привлекать внимания, хотя хорошо знал, что у пустыни повсюду глаза и уши, несмотря на кажущуюся безлюдность. Вечером четвертого дня он достиг Тадмора и обрадовался счастливому окончанию своего одинокого путешествия в этом чудесном месте.

Филипп миновал огромную колоннаду и свернул к пальмовой роще, окружавшей источник и пруд. Мальчик в длинной красной тунике неотступно следовал за ним с того самого момента, как он въехал в оазис. Наконец Филипп остановился и спросил у него:

— Что тебе нужно?

— А тебе? — ответил ребенок. — Что нужно тебе?

— Я ищу шейха Ахмеда Абу-эль-Абда, да хранит его Бог.

— Тогда ступай за мной, — кивнул мальчик и направился к огромному храму Ваала, высившемуся на западных границах оазиса.

Шейх сидел в храме на скамье и вершил правосудие над своим племенем, и Филипп устроился на капители одной из разрушенных колонн. Дождавшись конца заседания, он подошел ближе и поздоровался:

— Салям алейкум, аль-шейх, меня зовут Филипп Гаррет. Енос бен-Гад сказал мне, что ты можешь сообщить известия о моем отце.

Шейх пошел ему навстречу и внимательно оглядел его.

— Ты сын набиля Десмонда, — произнес он.

— Это так, — подтвердил Филипп.

— Когда ты разговаривал с Еносом бен-Гадом?

— Пять дней назад.

— Ты был с ним в его последний час?

— Да. Откуда ты знаешь, что он умер?

— Я это знаю.

— Енос сказал мне, что ты можешь сообщить, где искать отца.

— Твой отец не говорил мне о тебе. Зачем мне рассказывать тебе, где он?

Филипп опустил голову. «Это невозможно, — подумал он. — Отец не может прятаться так долго».

— Возможно, мой отец и не говорил тебе обо мне, однако Енос бен-Гад говорил мне о тебе, иначе как бы я сюда добрался? Испуская последний вздох, он сказал: «Абу-эль-Абд… поезжай в Тадмор, он знает». Но если ты не хочешь разговаривать со мной, я все равно пойду дальше, и пусть мне придется перевернуть все камни в этой проклятой пустыне, я найду его. Он замолчал, ожидая ответа.

— Если ты говорил с Еносом бен-Гадом, скажи, за каким товаром приходят люди в его лавку на большой базар?

— За сандаловым деревом. Его нужно спросить о сандаловом дереве.

— А где он хранит этот товар?

— Не в лавке. Он хранит его в своем доме, во внутреннем дворе, в шкафчике в углу.

— Следуй за мной.

Шейх направился в шатер возле пруда и пригласил юношу войти.

— Я никому не доверяю, — проговорил он, садясь и знаком приглашая Филиппа располагаться поудобнее. — Наши враги повсюду. Ты ли хочешь найти своего отца, или это он позвал тебя?

— Думаю, это он позвал меня. Но иногда сомневаюсь. Я не видел его более десяти лет и иду по следам, которые он оставил. Но отец не помогает мне. Мой путь труден и полон препятствий, которые кажутся мне непреодолимыми.

— Ты знаешь, что ищет твой отец?

— Знаю.

— И ты не боишься?

— Боюсь.

— Тогда почему не возвращаешься назад?

— Потому что недостаточно сильно боюсь.

— Твой отец был здесь, когда умирал Енос бен-Гад. Мы слышали, как его дух смешался с ветром.

— А где сейчас мой отец?

— Если он не встретил на своем пути непреодолимых препятствий, то должен сейчас находиться в городе могил.

— В Петре, — промолвил Филипп. — Я найду его.

Отряд полковника Жобера продвигался в сердце пустыни, оставив надежду добраться до колодца до наступления ночи. Пейзаж кругом переменился и стал весьма странным. То тут, то там из песка торчали кости больших животных, земля была усыпана огромным количеством булыжников, черных и блестящих, раскаленных от жары.

— Полковник! — позвал его капитан Бонье.

— В чем дело?

— Посмотрите. На этом камне.

Жобер увидел рисунок, изображавший человека без лица, с Горгоной на груди.

— Блемии, полковник.

Жобер не ответил и, пришпорив коня, поскакал в голову отряда; капитан последовал за ним.

— Сколько еще вы намерены двигаться в этом направлении, полковник? Колодец Бир-Аккар — последний, где мы можем пополнить запасы воды. Мы подвергнемся серьезной опасности, если углубимся в ту сторону еще на тридцать километров.

— Вы когда-нибудь слышали о Калат-Халлаки, капитан Бонье?

— Да, — растерялся Бонье, — слышал, но многие считают его мифом.

— Это не миф. Я вам докажу, Бонье. Нужно только набраться храбрости и пройти еще километров на пятьдесят дальше колодца Бир-Аккар.

— То есть сто, если придется возвращаться, не найдя ни оазиса, ни воды. Отряду угрожает гибель, полковник.

— У нас нет выбора, если мы хотим добраться до местности, которую нам приказано исследовать. Мы должны выяснить, что происходит с отрядами, которые исчезают, попадая в те края.

— Все зависит от того, получим ли мы достаточно воды в Бир-Аккаре, — сказал Бонье.

— Да. Если мы пополним свои запасы в количестве, достаточном для перехода до Калат-Халлаки.

— А если Калат-Халлаки не существует?

— Он существует, Бонье. Я в этом уверен. Только надежно спрятан в каком-нибудь ущелье Вади-Аддира.

Они достигли колодца после полудня, и Жобер немедленно велел замерить уровень воды. Ее было не слишком много, но хватало. Он приказал зажечь карбидные горелки и вскипятить на них всю воду, какую удастся вычерпать. На следующее утро были проведены расчеты, показавшие, что каждый солдат получит по двадцать литров воды на четыре дня. Это было на грани необходимого, но достаточно, если они найдут Калат-Халлаки. В противном случае судьба их окажется в руках Божьих.

Они двинулись в путь и шли два дня, на протяжении которых не произошло ничего примечательного. Жобер приказал максимально экономить воду и собирать мочу, как человеческую, так и животных. В случае нужды ее можно будет переработать.

Вечером третьего дня показалась долина с чахлой растительностью среди камней и булыжников, но кое-где виднелись деревца вполне достойного размера, особенно ближе к горам.

— Вы видели, Бонье? — спросил полковник Жобер. — Знаете, что это значит? Если мы пойдем в ту сторону, то получим воду в количестве более чем достаточном.

Они продолжили путь, но через несколько километров растительность снова поредела, а потом и вовсе исчезла. Жобер понурил голову, чувствуя затылком взгляды людей, боявшихся за свою жизнь.

— Нет смысла двигаться дальше всем вместе, — сказал он. — Это напрасная трата воды и сил, которую мы больше не можем себе позволить. Мы втроем пойдем на разведку, а остальные останутся здесь, по возможности укрываясь от солнца и не предпринимая никаких действий, влекущих за собой повышенное потребление воды и пищи. Не падайте духом. Я уверен, что еще до заката мы найдем Калат-Халлаки. Но если до завтрашнего вечера не вернемся, идите назад, и да хранит вас Бог.

Он взял с собой сержанта и солдата, а также воду и припасы на сутки и отправился на юго-восток, покинув долину, которая сильно сбивала его с истинного пути. Изучение местности привело его к выводу, что русло высохшего Аддира, видимо, огибало большую известняковую платформу, лишь местами торчавшую из песка, но, вероятно, тянувшуюся на многие километры. Та же самая платформа, судя по всему, служила подножием группы холмов, видневшихся на горизонте с юго-запада. Жобер намеревался пройти ее с края до края. Огромная масса известняка позволяла грунтовым водам стекать с холма и скапливаться там, где платформа снова уходила в песок. Здесь мог находиться Калат-Халлаки.

Жобер и два его товарища скакали под палящим солнцем долгие часы, но когда добрались до середины известняковой платформы, обжигающий западный ветер заградил им дорогу непроницаемой стеной пыли и песка. Жобер повернулся к своим людям:

— Это явление тоже описано в исследовании, которое я читал, поверьте мне, мы не должны сдаваться. Компас проведет нас сквозь песчаную бурю. Прикройте лица, защитите глаза — и в путь.

Легионеры обвязали головы платками, предварительно смочив их небольшим количеством воды, и последовали за своим командиром, который, пришпорив норовистого коня, направил его на непроглядную стену, воздвигнутую непрекращающимся ветром и почти затмившую небо. Они медленно продвигались вперед около трех часов, и погода ничуть не изменилась. Пыль, тонкая, как тальк, высушивала ноздри и горло, проникала в легкие, вызывая продолжительный спазматический кашель. Жобер обернулся и увидел, что лошадь одного из легионеров вот-вот упадет, изнуренная тяжелой дорогой и жаждой.

— Вперед! — закричал он. — Мы не должны терять присутствие духа! Вперед!

Но ветер отнес его слова далеко в сторону. Он чувствовал себя потерянным и думал о людях, ожидавших его и обреченных умереть в напрасной попытке вернуться в Бир-Аккар. Он упрямо продолжал путь в единственном направлении, позволявшем ему надеяться, и не поверил своим глазам: как по волшебству пыль улеглась, ветер стих и перед ним открылась спрятанная среди пустыни зеленая долина с плодородными полями и пышными пальмами, с виноградниками, гранатовыми и фиговыми деревьями, с сетью каналов вокруг источника, синего, как небо, и чистого, как хрусталь, а на гранитной скале стояла огромная крепость — то был Калат-Халлаки!

— Господи, — взволнованно прошептал он, — нам удалось!

Они медленно спустились в долину, и казалось, свежий, влажный ветерок утолил их жажду и спас от недавнего ада. Теперь они проезжали по зеленеющим лугам, где паслись стада овец и лошади с длинными гривами. Маленький отряд остановился у скалистого обрыва, из которого бил фонтан в базальтовой чаше. На сухом стволе пальмы сидел старик, казалось, вовсе не замечавший их присутствия.

— Мы пересекли пустыню, нас мучит жажда, — обратился к нему полковник Жобер. — Мы пришли с миром и хотели бы напиться.

Старик ответил по-арабски, но со странным акцентом, словно ему был привычен совершенно иной язык:

— Можете взять воды, если пришли с миром.

— Мы пришли с миром, — повторил полковник. — Спасибо, от всей души, спасибо!

Они спешились и стали черпать воду руками, жадно поднося ее ко рту, смывая с лица и волос пыль, потом напоили измученных лошадей. Все это походило на сон.

— По ту сторону стены, возведенной ветром, меня ждут другие товарищи, тоже измученные жаждой и голодом, — продолжил полковник. — Могу ли я привести их сюда? Их жизни угрожает опасность в пустынном и засушливом месте.

— Приводи их, — ответил старик, — если они придут с миром.

Легионеры пустили лошадей пастись, еще раз напоили их, и прежде чем отправиться в путь, наполнили бурдюки прохладной водой.

— Мы будем здесь завтра на рассвете, — сказали они.

— Удачи, — напутствовал их полковник Жобер. — Я буду ждать вас.

— Кто вы такие? — спросил старик.

— Мы — французские солдаты, — ответил полковник Жобер.

— Что такое «французские»? — поинтересовался старик.

Жобер промолчал, понимая, что в этом месте он всего лишь человек.

Когда солнце начало клониться к закату, старик произнес:

— Ты можешь отведать моего хлеба, выпить моего вина и переночевать в моем доме, если хочешь.

— Я с удовольствием воспользуюсь твоим гостеприимством, — поблагодарил Жобер. — Я очень устал, я чужестранец в этой долине. И не знаю, куда мне идти.

Но в этот момент он заметил какое-то движение на башне Калат-Халлаки. На фоне постепенно темневшего неба показалась женская фигура, одежда, скрывавшая ее тело, развевалась на теплом вечернем ветерке. Жобер, завороженный этой картиной, шагнул за скалистый выступ, чтобы наблюдать происходящее.

Женщина медленно двигалась по стене замка, пока не дошла до южной оконечности огромного зубчатого бастиона. Там она остановилась, и в небо полилась ее песня. Голос поднимался все выше и снова падал в долину, чистый и звонкий, словно весенний дождь, переплетался с вечерним ветром, гулявшим среди пальм и золотистых виноградников, следовал за горделивым полетом сокола, кружившего над башнями замка. Потом пение оборвалось, подобно камню, встревожившему поверхность пруда, и из последней ноты вырос леденящий нечеловеческий вопль, крик ужаса, полный невообразимой муки, нарушивший бесконечный покой этого часа и этого чудесного места…

Жобер слушал, застыв от страха, а когда обернулся, за спиной его стоял старик.

— Боже мой, что это?

Старик молчал, опустив голову.

— Прошу тебя, скажи мне, кто может перейти от мелодичной песни к такому душераздирающему крику.

— Это песнь Альтаир, супруги Разафа. Когда она ехала из оазиса своих родителей, ее похитили люди без лица…

Жобер вздрогнул: в памяти, словно кошмар, возникли фигуры, высеченные на скале, — люди без лица, с Горгоной на груди.

— Разафу удалось освободить ее ценой огромных потерь и ужасных ран, но привез он ее сюда вот в таком состоянии. Альтаир больше никого не узнает и не знает, кто она такая. Время от времени, к вечеру, она выходит на стену замка и затягивает свою песню… завершая ее отчаянным криком… Разаф безумно влюблен и не может смириться с ее положением. Он ждет дня, когда из пустыни засверкает свет Знания, чтобы отвезти ее туда и исцелить.

— Я не понимаю, — удивился Жобер. — Что это за свет?

— Куда вы идете?

— На юг.

— Тогда, быть может, ты его увидишь, но тебе придется отправиться в Пески призраков… Если вы на это отважитесь, берегитесь людей песка.

— Ты хочешь сказать… блемиев?

Старик серьезно кивнул.

— Они прячутся среди песка, подобно скорпионам, и нападают внезапно. Если поймаете одного из них, не пытайтесь снять покрывало, прячущее его лицо… Ни в коем случае не делайте этого… — Он замолчал и перевел взгляд на крепость, потом снова повернулся к полковнику Жоберу, дожидаясь, пока крик женщины перейдет в безутешный плач. — Возвращайтесь обратно, если можете, — произнес он. — И забудьте о Калат-Халлаки.