"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Готорн Натаниель)

Великий карбункул (Тайна Белых гор)

В давно минувшие времена на скалистом склоне одной из Хрустальных гор расположились как-то вечерней порой несколько путников, решивших отдохнуть после изнурительных и бесплодных поисков Великого карбункула. Они не были ни друзьями, ни товарищами по общему делу — каждого из них, если не считать одну юную чету, привело сюда страстное себялюбивое стремление найти этот чудесный камень. И все же, по-видимому, они считали себя связанными узами братства, так как совместными усилиями сложили из веток грубое подобие шалаша и развели огромный костер из обломков сосен, увлеченных вниз по течению бурным Амонусаком, на пологом берегу которого они намеревались провести ночь. Пожалуй, лишь один из путников был настолько одержим всепоглощающей страстью к поискам, что, чуждый всем естественным чувствам, не выказал ни малейших признаков радости, увидев в этом глухом и пустынном месте, куда они забрели, человеческие лица. Огромное безлюдное пространство отделяло их от ближайшего поселения, а не больше чем в миле над их головами проходила та суровая граница, где горы сбрасывают косматый покров леса и вершины их либо кутаются в облака, либо, обнаженные, четко вырисовываются высоко в небе. Рев Амонусака показался бы невыносимым одинокому страннику, случись ему подслушать беседу горного потока с ветром.

Путешественники обменялись радушными приветствиями и пригласили друг друга в шалаш, где все были хозяевами и каждый гостем всех остальных. Выложив каждый свои припасы на плоскую скалу, они принялись за общую трапезу, к концу которой почувствовали себя добрыми друзьями, хотя это сознание омрачалось предчувствием того, что наутро, возобновив поиски Великого карбункула, они снова станут чужими друг другу. Семеро мужчин и одна молодая женщина сидели рядом, греясь у костра, который пылающей стеной вырастал у входа в шалаш. Неверный отблеск пламени освещал несхожие и разноликие фигуры собравшихся, которые в пляшущих бликах огня казались карикатурами на самих себя, и, глядя друг на друга, путники единодушно пришли к заключению, что более странное общество никогда еще не собиралось ни в городе, ни в глуши, ни в горах, ни на равнинах.

Старший из них, человек лет шестидесяти, высокий и сухощавый, с обветренным лицом, был закутан в шкуры диких зверей, обличью которых он, должно быть, подражал, поскольку олени, волки и медведи давно уже стали самыми близкими его друзьями. По рассказам индейцев, это был один из тех несчастных, в которых Великий карбункул породил с самой ранней юности своего рода безумие и для кого единственным смыслом жизни стали исступленные поиски этого камня. Все, кому пришлось побывать в этих краях, называли его Искателем, и настоящего имени его никто не знал. Никто уже не мог вспомнить, когда он принялся разыскивать драгоценность, и в долине Сако даже сложили легенду о том, что за свою неутолимую страсть он осужден вечно скитаться в горах в поисках Великого карбункула, встречая каждый восход солнца лихорадочной надеждой, а каждый закат — безутешным отчаянием. Рядом со злополучным Искателем сидел пожилой человечек в шляпе с высокой тульей, несколько напоминавшей тигель. Это был некий доктор Какафодель из далеких заморских стран, который за время своих занятий химией и алхимией иссох и прокоптился, как мумия, потому что ни на минуту не отходил от горна, вдыхая вредоносные пары. Трудно сказать, справедливо или нет, но про него говорили, что в начале своих исследований он, выпустив из собственного тела самую драгоценную часть своей крови, израсходовал ее вместе с другими неоценимыми ингредиентами на один неудавшийся опыт и с тех пор навсегда потерял здоровье. Третьим был господин Икебод Пигснорт — богатый купец и член бостонского городского управления, старейшина церкви знаменитого мистера Нортона. Враги мистера Пигснорта распространяли о нем нелепые слухи, утверждая, будто он любил после утренней и вечерней молитвы, раздевшись донага, часами валяться в груде шиллингов с изображением сосны — первых серебряных денег в Массачусетсе. Имени четвертого, о ком нам следует сказать, никто из присутствующих не знал, и он отличался главным образом желчной усмешкой, все время кривившей его худое лицо, да огромными очками, благодаря которым все окружающее воспринималось этим джентльменом в искаженном, утратившем естественные краски виде. Имя пятого тоже осталось неизвестным, и это тем более досадно, что, как выяснилось, он был поэтом. Глаза у него сияли, но сам он казался весьма заморенным, что, впрочем, являлось более чем понятным, принимая во внимание его обычный рацион, состоявший, по утверждению некоторых, из туманов, утренней мглы и клочка первой попавшейся тучки, иногда сдобренной приправой из лунного света, если его удавалось раздобыть. Немудрено, что его поэтические излияния изрядно отдавали всеми этими деликатесами. Шестым был сидевший в стороне от остальных молодой человек с надменным лицом, в украшенной перьями шляпе, которую он не пожелал снять, хотя здесь были люди постарше его; в света костра поблескивала богатая вышивка на его одежде и вспыхивали драгоценные камни на эфесе шпаги. Это был лорд де Вир, про которого рассказывали, что у себя в замке он проводил все время в фамильном склепе, тревожа бренные останки своих предков и отыскивая среди костей и праха свидетельства их земной славы и могущества, чтобы помимо собственного тщеславия он мог бы похвалиться всем тщеславием своего рода.

И, наконец, в числе путников был красивый и скромно одетый молодой человек, а рядом с ним сидела юная особа; нежный бутон ее девичьей скромности едва начал распускаться в пышный цветок женской любви. Его звали Мэтью, а ее — Хэнна, и эти безыскусственные имена как нельзя лучше подходили к молодой чете, выглядевшей до странности неуместно среди причудливого сборища маньяков, одержимых безумной мечтой о Великом карбункуле.

Эта пестрая кучка искателей приключений, собравшихся под одной крышей и гревшихся у одного костра, была настолько захвачена одним стремлением, что, о чем бы ни заходил разговор, он под конец непременно озарялся блеском Великого карбункула. Кое-кто из них рассказал о том, какие обстоятельства привели его сюда. Один услышал об удивительном камне из уст чужестранца, и тотчас им овладела страстная жажда взглянуть на это сокровище, утолить которую могло только ослепительное сияние карбункула. Другой еще в те времена, когда в этих краях побывал знаменитый капитан Смит, заметил его яркое сверкание далеко в море и не знал покоя до тех пор, пока не отправился на поиски. Третий, заночевав однажды во время охоты в сорока милях от Белых гор, проснулся среди ночи и увидел Великий карбункул, пылающий словно метеор, так что от его света под деревьями протянулись длинные тени. Путники вспоминали о бесчисленных попытках найти сокровище и о роковой силе, которая до сих пор неминуемо вставала на пути всякого, кто посягал на него, хотя, казалось, не так уж трудно было обнаружить источник света, почти не уступающий по яркости солнцу и затмевающий луну. При этом каждый из собравшихся презрительно усмехался, слушая, когда кто-нибудь другой высказывал дерзкую надежду на то, что в будущем ему посчастливится больше прежнего, а сам с трудом скрывал затаенную в глубине души уверенность, что судьба улыбнется именно ему. Словно желая умерить свои слишком пылкие мечты, они вспомнили об индейском поверье, по которому за Великим карбункулом неусыпно следит некий дух. Он сбивает с пути всякого, кто пытается его отыскать, и то переносит свое сокровище с одной высокой вершины на другую, то насылает на него туман из заколдованного озера, над которым хранится драгоценность. Однако все признали, что рассказы эти вряд ли заслуживают доверия, и предпочли объяснить неудачи отсутствием упорства и находчивости у тех, кто пустился на поиски таинственного камня, а также множеством естественных препятствий, преграждающих путь к цели в этом лабиринте лесов, долин и гор.

Когда беседа смолкла, обладатель огромных очков поочередно оглядел всех присутствующих, подарив каждого презрительной усмешкой, не сходившей с его губ.

— Итак, друзья-пилигримы, — сказал он, — здесь сошлось семеро мудрецов и одна прелестная дама, несомненно столь же мудрая, как и самый почтенный из нас.

Итак, повторяю я, мы собрались здесь, и всех нас связывает одна благородная цель. Думается мне, что было бы весьма уместно, если б каждый из нас поведал остальным, как он собирается распорядиться Великим карбункулом, если ему выпадет счастье набрести на него. Что, например, может сказать наш друг, облаченный в медвежью шкуру? Как вы, уважаемый сэр, предполагаете насладиться этой драгоценностью, в поисках которой уже бог знает сколько времени блуждаете в Хрустальных горах?

— Насладиться! — с горечью воскликнул старый Искатель. — Я не жду никаких наслаждений, с этими глупыми мечтами я распростился давным-давно. Я продолжаю разыскивать этот проклятый камень только потому, что пустое тщеславие моей юности обратилось для меня на старости лет в неумолимый рок. Эти поиски вошли в мою плоть и кровь, они одни сообщают силу моему духу и моим мышцам и заставляют биться сердце. Стоит мне отказаться от них, и я в ту же минуту упаду бездыханным в ущелье, ведущем к выходу из этого горного края. И все же ни за какие блага, даже если бы мне пообещали вернуть напрасно прожитые годы, я не отказался бы от мечты о Великом карбункуле! Отыскав его, я уйду в уединенную пещеру, которую давно приглядел, лягу там и умру, прижимая карбункул к груди, и пусть он навеки останется похороненным вместе со мной!

— О неуч, презирающий интересы науки! — гневно вскричал доктор Какафодель, уязвленный до самой глубины своей ученой души. — Да ты недостоин даже издали созерцать блеск этого благороднейшего из камней, созданных в лаборатории Природы! Один лишь я поставил перед собой достойную цель, ради которой разумный человек может стремиться к обладанию Великим карбункулом! Разыскав его — а я, почтенные господа, предчувствую, что мне суждено найти этот камень, дабы увенчать мою карьеру ученого, — я тотчас вернусь в Европу и все оставшиеся годы жизни посвящу разложению его на простейшие элементы. Часть камня я разотру в почти неосязаемую пыль, другую часть обработаю кислотами и иными растворителями, способными воздействовать на столь совершенный состав; остальное расплавлю в тигле или воздействую на него огнем паяльной лампы. С помощью всех этих методов я получу точный анализ камня и смогу подарить миру толстый фолиант, в котором будут описаны результаты моих трудов.

— Превосходно, наш ученый друг, — заметил человек в очках, — и пусть ваша рука не дрогнет, разрушая камень: ведь, изучив вашу книгу, каждый из нас, простых смертных, сможет соорудить себе свой собственный Великий карбункул.

— Ну нет, — возразил мастер Икебод Пигснорт, — что до меня, так я против этаких подделок; из-за них упадет рыночная цена настоящей драгоценности. Нет, господа, я прямо скажу, что заинтересован в сохранении нынешней цены. Ведь я бросил свою торговлю, передал склады на попечение конторщиков, поставил под большой риск все свои капиталы. Да что там, мне самому грозит опасность смерти или возможность попасть в руки проклятых дикарей-язычников, а я даже не посмел просить наших прихожан молиться за меня, ибо отправиться на поиски карбункула — это почти то же, что связаться с нечистой силой. Так неужели кто-нибудь из вас воображает, что я нанес такой ущерб своей душе, репутации и имуществу, не надеясь получить за все это надлежащую прибыль?

— Только не я, благочестивый мастер Пигснорт! — заверил его человек в очках. — Мне бы и в голову не пришло, что ты способен на подобную глупость.

— И ты прав, — продолжал купец, — так вот, могу признаться, что этого Великого карбункула я и в глаза не видел, но если он сверкает даже в сто раз слабее, чем говорят люди, и тогда он наверняка будет стоить дороже лучшего из алмазов Великого Могола, а тот оценивают в неслыханную сумму. Вот я и собираюсь погрузить Великий карбункул на корабль и пуститься с ним в Англию или Францию, в Испанию или Италию, хоть к самим язычникам, если провидению будет угодно услать меня туда. Одним словом, я продам камень тому из земных царей, кто даст мне за него самую высокую цену, чтобы он мог поместить его в свою сокровищницу. Пусть-ка найдется кто-нибудь, у кого есть более разумный план!

— Найдется, низменный скупец! — вскричал поэт. — Ужели ты не жаждешь ничего, кроме злата, если намерился превратить этот лучезарный светоч в такой же презренный прах, как тот, в котором ты имеешь обыкновение валяться? Я же, укрыв драгоценность под плащом, устремлюсь обратно в свою мансарду, в самый темный переулок Лондона. Там день и ночь я стану созерцать сокровище. Душа моя будет упиваться его сиянием, оно напоит мой мозг и ярко заиграет в каждой строчке стихов, которые выйдут из-под моего пера. А когда я покину сей мир, блеск Великого карбункула еще долгие годы будет озарять мое имя!

— Неплохо сказано, господин поэт! — воскликнул все тот же джентльмен в очках. — Укроешь под плащом, говоришь? Но он же будет светить сквозь дыры, и тебя примут за ходячий фонарь!

— Подумать только! — с негодованием проговорил лорд де Вир, обращаясь скорее к самому себе, чем к окружающим, так как даже самого почтенного из них он считал недостойным своего внимания. — Да как смеет этот несчастный оборванец мечтать о том, чтобы унести карбункул в свою жалкую конуру на Грэбб-стрит! Разве я не пришел уже к мысли, что на земле нет более подходящего украшения для парадного зала в моем родовом замке? Там суждено ему сиять из века в век, превращая день в ночь и озаряя старинные доспехи, знамена и гербы, украшающие стену, и поддерживать славу героев во всем ее блеске! Усилия всех искателей потому оказались тщетными, что камень этот суждено найти мне — и никому другому, и я сделаю его символом величия нашего славного рода. Даже в короне Белых гор Великий карбункул никогда не занимал места столь почетного, какое предназначено для него в замке де Виров!

— Благородная мысль, — произнес циник с подобострастной усмешкой, однако осмелюсь заметить, что этот камень мог бы стать отличным погребальным светильником и куда ярче озарил бы славу ваших предков в родовом склепе, чем в замке.

— Нет, постойте, — вступил в разговор Мэтью, молодой простолюдин, не выпускавший руку своей жены, — мне кажется, господин неплохо решил, как распорядиться блестящим камнем. Мы с Хэнной надумали поступить так же.

— Как это так? — воскликнул лорд, не веря своим ушам. — Да разве у тебя есть замок, где ты мог бы его поместить?

— Замка у нас, правда, нет, — ответил Мэтью, — но зато есть домик, самый уютный в округе Хрустальных гор. Надо вам сказать, друзья, что мы с Хэнной поженились неделю назад и сразу взялись искать Великий карбункул, потому что в длинные зимние вечера свет его очень пригодится, и нам приятно будет показывать такую диковинку соседям, когда они вздумают навестить нас. Он станет сиять на весь дом, так что в любом углу хоть иголки собирай, а окна будут светиться так ярко, словно в очаге пылают крепкие сосновые коряги. А как чудесно проснуться ночью и увидеть в его свете друг друга!

Путники улыбнулись наивным мечтам юной четы, предполагающей подобным образом распорядиться этим удивительным и бесценным сокровищем, хотя украсить им свой дворец не погнушался бы любой из могущественных монархов. А лицо человека в очках, который и раньше награждал каждого из рассказчиков презрительной миной, на этот раз перекосила такая злобная усмешка, что Мэтью с некоторой обидой спросил его, как же он сам собирается поступить с Великим карбункулом.

— Великий карбункул! — повторил циник с невыразимым презрением. — Да будет тебе известно, дружище, что такого камня вообще нет в rerum Naturae[1]. Я прошел три тысячи миль и готов облазить каждую вершину в этих горах и сунуть свой нос во все расселины с единственной целью доказать всем, кто не такой осел, каким был я, что все россказни о Великом карбункуле — чепуха!

Пустыми и тщеславными были побуждения, которые привели в Хрустальные горы большинство из этих путников, но ни у кого из них они не были столь пусты, тщеславны, да и столь нечестивы, как у обладателя огромных очков. Он был одним из тех злополучных, ничтожных людей, устремляющих помыслы свои не к небесам, а к мраку, которые, дай им только возможность потушить огни, зажженные для нас господом, сочли бы непроглядную ночь, в которую они ввергли мир, своей величайшей заслугой.

Пока циник говорил, многие из его слушателей с удивлением заметили вдруг отблеск какого-то красноватого сияния, которое странным светом, непохожим на свет от их костра, озарило огромные вершины окрестных гор, и каменистое ложе бурного потока, и стволы, и черные сучья деревьев. Путники ожидали услышать раскаты грома и, не услышав их, были рады, что гроза прошла стороной. Но вот звездное небо — этот циферблат природы — указало сидевшим у огня, что пора отойти ко сну и от созерцания пылающих поленьев перейти к грезам о блеске Великого карбункула.

Юная чета расположилась на ночлег в самом дальнем углу шалаша и отгородилась от остальных искусно сплетенным из веток занавесом, который мог бы в раю свисать гирляндами вокруг брачного ложа Евы. Скромная молодая женщина сплела этот ковер, пока остальные разговаривали. Она и ее муж заснули, нежно держась за руки, и пробудились от снов о неземном сиянии, чтобы встретить еще более ясный блеск в глазах друг друга. Они проснулись в одно время, и одинаково счастливая улыбка озарила их лица, становясь все лучезарнее по мере того, как они возвращались к жизни и любви. Не понимая, где они находятся, Хэнна выглянула в щель зеленого занавеса и обнаружила, что хижина пуста.

— Вставай, Мэтью, дорогой! — воскликнула она поспешно. — Все остальные уже ушли. Вставай сейчас же, а то не видать нам Великого карбункула.

И правда, эта скромная и наивная пара так мало представляла себе невероятную стоимость заманившего их сюда сокровища, что мирно проспала всю ночь, пока вершины гор не заискрились под лучами солнца, а между тем остальные путники всю ночь метались, мучимые бессонницей, а если и засыпали, то карабкались во сне по обрывам, и, едва забрезжил рассвет, отправились претворять свои сны в действительность. А Мэтью и Хэнна, освеженные безмятежным сном, были легки, как молодые олени, и лишь на минуту задержались, чтобы прочитать молитву, умыться студеной водой Амонусака и перекусить, прежде чем начать восхождение. Взбираясь по крутому склону, они черпали силы и поддержку друг в друге и являли собой трогательный символ супружеской любви. После ряда мелких злоключений, вроде порванной юбки, потерянного башмака и запутавшихся в ветках волос Хэнны, они достигли верхней границы леса, откуда им предстоял более опасный путь. До сих пор бесчисленные стволы и густая листва скрывали от них окружающий мир, почему они не задумывались об опасности, но теперь они содрогнулись при виде уходящего вверх необозримого царства ветра, голых скал, теряющихся в облаках, и беспощадно палящего солнца. Не решаясь довериться этой огромной, безжалостной пустыне, они взглянули на оставшуюся позади мрачную громаду леса, и им захотелось снова укрыться в его густой чаще.

— Ну что, пойдем дальше? — спросил Мэтью и обнял Хэнну за талию, чтобы подбодрить ее и самому обрести уверенность, почувствовав жену рядом с собой.

Но несмотря на всю свою скромность, его молоденькая жена, как и всякая женщина, питала страсть к драгоценностям и не могла отказаться от мысли завладеть самым прекрасным камнем в мире, даже если это было сопряжено с опасностями.

— Давай поднимемся еще немного, — прошептала она и боязливо взглянула на пустынное небо.

— Тогда идем, — ответил Мэтью, собрав все свое мужество, и потянул ее за собой, ибо она снова оробела, едва к нему вернулась храбрость.

И вот пилигримы Великого карбункула устремились вверх, наступая на верхушки и тесно сплетенные ветви карликовых сосен, которые не достигали и трех футов в высоту, хотя насчитывали уже несколько столетий и покрылись мохом от старости. Вскоре они добрались до хаотически нагроможденных друг на друга обломков скал, похожих на пирамиду, воздвигнутую великанами в честь своего повелителя. В этом суровом царстве туч и облаков ничто не дышало, ничто не росло, здесь не было иной жизни, кроме той, которая заставляла биться их сердца. Они поднялись на такую высоту, что сама Природа, казалось, вынуждена была отстать от них. Она медлила внизу, на опушке горного леса, и прощальным взглядом провожала своих детей, пробиравшихся туда, где ей не доводилось оставлять своих зеленых следов. Но скоро и ей предстояло потерять путников из виду. Внизу уже начал собираться густой и темный туман, отбрасывая мрачные тени на широко раскинувшийся ландшафт; вот клубы его стали быстро стягиваться к одному месту, как будто самый высокий пик созывал на совет подвластные ему тучи. Постепенно отдельные облака тумана слились в сплошную плотную массу. Казалось, путники могли бы ступить на нее, как на твердую почву, но тщетно стали бы они искать здесь путь к благословенной земле, которую они покинули. А желание снова увидеть зеленую землю овладело влюбленными, увы, с такой силой, с какой они никогда не стремились различить сквозь пелену туч проблеск ясного неба. В своем безнадежном одиночестве они почувствовали даже облегчение, когда туман, медленно вползая на гору, постепенно окутал ее угрюмую вершину и скрыл хотя бы от их глаз все видимое пространство. Обменявшись взглядом, полным любви и печали, они теснее прижались друг к другу, страшась, как бы всепоглощающее облако не легло между ними и не разлучило их.

И все же они, вероятно, продолжали бы упорно взбираться еще выше к небу, еще дальше уходя от земли, пока ноги их находили опору, если бы силы Хэнны не начали иссякать, а с ними и ее мужество. Дыхание ее участилось. Она не соглашалась опереться на руку мужа, боясь обременить его своей тяжестью, но оступалась все чаще и чаще и все с большим трудом заставляла себя идти дальше. В конце концов она опустилась на каменную ступень утеса.

— Мы погибли, Мэтью, — проговорила она печально, — нам уже не найти дорогу к земле. А ведь как счастливы могли бы мы быть в нашем домике!

— Душа моя, мы еще будем счастливы! — отозвался Мэтью. — Взгляни! Вон солнечный луч пробивается сквозь туман. Он поможет нам найти дорогу к ущелью. Давай повернем назад и перестанем мечтать о Великом карбункуле.

— В той стороне не может быть солнца, — сказала Хэнна, совсем упав духом, — сейчас, верно, полдень: если бы солнце светило, оно было бы у нас над головой.

— Но посмотри, — воскликнул Мэтью странно изменившимся голосом, — свет разгорается с каждой минутой! Если это не солнце, то что же?

Теперь и молодая женщина не могла отрицать, что сквозь облака пробивалось какое-то сияние, отчего серая мгла принимала тусклый красноватый оттенок, который становился все ярче и ярче, словно мрак был пронизан блестящими частицами. А в это время тучи начали сползать с вершины горы, и по мере того как их тяжелые массы откатывались прочь, из непроницаемой темноты стал вырисовываться один предмет за другим, будто иной мир во всей своей первозданной яркости возникал на смену прежнему бесформенному хаосу. Вокруг светлело, и молодые люди вдруг заметили, что у ног их блестит вода. Оказывается, они стояли на берегу горного озера, глубокого, прозрачного и величаво-прекрасного; его спокойная гладь раскинулась от края и до края каменной чаши, как бы выдолбленной в скалистой породе. Сверкающий луч играл на его поверхности. Желая проследить, откуда он исходит, путники подняли глаза к выступу скалы, нависшей над волшебным озером; трепет восторга охватил их, но они вынуждены были зажмуриться, не в силах выдержать нестерпимо яркий свет. Дело в том, что наша наивная пара достигла таинственного озера и набрела на то самое место, которое тщетно искали столько людей, — на место, где таился Великий карбункул.

Они обнялись, испуганные собственной удачей, ибо в эту минуту все легенды о поразительной драгоценности, когда-либо слышанные ими, всплыли в их памяти и они почувствовали себя отмеченными судьбой, а это вселило в них страх. С самого детства карбункул светил им, как далекая звезда, а теперь его ослепительные лучи проникали им прямо в сердце. Им казалось, что и они сами изменились в этом алом сиянии, которое заставляло пламенеть их щеки и отбрасывало зарево на скалы, небо и даже на облака тумана, отступавшего перед его могучей силой. Но, снова взглянув на карбункул, они заметили фигуру, которая отвлекла их внимание от невиданного камня. У подножия утеса, под самым Великим карбункулом, застыл человек. Руки его были вытянуты, словно он карабкался вверх, а лицо запрокинуто, будто человек этот упивался струившимся со скалы светом. Он был недвижим, как мраморное изваяние.

— Это Искатель, — прошептала Хэнна, судорожно схватив мужа за руку, Мэтью, посмотри, он мертв!

— Он умер от радости, — ответил Мэтью, весь дрожа, — а может быть, сам блеск Великого карбункула принес ему смерть.

— Великий карбункул! — раздался за его спиной сварливый голос. — Великая чушь! Если вы нашли его, будьте столь любезны показать его мне.

Они обернулись и увидели циника, который, поправив на носу свои огромные очки, глядел то на озеро и скалы, то на далекие гряды тумана, то прямо на Великий карбункул, но, казалось, не замечал его блеска, как будто все дотоле рассеянные тучи вдруг сгустились, чтобы скрыть камень от его глаз. И даже когда этот неверующий повернулся спиной к скале и у ног его от яркого блеска сокровища пролегла густая тень, он и тогда не пожелал признать, что видит хоть слабый проблеск света.

— Ну, где же эта ваша Великая чушь? — повторил он. — Что же вы мне ее не покажете?

— Да вот же карбункул! — закричал Мэтью, разгневанный этой упрямой слепотой, и повернул циника к залитому горячим блеском утесу. — Снимите ваши несчастные очки, и вы сразу увидите!

А эти темные очки, вероятно, так же скрадывали яркость красок, как закопченные стекла, сквозь которые люди наблюдают затмение солнца. Однако циник, бравируя своей решимостью, с вызовом стащил очки с переносицы и смело поднял глаза прямо на сверкающий пламенем Великий карбункул. Но едва успел он кинуть на него взор, как с протяжным глухим стоном уронил голову на грудь и прижал руки к своим бедным глазам. Отныне для несчастного циника и в самом деле померк свет Великого карбункула и вообще всякий свет, земной или небесный. Он так привык смотреть через очки, лишавшие все окружающее даже намека на блеск и яркость, что, как только его незащищенный взор встретился с ослепительно сверкающим чудесным камнем, он навеки потерял способность видеть.

— Мэтью, — прошептала Хэнна, прижимаясь к мужу, — давай уйдем отсюда.

Увидев, что жена теряет сознание, Мэтью опустился на колени и, поддерживая ее одной рукой, окропил ей лицо и грудь ледяной водой из волшебного озера. Это привело ее в чувство, но не придало мужества.

— Да, моя возлюбленная, — вскричал Мэтью, прижимая ее, дрожащую от страха, к своей груди, — да, мы уйдем отсюда и вернемся в наш скромный домик! Благословенное солнце и мирная луна будут светить нам в окна, а по вечерам мы будем разводить веселый огонь в очаге и, любуясь им, чувствовать себя счастливыми! Но никогда больше не станем мечтать о таком свете, которого не могут разделить с нами другие люди.

— Нет, нет, никогда! — ответила Хэнна. — Да и как бы мы могли днем и ночью выносить неистовое сияние Великого карбункула?

Зачерпнув в горсть воды, они напились из озера, не оскверненного еще устами смертного. Затем, ведя за собой ослепшего циника, который более не произносил ни слова и старался, чтобы ни один стон не вырвался из его измученной груди, начали спускаться с горы. Но, покидая берег заколдованного озера, на который доселе не ступала нога человека, они кинули прощальный взгляд на утес и увидели, что вокруг него снова начал собираться густой туман, сквозь который тускло светил Великий карбункул.

Что же до остальных путников, занятых поисками этого камня, то, как рассказывает предание, достопочтенный мастер Икебод Пигснорт вскоре оставил все попытки найти сокровище, сочтя это предприятие безнадежным, и благоразумно решил вернуться к своим складам у бостонской пристани. Но когда наш незадачливый купец проходил через ущелье, на него напала шайка воинственных индейцев и увела его с собой в Монреаль, где он просидел в плену до тех пор, пока с болью в сердце не заплатил огромный выкуп, чем значительно приуменьшил свою коллекцию шиллингов с изображением сосны. Более того, за время его долгого отсутствия дела его пришли в такое расстройство, что остаток своих дней он уже не только не купался в серебре, но не всегда имел и медный грош. Алхимик доктор Какафодель вернулся к себе в лабораторию с большим куском гранита, который он растер в порошок, растворил в кислоте, расплавил в тигле и раскалил на огне паяльной лампы, а результаты его трудов были опубликованы в самом толстом фолианте того времени. Ясно, что для подобных экспериментов гранит подходил куда лучше, чем Великий карбункул. Поэт тоже допустил ошибку и, найдя в одной из пещер, куда не заглядывало солнце, большой кусок льда, объявил, что он во всем совпадает с его представлением о Великом карбункуле. Критики говорили, что хотя его стихам не хватает блеска, свойственного драгоценному камню, в них сохранилась вся холодность льда.

Лорд де Вир возвратился в свой родовой замок, где ему пришлось удовольствоваться светом восковых свечей в канделябрах, и в положенное время занял предназначенный ему гроб в фамильном склепе. Когда могильные факелы замигали в этом мрачном прибежище, не было нужды в Великом карбункуле, чтобы убедиться в тщетности земного блеска.

Расставшийся с очками циник бродил по земле, вызывая всеобщую жалость, и, в наказание за добровольную слепоту, на которую обрекал себя прежде, терзался страстным желанием увидеть хоть проблеск света. По ночам он поднимал выжженные глазницы к луне и звездам, на рассвете обращал лицо на восток, к восходящему солнцу, словно соблюдая ритуал парса-идолопоклонника. Он совершил паломничество в Рим, чтобы оказаться вблизи тысячи огней, освещающих собор Святого Петра, и наконец погиб во время большого лондонского пожара, в самую гущу которого он ринулся с отчаянной надеждой уловить хоть слабый отсвет пламени, пожиравшего небо и землю.

Мэтью и его жена мирно прожили многие годы и любили рассказывать предание о Великом карбункуле. Правда, к концу их долгой жизни рассказ этот слушали уже не с таким доверием, как раньше, когда были живы люди, слыхавшие о прославленной драгоценности. Ибо утверждают, что с того момента, как двое смертных проявили мудрую скромность и отвергли сокровище, блеск которого затмевал все земные богатства, сияние его угасло. Когда другие путники добрались до утеса, они нашли на нем лишь темный камень, покрытый блестящими чешуйками слюды. Иные предания гласят, что как только юная чета пустилась в обратный путь, карбункул упал с утеса в заколдованное озеро и что в полдень там все еще можно увидеть Искателя, склонившегося над водой в попытке разглядеть неугасимое сияние.

Некоторые считают, что этот не имеющий себе равных камень и сейчас сверкает, как встарь, и клянутся, что из долины Сако сами видели вспышки его сияния, подобные зарницам. Должен признаться, что я сам, находясь за много миль от Хрустальных гор, заметил удивительную игру света над их вершинами и, повинуясь поэтическому влечению, сделался последним пилигримом Великого карбункула.

Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой