"Хижина дядюшки Сэма" - читать интересную книгу автора (Аренев Владимир)

Глава третья

Ньярк с последнего раза ничуть не изменился. Разве что исчезли некоторые небоскребы — наверное, бенладды постарались. Эти твари, насколько знал Гарри (сам-то он ни одного не видел), обычно приходили откуда-то из-под земли и за неделю-другую превращали в пыль даже бетон; особенно же охочи были до стекла. Их амерзонки так и ловят, на стекло. Сантаклаусы, пока шли по Ньярку, уже несколько раз видели эти ловушки, но все оказались пустыми…

И еще, конечно, в городе было чересчур много других племен. Шалуну доводилось наведываться сюда не только во время Лимбийских Игрищ — в такие дни Ньярк казался мирным и уютным местечком… нынче же он напоминал логовище растревоженных вампатов. Оно, конечно, распоследний дурень знает, что в Ньярке, тем паче во время Игрищ, применять оружие запрещено, да и вообще в открытую наезжать на другие племена нельзя. Но тот же таки распоследний дурень в курсе, что кроме прямых наездов существует много способов испортить жизнь своим будущим конкурентам.

Конечно, амерзонки строго следят за порядком и соблюдением Демституции. Весь Ньярк — ихняя территория, и хоть амерзонок меньше, чем всех племен, вместе взятых, в этом-то и загвоздка. Племена никогда не будут «вместе» — и поэтому амерзонки управляются с Ньярком и диктуют свои условия.

По правде сказать, Шалуна, как и многих других президентов, такой расклад вполне устраивал. Ньярк — слишком уж большая территория; конечно, богатая, но и опасная. Его удерживать — то еще свербилово для головы. Опять же, кому доверить судейство Игрищ? Своим таким же? — вдруг смухлюют?! А амерзонкам смысла мухлевать нет: они в Игрищах не участвуют, за Приз не борются. Им главное, чтоб порядок был. К каждому племени приставляют по три-четыре мобилизированных девчонки, причем Гарри так и не удалось разузнать, как именно они между собой мобилятся (тем более — на этакие-то расстояния!). Миль-Раб бормотал про «тилипатию» какую-то, но толком ничего не разъяснил, а амерзонки, ясное дело, помалкивают..

Они и теперь идут молча, две рядом с Гарри, две — позади сантаклаусов. Патрулируют. Наблюдают. Если вдруг что — сразу доложат своей предводительнице. И меры примут — мало не покажется!

«Ну и пусть», — думает Шалун. Нарушать Демституцию он не собирается и сантаклаусам велел, чтоб вели себя как полагается. Потом, если выпадет случай, пару-тройку веселостей кой-кому из конкурентов они устроят, но сперва…

Сперва — навестить Шаманку. Снять заклятье Великого Облома, спросить о будущем, посоветоваться.

Улица выводит их на лысый взгорок, свободный от домов. Отсюда виден залив, весь в белых пятнах отчаяк; из воды по-прежнему выглядывает венец Рогатой Богини и ее рука с порцией мороженого. Если верить легендам, только Президент всея Земли сможет заполучить это мороженое; Гарри, конечно, на такие байки не ведется. Мороженое-то не настоящее, а из бетона или камня — а если б даже превратилось в настоящее, сколько ж дней надо будет его есть?! Бред! Сказочки!

До дворца Шаманки отсюда рукой подать. Позади недовольно ворчит Приблуда. На всем пути к Ньярку он вел себя тише воды, ниже травы — то ли выжидал подходящего случая, то ли в самом деле подзавял. Дорога на Игрища была долгой — и потрудней, чем в прошлые разы: с одной стороны, хватало стычек с опасными тварями, с другой — случилось несколько «горячих» встреч с чужими племенами. От бэтменов вообще едва сбежали, хорошо хоть, оказались в пределах территории амерзонок, где «вечный мир» и «конфликты запрещены» — тем и спаслись.

Теперь, когда стало поспокойней, Приблуда снова принялся подкладывать под Гарри бомбы. Поселили их по решению амерзонок в «Х'тоне» — Приблуда бухтит, мол, несправедливо! Других, мол, на лучших этажах или поближе к месту Игрищ, а тут!.. Пошли к Шаманке — опять недоволен: на кой, мол, таскаться к этой рабыне?!.. разве она чего толкового скажет?!

Само собой, шепчет он это украдкой, чтоб не услышали амерзонки, но свои-то, конечно, разбирают его трёп. И поневоле задумываются: может, Приблуда в чем-то прав?

Ну, насчет Х'тона, конечно, никогда не угадаешь. В нем амерзонки селят почти все главные племена; это уж которых поплоше — в других местах. А этажи — ну что этажи? Кого-то выше, кого-то ниже — совсем еще ни о чем это не говорит!

Шаманка… здесь другое. Кто видел — понимает, кто не видел… увидят.

Потому как пришли уже.

…Дворец Шаманки был громадным и чудным, с каменными зверюгами вдоль лестницы, массивными дверьми и гулкими коридорами. Стены блестели небитым стеклом, что заставляло Гарри всякий раз вертеть по сторонам головой и сожалеть об огнеплюях, оставленных у входа по требованию амерзонок. В конце концов, ему не очень-то хотелось столкнуться нос к носу с бандой голодных бенладдов, и даже мысль о том, что дворец простоял целехоньким не один сезон, слабо утешала. По правде-то сказать — не утешала вовсе!

Так вот, о стеклах вдоль стен. За блестящей, отражающей фигуры сантаклаусов поверхностью хранилось множество разновсяких штуковин. Некоторые казались никчемушными и бессмысленными, некоторые напоминали огнеплюи или другие вполне толковые вещицы, а некоторые… Ох, воля б Шалуна — прошелся бы он по ним пламенной струей! Было в них что-то такое, что заставляло Гарри содрогаться, пробирало до костей, вызывало в памяти какие-то образы, слова, лица… За несколько своих походов к Шаманке Гарри уже накрепко запомнил, где именно лежат те вещи, и теперь, проходя мимо них, ускорял шаг и старался смотреть прямо перед собой.

Помогало, по правде сказать, не очень. Память, как желудок, когда съешь чего-нибудь несвежего, сама начинала урчать и бурлить, голова наливалась тяжестью… Если бы не необходимость посоветоваться с Шаманкой…

«Нет, — подумал вдруг Гарри. — Эти штуковины… они зовут меня, притягивают».

Он бросил взгляд направо, где, по ту сторону стекла, обычно сидел неуклюжий плюшевый медвежонок. Чем-то он был похож на саблезубок, но не из-за этого сердце Гарри колотилось как бешеное всякий раз, когда он смотрел на медвежонка.

Сегодня за стеклом было пусто.

Шалун вздрогнул, моргнул, но не остановился ни на миг: не мог он себе такое позволить. Медвежонок и медвежонок; ну, был, ну — пропал. Не до того сейчас.

…Шаманка ждала их в огромном зале, где гулкое эхо на множество голосов повторяло любой, самый тихий звук. Зал был круглый, огражденный невысокими барьерчиками, за которыми царили, отделенные друг от друга стенами, дикий лес, морской берег и какой-то невзаправдшний кусок города. И лес, и берег, и город были ненастоящие, Гарри понял это еще со второго или третьего посещения Шаманки; но казались они живыми, и даже твари или люди, их населявшие, выглядели очень натуральненько. Некоторые — еще и страшно.

Шаманка сидела на высоком троне посреди зала, спиной к городу и лицом к берегу и лесу. Время от времени каждый из трех пейзажей освещался чуть более ярко («всходило солнце») и тогда оттуда раздавались звуки волн или крики диких тварей, или шум металла и вопли отчаек. Потом всё смолкало и гасло — и уже другой фрагмент зальной стены оживал, — и так постоянно.

Сейчас бушевало море, и тени метались по залу, как встревоженные выдрели. Шаманка, окруженная почетной гвардией амерзонок, восседала над этим беспорядком и ни капельки не обращала на него внимания. Наверное, уже привыкла.

Она даже ухитрилась расслышать сквозь громыханье прибоя шаги сантаклаусов. Повернув к вошедшим свою темнокожую, совершенно лысую голову, Шаманка проронила:

— Ты привел все племя, Гарри.

— Да, — подтвердил он, торопливо поправляя ритуальную бороду. Другие ничего не заметили за черными стеклами ее очков, а сам Шалун давно знал, что Шаманка слепая, но уже не удивлялся ее способностям.

Несколько ударов сердца он смотрел в эти темные стекла и видел там свое искривленное отражение. Потом не выдержал и отвел глаза.

— Я пришел за советом… — громко и по возможности с достоинством произнес Шалун.

И хотя Шаманка, судя по размерам и голосу, была рабыней, тихо добавил:

— …госпожа.

— Кто она такая? — шепотом спросил Безум.

Рабы стояли позади сантаклаусов, возле диорамы, изображавшей тропический лес. Некоторые из них внимательно прислушивались к тихому разговору Шалуна и Шаманки, но большинство переговаривались между собой или изумленно глазели по сторонам. Многие оказались здесь впервые и не могли поверить, что посреди всеобщего хаоса и безумия этот музей уцелел и даже подключен к какой-то — тоже уцелевшей! — электростанции.

— Объясни ему, Миль, — попросила Джесси.

— В ваши времена еще не существовало Острова Женщин? — спросил он у Безума.

— Прости, о чем ты?

— То есть, не существовало. А ведь он оказался вполне логичным следствием всеобщей феминизации. Едва ли не впервые за сотни веков женщины снова создали общество, которое было ориентировано в первую очередь на их интересы, устроено так, как хотелось им.

— Матриархат?

— Не совсем в том смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Хотя формально — да, именно он. В ваше время, насколько я понимаю, организации феминисток существовали как всего лишь одни из общественных групп, они еще не пытались захватить власть в некоторых странах, не закупали оружие, чтобы диктовать свои условия сильным мира сего… Потом одна из таких богатеньких «королев» купила себе небольшой островок в Тихом океане и устроила там свое государство, более того, заставила другие страны официально признать его.

— Это и есть Шаманка?

— Ну что ты, дружище! Нет, конечно, не она. Та давным-давно умерла, а вот ее Остров Женщин оказался поживучей… К ним относились по-разному: кто-то считал очередной блажью богатеньких сумасбродок, кто-то — вызовом замшелой морали, кто-то единственным спасением западной цивилизации… Но вот когда сторонницы Острова захватили власть в одном из наших южных штатов… о да, многие тотчас пересмотрели свое к ним отношение! И мало кто в те годы понимал, что мир изменился слишком кардинально — и к прошлому возврата нет.

— Ты говоришь о страшных вещах!

— Большинство мужчин, живших в те времена, заявили бы, что я почти ничего толком не рассказал! Да что там, многие запаниковали, когда убедились в серьезности намерений «островитянок». Но так или иначе, общее решение, которое бы хоть немного устраивало обе стороны, нашли. Его даже начали претворять в жизнь, когда я отправился в свою криованну. Поэтому-то я не слишком боялся, что проснусь в мире амазонок.

— Но все-таки, кто она?

— Она одна из потомков и последовательниц «островитянок». Мы не очень-то много о ней знаем. Ее, как и всех нас, разморозили — но ей повезло, ее разморозило племя девочек, которых она быстро взяла в оборот. Скажу тебе вот что, если ты еще сам не догадался: здесь, в Ньярке, мир устроен совсем по-другому. И те племена, которые кочуют по территории бывших Штатов, по сути, пляшут под дудку этой вот дамы в черных очках.

— И она не помогла вам освободиться?!

— Тише, дружище, не нужно так кричать. Конечно, не помогла. Ты невнимательно слушал меня, теперь и прежде. Дети не выживут без нас, Ньярк всех не прокормит — нам все равно пришлось бы вести кочевой образ жизни, лавируя между волнами миграций саблезубок и сезонами инфляционных атак. И в этих кочевьях мы делали бы то, что делаем сейчас: переносили бы тяжести и выполняли самую грубую работу, и именно дети прикрывали бы нас с оружием в руках. Разница в том, что на нас не было бы ошейников, а у них — возможности приказывать нам.

Безум сплюнул и презрительно посмотрел на своего собеседника.

— О да, небольшая и несущественная разница, так по-твоему?

Миль оттолкнул его подальше от Шаманки, прижал к ограде диорамы и, ухватив за воротник, как следует встряхнул:

— Да ты полный болван, дружище! — Слова прозвучали тихо и почти по-приятельски. Казалось, Миль растолковывает в чем соль анекдота, который Безум не понял с первого раза. — Вспомни, во что обошлась нам дорога до Ньярка! Вспомни, сколько раз мы вскрывали льдосейфы и заменяли погибших во время пути взрослых-рабов на других таких же! Вспомнил?! А теперь добавь к этому вот что: ни один из нас, переспавших со временем, не может иметь детей. Читай по губам: ни один! Догадываешься, к чему я клоню? Нет? Ну так посчитай на пальцах: вот мы, взрослые, берем власть в свои руки, детишки привыкают к этому, привыкают, что мы о них заботимся, что мы все знаем, за все в ответе. Что нужно слушаться взрослых, ага? А взрослые, которых нужно слушаться, которым надлежит принимать решение, будут умирать — от болячек, с которыми вылезли из своих криованн, от инфляции и кусней-беспредельников… Представил? Сегодняшний состав взрослых оказался удачным, есть среди них инициативные, волевые, умеющие пораскинуть мозгами — а завтра эти закончились, человечек за человечком, а на смену их разморозили новых — высоколобых очкариков, которые из лабораторий не вылазили, инвалидов всяческих, которые не выдержат и одного перехода, наконец, просто тупых придурков, не способных ни на что. И тогда чем все закончится? — ты подумай, подумай, я тебя не тороплю. У нас с тобой времени, конечно, не так много, как у детишек, — но есть еще чуток. — Миль вздохнул и похлопал Безума по плечу: — Ладно, извини. По лицу вижу, что ты начал-таки соображать, молодец. Вот и покумекай как-нибудь перед сном о том, много ли у нас вариантов в такой ситуации.

— Но у этих, — Безум кивнул на сантаклаусов, — у них же тоже с детьми, как я понимаю, пока не очень. Тогда ради чего все ваши громкие слова, отвага и самопожертвование?

Миль снова вздохнул и покачал головой. Он собирался было что-то ответить, но потом передумал и только махнул рукой, мол, ни к чему это…

Да Безум и не расслышал бы уже: «море» выключилось, зажегся «лес», и тотчас на сотни голосов завопили безумные мартышки, застрекотали цикады, проревел невидимый хищник…

Повинуясь приказу Шаманки, Гарри потянулся к своему рту и, расшатав, выломал зуб. Поклонившись, Шалун вручил его ей и что-то проговорил.

— Да, — тихо произнесла Джесси, став поближе к Безуму. — Молочные зубы у них меняются примерно раз в два сезона: старые выпадают, а взамен вырастают новые.

— И вы еще говорите о том, что это «нормальные дети»?! — Безум фыркнул, заглушив даже вопль особо голосистой мартышки, после чего отвернулся и стал разглядывать диораму. Поэтому и не заметил, что сантаклаусы, все до единого, вышли в какой-то из боковых коридоров. Племя, как и везде в Ньярке, сопровождало несколько амерзонок.

— Подойдите ко мне, — велела Шаманка — и лишь с запозданием, когда Джесси дернула его за рукав, Безум догадался, что эти слова были обращены к рабам. Вслед за прочими он приблизился к трону слепой женщины, чья шея и руки были свободны от ошейника и браслетов рабыни.

— Ну что, Миль, — спросила чернокожая, — ты еще не устал надеяться?

— Устал, — спокойно ответил тот. — Очень устал. Но разве у нас есть выбор, госпожа?

— Теперь, Гарри, я поговорю с вашими рабами, — сказала она. Маленький влажный кусочек кости царапал кожу ладони, но Шаманка не разжимала кулак до тех пор, пока последние из сантаклаусов не покинули зал.

Потом она переложила зуб Шалуна в один из своих многочисленных карманов и некоторое время сидела молча, слушая, как ревет в лесной чащобе невидимый хищник. Приводила в порядок мысли и еще раз прокручивала в памяти разговор с президентом сантаклаусов. Был ли взволнованным его голос? И по той ли причине, о которой она думает?..

На которую надеется.

Мартышки и цикады безуспешно пытались перекричать друг друга, но Шаманке это не мешало.

«Не поторопилась ли я? Выжидать столько лет, чтобы теперь испортить все… или наконец добиться успеха». Потом, разумеется, ее девочки проверят зуб в лаборатории, но она и так понимала: ничего не изменилось, не в этом дело, не в зубах, пора признаться самой себе, что ответ кроется в другом, в другом…

Это хорошо, что Гарри привел с собой рабов.

«…только бы Миль был с ними», — но она уже расслышала знакомые интонации; итак, старый упрямец пережил еще один сезон.

И, судя по тону, сейчас был чем-то весьма расстроен.

Ну да, его всегдашняя головная боль, эти новички, которых Милю приходится вводить в курс дела и приучать к мыслям о рабстве! Он по-прежнему в каждом видит сперва воспитателя, а уж потом — человека, пекущегося о собственных насущных интересах, как то: засыпать и просыпаться без боли в суставах, не подчиняться сумасбродным детишкам, не бояться, что завтрашний день будет последним и жизнь придется отдать не за любимую жену или сына, а за собственных мучителей…

Жизнь так и не научила его главному, он так и не понял…

Но довольно брюзжания! — и Шаманка выпрямилась на троне, велев рабам подойти поближе.

— Ну что, Миль, ты еще не устал надеяться?

Ответ потряс ее до глубины души.

— Устал, — просто сказал Миль. — Очень устал. Но разве у нас есть выбор, госпожа?

«Я предлагала его тебе, давным-давно», — подумала она, но сказать это сейчас не посмела. Конечно, он был мужчиной, однако не самым тупым и зашоренным. Он не принял тогда ее идею о преобразовании племен не из-за упрямства, он искренне верил в свою правоту и в то, что Шаманка ошибается.

— Есть ли какие-то изменения?

— Нет, госпожа. Все по-прежнему. Не растут ни физически, ни психологически. И гибнут, с каждым переходом.

— Рабы?

— Нетронутых льдосейфов становится меньше и меньше, а люди в них, как правило, отягощены такими заболеваниями, которые… Словом, скоро так или иначе, а придется что-то менять. Через три-четыре сезона каждый переход будет стоить племени слишком больших потерь. Я имел в виду — невосполнимых потерь, госпожа. А что творится с другими?

— Примерно то же самое, Миль.

«И мои „куколки“, — подумала она, — тоже удерживают Ньярк на пределе своих возможностей. Слишком большая территория, мы каждый раз очищаем ее от мутировавших тварей, но проходит время, и они являются снова, еще более живучие. Мы должны объединиться».

— Мы должны объединиться, Миль.

— Под чьей рукой?

— Для тебя это по-прежнему имеет какое-то значение? Даже теперь?

— Но ведь в твоем обществе для них нет места, — вмешалась вдруг Джесси.

О да, отважная Джесси, достойная представительница «мужниных жен»! Джесси, которая понаслышке знает о Нефтяной блокаде, о «днях правильного порядка», о патрулирующих небо «женской зоны» самолетах! Разумеется, она согласна возродить старый «мир для мужчин», где ей всегда будет обеспечен теплый, уютный уголок. Всякий другой миропорядок для нее в принципе неприемлем и неестественен.

Шаманка улыбнулась краешком рта:

— Разве в твоем обществе найдется место для моих «куколок», а? Или, может, такое место отыщется для меня? Хватит, Миль! Этот наш разговор ни к чему не приведет, как не приводили все предыдущие. — И когда эхо последних слов отгремело под сводами зала, она вдруг велела: — Ну-ка, представь мне своего новичка, с которым ты так спорил.

«Безум, — думала она, слушая сиплый, с трещинкой, голос. — Значит, Безум. Ну что же, Гарри сам подготовил мне нужного раба».

— Скажи, — обратилась она к новичку, — по-твоему, что нужно сделать, чтобы превратить в бабочку то, что стало куколкой, но позабыло о гусенице.

— Это что, такие загадки, да?

— Да, — невозмутимо ответила она. — Итак?

— Взломать кокон.

— Хорошо, — сказала Шаманка. «Неправильно, но… хорошо». — Готовься. На Игрищах тебе придется попотеть

— Я только этим и занимаюсь с той поры, как вылез из криованны!

— Тем лучше… И не забывай про свой ответ на мою загадку, раб.

— Да, госпожа! — с издевкой ответил он.

Она довольно засмеялась.

После рабов Шаманке вновь зачем-то понадобился Гарри. Всех прочих сантаклаусов она отослала к выходу, а его позвала к себе.

— Так вы поможете снять заклятие Великого Облома? — спросил он, дурея от собственной наглости и зачем-то теребя бороду.

— Ты сам сделаешь это, — заявила Шаманка. — На Игрищах в самой тяжелой ситуации ты поручишь все рабу, которому доверяешь меньше всего. И тем самым снимешь заклятие с племени.

— Но госпожа!..

— Именно так, ты не ослышался. А теперь, если у тебя больше нет вопросов…

В этот момент в лесу наступила ночь и ожил город. Выглядел он, по правде-то сказать, ненатурально: чистенькие улицы без единой баррикады, целые небоскребы, люди, которые сидели с довольными улыбочками прямо в куснях-беспредельниках… На рабах нет ни ошейников, ни браслетов, многие идут, держась за руку с воинами племен, но воины эти тоже ненастоящие какие-то: без огнеплюев, в легкой одежонке, каждый сам по себе… точнее, каждый вместе с рабом.

Словом, подделка, да еще и неудачная.

Но услышав рычание кусней у себя за спиной, Шаманка вдруг обернулась и посмотрела в правый угол живой картины. Гарри забыл, что она и видеть-то не может, он тоже посмотрел туда.

И чуть не закричал от изумления.

У одного из шедших рядом с рабами воинов было… его лицо! И лица тех рабов, что рядом… их Гарри разглядеть не удалось, но…

В общем, он выбежал из зала, будто наткнулся на рой шмельдриков. Успокоился только какое-то время спустя, когда неслышно подошедшая амерзонка коснулась его плеча и жестом велела идти за ней, к выходу.

Лишь тогда Гарри сообразил, что так и не попрощался с Шаманкой.