ЯЗЫКУ – ВИДНЕЙ, или НУЖНА ЛИ БОРЬБА С БОРЦАМИ?

Очередной опрос на нашем сайте провел, скорее, не прозаик Евгений Лукин, а лидер партии национал-лингвистов. Давайте посмотрим, от каких влияний, по мнению поклонников фантастики (720 участников голосования), следует оградить родной язык.

Молодёжного жаргона – 6%; Мата – 23%;

Иноязычной лексики – 13%;

Произведений, авторы которых, даже изъясняясь на родном языке, мыслят подстрочниками с английского – 36%; Ничего не надо делать, все идет как надо – 22%.

Что ж, в конце концов я честно предупреждал главного редактора, что организатор из меня, как из валенка мортира. Конечно же, следовало в вариантах ответа ограничиться только теми явлениями, с которыми нас действительно зовут бороться (мат, жаргон, иноязычные словеса). Нет, угораздило меня вставить отсебятину в виде произведений, «авторы которых, даже изъясняясь на родном языке, мыслят подстрочниками с английского»! Естественно, что данный вариант огреб большинство голосов. Потому что достали.

И поди теперь пойми, за который пункт проголосовали бы эти тридцать шесть процентов, окажись я умнее! За третий? За пятый?

Сам, короче, виноват, в чем искренне раскаиваюсь.

Но, даже учтя эту оплошность, результатами опроса я, честно скажу, слегка потрясен. Как минимум сорок два процента борцов за чистоту языка! Это впечатляет.

Гордыня нас обуревает, господа, гордыня. Всяк полагает, что он владеет языком, в то время как на самом деле язык владеет нами. Он – программа, а мы для него не более чем скоропортящееся и легко-заменяемое «железо». Он живет тысячи лет, мы же… Ладно, не будем о грустном.

Начнем, как это у нас водится, с мата.

Под нынешним своим именем он бытовал еще при протопопе Аввакуме («Оне, горюны, испивают допьяна да матерны бранятся, а то бы оне и с мучениками равны были»). Образчики матерных речений, записанные примерно в те же времена Олеарием, практически не отличаются от нынешних. Подобно реликтовым животным они благополучно дожили до наших дней, ничуть при этом не изменившись. И ведь нельзя сказать, что у них не было естественных врагов. Были, и какие! Законодательство, например. Не помогло.

«Бранное слово, – горестно констатировал Ф.Н.Плевако, – это междометие народного языка, без него не обходится не только ссора, но и веселые, задушевные речи».

«Отучить народ от ругательств, – утверждал склонный иногда к романтике Ф.М.Достоевский, – по-моему, есть просто дело механической отвычки, а не нравственного усилия».

Однако секрета этой механики он, к сожалению, не раскрыл.

По расхожему, но безусловно ошибочному мнению, мат мы переняли у татаро-монгольских захватчиков. На мой взгляд, он возник гораздо раньше и ни у кого не был заимствован. Но, даже если поверить в его татарское происхождение, все равно получится, что русский мат на несколько веков старше современного языка и звучал еще в древнерусском. Не зря же в нем то промелькнет форма двойственного числа, то померещится аорист. Вот и гадай после этого, кто кем засорен.

И как прикажете бороться с подобным явлением? Единственное, что можно порекомендовать, это запретить материться себе самому. Любая попытка запретить то же самое окружающим неизменно ведет к прямо противоположным результатам.

А если кто-нибудь скажет, будто помнит времена, когда усилиями патрульно-постовой службы мат был почти изжит, не верьте. Виртуознее милицейского мата я ничего в жизни не слыхивал. Так уж повелось на Руси, что с матом у нас борются матерщинники, а с алкоголизмом – алкоголики.

Относительно молодежного арго картина несколько иная.

Если происхождение матерной лексики сокрыто во тьме веков, то жаргонные словечки возникают, по сути, ежедневно. Причина очевидна: подростки не желают ни в чем походить на взрослых – и их можно понять. Кому охота походить на таких уродов, как мы?

В каком-то смысле они возвращают нам долг. Самостоятельно молодежь еще не придумала ни единого матерного словца – все богатство реликтовой лексики бережно передано ей старшими, как эстафетная палочка от наших пращуров. И вот, словно бы чувствуя себя обязанными, они одаривают зрелых людей плодами собственного словотворчества.

Происходит это двумя путями. Во-первых, мальчики и девочки, не успев оглянуться, сами становятся взрослыми, сохранив при этом свой жаргончик. А во-вторых, спасибо молодящимся старичкам, жадно заучивающим все, что слетает с языка юношества.

Большинство арготизмов – бабочки-однодневки. Однако далеко не всегда. Скажем, «нога» и «ноготь» – слова однокоренные. «Ног» – роговой нарост. Т. е. «нога» означало когда-то «копыто». А теперь представьте, как возмущались наши пожилые предки, когда молодежь называла при них ногу ногой.

Господа, не падайте в обморок, но так вот и развивается язык.

Меня всегда поражало умение фанатов правильной речи одновременно ругать подростков за выражения «отпадный», «улетный» и учреждать литературную премию имени Велемира Хлебникова, называть в его честь улицы. О засмейтесь, смехачи, О рассмейтесь, смехачи, Что смеются смехами, Что смеянствуют смеяльно… Чем, спрашивается, «улетный» хуже «смеяльного»? Оба слова созданы по законам русского словообразования, и в них все исконно до последней морфемки.

Молодежь несомненно талантлива. Не в такой, конечно, степени, как дошколята, но тем не менее… Детская гениальность утрачена ею далеко не до конца. Молодежь чувствует язык, она творит его. Потом вырастет, остепенится – и тоже, глядишь, начнет бороться за чистоту речи.

Поэтому, как мне кажется, вопрос следует поставить так: стоит ли вообще (будь такое возможно) ограждать язык от молодежной лексики, перекрывая чуть ли не единственный внутренний источник новых слов? Печально, но переставшие изменяться языки мы обычно называем мертвыми.

Не нравится? Ну что же делать! Мне вот, например, не нравится технический прогресс. И тем не менее вместо того, чтобы слагать вслух звучные гекзаметры, сижу и расколачиваю кейборду.

Чуть не забыл: самое жуткое – это когда за словотворчество берутся умудренные годами люди. Тронутые известью извилины способны породить лишь разбитых параличом чудовищ. Одно только членистоногое слово «пользователь» вселяет в меня дрожь! Уж на что я ненавижу всяческую словесную немчуру, но в данном случае предпочту оригинал переводу. Юзер он и есть юзер.

Здесь мы плавно переходим к третьему пункту нашей программы.

Иноязычная лексика.

Черт меня дернул в «Манифесте партии национал-лингвистов» заявить, что-де «все гоpода, исписанные преимущественно русскими словами, должны принадлежать России». Идешь теперь по улице и чувствуешь себя как в оккупации. А мелькнут среди обрыд-лой чужеземной латиницы три родные кириллические буковки – право, на сердце теплеет. Значит, не до конца мы еще завоеваны…

Позвольте, однако, и здесь о бедном стеномараке-тинейдже-ре замолвить слово (пусть только младое поколение не подумает, что я умышленно к нему подлизываюсь, намереваясь попросить взаймы. Просто мне не нравится, когда кого-то назначают крайним).

Все эти «консенсусы», «дилеры», «менеджменты» – чьих это проворных уст дело? Кто нашпиговал ими нашу речь? Зрелые, солидные люди. Те самые, что потом пытались принять закон о чистоте русского языка.

Причем сразу видно, когда иноземщина внедрена взрослыми, а когда юношеством. Помню, назаре компьютерной эры мусолил это я двуязычное руководство по верстальной программе. Спорить готов, что только серьезный, ответственный человек среднего возраста мог перевести непонятное английское слово «tag» доходчивым русским словом «дескриптор».

Простые русские слова: школа, армия, башмак, охломон, одежда. Да-да, представьте себе, и одежда тоже! Заимствовано из древне-болгарского. А по-русски – одёжа.

Опять-таки на заре компьютерной эры я был погребен обвалом иноязычной терминологии. Но прислушался, с какой непринужденностью молоденькие программисты склоняют «альты», «контролы», прочие «виндова», с какой легкостью они образуют от того же «юзера» глагол «юзать» (кстати, очень русский по звучанию – вспомните диалектизм «южать» в значении «визжать»), – и знаете, успокоился.

Смололи на русской мельнице татарщину, смололи неметчину с галльщиной – смелем и англичанку.

Что там еще было в списке? Злосчастные произведения, «авторы которых…» Ну итак далее…

Честно говоря, представься возможность переиграть, я бы заменил этот пункт (поскольку с ним и так все ясно) на куда более провокационный: «Надлежит ли оградить русский язык от борцов за его чистоту?»

А действительно. Как вы уже, наверное, поняли, сам бы я проголосовал за вариант номер пять: ничего не надо ограждать – сам оградится. Так вот, с этой точки зрения, нужна ли борьба с борцами? Видимо, нет. И вот почему.

Хотелось бы, конечно, приписать им благородную роль сдерживающего начала, этакого тормоза, не дающего языку разогнаться до аварийных скоростей, но в том-то вся и штука, что не действует тормоз. И никогда не действовал. На счету ревнителей литературной речи не числится пока ни единой виктории над неугодным им выражением. Что уж там говорить о целых языковых пластах, которым они время от времени бросают вызов! Одни конфузии.

Тем не менее борцы существуют и вымирать не собираются. Стало быть, зачем-то они тоже нужны языку. Зачем? Могу лишь осторожно предположить, что они используются в качестве катализатора. Именно их возмущение по поводу того или иного словца привлекает к этому словцу всеобщее внимание и увековечивает в памяти народной.

Впрочем, это всего лишь предположение.

Языку – видней.

Евгений ЛУКИН