"Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943-1945" - читать интересную книгу автора (Артем Драбкин)

Марков Владимир Протасович

К авиации меня потянуло еще в детстве. Мальчиш­кой я занимался в модельном кружке. В 1938 году по путевке комсомола был направлен на учебу в аэроклуб Дзержинского района города Москвы. Инструктора в аэроклубе были для нас просто отцами. Они к нам тоже относились очень тепло. В аэроклубе нас одевали: вы­давали комбинезоны, сапоги. Мы даже Ворошиловский паек там получали. Рано утром вставали, была еще ро­са. Самолет уже стоит, тебя ждут. Отлетаешь, и на станцию — едешь в Москву. Вот так и учились.

В конце 39-го, по окончании аэроклуба, меня реши­ли послать в Серпуховскую летную школу. Я не согла­сился учиться там. Почему? У моей родной сестры муж был летчик-истребитель (погиб он потом под Смолен­ском), который окончил Качинскую летную школу. Он говорил мне: «Хорошо, что ты пошел в авиацию, но в морскую авиацию идти не советую».

Я пошел работать модельщиком по дереву на завод «Красный пролетарий», а вскоре меня призвали. Попа­ли мы на аэродром Ключевицы под Новгородом. Сна­чала отсидели в карантине, а потом за месяц прошли «курс молодого бойца». После этого нас, 36 человек, вызвали к начальству на собеседование. Заходим, нам говорят: «Вы попали в замечательную авиационную ди­визию, будете охранять авиационную технику». Тут один из нас встает: «Позвольте, я окончил аэроклуб, у меня свидетельство есть». Из 36 человек у нас у 34 бы­ло свидетельство об окончании аэроклуба, а нас в ох­рану!

Весной 1941 года нас вызвали на медицинскую ко­миссию, а 19 июня я уже оказался зачисленным во 2-ю Московскую военную школу пилотов, располагавшуюся на Измайловском аэродроме. Там уже палатки стояли, штаб размещался, даже летная столовая была.

21 июня мы пошли спать, а на следующее утро было удивительно, что нас никто не поднимает. Пришли мы в летную столовую покушать, узнали, что война началась. Паники не было, уже морально готовы были к такому развитию событий. Нас стали разбивать по соответст­вующим группам. У меня была, не хвалясь, хорошая летная подготовка. Я попал в группу, которая переба­зировалась на аэродром Чертаново. Меня назначили старостой звена, а инструктором у нас была девушка Лиля Тормосина, симпатичная, строго вела себя.

Уже через месяц начались первые налеты на Моск­ву, но занятия продолжались. И вот я сижу в кабине, Лиля подъезжает ко мне: «Володя, куда ты хочешь?» Я говорю: «Хочу в истребители». — «Хорошо».

Глядим, конец нашей учебы, сбор. Меня на Паве­лецкий вокзал и в Краснодар, в Краснодарское авиаци­онное училище. Начали мы летать на И-16.

Когда летом 1942-го сдали Ростов-на-Дону, кто плохо летал, тех в наземные части и на фронт. И быва­ло, глядим — эшелон с ранеными идет, а там наши бывшие курсанты.

Из-под Краснодара оставшихся курсантов эвакуи­ровали под Саратов. Там переучили на Як-1 и отправи­ли в 8-й зап в Багай-Барановку. Там мне пришлось за­щищать честь полка перед комиссией ВВС. Нужно было сделать полет по кругу, полет по маршруту, полет под колпаком, полет в зону на пилотаж. Потом еще стрель­ба по конусу, стрельба по наземным целям и свобод­ный воздушный бой.

По конусу я попал 9 из 60. Это хорошо. Проверили меня по технике пилотирования. Говорят: «Сейчас взлетит председатель комиссии. Вы должны влететь в зону и показать свою способность осматриваться, по­иск проводить и прочее. Завяжете воздушный бой, по­смотрим, как вы деретесь».

Взлетели: он на Як-1, я на Як-1. Заметил его, к нему пристроился. Он стал крутиться туда-сюда. Я встал за ним и не оторвался. Он говорит со злостью такой: «Ста­новись рядом со мной, пошли вместе на посадку».

После этого я ушел на фронт. Попал в 91-й полк 256-й дивизии. Командующим дивизией был Герой Со­ветского Союза Герасимов, испанец, друг Каманина. Хороший дядька. Наш полк формировался еще до вой­ны. Он участвовал в боях в Бессарабии. Застала его война в Шепетовке, там полк попал под первую бом­бежку. Командиром полка был назначен Герой Совет­ского Союза майор Романенко [Романенко Александр Сергеевич, майор. Воевал в составе 32-го иап. С августа 1943 г. — командир 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 250 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 21 самолет лично и 5 в группе. Герой Советско­го Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды). Погиб в боевом вылете 6 ноября 1943 г. — по некоторым данным, сбит огне₂м своей зенитной артиллерии].

Мы размещались на аэродроме между Козельцом и Борисполем. С нами, пополнением, опытные летчики облетели фронт, показали все. И начали мы на прикры­тие войск ходить. Я попал ведомым к командиру 3-й эс­кадрильи ленинградцу Боркову [Борков Александр Николаевич, старший лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воз­душных боях лично сбил 3 самолета противника]. Когда пришел к нему, он сидит, смотрит карту. Я говорю: «Прибыл в ваше распоряжение». Он посмотрел: «Летать будешь со мной — если оторвешься, как дам... » Но поскольку я летал хорошо, возможности исполнить угрозу у него не было.

Вскоре началась Киевская операция, начались на­стоящие бои. 6-го числа была особо напряженная об­становка. Первым полетел Романенко с группой. Поле­тел с ним и мой друг Репцев. Оба они пропали. Из следующего вылета не вернулся командир звена Миша Шилов. Проходит 2—3 дня, в 7 часов вечера сидим мы в летной столовой, приближается на лошади всадник, глядим — Шилов, весь в бинтах. Оказывается, он сбил «Хейнкель-111», но и его подбили. Когда он сел на брю­хо, к нему пацанята подбежали: «Дядя летчик, тикай от­сюда, тут немцы». Его определили к какой-то женщине, она ему дала робу. Едва он перекусил — стучат в дверь. Он раз на печку. И сидит. Входят немцы. Шилов решил: в случае чего будет стрелять и прыгать в окошко. Нем­цы прошли в комнату, все осмотрели. Видят, Миша спиной к ним на печке. А у него такие были длинные во­лосы, как у женщины. Спрашивают: «Это кто?» Хозяйка сказала, что это женщина одна у нее остановилась, идет к сестре, пробирается. Успокоились фрицы, спра­шивают: «Яйко, млеко есть?» Поели и ушли.

Вскоре вместо пропавшего Романенко командиром полка был назначен Ковалев¹ — настоящий летчик.

[¹ Ковалев Алексей Родионович, подполковник. Воевал в соста­ве 66-го гиап (875-го иап), с конца 1943 г. — командир 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях сбил 5 самолетов лично и 1 в группе. Награжден боевыми орденами и меда-лям₂и.

² Цыганков Иван Максимович, старший лейтенант. Воевал в со­ставе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздуш­ных боях сбил 15 самолетов лично и 2 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Красной Звезды, медалями.

³ Миоков Николай Дмитриевич, майор. Воевал в составе 91-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 230 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 22 самолета противни­ка. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (трижды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями]

Что дальше было? Пять летчиков — Цыганков², Ши­лов, Капай-гора и я, под командованием Миокова³ — были направлены на аэродром Васильков для ведения разведки в интересах 37-й и 40-й армий. Как-то раз мы с Капай-горой полетели на разведку и обнаружили ка­кие-то непонятные копны. Они стояли в шахматном по­рядке, не так, как ставят в деревне. Спустились пониже, потом еще пониже. Увидели, что это замаскированные танки. Прилетели, все доложили. Оказалось, что немцы готовили контрудар. Вскоре после такой нашей развед­ки командир говорит Миокову: «Вы с Цыганковым лети­те в Жуляны, заправьтесь там антифризом и получите зимнее обмундирование». Это было уже в конце нояб­ря. Мы взлетели, пришли в Жуляны, разошлись для по­садки, а нам: «Отставить. Собраться в такой-то квад­рат. Сопроводите группу «илов». Кучевка была баллов восемь. Мы с Цыганом идем: он справа, я слева. Вдруг Цыганков резким разворотом влево пошел мне под хвост. Я потерял его. Один продолжал выполнять зада­ние. Потом, смотрю, время кончилось, горючее на ис­ходе, надо на посадку идти. Я сел. Цыган уже сидит. Спрашиваю: «Ты где был?» — «Я там был. Ты что, ниче­го не заметил? Тебя же хотели снять. «Фока» подошел вплотную. Еще бы немножко, и сбил бы». А я ничего не видел в этих облаках. Говорю ему: «Спасибо, Ванюша».

Бои разные в ту пору были. Много летали на сопро­вождение «илов». 23 февраля я гнался за «пешкой». Са­молет наш, а летали на нем немцы без номеров и без звезд. Мне удалось со второй атаки убить стрелка, но «пешка» прижалась к самой земле. Рядом линия фрон­та, а у меня температура масла 120 градусов. При­шлось ее бросить.

Весной отправили нас в Харьков получать новые машины Як-9Т. На них летали недолго, а уже летом в Багай-Барановке получили Як-3. Дали облетать мне «единичку». Ой, хорошая машина, а мотор не тянет. Что такое? Вызвали с завода испытателя. Он говорит: «Ле­тать не умеете». — «Ну, полетай!» Он сел, полетел, про­пал куда-то. Потом глядим — идет он, у него дым сза­ди. Говорит: «Что-то здесь не так. Мотор действитель­но не тянет».

А тут пришла телеграмма, что Головатый Еремину купил самолет. Мы эту «единичку» ему и отправили. На нее наверняка мотор новый поставят, и он ее получит в лучшем виде. Мы получили машины в понедельник, 13 июня. Приехал генералитет, заместитель Яковлева. Нас хотели сфотографировать. Мы отворачиваемся все, мол, понедельник, да еще чертова дюжина — при­мета очень плохая. Так и не стали фотографироваться.

В первые два дня Львовской операции погода была плохая, мы не летали. На третий день нас подняли. Нас вел командир полка Ковалев. Бой завязался нешуточ­ный. 22 наших самолета против 85 немцев. Происходи­ло все на высоте 1500—1700 метров. Бой продолжался минут 40 и неожиданно прекратился. В этом бою я от­бивал атаки от своего ведущего. В какой-то момент я сошелся на лобовой с Ме-109, но он не выдержал, от­вернул, и мне удалось выйти ему в хвост и сбить.

Я в то время уже старшим летчиком был. Смотрю, а где же Шилов, наш командир звена? Только что же ви­дел его 69-й номер. Он шел ведомым у штурмана пол­ка. Мы сели с Борковым на соседний аэродром — до нашего далеко было. Нас уже и заправили, а Шилова все нет. Я говорю: «Должен прилететь. Я видел его». Так и не дождались мы Шилова. Часа через полтора прилетели на свой аэродром. Шилова по-прежнему ни­где нет. Механик предполагает: «Может, он сел на вы­нужденную». Потом мы уже узнали, что он перелетал линию фронта и попал под зенитный огонь. Его махану­ли прямым попаданием. Мотор встал. Он подумал, что это передний край, и решил садиться. Выпустил шасси, сел, машина бежала, бежала и встала. Он выскочил, а кругом немцы. Попал в плен.

Переживали мы очень. Я стал командиром звена вместо Шилова. Закончилась Львовская операция.

В тот же период наш полк наградили орденом Бо­гдана Хмельницкого. Целый месяц мы проводили фронтовые испытания Як-3. За каждый вылет мы писа­ли отчет о поведении машины. И знаете, был в ней ряд конструктивных недостатков. Особенно серьезными были проблемы с выпуском и уборкой шасси.

Наша эскадрилья сидела в Дембице, за Вислой. Как-то раз мы сидим, играем в домино, идет дождик небольшой. Подходит девушка. Говорит: «Я вас знаю». — «Откуда?» — «Я сестра Шилова». У него две сестры бы­ло на фронте. «Знаете, я бы хотела забрать его вещи, чтобы их не посылали матери, не расстраивали ее». Ре­бята все замолкли. Я говорю: «Пойдемте». Рассказал ей, что мы только вчера получили письмо от одной ме­дички. Она писала, что в Перемышле, в бывшем лаге­ре для военнопленных, где разместился их санбат, на одной из стен бараков она увидела надпись: «Я, Ши­лов Степан Михайлович, до конца предан партии Ле­нина и Сталина, сбит в жестоком бою над городом Тернополем 16 июля 1944 года. Кто прочтет, пере­дайте по такому-то адресу». Так мы узнали, что он был в плену.

Помню, я с замкомэска полетел однажды в сосед­ний БАО. Аэродром, куда мы полетели, был всего в по­лутора километрах от линии фронта. Поэтому надо бы­ло садиться с бреющего, чтобы не демаскировать его. Только сели, глядим — идет командир дивизии Гераси­мов. Ругается: «Додумались, прилететь в такую погоду! Останетесь здесь до утра. Сегодня годовщина форми­рования БАО. Ордена дают, концерт, ужин. А вот вам за работу». — Герасимов дает нам спиртик, нашли пиво. Куда его? Я говорю заму комэска: «Толь, давай гимна­стерки снимем, завернем и за бронеспинкой положим. Главное, в полете в бой не вступать». — «Давай». На следующий день ветерок поднялся. Пошли мы брею­щим. Глядим: немцы сверху, — мы прижались к земле, а тут стадо, я на хвосте привез чуть-чуть шерсти. При­землились опять в Жешове. Я сел, а Толя мне говорит: «Я не могу, у меня что-то щитки не работают». Пошел он на второй заход. Только тогда сел. Командир наш видит: «Приведите себя в порядок!» — злой такой. Мы тут же пуговички застегнули. Он: «Почему вы вчера не прилетели?» — «Герасимов нас не пустил, такая пого­да». — «Хоть что-нибудь привезли?» — «Конечно». — «Идите, отдыхайте».

В январе 1945 года мы участвовали в прикрытии войск, ведших бои за Краков. 20-го мы за день по 5—6 вылетов сделали, а под вечер прилетели на аэродром Кракова. Аэродром был заминирован, и нам пришлось садиться правей полосы. «Лавочкины» садились на­встречу. Кто как садился, лишь бы только сесть. Город горел. Поселились в пятиэтажном доме, а часов в 10— 11 пришли на аэродром на ужин. Командира полка не было, он на прежней точке остался. Заместитель ко­мандира полка посадил нас за П-образный стол, мы подвели итоги. Выпили. Смотрим, что-то нам дали не то. Начпрод говорит: «Товарищи летчики, не беспокой­тесь, это спецпаек, все проверено, спасибо вам за ра­боту». Утром встаю, чувствую себя плохо, а три чело­века лежат, не могут встать. Жрать хочется, а по­ешь — и тебя выворачивает. Не поймем, что случилось. На обед мы не пошли. Вдруг вечером де­вушка прибегает: «Товарищи летчики, кто отравлен, срочно в медсанчасть». Бежим туда. Нас проверяют. Глядим, один наш упал, девушка потеряла зрение. 26 летчиков — весь полк отравился! Потом как нас везли, куда везли, понятия не имею. Положили по двое на койках. Монашенки нас обслуживают. Штурман и еще два летчика умерли, несколько человек потеряли зре­ние. Правда, умер и начпрод. Вот сволочь, напоил нас метиловым спиртом. Я пролежал дней десять, а 2 фев­раля уже полетел на задание со своим ведомым Васей Куденчуком [Куденчук Василий Назарович, лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 4 самолета противника].

Погода была весенняя, тепло уже было, все таяло. Мы взяли курс в заданный район — на юго-восток, в местечко Герлец. Задание было прикрывать наши тан­ки. В районе патрулирования было пасмурно, облач­ность рыхлая, и чувствовалось, что не совсем плотная и нетолстая. Имелись в ней небольшие разрывы, высота ее была примерно 1200—1300 м. Около 35—40 минут мы барражировали в заданном районе. Когда истекло время, развернулись и пошли в сторону своего аэро­дрома, надеясь по пути отыскать какую-нибудь назем­ную цель противника и штурмануть ее. Идем, скорость приличная, 500—550 километров в час. Обстановка вроде спокойная. Я говорю ведомому: «Вася, давай что-нибудь найдем, а то неудобно с полным боеком­плектом возвращаться». В этот момент я случайно по­вернул голову влево и вижу, как нам в хвост, выйдя из облачности, на скорости заходит восьмерка Ме-109. Я тут же своему ведомому кричу: «Васька, сзади нас ата­куют. Идет восьмерка». В голове мелькнуло — горючего мало; видимо, подкараулили нас немцы.

Чтобы выйти из-под удара, пришлось резко развер­нуться влево, войти в облачность, чтобы занять более выгодное положение. Хорошо, что скорость была. Я на высоту не пошел, а Вася, оказавшись на внешней сто­роне разворота, чуть разогнался, идя за мной, и про­скочил за облачность. Оттуда он крикнул, что за облач­ностью восьмерка ФВ-190. Замысел ясен. На пределе горючего загнать нас по «вертикали», а затем сбить или. по крайней мере, добиться, чтобы сами без горю­чего упали.

Развернулся в облаках, затем, пройдя немного, нырнул под облачность. Вижу, впереди, вытянувшись друг за другом, идут две пары Ме-109. Ведущий одной из пар меня заметил, — в вираж и в облачность, а веду­щего второй пары я успел отсечь очередью от облаков, затем взял в прицел и дал по нему несколько очередей. Он свалился на крыло и пошел вниз. Сам же тут же нырнул в облачность — горючего было на пределе, больше я не мог вести бой. Сообщил наблюдателю.

С земли мне сказали: «Советских падений нет. Выпол­няйте 555 (идите домой)». Возможности искать ведо­мого уже не было. Минут через пять, выскочив из обла­ков, увидел в 250 метрах Ме-109, который шел парал­лельным курсом. Я опять заскочил в облачность, а когда еще через несколько минут выскочил, его уже не было.

Пришел я на аэродром. Перед самой землей винт встал. Так без мотора и сел. Як-3 — это ж такая маши­на, полтора часа летаешь нормально, а потом уже пора на посадку. Мы ведь все время ходили на газах. Вылез из самолета и хожу сам не свой. Ведомого-то нет. Но мне сказали, что наши не падали. Проходит часа два. Слышу звук самолета. О, это же 75-й, Куденчук! Только он сел, у него одна «нога» сложилась. «Ладно, — ду­маю, — починим, все в порядке». Оказалось, он сел к Покрышкину, его заправили и не посмотрели, что у не­го есть пробоина. Но повезло нам в этой переделке, очень повезло.

31 марта 1945 года мы вылетели на штурмовку аэ­родрома города Ратибора. Группу вел командир полка Ковалев. Завязался воздушный бой. В какой-то момент я вышел в хвост паре ФВ-190. Мой ведомый Гена Смирнов отбил атаку на меня другой пары и дал мне возможность атаковать ФВ-190. Одного я сбил, а когда потянулся за ведущим, меня стала отсекать немецкая зенитная артиллерия. Чувствую, попали — начало тря­сти самолет. Погода была облачная, стояла дымка. В такой обстановке группу искать было невозможно. Мы с Геной вышли из боя, довернули на курс «0» с рас­четом выйти на автостраду. Глядим, в дымке курсом на свой аэродром идет пара Ме-109. Догнать я их не мог, поскольку самолет трясло и набрать скорость я не мог. Сказал Гене: «Сумеешь — атакуй, я буду сзади». Нем­цы, похоже, нас не видели. Смирнов немного развер­нулся вправо и атаковал. Несколько отставая, я шел за ним сзади. Одного сбил, а второй «109-й», заметив ата­ку, быстро вошел в облака. А нам того и надо — пора домой. Облачность прижала нас до 200—400 метров. Я местность просто не узнаю, хотя до этого не один раз водил в этот район группы. По компасу держим курс «0», а фактически полет проходит под другим курсом. Горючее на исходе. Машину трясет — решил я выбрать площадку и садиться. Вроде кругом спокойно, под со­бой вижу подходящую площадку. Говорю Геннадию: «Прикрывай, сажусь». Сел, немного пробежав, колеса стали зарываться. Самолет поднял хвост и остановил­ся. Я выскочил из машины, вижу — человек на подводе едет. Я к нему, вытащил пистолет. А он, увидев меня, на ломаном русском языке говорит: «Я поляк». Спросил я его, чья территория, где есть аэродром. Он ответил, что территория польская, что русские здесь, а линия фронта где-то километрах в 10—15 (махнул рукой в сторону ее). Далее сказал, что аэродром у такого-то населенного пункта находится. Аэродром оказался действительно недалеко. Побежал я к самолету и по радио сказал Гене, куда лететь. Говорю ему: «Садись и приходи ко мне». Он улетел, однако через 7—10 минут вернулся, по радио мне объясняет: «Сесть не смог — аэродром раскис, много воды, опасно садиться». По моей подсказке он также на пределе горючего сел ря­дом.

Потом выяснилось, что в этом районе действует магнитная аномалия. Вот почему и курс по компасу был неправильный. Мы, сдав польским местным властям под охрану самолеты, взяли парашюты и с помощью поляков добрались до станции. Кстати, мы летали в комбинезонах, а иногда в спортивных костюмах. Так, чтобы не выглядеть офицерами. Поскольку говорили, что офицеров немцы избивали, если брали в плен.

От станции мы две остановки проехали, а затем на машинах автобатальона, который подбрасывал боепри­пасы и горючее нашим войскам, добрались поздно но­чью до аэродрома. Как выяснилось, с этого боевого вы­лета не вернулось шесть человек, в том числе и мы двое. Командир полка был рад нашему возвращению, тем более что еще самолеты целы. Группа техников вы­летела на место нашей вынужденной посадки, почини­ли они мой самолет, заправили и перегнали на аэро­дром..

8 апреля 1945 года наш полк стоял на аэродроме Гроткау. С утра была неплохая погода, высокая облач­ность, небольшая дымка. Мы вместе с другом Лешей Пятаком [Пятак Алексей Пантелеевич, лейтенант. Воевал в составе 91 -го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 7 самолетов противника. Победа над До-217 засчитана 9 февраля 1945 г. в р-не г. Кант] получили приказ вылететь на разведку желез­нодорожной станции города Зейцы и аэродрома, рас­положенного восточнее города.

Обойдя стороной аэродром и сам город, мы зашли с запада. На станции стояли три наливных состава, «го­ловой» к фронту. Чувствуется, что они только что при­были, однако с воздуха не было заметно, чтобы их раз­гружали. Мы доложили о результатах на землю. Нам тут же дали задание сделать два «холостых» захода, чтобы проверить, нет ли у немцев зенитной артиллерии. Мы выполнили, что было нам приказано, доложили, что по нам не стреляли. Как потом выяснилось, немцы, види­мо, решили не демаскировать себя. Мы обошли город, взяв курс на северо-восток, пошли на аэродром. Мы шли с прижимом «ножницами», набирая скорость, что­бы пройти пониже и избежать обстрела с земли. Прой­дя аэродром, заметили в воздухе только взлетевшую пару Ме-109. У нас было удобное положение для атаки, даже разворачиваться почти не надо. Мы с ходу атако­вали эту пару. Впереди шел Леша, но после первой очереди у него заело оружие. Он крикнул по радио: «Продолжай атаку!» Что я и сделал. Один упал. Мы про­скочили ведущего, довернули влево и на бреющем уш­ли на свой аэродром.

Доложили командиру, который решил отправить на штурмовку составов пару — Толю Малышева [Малышев Макар Иванович, лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 6 самолетов противника] с Вить­кой Альфонским. Мы им все рассказали. Подходит Ма­лышев к своему самолету и как-то странно себя ведет. Я ему говорю: «Что ты, Толя?» — «Я что-то чувствую. Знаешь, вспомнилось, как горел на Курской дуге». Я ему говорю: «Толя, брось ты! Ни пуха тебе, ни пера!». Поле­тели они на своих Як-3. Час проходит. Погода становит­ся все хуже и хуже. Через некоторое время раздался гул мотора, и один «як» пошел на посадку. Вернулся Альфонский.

От него мы узнали, что пошли они по нашему мар­шруту на железнодорожный узел. Знали от нас, что там не стреляют. Первый заход сделали под углом к соста­вам, чтобы как можно дольше быть над целью. Стали уходить — все, что могло с земли стрелять, все по ним открыло огонь. Малышеву снаряд попал в распредели­тельный бачок. Альфонский говорил, что видел, как от его самолета пошли белые, а затем черные струи. Толя стал задыхаться, фонарь открыл. (Летали ведь с закры­тым фонарем. Приучались к этому. К слову, приучаться приходилось и к рации, ведь поначалу ими не пользо­вались. Когда ввели звания: летчик-радист 3-го класса, 2-го, 1-го, летчик-радист-мастер, за которые доплачи­вали, стали ими пользоваться). И вот Толя фонарь от­крыл. А надо сказать еще, что мы летали в немецких се­точках. Мы их под Бригом захватили. А то ведь в наших шлемофонах голова потеет и волосы выпадают. Даже шелковые подшлемники не спасали. Пламя перекину­лось Малышеву на голову. Альфонский ему кричал: «Толька, тяни!!!» Километров 15 до линии фронта оста­валось, а высота метров 900. Но, видимо, сил терпеть у него уже не было. Он перевернул самолет и выбросил­ся. Метров 500 до своих не дотянул. Попал в плен и вернулся в полк 13 мая.

Бреслау был взят 7 мая. Мы звеньями находились на боевом дежурстве на аэродроме Бриг. Самолеты на деревянных настилах стояли вдоль взлетной полосы. Со мной дежурили Леша Пятак, Юра Данилов [Данилов Юрий, младший лейтенант. Воевал в составе 91-го иап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 3 самолета противника] и Гена Смирнов. Время подходило к обеду. Погода стояла яс­ная, солнечная, по-настоящему весенняя. Вдруг ви­дим — прямо вдоль взлетной полосы нахально идет шестерка Ме-109 на высоте около 1500 метров. По тре­воге немедленно поднялись в воздух. За нами еще под­нялись две или три пары из другого полка, базировав­шегося на этом аэродроме. Завязался воздушный бой. Группа немецких самолетов распалась. Один Ме-109 атаковал «як» из другого полка. Вышло так, что я ока­зался несколько ближе к Ме-109, в выгодном для атаки положении. Дал одну очередь, другую. Вижу хлопки ды­ма от мотора, перебои винта, лицо немецкого летчика, его взгляд — влево назад на меня, большие белые кре­сты на крыльях его самолета. Эта картина врезалась в память. Еще очередь, и он сваливает на крыло свой са­молет и с дымом потянул к линии фронта.

Там же произошел такой случай. Мы сидели дежу­рили в кабинах самолетов, когда нам сообщили, что в районе аэродрома замечен немецкий разведчик «Дор-нье-215». Мы с Лешей Пятаком взлетели на перехват. Вскоре заметили его и, догнав, атаковали. Я был не­сколько ближе. Несколькими очередями я убил стрел­ка, а потом мы вдвоем с Лешей взяли его в клещи и атаковали одновременно. Самолет задымил, затем на­кренился и стал беспорядочно падать вниз. На аэро­дроме ко мне подошли замкомэска вместе с Лешей и попросили, чтобы эту победу записали на личный счет Пятаку, а тот потом «отдаст» мне свой сбитый. Я согла­сился, а потом Леша «вернул» мне ФВ-190.

Под вечер пришла после выполнения задания груп­па самолетов Пе-2 в сопровождении «яков». Приземли­лись все бомбардировщики и почти все истребители сопровождения. Только один «як» шел к третьему раз­вороту, выпустил шасси прямо по-школьному. В этот момент со стороны солнца Ме-109 на большой скоро­сти с прижимом идет прямо на него в атаку. Кричим летчику: «Смотри, сзади Ме-109!» Как будто он мог ус­лышать. Но ему, видимо, подсказали по радио. Он рез­ко заложил левый крен, и «мессер» на большой скоро­сти проскочил мимо. Атака не удалась. А вообще это не единственный случай, когда фашисты приходили мстить за своих напарников.

8 мая мы перелетели под Берлин. Погода была яс­ная. Меня поднимает командир полка: «Лети на тракт такой-то». Я полетел, докладываю: «Князь, я Ласточка-8, пришел 204 (то есть четверкой), дайте мне работу». Мне отвечают: «Ласточка-8, Марков, большое вам спа­сибо за работу. Выполняйте 555». Это был единый но­мер, означавший возвращение на аэродром. Я говорю: «Князь, вы перепутали, я только что пришел на работу, тут были другие группы». Мне еще раз повторили: «Нет, не перепутали, выполняйте 555, спасибо за работу». Подхожу к аэродрому. Командир полка Ковалев мне: «Я Задорный, почему Ласточка-8 прилетел?» Отвечаю, что доложу на земле. Дело в том, что у нас 5 мая годовщи­на части намечалась, но ее передвинули на 8-е. На де­журстве приказали оставить шестерку, остальным — готовиться к вечеру. А у меня как сердце чувствовало — все бреются, а я не стал. И точно, слышу, боевая трево­га! Это часа в 2 дня было. Мы побежали на аэродром, полком поднялись в воздух и полетели на Прагу. Оттуда я привез две пробоины — одна пуля в патрубок попала, вторая в лонжерон. Вот так война закончилась. Всего я выполнил 139 боевых вылетов, сбил шесть самолетов противника.

Список документально зафиксированных воздушных побед В.П. Маркова в составе 91-го иап, на самолетах Як-9 и Як-3

16.07.44     Ме-109     Плугов

02.02.45     Ме-109     Ольгау

07.03.45     ФВ-190     Юго-Зап. Оппельн

31.03.45     Ме-109     Троппау

Всего сбитых самолетов — 4 лично;

боевых вылетов — 139.

Источники

1)ЦАМО РФ, ф. 256 иад, оп. 1, д. 4 «Оперативные сводки дивизии» (за 1944 г.);

2)ЦАМО РФ, ф. 256 иад, оп. 1, д. 19 «Оперативные сводки дивизии» (за 1945 г.).

Летчики Марков и Тучин (справа) на фоне Як-1 8-го ЗАП. Багай-Барановка, 1943

3-я АЭ 91-го ИАП на фоне Як-3. Стоят (слева направо): Альфронский (по прозвищу Альфрон Терентьевич), инже­нер полка «Дядя Женя», Михаил Шилов, комэск Александр Борков, командир полка Алексей Ковалев, начальник штаба Белозеров, штурман полка Петр Мартынов (умер от отравле­ния в Кракове), заместитель командира эскадрильи Анатолий Малышев, Янтовский, Козенч ук. Сидят (слева направо): Геннадий Смирнов, Владимир Марков, неизвестный, замес­титель командира полка Яков Околелов, неизвестный, неиз­вестный; нижний ряд: Алексей Пятак, Юрий Данилов

Похороны летчика 91-го ИАП Балашова. 1944 г. Район г. Жешув

Стенгазета