"Цитадель" - читать интересную книгу автора (Октавиан Стампас)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО…

Крупный, рыхлый человек с дряблым, оплывшим лицом, король Иерусалима Бодуэн IV недовольно повернулся в сторону вошедшего.

— В чем дело, Форе? — в голосе его величества слышалась крайняя степень неудовольствия. Уж кто-кто, а доверенный камердинер должен был знать, что беспокоить короля, когда он беседует с господином Д'Амьеном, великим провизором ордена Святого Иоанна, воспрещается.

— Я думал, Ваше величество, что вам интересно будет узнать — во дворец только что прибыл граф де Торрож.

В глазах камердинера блеснули злые искорки, он не очень любил и совсем не уважал своего короля, и ему было приятно, что побледнело лицо его величества и задергалась левая щека.

Сухой, похожий на грача человечек, граф Д'Амьен, тоже помрачнел.

— Откуда он взялся?! — капризно воскликнул король. — И что вообще происходит в моем королевстве?! Один шпион докладывает, что де Торрож валяется при смерти, другой — что он выехал в Аккру, а он в это время разгуливает по моему дворцу!

Форе поклонился еще раз, в основном для того, чтобы скрыть презрительное выражение своего лица. Гнева королевского он ничуть не боялся, ибо знал, что ничем, кроме сотрясения воздуха, он не чреват. Более всего, камердинеру не нравилась в Бодуэне его невероятная болтливость.

Великий провизор иоаннитов положил успокаивающую руку на нервно трясущуюся кисть его величества.

— Как бы там ни было, он уже здесь, и мне кажется, лучше бы ему не видеть меня в вашей спальне.

— Да граф, да, — закивал король, щеки его тряслись, губы дергались. Возбуждение его дошло до край ней степени.

Д'Амьен встал и, поклонившись, направился к потайному выходу.

— Прошу меня простить, — тихо сказал Форе, — но мне кажется вы не успеете уже уйти незаметно, господин граф.

— Почему? — спросил Д'Амьен.

Камердинер короля не успел ответить. Послышались тяжелые, решительно приближающиеся шаги. Створки дверей без всякого предупредительного стука распахнулись и на пороге показалась крупная, можно даже сказать, грузная фигура в белом плаще до пят, надетом поверх кольчужных доспехов. Можно было подумать, что великий магистр ордена тамплиеров собирается дать битву прямо здесь, в королевской спальне. На сгибе руки, граф де Торрож держал свой богатый, византийской работы шлем, не слишком подходящий для битвы, но весьма подходящий для разного рода парадных случаев. Одним словом, закованная в сталь башня весьма резко контрастировала с убранством и стилем будуара его величества Бодуэна IV. Живя на востоке, франки не остались равнодушными к некоторым сторонам жизни аборигенов. Роскошь и изысканность бытовой культуры богатых азиатов тронула сердца потомков тех, кто почти сто лет назад отвоевывал Гроб Господень, не имея ни малейшего представления о серных банях, умащивающих маслах и кальянах. В том, что граф де Торрож вторгся в это собрание тонкой роскоши в полном боевом облачении был, несомненно, недвусмысленный вызов, и главное, тамплиер не скрывал, что бросает этот вызов сознательно.

— А-а! И вы здесь, граф! — громким, командным басом прогудел де Торрож. — Это даже лучше, иначе за вами пришлось бы посылать. А это потеря времени.

Черный, сухощавый старик медленно потер пальцами правой руки свое левое запястье, именно так выражалось у него сильнейшее раздражение.

Де Торрож медленно, но уверенно приблизился к восточному креслу, на котором восседал Бодуэн, и занял сиденье напротив него. Поскольку это было место иоаннита, Д'Амьен был вынужден остаться стоять.

Граф, сидя, наклонился к королю, вплотную приблизил к нему свое одутловатое, все в красных прожилках лицо. Кресло тяжело заскрипело под закованным в сталь седоком.

— Как поживаете, Ваше величество?

Король несколько отклонился назад, нервно поскреб щеку и неуверенно, словно с трудом отыскивая тему для разговора, спросил:

— Я слышал, что вы собирались в Аккру?

— Собирался, и, возможно, отправлюсь туда еще сегодня. В зависимости от того, как решиться одно дело.

— Что за дело?

— Сегодня ранним утром ко мне прискакал комтур нашей крепости в Асфанере, барон де Спле.

— Весьма достойный дворянин. Я знавал его еще…

— Не это важно, Ваше величество, — грубо перебил короля, великий магистр.

— А что же тогда? Излагайте.

— А то, что наша капелла в Асфанере находится на землях, соседствующих с владениями Конрада Монферратского.

— На спорных землях, граф, — осторожно вмешался в разговор граф Д'Амьен.

Тамплиер недовольно покосился в его сторону. Иоаннит даже по виду был неубедителен, и в стоячем положении он был не выше сидящего де Торрожа.

— Я всегда говорил, что спорность их спорна. И вот этот, с недавних пор весьма и весьма возомнивший о себе господин, решил окончательно наложить свою руку на земли, принадлежащие только и исключительно рыцарям Храма Соломонова.

— В чем это выражается? — участливо спросил король.

— Пока не во многом. Здание пустующего караван-сарая у стен Асфанера передано вышеупомянутым Конрадом Монферратским провизору местной общины Иоаннитов.

— Да, — спокойно сказал Д'Амьен, — но что дурного в том, что заброшенное здание будет превращено в госпиталь? И вы, и мы равно стремимся успеть в делах служения Господу. Паломники болеют и гибнут сотнями в непривычном климате этой страны, пусть хоть под покровом красного плаща с белым крестом они обретут отдохновение и помощь.

— Ах, красного плаща?! — взревел де Торрож, ударяя огромным кулаком по железному колену.

— Да. И ваш благородный де Спле давно уже мог бы применить благие старания к сему караван-сараю, но он, прости меня Господи, предпочитает сему винопитие или даже кое-что похуже. И вам, граф, преотлично это известно.

Великий магистр начал приподниматься в кресле, лицо его сделалось страшно.

— Я не хотел вас обидеть, — быстро сказал Д'Амьен, — равно, как и весь орден славного Храма, Соломонова, но согласитесь, смешно и недостойно было бы скрывать то, о чем болтают даже верблюды в аравийской пустыне.

Рука де Торрожа лежала на рукояти меча. Граф был известен своим вспыльчивым неуемным нравом, чтобы избежать худшего, великий провизор продолжил извинения.

— Не сердитесь, брат мой, не сердитесь. В сущности, ведь мы делаем одно дело, одинаково угодное Богу нашему Иисусу Христу. И пятно на плаще тамплиера жжет сердце иоаннита. Равно, как неблаговидный поступок госпитальера, печалит благородные сердца воинов Храма…

Вспышка миновала, граф де Торрож сумел овладеть собой настолько, чтобы сообразить, что Д'Амьен может быть злит его сознательно, надеясь воспользоваться плодами его неуправляемого гнева. Так уже случалось не раз.

— Я что-то не пойму, отчего этот несчастный караван-сарай всех стал заботить именно сейчас, и как это связано с маркизом Монферратским, — вмешался в разговор король, до этого робко наблюдавший за развитием событий со стороны.

— Я объясню вашему величеству, — ровным голосом сказал великий магистр, — но удобнее это было бы сделать с глазу на глаз. Не будем задерживать графа Д'Амьена, тем более, что ему все равно не на чем сидеть.

Великий провизор, иронически улыбаясь, поклонился, он конечно обратил внимание на шпильку толстяка, но она показалась ему слишком неизящной, как и все, в хозяйстве у тамплиеров.

Когда утих стук его шагов, граф де Торрож опять резко наклонился к его величеству и сказал:

— Сколько раз я говорил вам, чтобы вы не подписывали бумаг по передельным земельным делам, пока не обсудите дело со мной или братом Гийомом?

Король попытался нахмуриться.

— Я не понимаю, почему такой тон…

— Если понадобиться, я напомню! — резко перебил великий магистр жалкую попытку сохранить остатки королевского величия. Король закашлялся.

— Асфанерскую грамоту подсунул, конечно, Д'Амьен, да?

— Он сказал, что ничего серьезного в этой бумаге нет. Что интересы ордена тамплиеров никак задеты не будут. Что сборщики податей там останутся ваши.

— Еще бы! — взбешено хлопнул в ладони великий магистр. — Право собирать подати на своих землях нам даровано римским капитулом. Надобно хорошо запомнить это всем королям, князьям и прочим владетелям.

Бодуэн согласно кивнул, он не расположен был спорить на эту тему.

— А что касается подписанной вами бумаги, я сей час объясню всю ее вредоносность. Пока Асфанер был спорной землей, то собираемые там орденскими сборщиками подати никого не волновали. Теперь же, когда Конрад Монферратский получает от короля сей кусок земли во владение, он рано или поздно задастся вопросом, куда деваются доходы с него. Станет ли он относиться к ордену тамплиеров лучше, узнав, куда уходят доходы с земли, принадлежащей, вроде бы, ему?

Король сидел понурившись, лицо его осунулось и сделалось совсем стариковским.

— Надеюсь теперь, Ваше величество, вы поняли, что передача этого лена — очень тонкая интрига. Д'Амьен приобретает сильного союзника, знающего, кому он должен быть благодарен за расширение своих владений. Мы, тамплиеры, получаем сильного врага. Нас и так многие ненавидят за то особое положение, что даровал нам римский престол, теперь появиться еще один сильный ненавистник. А король в этой ситуации…

Де Торрож вдруг остановился и с каким-то новым вниманием посмотрел на подавленного старика, сидевшего в кресле Иерусалимского короля.

— Хотел я вам отвести в своих рассуждениях роль прекраснодушного сибарита, послушной игрушки в чьих-то хитрых планах. А ведь может статься, что все сложнее, а?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, граф?

Де Торрож звучно кашлянул.

— Все вы понимаете, Ваше величество, — когда он произносил это обращение к коронованной особе, в голосе тамплиера звучало нескрываемое презрение, — я считаю своим долгом вас предупредить: если вы всерьез решили опереться на Госпиталь против Храма, то поберегитесь. Вы даже не представляете, по какому узкому лезвию вздумали пройтись.

Бодуэн хватал ртом воздух, как бы собираясь что-то произнести, но великий магистр, не желая слушать его оправданий, продолжал:

— Ваши дочери достаточно подросли, чтобы выйти замуж, и, стало быть, ваша внезапная смерть не осиротит Иерусалимский престол, как это могло быть еще три-четыре года назад. Да и ваш главный союзник, Д'Амьен, наверное изменит свое мнение о вас, когда мы поведаем ему кое-какие ваши тайны.

Граф де Торрож встал, оглаживая ладонью свою могучую, соответствующую общей комплекции, бороду. Король вжался в угол кресла и смотрел на гиганта ненавидящим взором. Возразить ему было нечего, да и не посмел бы он возражать.

Когда великий магистр спустился во внутренний двор, двое оруженосцев помогли ему забраться в седло. Сделать это было отнюдь не просто и удалось не с первой попытки. Дюжие парни обливались потом, граф осыпал их ругательствами и проклятиями за нерадивость. Наконец, все устроилось. Граф де Торрож оказался в седле. Выражение лица у него было недовольное. Болела печень, донимала одышка. Лучше было бы конечно не мучить себя и отправиться во дворец в экипаже. Но только не сегодня. Для этого визита требовалось полное воинское облачение. Великий магистр был символом мощи ордена и его жизненной силы. Не годиться, чтобы символ возили в каком-нибудь дамском рыдване.

Молодой белокурый паж развернул Бо-Сеан, другие рыцари свиты неторопливо разобрались по парам, громко цокая копытами своих коней по камням двора. Королевские слуги и стражники наблюдали за этими приготовлениями с мрачным интересом. Большинство современников испытывало такого рода чувства к ордену Храма Соломонова.

Иерусалим, как и все старые восточные города, строился стихийно. Сразу за стенами, окружавшими дворец, начинался лабиринт узких извилистых улочек, глинобитных стен, тупиков. В 1099 году, после взятия его войсками Годфруа Буйонского, из главного города евреев, все евреи были изгнаны. Лет за двадцать до описываемых событий, они начали постепенно возвращаться, опасливо селясь в кварталах северной части города у самых стен. Кроме них, довольно много было арабов, армян, персов, сирийцев. Латиняне селились, в основном, в районе Сен-Мари ла Гранд. Была возведена особая стена, чтобы отделить эти кварталы от мусульманских.

На улицах и площадях было довольно много народу, в основном торгующего и шныряющего вида. Граф де Торрож был уверен, что все азиаты — воры. Процессия тамплиеров выехала на площадь — здесь кишел вечный рынок. Дымили жаровни, орали ослы, носились собаки, трепетали на ветру полосатые шатры уличных брадобреев. Над всем этим возбужденным человеческим морем шел по канату канатоходец.

При виде Бо-Сеана жизнь, заполонившая рыночную площадь, мгновенно и безропотно расступилась, как вода уступает ножу, чтобы снова сомкнуться у него за спиной. И королевские стражники и комтур Иерусалима давно оставили попытки по наведению более менее благолепного порядка на улицах Святого города. Это было также бесполезно, как при помощи копья или меча сопротивляться наводнению.

В латинских кварталах было несколько тише и чище, и можно сказать, мрачнее. Правда, нищих и проходимцев и здесь было в избытке.

Великий магистр подъехал к большому каменному строению у южной стены города. Здание это имело внушительный вид и представляло собой своеобразную смесь крепости и церкви. Это была резиденция графа и всех его предшественников на посту главы ордена тамплиеров. Здесь, собственно, и вершились все повседневные дела ордена. Огромный храм на Сионском холме использовался только для парадных богослужений и собраний верховного капитула.

Никаких внешних примет того, что резиденция великого магистра тщательно и неусыпно охраняется, видно не было, но граф знал, сколько арбалетчиков и меченосцев по одному сигналу явится, как бы из под земли, при появлении непрошеного визитера.

Во внутренних покоях утомленный де Торрож поспешил переодеться. Жара и тяжелые доспехи сделали свое дело, он был весь в мыле.

— Что, брат Гийом еще здесь? — спросил он у прислуживавшего ему монаха.

— Да, мессир.

Великий магистр дал облачить себя в белую льняную рубаху, широкий мягкий кафтан, пристегнул пряжкой, в виде львиной лапы, плащ к левому плечу. Продолжая вполголоса недовольные переговоры с самим собой, граф прошел в зал, где обычно занимался делами. Стены здесь были задрапированы белой тканью и украшены красными крестами в человеческий рост. У стены с двумя узкими, бойницеобразными окнами стоял большой деревянный стол. По краям его располагались два позолоченных и облепленных вчерашним воском подсвечника.

Брат Гийом сидел за столом и перебирал какие-то бумаги. Одет он был в простую черную сутану, лет ему было сорок с небольшим. На вытянутом, всегда бледном лице светились холодным блеском большие синие глаза. На щеках рисовались отчетливые вертикальные складки, как у человека, который часто улыбается, что было странно, ибо брата Гийома никто никогда улыбающимся не видел.

— Что, больше никто не соизволит пожаловать? — спросил граф, усаживаясь за свой стол.

— Брат сенешаль болен. Брат маршал осматривает арсеналы в Аскалоне, граф де Марейль сейчас, по-видимому, прибудет. А граф де Ридфор… вы же знаете его отношение…

Верховным органом власти в ордене издавна считался капитул, он состоял из высших чинов, то есть магистров всех орденских областей, и наиболее родовитых в уважаемых рыцарей. Но в практической жизни собрать всех членов капитула удавалось крайне редко. Области ордена располагались и во Франции, и в Португалии, и в Венгрии, и в Испании и съезжались провинциальные магистры главным образом для того лишь, чтобы избрать нового орденского главу взамен почившего. Таким образом, граф де Торрож пользовался в своих действиях значительно большей свободой, чем это можно было предположить, ознакомившись с уставом ордена. При нем для совета находилось несколько родовитых рыцарей, эти господа, называемые «ближайшими», и были реально высшим руководством орденской империи.

Со двора донеслись голоса. Брат Гийом выглянул в окно и негромко сказал:

— Граф де Марейль.

Через несколько секунд, в комнату вошел небольшой плотный старик, совершенно седой, подвижный и веселый.

— Ну что? — бодро спросил он, прохаживаясь по каменному полу, позванивая серебряными шпорами, задевая краем летающего плаща ножки стола.

— Ну что, эти лекаря-притворщики опять бросают нам камни под копыта?

— Вот именно, — сказал великий магистр, — я только что вернулся от короля.

— И что сказал этот вечно трясущийся, собачий хвост?

— Он действительно трясся от страха, но когда я уходил, у меня не было впечатления, что мне удалось его полностью образумить. К сожалению.

— То есть? — тихо спросил брат Гийом.

— Он сделал вид, что подписал сервильную грамоту на Асфанерский лен, по глупости. Не придал, мол, значения. Но я ему не верю. Слишком долго он скрывал, что вообще сделал это. Ведь мы узнали об этом только после того, как люди Д'Амьена заняли этот несчастный караван-сарай.

Седой граф резко дернул полой своего плаща.

— Но если он решил предаться этим ворам-врачевателям, он безумец, — или он забыл кому должен быть благодарен за то, что… ведь мы можем…

— Вот это меня и беспокоит, — погладил свою бороду великий магистр, — умным человеком я его никогда не считал, но на человека, способного действовать во вред себе, он тоже не похож.

— Он рассчитывает на то, что мы сейчас и сами не захотим скандала в королевском семействе, — сказал брат Гийом.

Де Торрож погладил ладонью правый бок.

— Может быть, может быть. Очень болит печень, — без всякого перехода заговорил великий магистр о своем основательно подорванном здоровье, — ты бы брат прописал мне какое-нибудь снадобье, знаю ведь, занимаешься знахарством там, в своих подвалах.

— При недугах, типа вашего, полезнее воздержание, чем даже самое лучшее зелье. Что толку в питие лекарств, если за ним следует питие вина.

— Ладно, ладно, — махнул рукой граф, — вернемся лучше к Бодуэну. Судя по всему, пришло время задуматься о ближайшем будущем династии.

— Бодуэн V еще совсем ребенок, — заметил граф де Марейль. Сказанное, разумеется, не было ни для кого новостью.

— Даже когда он вырастет, он не сможет стать полноценным претендентом на престол и, тем более, королем, — великий магистр продолжал растирать свой бок. — Нам следует обратить внимание на принцесс. Боюсь, что даже если мы сделаем это немедленно, мы будем не первыми, кто догадался это сделать.

Великий магистр закрыл глаза, пережидал, видимо, приступ боли. Присутствующие молчали, наблюдая за ним. В глазах брата Гийома нельзя было прочесть ничего определенного, граф де Марейль рассматривал де Торрожа более чем заинтересованно. В случае скорой смерти последнего, граф, как один из родовитейших и заслуженнейших рыцарей ордена, реально мог претендовать на его перстень. Впрочем, де Марейль не был человеком кровожадным, напротив можно было его назвать человеком благонравным. И вряд ли он стал что либо делать, чтобы столкнуть великого магистра в могилу, край которой был, судя по всему, близок. Но не желать ему смерти было выше его сил.

— Я уже думал о них, — сказал брат Гийом.

— О принцессах? — спросил де Торрож, не открывая глаз.

— Да, мессир.

— И что же вы надумали? — вступил в разговор де Марейль. Сам он мало интересовался судьбой этих девчонок. Еще когда они жили при дворе, вокруг каждой из них образовалось нечто наподобие партии. Находились лихие головы, готовые обнажить ради них свои мечи. Одни, ввиду будущих благ, другие по соображениям куртуазного свойства. Это рыцарям Храма строго воспрещалось поклоняться какой-либо женщине, кроме девы Марии, для всех остальных крестоносцев такого запрета не существовало.

— Трудно сказать, какая из них менее выгодна для нас в качестве будущей королевы, — сказал монах.

— Что вы имеете в виду? — открыл один глаз, великий магистр.

— Изабелла, судя по некоторым нашим наблюдениям, влюблена в Гюи Лузиньянского, а духовником Сибиллы, с месяц назад, сделался отец Савари, а он, как известно, давно уже тяготеет к Госпиталю.

— Если Изабелла выйдет за Лузиньяна, они могут стать хорошей парой для Иерусалимского трона, — тяжело вздохнул и поморщился де Торрож. — А откуда ты, кстати, знаешь про то, что Изабелла влюблена в этого островитянина?

— Из этого письма, — брат Гийом продемонстрировал свиток, — мне удалось уговорить одну из камеристок принцессы, чтобы она помогала нам.

— Савари, Савари, я вспомнил его, — воскликнул де Марейль, — это большой прохиндей.

— И что в этом письме?

— Оно довольно откровенное, хотя, мне кажется, что между ними пока имела место только переписка.

— А где Гюи сейчас, все там же, на Кипре?

— Да, мессир.

— Что-то очень долго он сидит на этом Кипре, — счел нужным, заявить де Марейль. Он чувствовал, что беседа, в сущности, протекает без его участия и хотел напомнить о себе.

Де Торрож взял из тонких пальцев монаха свиток с письмом принцессы, но не стал разворачивать. Читать у него не было сил.

— Что ты собираешься с ним делать дальше?

Брат Гийом пожал плечами.

— Пока не решил. Но в ближайшие дни отправлять его не буду. Мне еще нужно выяснить кое какие обстоятельства.

— Ну думай, думай, — великий магистр вяло порылся в бумагах на столе. — Тут есть одно еще дело. Весьма пикантного свойства. Вы должно быть слышали о Рено Шатильонском?

— Еще бы! — почти подпрыгнул на месте де Марейль, на лице его изобразилась неожиданная ярость. — Очень уж неучтивый молодой человек.

— Успокойтесь, граф, этот неучтивый молодой человек сидит у нас под замком в подвале, и королевский указ о его смертной казни валяется вот на этом столе.

Великий магистр снова потер свой правый бок и добавил почти шепотом:

— Но это совсем не значит, что Рено Шатильонский будет казнен. Теперь оставьте меня, господа.