"Не искушай меня" - читать интересную книгу автора (Дэй Сильвия)

Глава 8

– Что, черт побери, с тобой стряслось?! – спросил Эддингтон, когда в начале десятого утра Саймон, спотыкаясь, ввалился в дом.

Надышавшись дымом, Саймон с наслаждением вдыхал свежий и чистый воздух. Саймон окинул взглядом свой пропитавшийся потом и копотью наряд и понял, что все придется выбросить. Граф, который только что успел принять ванну, сидел в удобном шелковом халате.

– Ты купишь мне весь гардероб, – проворчал Саймон, стаскивая камзол.

В результате его действий пепел посыпался на ковер.

Эддингтон брезгливо поморщился:

– Господи, от тебя одни неприятности.

– Дом баронессы Орлинды загорелся во время бала. – Саймон протиснулся мимо Эддингтона к лестнице.

– Случайность? – Эддингтон направился следом.

– Похоже на то. Плохо закрепленная на стене галереи масляная лампа.

– Каков процент вероятности, что это все-таки случайность?

Саймон презрительно фыркнул.

– Кто-нибудь пострадал?

– Народ надышался дымом, кое-кто получил незначительные ожоги. Мы на удивление легко отделались. Ты бы со мной согласился, если бы увидел, в каком состоянии особняк.

Саймон открыл дверь в свою комнату и испытал блаженное чувство возвращения домой. Он приобрел этот дом со всей обстановкой, включая мебель и предметы искусства. Предыдущий хозяин дома, должно быть, любил поспать с комфортом. Кровать была широкой и удобной, шторы и балдахин сшиты из плотного темного бархата, а ковер на полу был пушистый и теплый. Спальня была выдержана в темно-красной и темно-зеленой гамме, что в сочетании с мебелью из темного ореха создавало умиротворенную, спокойную атмосферу, где любитель комфорта с мужским характером, не терпящим всяких финтифлюшек, мог бы укрыться от мирских забот.

– Но это еще не самое худшее. – Саймон зевнул и с вожделением посмотрел на расстеленную постель. Слуга, едва взглянув на своего хозяина, набросил полотенце на табурет, чтобы Саймон мог сесть, не попортив мебель, и снять обувь. Затем слуга вышел, чтобы приготовить хозяину ванну.

– Неужели? – удивленно поинтересовался граф.

Высокий, аристократически худощавый граф подошел к креслу-качалке перед камином и улыбнулся хорошенькой горничной, что раздувала в камине огонь. Она трогательно покраснела и, присев в реверансе, удалилась, оставив мужчин вдвоем.

– Мадемуазель Руссо пыталась меня соблазнить.

– Пыталась? – насмешливо переспросил граф, и Саймон бросил на него злобный взгляд.

– Вчера вечером ей поручили охмурить Джеймса, но ночью Джеймс и Дежардан работали в тандеме, тогда как она занималась мной.

– Интересно, – сказал граф. – Что ты думаешь по этому поводу?

Саймон приподнял бровь и встал, чтобы снять жилет и рубашку.

– Я думаю, что ты вернешь мне деньги вне зависимости от того, выполню ли я то задание, что ты мне поручил, или нет. Если они охотятся конкретно за мной, то вы не имеете права накладывать арест на мое имущество или менять условия нашего соглашения.

– И чем ты можешь поручиться?

Саймон поднял кулаки. Эддингтон пожал плечами:

– Принято.

В свое время Эддингтон обратил внимание на Саймона именно потому, что последний отменно владел кулаками. В день их знакомства Саймон свалил человек десять, не меньше, а сам отделался несколькими синяками и ссадинами, и Эддингтон немедленно решил, что мог бы найти применение человеку с такими талантами. Поскольку леди Уинтер вышла замуж, тем самым лишив Саймона заработка, он с удовольствием согласился работать на Эддингтона. И очень скоро Саймон доказал, что мозгами он умеет работать не хуже, чем кулаками.

– Ты думаешь, они хотят впутать тебя в свою игру? – задумчиво протянул Эддингтон. – Если тебя обвинят в преступлениях против Франклина и к тому же станет известно о том, что ты работаешь на англичан, враждебность по отношению к Англии будут испытывать и французы, и американцы.

– Такое действительно возможно, – согласился Саймон. Он снял рубашку и начал расстегивать бриджи. – Этой ночью было еще много всего странного. К примеру, пока Дежардан и Джеймс занимались друг другом, Лизетт ждала в сторонке в компании двух женщин.

– Кто они такие?

– Я не знаю точно. Честно говоря, я ни на ту, ни на другую не обратил особого внимания. Могу лишь сказать, что они окружили ее как наседки. Лизетт не из тех женщин, которая нравится другим дамам. Я знаю, что ты понимаешь, что я имею в виду.

– Любопытно. – Эддингтон поставил локти на подлокотники и, переплетя пальцы, поднес их к губам – Что ты намерен делать?

– Сначала приму ванну, потом лягу спать. – Саймон направился в смежную со спальней ванную комнату, откуда уже доносился плеск воды – ему готовили ванну. – А потом навещу мадемуазель Руссо и спрошу у нее напрямую.

– И ты думаешь, она тебе все расскажет? – крикнул ему в спину граф.

– Нет. Но, по крайней мере, она будет знать, что я в курсе происходящего.

– Возможно, тебе понадобится помощь.

– Возможно, – уклончиво ответил Саймон.

Он уже решил, что найдет себе помощников. Однако с графом этой информацией он делиться не спешил.

– Я позабочусь об этом, – предложил свои услуги Эддингтон. – Я попросил Бекинга оставаться во Франции, покуда я здесь. Можно, кстати, найти ему хорошее применение.

– Отлично, милорд.

Саймон закрыл за собой дверь.


Эдварда разбудил сильнейший приступ кашля. Он выпрямился в кресле и обвел взглядом комнату. В первый момент он не узнал обстановки, и лишь спустя несколько секунд вспомнил, что все еще находится в доме Коринн. Последнее, что он помнил, это как слушал наставления врача, велевшего охлаждать Коринн, если у нее начнется жар, и через равные промежутки времени отсасывать у нее изо рта и носа слизь, чтобы она не задохнулась.

Эдвард посмотрел на часы. Было начало десятого утра. Эдвард поднялся из кресла и потянулся, разминая спину, затекшую после нескольких часов сна в сидячем положении. Он опоздал на работу – чего с ним никогда в жизни не случалось. Он должен был немедленно вернуться домой, где он мог бы написать объяснительную записку Франклину, принять ванну и подготовиться к новому рабочему дню.

Еще раз окинув взглядом комнату, чтобы убедиться не оставил ли он тут своих вещей, Эдвард подошел к двери, что отделяла гостиную, в которой он спал, от спальни Коринн. Он негромко постучал, подождал, пока ему ответят, и, не дождавшись, открыл дверь.

В то время как гостиная была выдержана в строгих кремовых и коричневых тонах с крашенной в те же цвета деревянной мебелью, спальня была более женственной в ней преобладал бледно-розовый цвет и цвет бургундского. Мебель с гнутыми ножками была выкрашена белой краской и украшена позолотой. Но и та и другая комнаты хранили сладковато-цветочный аромат, который мог принадлежать одной лишь Коринн. То был запах невинности, а не соблазна, и тем не менее этот запах его возбуждал.

Эдвард сделал шаг в глубину комнаты, затем второй Взгляд его остановился на огромной кровати, что стояла посреди спальни. На ней, свернувшись калачиком, спала Коринн. Она казалась совсем крохотной на кровати такого размера.

Грудь Коринн часто вздымалась и опадала, и черная слизь пузырилась у ноздрей. В гневе Эдвард обошел стул, на котором сидела экономка, собираясь ее отчитать за нерадивость, и обнаружил, что пожилая женщина спит. Чепчик с кружевами съехал набок, закрыв бровь, а с левой стороны из-под чепчика торчат спутанные седые кудри.

Эдвард выругался и, подойдя к кровати, принялся отсасывать слизь из воздушных протоков Коринн. Эдвард никогда в жизни не работал сиделкой. Даже когда болел, он не доверял себя услугам врачей. Болезни он переносил на ногах. Он не мог позволить себе не работать.

Закончив работу, Эдвард смочил чистую тряпку в чашке с водой, что стоял на тумбочке, и осторожно протер Коринн лицо, не уставая любоваться ею и восхищаться ее красотой, даже в болезни. Брови у нее были совершенной формы, губы полные и красиво очерченные, скулы высокие и изящные.

Ему было больно видеть ее беспомощность и сознавать, что штата прислуги из трех человек: экономки, дворецкого и их сына, лакея, – недостаточно, чтобы обеспечить Коринн тот уход, в котором она нуждалась. У него не было средств, чтобы нанять кого-то еще им в помощь, даже на короткое время, и он недостаточно хорошо понимал природу ее отношений с Дежарданом, чтобы попросить помощи у него. Кроме того, он не мог говорить от имени Коринн, они были чужими друг другу.

– Проклятие, – пробормотал Эдвард, раздраженный теми проблемами, что возникли у него по ее вине.

Коринн наморщила лоб, очевидно, услышав его ворчливые жалобы, и он прикоснулся к ее лбу, расправляя складку.

Эдвард вздохнул и вышел из комнаты. Спустившись на первый этаж, он пошел искать кухню. Там он нашел дворецкого и привратника. Они возились с подъемником, с помощью которого продукты доставлялись из погреба на кухню.

– Мистер Джеймс, – поклонившись, сказал дворецкий.

Поклон у него получился кривой, ибо тело престарелого дворецкого скрутил радикулит. Эдвард сильно сомневался, что эта пожилая пара справилась бы с хозяйством, не прибегая к помощи своего крепкого и рослого сына.

– Мадам Фуше спит наверху, – довольно резко сказал Эдвард. – Я сам позаботился о мадемуазель Маршан, но за ней должен присматривать кто-то бодрствующий, ибо предписания врача следует выполнять каждые полчаса.

– Да, конечно. – У дворецкого хватило совести покраснеть, но не хватило ума сказать, что он нуждается в помощи.

– Если вы сможете присматривать за ней в течение дня я вернусь вечером и буду ухаживать за ней ночью.

– Сэр, – начал дворецкий, постаравшись выпрямиться, насколько ему позволял радикулит, – ваше предложение весьма великодушное, но в вашей помощи нет необходимости. Вам ни к чему утруждать себя.

Эдвард мрачно усмехнулся:

– Я вернусь вечером. Если вы будете думать так же, я уйду.

Дворецкому нечего было на это сказать, разве что повторить то, что он уже сказал, поэтому он просто кивнул и бросил взгляд на своего сына.

Эдвард вышел из дома быстрой походкой, на ходу забрав из холла свой камзол.

Выходя, он оглянулся и вновь посмотрел на часы. Он терпеть не мог опаздывать.


Дом куртизанки был небольшим, но элегантным и расположен он был в той части города, где могли позволить себе жилье только наиболее успешные представительницы этой профессии.

По улице то и дело проезжали экипажи и всадники, хотя поток был не особенно плотным, и потому подъезжающий экипаж или всадника можно было заметить издали. Горничная Соланж Тремблей, выглянув из окна спальни своей хозяйки на верхнем этаже, увидела карету без опознавательных знаков как раз вовремя. Ускользнуть из дома было непросто, учитывая характер хозяйки, которая вечно требовала от своей служанки сделать три дела сразу. Но горничной было не занимать хитрости. Низко опустив голову, она прошла немного вверх по улице, пересекла ее и, обогнув неприметный экипаж, остановилась у двери.

– Ну?

Черные шторы на окнах были задернуты, так что она не могла видеть того, кто к ней обращался. Впрочем, ей было все равно, как он выглядит. Он платил, и платил щедро – и это все, что ей было от него нужно.

– Они не собираются уезжать.

– Понятно.

В голосе его было что-то зловещее. Она даже поежилась.

Из окна показалась рука в перчатке, сжимавшая маленький мешочек с монетами. Горничная приняла плату и быстро присела в реверансе, хотя сомневалась в том, что он увидит его.

– Большое спасибо, месье.

С теми, кто тебе платит, надо быть вежливым. Можно спорить с домохозяйкой, но для мадемуазель Тремблей у нее были только улыбки. Если ее выгонят с работы из-за несоблюдения субординации, Эспри она больше будет не нужна, и она сразу потеряет оба жалованья.

Она торопливо пошла назад. Надо успеть вернуться домой прежде, чем кто-то заметит ее отсутствие.

Эспри наблюдал за женщиной до тех пор, пока она не исчезла за калиткой, ведущей к служебному входу. Она никогда не оглядывалась, и ему это нравилось в ней. Так трудно в наши дни найти хорошего помощника.

Откинувшись на спинку, он постучал по крыше. Кучер присвистнул, и карета тронулась с места. Маргарита вернулась в Париж. Он ждал этого, и именно по этой причине он заплатил горничной, чтобы та устроилась на работу к Соланж. И было это давно – много лет назад. Он мудро поступил, держа ее в запасе столько лет, отделываясь сравнительно небольшой платой. Он знал, что однажды его расходы окупятся сполна.

Ничто не должно изменить хода событий, которому был дан старт два десятилетия назад. Никому он не позволит сделать это.

И в особенности Маргарите Байо.


В доме Коринн было тихо как в склепе. Часы пробили пять.

Эдвард сидел за ее секретером и молча трудился. То и дело он посматривал на кровать, чтобы проверить, как она дышит. Он вернулся к ней в дом в начале пятого и обнаружил, что у нее сильнейший жар. Все трое слуг валились с ног. Лакей целый день носился туда и обратно с ведрами воды, а экономка обтирала Коринн влажной прохладной тряпкой до тех пор, пока руки не отказались ей повиноваться. Когда пришел Эдвард, никто и не думал возражать против его помощи: напротив, старики были счастливы отдать Коринн на его попечение. Он, в свою очередь, тоже успел кое-что: много часов он провел за изучением медицинских трактатов, в которых рассказывалось, как следует ухаживать за больными в том состоянии, в котором пребывала Коринн.

Первым делом он перенес ее в гостевую комнату. Там мадам Фуше сменила ей ночную рубашку, а Эдвард перестелил постель чистым бельем. Он приказал, чтобы Коринн еще раз искупали в ванне, и чтобы ее подмышки, ступни и затылок натерли спиртом пополам с водой. Теперь от нее несло как от пьяницы, но зато температура у нее значительно понизилась. Ее спеленали как дитя, и он уложил ее в уютную кровать на свежие простыни.

В благодарность за старание стариков Фуше отпустили пораньше. Их сыну Тьерри на вид было примерно столько же лет, сколько Эдварду (Эдварду исполнилось тридцать три), и он остался работать. Теперь, когда в доме бодрствовали только два человека, наступила гулкая тишина, особенно заметная после всей той суеты, что только что закончилась. И эта тишина и покой как ничто другое способствовали размышлениям. Но сколько бы Эдвард ни размышлял над тем, как так вышло, что он принимал столь деятельное участие в жизни Коринн, вопросов все равно оставалось больше, чем ответов.

И потому, когда в дверь настойчиво постучали, Эдвард почувствовал облегчение. Как раз сейчас ему очень нужно было отвлечься.

Он замер с занесенным над бумагой пером, напрягая слух. Еще через мгновение он услышал голоса. Но разобрать слова он не мог. Эдвард предположил, что с-визитом явился Дежардан, что он вот-вот войдет в комнату. Но шагов слышно не было, и поэтому Эдвард встал со стула и направился через открытую дверь в галерею. Оттуда он посмотрел вниз, на небольшой холл. Тьерри стоял у парадной двери и говорил с кем-то, кто стоял за дверью. Наконец слуга вернулся в дом и закрыл дверь.

Эдвардом овладело любопытство. Желая узнать, кто еще присутствует в жизни Коринн, он обогнул лестничную площадку и зашел в гостиную второго этажа. Он подошел к окну и отодвинул штору. Оттуда он мог увидеть улицу, на которую фасадом выходил дом.

Мужчина отвязывал коня от столба. Движения у него были скупые и ловкие. Покрой и качество наряда этого господина говорили о богатстве и привилегированном положении, как, впрочем, и стать его скакуна. Откуда он знает Коринн?

Куинн замер перед тем, как поставить ногу в стремя. Он через плечо взглянул на дом и поднял глаза вверх, встретившись взглядом с Эдвардом. Во всей его позе чувствовалась напряженность, Эдвард явственно ощущал ее, несмотря на разделявшее их расстояние.

На секунду Эдвард подумал о том, не отступить ли ему в глубь комнаты. В конце концов, он не имел права вторгаться в жизнь Коринн. Они никем друг другу не приходились, они и знакомы были совсем недавно. Когда она очнется, вполне вероятно, возмутится той наглости, с которой он присвоил себе право распоряжаться в ее доме, да и ею самой, пользуясь ее беспомощностью.

Но та часть его самого, что пряталась глубоко внутри, восстала против здравого смысла и приличий. Тот мужчина, что жил в нем, до сих пор никак себя не проявляя, считал, что имеет право на Коринн Маршан и должен дать понять другим, что эта женщина принадлежит ему. Она будет принадлежать ему, он этого добьется, и в этом его желании таилась причина всех тех безумных поступков, что он совершил с тех пор, как встретил ее.

Эдвард пристально рассматривал своего потенциального соперника, отмечая каждую деталь. Они были друг другу полной противоположностью, если не считать выражения лиц. На лице мужчины Эдвард читал то, что чувствовал сам: напряженность, вызов и злобу.

Не тот ли это человек, что так сильно обидел Коринн? Кто внушил ей страх, кто придал ее глазам это затравленное выражение?

Эдвард сжал кулаки.

– Я узнаю, кто ты такой, – тихо предупредил Эдвард.

Куинн прикоснулся к полям шляпы, хищно улыбнулся и сел на коня. Он не мог слышать Эдварда, он не мог видеть, как шевелились его губы, но он принял брошенную Эдвардом перчатку – это было ясно.

Еще одна загадка в и без того запутанном деле.

Эдвард опустил штору и вернулся к Коринн.

Саймон стоял у входа в дом и стаскивал перчатки – постепенно, палец за пальцем. Движения его были неторопливыми и размеренными. Эта процедура должна была его успокоить, но он не успокаивался. Он тяжело дышал от ярости, и шея ныла от напряжения.

Эдвард Джеймс навещал Лизетт, когда она была «нездорова». Этот мужчина стоял у окна без камзола и жилета, словно был у себя дома, и держался так, словно Лизетт была его собственностью.

Саймон и раньше играл в эту игру, сшибаясь лбами с соперниками за право обладания приглянувшейся самкой. Занятное это дело, тем более что Саймон редко когда был по-настоящему заинтересован в выигрыше. Если ему удавалось завоевать расположение дамы, его ждал жаркий и разнузданный секс. Если он проигрывал, то удалялся с улыбкой и находил себе другую забаву.

На этот раз он был в ярости. Ему бы хотелось думать, что пострадала одна лишь его гордость, но правда была более обескураживающей. Он был счастлив те несколько минут в библиотеке. Не просто был свободен от проблем, а по-настоящему счастлив. И ему было горько оттого, что, как оказалось, для Лизетт в тех минутах не было ничего особенного.

И снова к нему вернулось ощущение того, что он сходит с ума. До вчерашнего вечера он считал, что Лизетт ему не нравится. И вдруг, ни с того ни с сего, он готов убить за нее соперника.

Да, он готов был убить того, кого предпочла Лизетт.

В самом мрачном расположении духа Саймон поднялся к себе в комнату, собираясь сменить свой костюм для верховой езды на что-то более подходящее для кутежа. Горячая девчонка поможет ему выбросить Лизетт из головы и из сердца. Завтра голова у него будет ясная, и он сможет разобраться во всем без проблем.

– Мистер Куинн, к вам пришли.

Саймон замер, не успев развязать до конца узел шейного платка. Он смотрел в зеркало, висевшее с внутренней стороны двери гардероба, и дворецкий у него за спиной смотрел туда же. Их взгляды встретились.

– Кто это?

– Она не назвала мне своего имени, сэр. Весть о том, что к нему пожаловала дама, заставила Куинна почувствовать напряжение.

– Она блондинка и она красива?

Дворецкий скривил губы в усмешке:

– Да, сэр.

И тогда вся ярость, весь гнев, вся обида, что бурлила в нем, закипела, грозя выплеснуться наружу. Он сорвал платок с шеи и швырнул его на пол. Должно быть, она выскочила из дома сразу после того, как он отъехал, иначе она не успела бы примчаться к нему так быстро. Возможно, она поняла, что демонстрация прав собственности на нее со стороны Джеймса разрушила ее планы на него, Куинна, какими бы ни были эти ее планы.

Первым побуждением Саймона было отправить ее прочь, отказав ей в аудиенции, чтобы ее позлить, но, вспомнив о том, что Эддингтон продолжал держать его на коротком поводке, Куинн передумал. Чем скорее он узнает, что она задумала, тем скорее он избавится от нее и всех прочих проблем заодно.

– Где его сиятельство? – спросил он.

– Ушел развлекаться, сэр.

Саймон решительным шагом вышел из комнаты и спустился вниз. Он едва замечал дворецкого, что бежал за ним следом. Едва ли ему понадобится чай и закуски. Если ему что-то и надо было сейчас, то добрую порцию крепкого виски.

Он остановился на пороге гостиной и увидел Лизетт, которая сидела на краешке обитой желтой парчой кушетки. Она была одета в дерзкий наряд цвета бургундского. Он ни за что не подумал бы, что Лизетт выберет для себя этот цвет, хотя наряд ей очень шел, красиво оттеняя кремовую кожу. На резном кофейном столике покоилась ее изысканно украшенная шляпа. Она нервно перебирала пальцами завязки ридикюля у себя на коленях. Она была живым воплощением элегантности и изысканности… и она смотрела на него теми же голубыми глазами, что смотрели на него через зал, что заманили его в ее объятия.

Он испытал нечто, подобное удару молнии. Кожа его горела. Он ощущал легкое покалывание. Он вспотел. Сердце его забилось в ускоренном темпе, дыхание сбилось, грудь вздымалась и опадала.

Когда он вошел, выражение нерешительности и опаски на ее лице сменилось восторженным одобрением женщины, которой определенно нравится тот мужчина, на которого она смотрит. Взгляд ее опустился на его голую шею. Она быстро облизнула нижнюю губу.

Когда взгляды их встретились, он увидел в кристальных глубинах ее глаз желание, грубое, плотское желание, и тело его немедленно откликнулось. Четверть часа назад он готов был ее задушить. Теперь он хотел одного – задрать ее юбки и довести ее до экстаза, до крика. Снова и снова.

Он мрачно взглянул на нее и бросил ей в лицо:

– Ба, вы не стоите моих трудов.

И с этим он развернулся и вышел из комнаты.

– Мистер Куинн, подождите!

Он оглянулся и увидел, что она бросилась за ним.

– Меня зовут Саймон, черт возьми, как вам это прекрасно известно.

Она резко остановилась, учащенно дыша – так же, как и он.

– Пожалуйста, позвольте мне представить себя. Я…

– Я прекрасно знаю, как вас зовут, сумасшедшая!

– Линетт Байо, – упрямо продолжила она. – Дочь виконта де Гренье. Я думаю, вы могли знать мою сестру, Лизетт Байо. Возможно, вы знали ее близко… если… если прошлая ночь о чем-то говорит.

Саймон смотрел на нее во все глаза, не мигая.

– О чем вы, черт возьми, говорите?

– Вы меня не знаете, – тихо сказала она. – До прошлой ночи мы с вами ни разу не встречались.