"Отец монстров" - читать интересную книгу автора (Арно Сергей)

Глава 9 БЕССМЕРТИЕ СМЕРТИ

Последние слова: — Бог меня простит, это его ремесло. Генрих Гейне
Великое открытие Рюйша и создание музея

В своей амстердамской мастерской Фредерик Рюйш большую часть времени посвящал изготовлению и консервации демонстрационных препаратов как частей человеческого тела, так и целых трупов. Благо в казненных не было недостатка. Особо искусен Рюйш был в инъекции кровеносных сосудов. Он вводил в кровеносные сосуды специальный красящий раствор, показывая богатство и разнообразие сосудистой сети в разных человеческих органах. Это были маленькие произведения искусства в стеклянных сосудах, вызывавшие удивление и восторг у современников, навевая поэтические образы. Крупнейшему представителю теоретической медицины Бургаву пришло в голову такое вдохновенное описание: «В печени они (кровеносные сосуды) похожи на небольшие висячие гнезда, в семенниках они намотаны подобно клубку ниток, в почках они согнуты углами и дугами, в кишках они ветвятся подобно ветвям дерева, в радужной оболочке они извиваются подобно змее».

Инъекция сосудов получила название «рюйшевского искусства», и ее изобретатель приобрел уважение не только публики, но и коллег. О Рюйше стали говорить, восхищаясь его мастерством… Но главное открытие его жизни, открытие, которое принесет ему всемирную славу, было еще впереди.


Всю жизнь Фредерик Рюйш искал разгадку секрета сохранения нетленными человеческого тела и его частей. С раннего утра до поздней ночи он экспериментировал с мертвыми, ища разгадку этой тайны. Некоторые анатомы достигли в этом неплохих результатов. Но Фредерик Рюйш хотел большего, его не удовлетворяло бальзамирование на непродолжительное время. Покойники и части их тел, которые выставляли другие анатомы, жили недолго и выглядели неплохо только первый месяц, после чего лица и конечности трупа теряли естественный цвет, кожа морщилась, они темнели и в конце концов приходили в негодность. Рюйш же искал секрет, который продлил бы жизнь трупа — сделал бы его вечным. Фактически он искал эликсир бессмертия смерти.

Запершись в своей мастерской, он работал со скипидаром, серой и винным спиртом, который готовил из хлебных злаков, сахара и рисовой водки. Ища возможность продления жизни покойников, он наполнял их кровеносные сосуды воском и ртутью, вдыхая ее смертоносные испарения. Часто ему становилось дурно, кружилась голова… но Рюйш упрямо двигался к своей цели. Для бальзамирования он использовал также эфирные масла, свинец и смолы, экспериментируя со зловонными, уже разлагающимися покойниками. Фредерик Рюйш искал разгадку секрета. В поисках ему помогали знания, которые он приобрел, работая в юности аптекарем: он знал много снадобий, замедляющих процесс разложения плоти у живого, но не у мертвого…

И однажды вечность открыла ему свою Тайну. Фредерик Рюйш изобрел способ, при котором забальзамированные им тела детей и взрослых выглядели как живые.

Первые покойники, которых Рюйш выставил на демонстрацию в своем кабинете, вызвали изумление публики и недоверие коллег.

В обширном своем доме на втором этаже Рюйш имел пять комнат, которые называл «кабинетом». Два дня в неделю этот своеобразный музей был открыт для посетителей. Здесь Рюйш выставлял смастеренные им препараты, вытащенные из человеческих тел, в заспиртованном и в сухом виде. Публика шла посмотреть на это с удовольствием. Но когда Рюйш выставил покойников, забальзамированных по новому рецепту, весь Амстердам выстроился в очередь возле его дома, так что пришлось повышать плату за вход. Рассматривая лежавших в колыбели мертвых младенцев и выставленных напоказ взрослых, посетители изумлялись естественности их лиц, некоторые даже трогали их руками, чтобы убедиться, что это не живой ребенок… Но нет, живых экспонатов в кабинете Фредерика Рюйша не было. Эффект этот удавался за счет того, что анатом умел сохранить естественный цвет и фактуру кожи со всеми индивидуальными особенностями: родимыми пятнами, сыпью, шрамами и царапинами, сеточками кровеносных сосудов…. Так что те, кто знал этих людей живыми, нередко, случалось, от произведенного эффекта падали в обморок.

Вот что позже писал современник Рюйша, посетивший его кабинет: «Видел пятьдесят телец младенческих в спиртах от многих лет нетленных. Видел мужское и женское четырех лет возраста нетленны и кровь знать, глаза целы и телеса мягки, а лежат без спиртов…»

Коллеги-анатомы с сомнением и усмешками глядели на препараты Рюйша, они-то знали, что пройдет месяц и кожа на них сморщится, появятся дыры, и препарат уже ни на что будет не годен, кроме как выбросить его вон. Но проходили месяцы, годы, но лица, туловища, ноги прошедших через руки Фредерика Рюйша сохраняли свой цвет и фактуру… Как ни удивительно, но по прошествии времени они даже становились еще более похожи на живых, как будто вот сейчас поднимутся и скажут что-нибудь. Анатомы не находили этому объяснения. О Фредерике Рюйше поползли зловещие слухи, что он продал душу за этот секрет. Хотя дом его добропорядочные жители Амстердама давно уже обходили стороной, особенно когда на город опускались сумерки и к воротам подъезжали кареты с телами казненных, приходили женщины, неся мертвых младенцев… Но тех, кто обходил дом с наступлением сумерек, днем тянуло туда посмотреть на новые диковинные экспонаты, которые выставит доктор Рюйш.

В своей уникальной коллекции Рюйш оставлял только самые интересные экспонаты — остальные же продавал, так что в Амстердаме стало модным, на удивление гостям, выставлять у себя в доме забальзамированные тела мертвых детей и взрослых, неожиданно производя на гостей приятное впечатление. Полюбоваться на диковинные экспонаты приезжали и из других стран и городов: из Лондона, Гамбурга, Парижа — считалось великой удачей купить хоть один экспонат Рюйша.

Из забальзамированных мертвецов Рюйш составлял композиции — мертвый ребенок, играющий на скрипке, с веночком на голове; отделенные ручки и ножки покрывались кружевными манжетками; в детскую ладошку он вкладывал внутренние органы, например сердце или печень. Человеческие эмбрионы в подобных композициях украшались сухими цветочками, крошечными свечками, бисерными браслетиками, колье и поясками. Одним из особенных украшений коллекции по праву считались заспиртованные детские головки со вскрытой черепной коробкой, но румяные и с виду вполне довольные. Эффект этот в немалой степени достигался за счет умного вида хрустальных глазок, вставленных в детские головки вместо настоящих.

Вот как описывались современниками некоторые замечательные композиции Фредерика Рюйша.

«Человеческий плод, примерно семи недель, который схвачен маленькой восточной змеей, трехмесячный плод мужского пола в пасти ядовитейшего животного, называемого жителями восточной Индии чекко, лежащий в гробнице труп человеческого плода шести месяцев, украшенный венком из цветов и естественных плодов и букетов, запах которого он как бы вдыхает».

Из черепа человеческого плода, сидящего в гроте, с любопытством выглядывает скелет мыши. Или еще композиция: два скелетика братьев-близнецов семимесячных плодов сидят в душераздирающе трогательных позах у гроба третьего братишки, при этом «один подносит к лицу внутренности живота, как бы вытирая слезы, другой несет в правой руке кусок кишки, а в левой артериальную ветку, вынутую из селезенки».

Как видим из описания, композиции были сооружены с некоторой долей черного юмора. Почти все свои художественные работы Фредерик Рюйш (наверное, для хохмы) снабжал печальными поэтическими надписями на латинском языке о быстротечности времени и о бренности всего земного, пронизанными страданием и пессимизмом, типа «Сик транзит глориа мунди» («Так проходит земная слава») и разными другими. Случалось, посетители — если не обладали чувством черного юмора, — видя мертвое тельце ребенка, проливали слезинку от грусти и неизбежности кончины. Особенно сложны и фантастичны были композиции из детских скелетиков и сухих органов, которые обычно монтировались на небольшом поддоне. На нем укреплялись и склеивались особым клеем внутренние органы человека: печень, сердце, вынутые из почек и печени камни, а на них в различных позах укреплялись детские скелетики, изображавшие скорбь, восхищение, восторг. Эти изумительные композиции Рюйш называл «анатомо-поэтические». Они и вправду сделаны были с большим вкусом и усердием: скелетики плакали, читали стихи, играли на крохотных музыкальных инструментах — словом, вели вполне обычную свою жизнь. Эти поэтические композиции вызывали восторг у творческих личностей, посещавших музей Рюйша, и хотя литература того периода приходила в упадок, начиная служить политическим целям, но такому поэту как Лодевик Мейер коллекция Рюйша навеяла не один художественный образ. Да самого великого Иоганна Себастьяна Баха, в своем путешествии по Европе посетившего дом Рюйша, поразила и восхитила эта коллекция. Долго с интересом рассматривал коллекцию знатный вельможа из Англии — он тоже оставил запись в книге почетных гостей. Через тридцать лет на надгробье этого величайшего человеконенавистника напишут: «Жестокое негодование не может больше терзать его сердце». Это был Джонатан Свифт.

Одному Фредерику Рюйшу — хоть расшибись — было бы не сделать такого количества тонких и изящных экспонатов. Во всех делах ему помогали его детишки Рахиль и Генрих. Рахили тогда исполнилось уже девять лет, ее брату одиннадцать. Они были просто незаменимы, в особенности при составлении композиций из детских скелетиков. Только чувствительные детские пальчики могли составить крохотный экспонат, прикрепить малепусенькую берцовую косточку к тазобедренной, составить косточки позвоночника, и если что-нибудь вдруг сломается в непрочном препарате, аккуратненько починить. Дети были руками и глазами Фредерика Рюйша, а он был головой. Кроме того, маленькая Рахиль с детства имела умелые ручки, художественный вкус и часто самостоятельно составляла композиции. Отец не протестовал и не опасался, что дети что-нибудь испортят. Он, как мудрый педагог, давал им возможность развивать свои творческие способности. У него появилась даже идея открыть кружок, чтобы соседские детишки могли под его присмотром заниматься творчеством — благо материала для этого было достаточно. Если, конечно, требовалось перепилить кость — это Фредерик делал самостоятельно. Но вот аккуратненько задрапировать место перепила тканью в манжетке, — это уже Рахиль или Генрих. Трогательные надписи для препаратов Рюйш заказывал у малоимущих поэтов и писателей, платя им за надпись три гульдена.

Но все же самым захватывающим и самым интересным для Фредерика Рюйша, чему он посвятил весь остаток своей жизни, было собирание монстров.