"Как Путин стал президентом США: новые русские сказки" - читать интересную книгу автора (Быков Дмитрий Львович)САПОГЖил-был сапог — обычный, кирзовый. Собственно, кирза была в той стране наиболее распространенным материалом — из нее шили сапоги, варили кашу… И небо над страной было какого-то беспросветного кирзового цвета — зимой с него сыпалась белая кирза, а летом в нем горело тусклое желтое солнце, как блик на сапоге. Сапог в той стране было чрезвычайно много. В какой-то момент их произвели больше, чем было ног, тем более что совать ноги в эти сапоги никто и не рвался: сапог был атрибутом защитника Отечества, а защита Отечества сводилась к тому, чтобы два года питаться кирзовой кашей, выполнять на асфальтовом квадрате упражнение «Делай раз!», нюхать портянки и изображать дембельский поезд. И вот, поскольку желающих соваться в сапоги стало катастрофически мало, сапоги стали действовать сами. Одни топали на плацу, выполняя упражнение «Делай раз!», другие нажимали на педали бронетранспортеров, третьи махались в воздухе, изображая ногопашный бой, а четвертые летали в жарком небе третьего мира, наводя ужас на туземцев. Некоторые из сапог — из числа наиболее ленивых и тяжелых — попали в начальство и постепенно сделались хромовыми, что, впрочем, мало сказалось на их внутренней неизбывной кирзовости. В стране происходили какие-то перемены: то исчезали свободы и по карточкам выдавались продукты, то исчезали продукты и по карточкам выдавались свободы, но на сапогах все это сказывалось мало, поскольку покрой их во все времена одинаков, а запасы ваксы и кирзовой каши у страны, слава Богу, были такие, что хватило бы на весь третий мир. Сапоги по-прежнему топали, махались, алчно разевали рты, требуя каши, и сколько бы правительство той страны ни обещало заняться сапожной реформой — все оставалось без перемен, потому что реформировать сапог невозможно, как ты его ни начисть. Случилось, однако, так, что перемены в Отечестве зашли слишком далеко и дошли до демократических выборов. Наиболее вероятным кандидатом на пост вождя выглядел суровый уральский царек, не терпевший никаких возражений и потому ставший символом свободы. Символ свободы сидел в своем штабе, строил перепуганных помощников на подоконнике и мрачно размышлял, как бы ему удовлетворить вкусы всех категорий населения. — Так, — говорил царек. — Что у нас там с либеральной интеллигенцией? — Довольна, вашество! Вякает, совершенно от счастья забывшись! — Гм. Вякает — это хорошо. Что регионы? — Говорят, мол, суверенитету хотим! — А что это такое? — Никто не знает! — Гм. Я тоже не знаю. Ну знаете что: если хотят, скажите, что мы дадим. Столько дадим, сколько они унесут. Изберемся — разберемся. — Есть, вашество! Но есть еще одна, как бы сказать, неохваченная категория: доблестные защитники Отечества! То есть… сапоги! — Гм. Чего же им надобно? Ну пообещайте ваксы… — Никак нет, вашество! В них за последнее время чрезвычайно возросла гордость, потому что они давно уже самостоятельно, без помощи людей защищают Отечество. Надо бы с одним сапогом… на выборы пойти! — Гм. И есть на примете? — Есть! Боевой, заслуженный, летающий! — Но он хоть левый или правый? — Да какая разница, вашество! Вы разве не знаете, что они у нас давно обоюдные? Это была правда: в той стране давно уже показалось обременительным шить левые и правые сапоги, потому что шились они по разным выкройкам, а это вдвое больше работы. Поэтому теперь там все сапоги шили по одному усредненному образцу, а выдавая их немногочисленным солдатикам, просто, обмакивая спичку в хлорку, писали на одном «л», а на другом «п». Для порядку, и не дай Бог перепутать. Так сапоги лишились политических убеждений, зато сильно упростились в изготовлении. — Ну ладно, — хмуро согласился царек. — Несите вашего… кирзового орла. — Да он уж давно тут ждет! Дверь распахнулась, и в штаб гордо промаршировал немного уже поношенный, но в целом вполне бодрый сапог в генеральском звании со всеми необходимыми навыками: умел топнуть, пнуть, тянуть носочек, щелкнуть каблуком и при случае даже сплясать русскую. Царек примерил его, и сапог оказался совершенно по ноге _ вечная, впрочем, генеральская черта в тех краях; царек притопнул, прихлопнул, огладил голенище — черт, и впрямь удобная вещь! — Но надо ему фамилию подыскать, — произнес он задумчиво. — Нельзя же идти на выборы в паре с безымянным вице-президентом. Как же его назвать? Ножной? Но это как-то неприлично… Руцкой! В результате он пошел на выборы в одном лапте (для аграриев) и в одном сапоге — и стал президентом в первом туре. Ну, дорвавшись до власти, он очень быстро показал стране, кто тут новый хозяин: для начала пнул сапогом предыдущего лидера (он-то, собственно, все свободы и ввел, на свою голову), потом потопал на ближайшее окружение и перетасовал его на всякий случай, потом поставил во главу всей местной экономики чрезвычайно начитанного корректора из журнала «Коммунист», а газету «Правда» переименовал в «Неправду», после чего почил на лаврах. Меж тем регионы вскоре растащили весь суверенитет, так что у доминиона его практически не осталось, — и в стране воцарились распад, хаос и уныние. Мстительные сотрудники газеты «Неправда» и оттесненные от корыта руководители создали заговор с целью свергнуть нового царька, а на его место посадить кого другого. — Но кого?! — стенали неправдисты, не находя вокруг себя и уж тем более среди себя достойного лидера. — Вообще-то я готов, — скромно потупившись, заметил председатель местного парламента. — Ты?! Да ты… Да у тебя фамилия знаешь какая! — Ну и что, подумаешь, фамилия! Зато умище, умище… — Да ты сам свое название вслух выговорить не можешь! — Отчего же, очень могу: Руслан-Имран-Хасбулат-Абдул-Об стул-Табурет! — Ааа, — безнадежно махнули рукой неправдисты. — Сиди уж, серый кардинал. Нам местного надо! Тут-то их воспаленный, затуманенный мщением взгляд упал на сапог. — Братцы, сапог! — воскликнул самый хитрый из неправдистов. — Ей-богу, сапог! — Так он же на нем… — Ну и что? Сейчас на нем, а будет на нас! Он же нелевый, не правый — нового образца… Гляди, наблистили как, — сияет что твой двугривенный! Ну-ка, тащи его! И, подкравшись к царьку, почивавшему на лаврах, неправдисты вместе с дружественной им частью депутатов подхватили сапог за каблук и общими усилиями — хэк! хэ-э-эк! — стянули его с царственной ноги. И стал сапог служить делу патриотизма, как прежде служил делу демократии. Натянул его на басурманскую свою ногу Абдул-Об-стул-Табурет и стал им топать перед собранием: — Вот так раздавлю я неверных! Вот так покажу я узурпатору! — И жидов! — кричала оппозиция. — И жидов, конечно, жидов! Чпок, чпок — всех перечпокаю! — И телевидение! — А конечно, телевидение! Наденем наш сапог на Останкинскую телебашню, чтоб не показывала чего не след! — Господин вашество! — хором запричитали помощники. — Пробудитесь, отец родной! Вы слышите: грохо чут сапоги! — А, где, что! — встрепенулся царек. — № мой это… ну этот-то, правая нога моя! — Его стащили, вашество! — выли перепуганные помощники. — Позорно стащили! — В одном лапте, полубосой и заспанный, отправился царек стыдить свою обувь: — Ай-яй-яй, а еще боевой сапог! Ты же мне присягал! — Никак нет, — отвечал сапог, у которого прорезался дар речи. — Я присягал Отечеству. — Так я и есть твое Отечество, дурной твой каблук! — Никак нет, мое Отечество есть тот, на которого я надет. — Тьфу ты, черт, — почесался царек. — Так я ж тебя на кол надену, кирзовая душонка. Царек был крут и с оппонентами разбирался живехонько: не прошло и часу, как патриотической оппозиции, засевшей в парламенте, отключили свет, газ, воду и электричество, а также забили канализацию: ни тебе чайку поставить, ни, извиняюсь, наоборот. А это последнее очень скоро понадобилось патриотической оппозиции, потому что к парламенту пришли танки и начали предупреждающе рычать. У Абдул-Об стул-Табурета вспотели ноги, и сапог очень быстро это почувствовал. — Батюшки! — заорал он. — Я все понял! Я его знаю, не один год он меня на себе таскал! ОН НАШЕЛ СЕБЕ ДРУГОЙ САПОГ! Сообразить это было нетрудно — топот нового сапога по кличке Грач, прозванного так за свою черноту и беспросветность, уже вовсю раздавался по кремлевской брусчатке. — Пли! — кричал Грач, почувствовав, что от того, как он будет сейчас плить, зависит то, сколько ему будет можно в ближайшие годы. — Топчи! Рррви! — Братцы! — закричал сапог, выбегая на крышу пар ламента и размахивая голенищем. — Братцы, летите сю да, боевая авиация! Прихватите побольше женщин и детей — пускай они нас прикроют своими телами! Но в ответ на все его призывы только залп грохнул из танка, и патриотическая оппозиция в панике залегла на полы. Часть неправдистов уходила через коллекторы, другая выходила с поднятыми руками. Сапога схватили на крыше, повязали и отвезли в Лефортово, где он стал размышлять о присяге и понял наконец, что поступил неправильно. — Я осознал свою ошибку! — отстукивал он по стене, чтобы услышала охрана. — Я понял, что если ты на ком надет, так за того и держись! — Ну что, вашество? — доложила охрана царьку. — Сапога-то, может, выпустим? Он же безвредный… пал жертвой заблуждения… неодушевленный предмет, что вы хотите. — И то сказать, — кручинился глава. — Удобный был… А он осознал? — Осознал, вашество! Говорит, что верней раба у вас таперича не будет! — Ладно, — вздохнул царек. — Прощаю. Он пуганый, будет мой навеки. Мне верные люди… то есть вещи… чрезвычайно нужны! И сапог извлекли из «Лефортова» и привезли перед царьковы очи. — Что это ты будто покраснел? — спросил царек. — Опять, что ли, прокоммунистические симпатии? — Никак нет, исключительно от стыда… — То-то. Прощаю. Служи мне исправно и больше чтоб ни-ни! — И сапог надели на целую область. Область была выбрана сравнительно недалеко от Москвы, чтоб сапог оставался под присмотром, небогатая и негордая, ко всему привычная. Поначалу она даже обрадовалась: — Ну, этот-то у нас порядку наведет! Сапог снова присягнул царьку на верность, заявив во всеуслышание: — Господа-товарищи! Между человеком и сапогом чего не бывает. То он меня вляпает, извините, в навоз, то я ему жму, извиняюсь, до мозолей. Но вообще-то живем мы душа в душу и ходим теперь исключительно в ногу! Очутившись удельным князьком, сапог прежде всего потребовал себе новую стельку: — Старая надоела, — объяснил он помощникам. — Нам, губернаторам, новые стельки положены. Постыдись, старый, — уговаривали сапога боевые товарищи. — Седина в голенище, а бес в подметку! Подумай, вместно ли тебе, старому сапогу, с новой стелькой прилюдно якшаться! — Папрашу не учить! — воскликнул сапог и топнул. Соратники сгинули. В полном соответствии с армейским опытом сапог, надетый на область, мигом ввел шагистику как обязательную дисциплину, за ударный труд стал присваивать звание «Отличник боевой и политической подготовки», а все свое время стал посвящать наведению единообразия. Об урожаях и удоях он особо не заботился, думая все больше о том, чтобы злаки на полях были подстрижены по ранжиру, коровы ходили строем, а средства массовой информации пели в унисон. С утра он лично строил эти средства и задавал ритм: — Ать — и, два — и! Правое плечо вперед, песню запе… вай! Кто спасает род людской? — Разумеется, Руцкой! — хором отзывалась толпа. Для довершения единовластия сапог расставил своих родственников на все главные областные должности, так что скоро на всех руководящих постах оказались: тупой валенок, рваный тапочек и инфузория-туфелька. — Единообразие! — завидовали в центре. Область постонала-постонала, да и привыкла. Подумаешь, сапог. Не хуже, чем у людей. В Белой Руси вон вообще чурбан избрали, и ничего, царствует. Тем более что в далеком Красноярске тоже уже вовсю грохотали сапоги, да такие скрипучие, что слышать невозможно. Тенденция, решила область. Вскорости царька опять разбудили помощники: — Проснитесь, вашество! Срок истекает! — Ну так я Грача сброшу, — и царек спросонья потянулся лаптем к другой ноге, чтобы стащить очередной сапог. — Да мы его давно сняли, чтоб народ не раздражать! — Ну, Коржа… — И его сняли. Развонялся. — Ну, Лебедя… — И его скинули, вашество! Пока вы спали, мы эти сапоги меняли как перчатки. Оттого-то вы до сих пор и у власти. Но таперича надо освобождать престол для нового человека, да такого, чтобы вы при нем могли себе спокойно почивать на тех же лаврах, а не закаляться, допустим, в районах Крайнего Севера! — Нда, — задумался царек. Со сна он соображал туго, а так как спал теперь почти все время, то тугость эта не проходила вовсе. — Надо бы вместо меня сапога поставить, но только верного… — Не поддержат сапога, вашество. — Да кого я спрошу! — Вы-то, может, и никого, да и они вас не спросят. Сами изберут. Надо такого, чтобы всем понравился и чтоб лица у него не было видно. Потому что если лицо будет — так он уж точно понравится не всем! — Это дело, — заметил царек. — Надо бы человека-невидимку… — Гениально! — воскликнуло окружение. — А где ж у нас такие водятся? — Да водятся, — почесал в затылке царек. — Среди бойцов невидимого фронта… Бойцами невидимого фронта называлось особое подразделение, которое вело войну тайно. Фронта никто не видел, бойцов не знали даже в лицо, да и результатов-то, если честно, тоже давно видно не было, но все утешали себя тем, что это такие специальные незримые бойцы. Царь крикнул во всю глотку: — Эй, бойцы мои незримые! Есть кто-нибудь? — Есть, — раздался рядом с ним тихий, но очень решительный голос. — Здравия желаю! — Здравствуйте, здравствуйте, — спокойно сказал голос. — Это ж не по уставу, — опешил царек. — У нас свой устав, — загадочно ответил голос. — Ну-с, чем можем? — Да надо преемника мне, — объяснил царек, — такого, чтоб всем по душе пришелся. Стало быть, из вас, из невидимых… — Годится, — сказал невидимый боец. — Но учтите, мы невидимы только первые полгода. Потом у нас начинают проступать некоторые, как бы сказать, черты. Такая особенность. — Да тогда уж, пожалуйста! — с облегчением воскликнул царек. — Лишь бы поначалу… чтоб понравился всем! — Это мы запросто, — холодно пообещал голос. — Ступайте во дворец, готовьте прикрытие, легенду и камуфляж. И помощники быстренько-быстренько забегали, собирая одежду для преемника: набрали, конечно, второпях — у кого что есть. Один пожертвовал кимоно для карате, другой — костюм лыжный, с шапочкой, третий — куртку поношенную (хорошую жаль отдавать), четвертый — штаны камуфляжные, пятый — свитер вязаный, вполне еще ничего… Царек лично свои лавры передал, улежанные, но зато уютные. Одели невидимку кое-как — стало его немного видно; правда, между лыжной шапочкой и курточкой по-прежнему было пусто, но пространСТВО это было таким небольшим, что отсутствие лица вполне можно было принять за оптический обман. — А обувь-то, обувь-то! — вспомнили помощники. — Послать за сапогами! — заорал царек. Тут же по областям, городам и весям полетели вестники, вербуя одежду и обувь для преемника, и первым вызвался наш сапог. — Служу! — воскликнул он в надежде, что его области перепадет теперь еще немного денег. — Лоялен! — Старый друг лучше новых двух! — умилился царёк и лично надел сапог на ногу преемнику. — Не жмет? — спросил он заботливо. — Попробовал бы он, — сквозь зубы ответил преемник. В лыжной шапочке, кимоно и сапогах он вышел к народу, сжимая в одной руке гранатомет, а в другой — статуэтку железного Феликса в одну двухсотую натуральной величины. Послышался общий стон умиления, и в тот же миг страна восторженно избрала себе нового властителя. — Обратите внимание, какое суровое, сдержанное лицо, — говорили одни. — И при этом доброе! — с придыханием стонали другие. И бывший царек с облегчением продолжил смотреть сны, а новый уселся на лавры. Но почивать на них он не собирался — он начал постепенно проступать, как проступает в ванночке проявляющийся фотоснимок. Главное же, что он начал увеличиваться, и одежда бывшего царька и его приспешников становилась ему тесна. От нее осталось одно кимоно — широкое и потому годящееся на любой размер. Первой он скинул лыжную шапочку, потом потертую курточку… Дошла, наконец, очередь и до сапога. — Меня-то за что?! — взвыл сапог. — Я же верой и правдой! Я же вашу ногу обнимал, как пух! — Все бы хорошо, — ровно отвечал бывший невидимка, — но вы мне малы. — Да я растягиваюсь! Я целой области годился, а теперь мал?! — Теперь и области малы. Мы, понимаете ли, вводим новую моду — импортную. У нас на невидимом фронте не приняты отечественные сапоги. — А какие? — спросил сапог. — Испанские, — пожал плечами боец невидимого фронта. Фронт, кстати, становился все более видимым, тоже проявляясь, как пейзаж в туманен — и видно уже было, что проходит он практически через всю страну: вон в северной столице сидит боец, и на Дальнем Востоке генерал, и экономикой рулят чекисты, и даже в родной теперь области нашего сапога с отчетливым отрывом лидирует в борьбе с коммунистом железный испанский сапог невидимого фронта, а сапог по фамилии Руцкой вообще вычеркнут из списков кандидатов, словно его и не было никогда. — Куда же мне теперь?! — тоскливо вопросил сапог. — Ведь я все-таки ваш… — Известно куда, — пожал плечами новый царек. — Куда попадает старая обувь? — В ремонт? — с надеждой спросил сапог. — В ремонт — когда новой нет, — мрачно ответил царек. — А когда ее до фига и больше — на свалку истории. Там наш сапог теперь и пребывает. Но, к чести его будь сказано, он и там остается собой. Навел порядок на свалке истории. Они там теперь все маршируют, поют и разучивают упражнение «делай раз!». И правильно. Все лучше, чем зря валяться. Будет чем заняться новым людям, когда и они попадут туда. |
||
|