"Девять принцев в Янтаре" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

II

Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня в ближайшем городе на каком-то углу. Я расплатился и минут двадцать прогуливался. Затем зашел в закусочную, устроился за столиком и заказал сок, пару яиц, тост, бекон и три чашки кофе. Бекон был жирноват.

Примерно с час пронаслаждавшись завтраком, я еще погулял, нашел магазин одежды и подождал до девяти тридцати — времени открытия.

Я купил себе пару брюк, три рубашки спортивного покроя, пояс, нижнее белье и подходящие ботинки. Я также выбрал себе носовой платок, бумажник и расческу.

Затем я разыскал Грейнхаундскую автобусную станцию и сел в автобус до Нью-Йорка. Никто не пытался меня остановить. Похоже, никто меня и не разыскивал.

Сидя у окна, глядя на деревенский пейзаж в осенних тонах, освеженный живыми ветерками с яркого, холодного неба, я попытался упорядочить все, что знал о себе и о том, что со мной произошло.

Я, Карл Кори, был помещен в Гринвуд моей сестрой Эвелин Флаумель. Это произошло примерно две недели назад после автомобильной катастрофы, в результате которой я получил переломы ног — хотя этого я и не чувствовал. Я не помнил никакой сестры Эвелин. Вероятно, персонал Гринвуда получил указание держать меня в постели беспомощным, но когда я освободился и пригрозил, испугался последствий. Ну, что ж. Значит, кто-то меня боится. А значит, я буду вести себя соответственно.

Я попытался вспомнить, как произошла авария, и додумался до того, что у меня разболелась голова. Но все-таки авария не могла быть несчастным случаем.

Я был в этом убежден, хотя и не знал, почему. Я выясню и это, и тогда кое-кто заплатит. Очень, очень много заплатит. Ненависть, могучая ненависть горячей волной ударила меня в грудь. Кто бы ни пытался сломать или использовать меня, сделал это себе на беду, и теперь, кто бы он ни был, он не будет обижен моим вниманием. Я ощутил сильное желание убить, уничтожить этого мерзавца, и вдруг понял, что эти ощущения не новы и что в прошлой жизни именно так я и поступал. И не раз.

Я уставился в окно, глядя, как падают мертвые листья.

Добравшись до Большого Города, я, во-первых, зашел в парикмахерскую побриться и подстричься, а во-вторых, отправился в туалетную комнату и надел свежую рубашку — терпеть не могу, когда срезанные волосы щекочут шею. Автоматический пистолет калибра 0.32, принадлежавший неизвестному типу из Гринвуда, лежал в правом кармане куртки. Предполагаю, что если Гринвуд или моя сестра захотели бы вдруг разыскать меня, то незаконное ношение оружия вряд ли пошло бы мне на пользу. Но я решил, что так спокойнее. Сначала меня надо найти, а потом… Главное, я хотел понять причину всех событий. Я быстро перекусил в ближайшем кафе, потом целый час ездил в метро и на автобусах, соскакивая на самых неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелин в Уэстчестере — адрес моей сестры и желанного источника воспоминаний. Прежде, чем мы приехали, я обдумал тактику дальнейших действий.

И когда в ответ на мой стук, после получасового ожидания, старинная большая калитка отворилась, я уже знал, что буду говорить. Я все тщательно обдумал, пока шел к дому по длинной извилистой аллее, выложенной белым гравием, мимо дубов и ярких кленов — ветер холодил мою подстриженную шею под поднятым воротником куртки, под ногами хрустели листья. Запах тоника от моих волос смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены старого каменного здания. Все было незнакомо, и вряд ли я когда-либо был здесь раньше.

Я постучал, и мне ответило эхо.

Затем я засунул руки в карманы и стал ждать.

Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с россыпью родинок на лице.

— Да? — сказала она с пуэрториканским акцентом.

— Я хочу видеть миссис Эвелин Флаумель.

— Как прикажете доложить?

— Ее брат Карл.

— О, входите, пожалуйста, — сказала она мне.

Я вошел в прихожую. Пол был выложен мозаикой из крохотных бирюзовых и лососевых кафельных плиток. Стены красного дерева, заросли больших зеленых лопухов, оккупировавших кадки на левой половине комнаты. Сверху проливал желтый свет куб из стекла и эмали.

Девушка удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь знакомое.

Ничего.

Тогда я стал просто ждать.

Наконец служанка вернулась, улыбнулась, кивнула и молвила:

— Пожалуйста, идите за мной. Она примет вас в библиотеке.

Я пошел следом: три лестничных пролета вверх, затем по коридору мимо двух закрытых дверей. Третья дверь слева была открыта, и служанка жестом пригласила войти. Я вошел и остановился на пороге.

Как и в любой библиотеке, здесь были бесконечные этажи книг. Еще здесь были три картины — два лесных пейзажа и один морской. Пол был застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с громадным столом стоял такой же громадный глобус, с лица которого на меня смотрела Африка. Позади стола и глобуса во всю стену распростерлось окно со стеклом толщиной не меньше восьми сантиметров. Но не это стало причиной моего замешательства.

На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с глубоким вырезом спереди и широким воротником, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету напоминавшие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в темной комнате, — не крашенные, я откуда-то знал это, — а ее глаза за большими очками, в которых она, по-моему, не нуждалась, — я это тоже знал, — светились такой же голубизной, как озеро Эри в три часа пополудни ясным летним днем, а цвет ее сжатых губ гармонировал с волосами. Но и это не стало причиной моего замешательства.

Я знал ее, откуда-то знал, хотя и не мог сказать, откуда.

Я двинулся вперед, надев на себя улыбку.

— Привет, — сказал я.

— Садись, — она указала на кресло с высокой спинкой и большими подлокотниками, оно было оранжевым и удобным — как раз для меня.

Я сел, и она пристально взглянула на меня.

— Я рада видеть тебя снова на ногах.

— Я тоже. Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо. Должна признаться, что я не ожидала увидеть тебя здесь.

— Знаю, — приврал я, — но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за заботу и ласку.

Я позволил прозвучать легкой ноте иронии, чтобы посмотреть на ее реакцию.

В это время в комнату вошла гигантская собака — ирландский волкодав — и свернулась в клубок возле стола. Вторая пришла следом, но перед тем как лечь, дважды обошла глобус.

— Вот именно, — ответила она, возвращая иронию, — это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь осторожнее за рулем.

— Обещаю тебе, что буду принимать все меры предосторожности.

Я не знал, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что удастся.

— Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, вот я и пришел.

— Я была… я… — ответила она. — Ты что-нибудь ел?

— Завтракал часа два тому назад.

Она позвонила служанке и приказала накрыть на стол. Затем:

— Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда придешь в себя. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда.

— Знаю, — ответил я. — Потому-то я и пришел.

Она предложила мне сигарету, я взял, дал прикурить ей, затем закурил сам.

— Ты всегда вел себя неожиданно, — сказала она после несколько затянувшейся паузы. — Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь отыграешь сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Ставка слишком высока для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так, запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Кэвин, но не будь дураком. Ты знаешь счет в игре.

Кэвин? Запишем это после "Кори".

— А может, не знаю, — ответил я. — Ведь какое-то время я спал, разве не помнишь?

— Ты хочешь сказать, что ни с кем не связывался?

— Как проснулся, не представилось случая.

Она наклонила голову на сторону, и ее удивительные глаза сузились.

— Опрометчиво, — сказала она, — но возможно. Просто возможно. Ты мог попробовать. Ты мог. Я притворюсь, что ты так и сделал. В таком случае, ты поступил остроумно и неопасно. Дай мне подумать об этом.

Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, и я решил ухватить то, что показалось выгодным в этой игре, которую я не понимал, с игроками, которых я не знал, и ради ставок, о которых я не имел никакого понятия.

— Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, — сказал я.

— Да, знаю. Но ты слишком хитроумен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем и увидим.

Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?

К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел ни малейшего понятия. Бифштекс был прекрасен — розовый внутри, сочный, и я аппетитно захрустел поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими ломтиками.

— Я люблю рвение, с которым ты набрасываешься на жизнь, Кэвин. И это одна из причин, почему мне не нравится смотреть, как ты рвешь с ней знакомство.

— Мне тоже, — пробормотал я.

И пока я ел, я увидел ее. Я увидел ее в одеянии с большим вырезом на груди, в платье с пышной юбкой, зеленом — как может зеленеть только море. Звенела музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Я носил черное с серебряным, и… Видение исчезло, оно было настоящей частью моих воспоминаний, и я искренне выругался: как мне не хватает их. Что говорила она, в своем зеленом, мне, в моем черном и серебряном, той ночью среди музыки, танцев и голосов?

Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать свое видение на Эвелин.

— Я вспомнил ночь, — сказал я, — ты была в зеленом, а я одет в свои цвета. Как тогда все казалось прекрасным, и музыка…

На лице ее возникло мечтательное выражение, щеки порозовели.

— Да, — сказала она, — прекрасные были времена… Скажи, ты действительно еще ни с кем не связался?

— Слово чести, — сказал я, что бы это ни значило.

— Стало еще хуже, — сказала она, — сейчас в Тени больше ужасов, чем можно себе представить…

— И?.. — спросил я.

— Он в прежних заботах, — закончила она.

— О.

— Да, — продолжала она, — и он захочет знать, где ты остановился.

— Вот здесь, — сказал я.

— Ты хочешь сказать?..

— Пока, — сказал я, наверное, слишком поспешно, поскольку ее глаза слишком широко распахнулись. — Пока не буду знать, в каком положении дела, — что бы это ни значило.

— О.

И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам.

Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал к ней самые настоящие братские чувства, но быстренько подавил их.

Я спросил:

— Что у других? — Это могло означать что угодно, а звучало безопасно.

На минуту я испугался, что сейчас она спросит, что я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:

— Как всегда, ничего нового не слышно. Возможно, ты был мудрее всех. Мне здесь так хорошо. Но как можно забыть все… величие?

Я опустил глаза долу, поскольку не был уверен в своем взгляде, и сказал:

— Нельзя. Просто невозможно.

Последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое все же нарушила она.

— Ты ненавидишь меня?

— Что за чушь, — сказал я. — Как я могу — если принять во внимание все?

Это, казалось, порадовало ее, и она продемонстрировала свои зубки, оказавшиеся весьма белыми.

— Хорошо. И спасибо тебе. Кем бы ты ни был, но ты — джентльмен.

Я поклонился и расшаркался.

— Ты вскружишь мне голову.

— Вряд ли, — сказала она. — Если принять во внимание все.

И я почувствовал себя неуютно.

Моя ненависть вновь пробудилась, и я подумал, знает ли она, против кого она может быть направлена. Я понял, что знает. Я с трудом удержался от желания спросить об этом в лоб.

— Что же ты думаешь делать? — спросила она в конце концов, и у меня не оставалось другого выхода, как туманно ответить:

— Ну, конечно же, ты мне не веришь…

— Да как мы можем тебе верить?

Я решил запомнить это "мы".

— Вот видишь. Так что сейчас я просто воспользуюсь твоим покровительством. Я буду рад остаться здесь, где тебе совсем не трудно следить за мной.

— А дальше?

— Дальше? Посмотрим.

В нашей беседе наступила довольно-таки долгая пауза. Эвелин не выдержала ее первой.

— Умно, — сказала она. — Очень умно, и ты ставишь меня в неловкое положение.

(Честно говоря, мне просто некуда было деться, а на деньги, которые я удержал с доктора, долго не протянуть).

— Да, конечно, ты можешь остаться, но разреши предупредить тебя, — тут она поиграла каким-то брелком, свисавшим с цепочки на шее, — это — ультразвуковой свисток, специально для собак. У Доннера и Блитцена четыре брата, и все они обучены позаботиться о гадких людях, и все они сбегаются на мой свисток. Так что поостерегись появляться там, где твое присутствие нежелательно. Свисток-другой — и даже ты не выстоишь против их атаки. В Ирландии не осталось волков после того, как там вывели эту породу собак.

— Знаю, — механически ответил я, и тут же понял, что действительно это знаю.

— Да, — продолжала она. — Эрик будет доволен, что ты — мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, "нессе-па"?

— "Уи", — ответил я.

Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то было очень важно, что я знал его. Не недавно. Давно. Но Эрик, которого я знал, был словно тень вокруг меня, и это было важно.

Почему?

Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел так, что размышления о том, как бы его убить, были для меня не в диковинку. Возможно, я даже пытался их осуществить.

К тому же, между нами была какая-то связь, что я тоже знал. Родственная?

Да. Именно так. Причем ни я, ни он не были в восторге от того, что мы… братья. Я помнил… помнил…

Большой, сильный Эрик — с его влажной, кудрявой бородой и глазами — такими же, как у Эвелин!

На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно запульсировало, шея взмокла.

Я ничему не позволил отразиться на моем лице, но заставил себя сделать еще одну затяжку и еще один глоток пива, потому что сообразил, что Эвелин — действительно моя сестра! Только звали ее не Эвелин. Я никак не мог вспомнить ее настоящего имени. Придется быть осторожней, — решил я. — Я вообще не буду называть ее по имени, пока не вспомню.

А что же со мной? И что за страсти вокруг меня?

Эрик, внезапно понял я, был как-то связан с тем несчастным случаем. Он должен был закончиться для меня фатально, да только я выпутался. Не ОН ли и организовал все? Да, откликнулась моя интуиция. Это обязан быть Эрик. А Эвелин помогала ему, выплачивая Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но…

Внезапно я понял, что, придя к Эвелин, я бросился Эрику прямо в руки, стал его пленником, и если я останусь — я открыт для новой атаки.

Но она сказала, что раз я — гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Я задумался. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Придется все время быть начеку. Может, будет лучше, если я исчезну, пока память полностью не вернется.

Но это дикое ощущение смертельной необходимости. Я был обязан раскусить эту задачу, и как можно скорее, — и действовать, как только узнаю все. Это лежало на мне как проклятие. Если опасность была ценою памяти, а риск — платой за удобный случай, то быть по сему. Я остаюсь.

— И я помню… — сказала Эвелин.

Тут я понял, что она говорит со мной уже несколько минут, а я даже не слушаю. Возможно, это было эхом ее слов, не требующих ответа, ну и неотвязность моих собственных мыслей.

— Я помню тот день, когда ты победил Джулиэна в его любимых состязаниях, а он швырнул в тебя стакан с вином и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что зашел слишком далеко. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан вина. Я думаю, он раскаивается до сих пор, что не сдержался — ведь он такой хладнокровный, и мне кажется, что он очень завидовал тебе в тот день. Ты помнишь?! Мне кажется, что с тех пор почти во всем он старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется, я чувствую, он споткнется.

Джулиэн, Джулиэн, Джулиэн. Да и нет. Что-то насчет состязания и искушения человека, и разрушения его почти легендарного самообладания. Да, здесь было ощущение знакомого; нет, я не мог в действительности сказать, с чем все это связано.

— А Кэйн, как здорово ты одурачил его! Знаешь, он все еще ненавидит тебя…

Я сделал вывод, что меня не слишком-то любили. Так или иначе, это чувство меня порадовало. И Кэйн тоже звучало знакомо. Очень. Эрик, Джулиэн, Кэйн, Кэвин. Имена эти плыли в моей голове, переполняли меня.

— Это было так давно… — сказал я почти непроизвольно, и, кажется, это было правдой.

— Кэвин, — сказала она, — хватит фехтовать. Ты хочешь большего, чем безопасность, я это знаю. И ты достаточно силен, и кое-чего достигнешь, если сыграешь правильно. Я не могу даже догадаться, что у тебя на уме, но, может быть, мы еще сможем сторговаться с Эриком.

Это "мы" явно прозвучало фальшиво. Она пришла к некоему заключению по поводу моей ценности, как бы все ни пошло. Она увидела шанс урвать для себя, я бы сказал, кусочек.

Я улыбнулся, совсем чуть-чуть.

— Ведь ты потому и пришел ко мне? — продолжала она. — У тебя есть какие-то предложения Эрику и ты хочешь, чтобы переговоры вел посредник?

— Может быть, — сказал я. — Только надо все хорошенько обдумать. Я так недавно поправился, что хорошо бы все взвесить в укромном уголке — на случай, если я вдруг решу, что с Эриком лучше всего вести переговоры и придется действовать быстро.

— Будь осторожен, — сказала она. — Ты же знаешь, я доложу о каждом твоем слове.

— Ну, конечно, — сказал я, не зная об этом вовсе, и вслепую нащупывая пути быстрого отступления, — если только твои заветные желания не совпадают с моими.

Ее брови сдвинулись и между ними пролегли короткие морщинки.

— Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь.

— Я ничего не предлагаю, — сказал я. — Пока. Просто я открыт и честен с тобой и говорю, что ничего толком не знаю. Я не уверен, что хочу договариваться с Эриком. Ведь в конце концов… — я нарочно дал словам повиснуть, потому что мне нечем было их продолжить, хотя и чуял, что следовало это сделать.

— А что ты предлагаешь взамен? — она резко вскочила, схватившись за свисток. — Блейс! Ну конечно!

— Сядь и не смеши меня, — ответил я. — Неужели я пришел бы к тебе вот так, запросто, отдался на твою милость, просто на корм собакам, потому что ты случайно подумала о Блейсе?

Она расслабилась, может даже размякла и снова села.

— Вероятно, нет, — сказала она наконец, — но я знаю: ты — игрок, и я знаю — ты можешь предать. Если ты пришел сюда, чтобы отделаться от противника, не мучай себя попыткой. Я не столь важная птица. Кроме того, я всегда думала, что все же нравлюсь тебе.

— Так было и есть, — ответил я, — тебе не о чем беспокоиться — и не беспокойся. Но интересно, что ты упомянула Блейса.

Приманка, приманка, приманка! Мне так много надо было знать.

— Почему? Он все-таки связался с тобой?

— Я предпочитаю молчать, — ответил я в надежде, что это даст хоть какие-то преимущества, тем более, что по разговору можно было предположить, какую позицию занимает Блейс. — Если б он и связался, я ответил бы ему то же, что и Эрику: "Я подумаю".

— Блейс, — повторила она.

"Блейс, — сказал я сам себе. — Блейс, ты мне нравишься. Я забыл, почему. И я знаю, есть повод, чтобы ты мне не нравился, но ты мне нравишься. Это я тоже знаю".

Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал, что сильно устал, но не хотелось показывать этого. Я должен быть сильным. Я знал, что должен быть сильным.

Я сидел там и улыбался, и говорил:

— Хорошая у тебя здесь библиотека.

— Спасибо, — ответила она. — Блейс, — повторила она после очередной паузы. — Скажи, ты действительно думаешь, что у него есть хотя бы один шанс?

— Кто знает, — пожал я плечами. — По крайней мере, не я. Может быть, он знает, может быть, нет.

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже рот у нее чуть приоткрылся.

— Не ты? — сказала она. — Слушай, а ты не собираешься попробовать сам?

Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее догадку. Отсмеявшись, я сказал:

— Не болтай глупостей. Я?

Но когда она произнесла это, я осознал, что она коснулась какой-то струны, какой-то глубоко закопанной мысли, мощно откликнувшейся: "А почему бы и нет?"

Внезапно я почувствовал страх.

Кажется, она поверила. Что ж, каким бы ни был мой отказ, я отказался. Она улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону встроенного в стену бара.

— Я бы с удовольствием выпила ирландского.

— Да и я не откажусь, — я поднялся и налил нам два стакана.

— Знаешь, — сказал я, вновь усевшись, — все-таки приятно сидеть с тобой вот так, даже если это и ненадолго. Это навевает воспоминания.

И она улыбнулась, засияла.

— Ты прав, — она отхлебнула виски. — С тобой я чувствую себя совсем как в Янтаре[2].

Я чуть было не пролил выпивку.

Янтарь! Слово молнией прошило мой позвоночник!

Затем она заплакала, и я поднялся, полуобнял ее за плечи, чтобы успокоить.

— Не плачь, малышка. Пожалуйста, не надо. От этого мне тоже невесело.

Янтарь! Что-то было в этом слове, что-то мощное и электризующее.

— Хорошие дни еще вернутся, — мягко сказал я.

— Ты действительно веришь в это?

— Да, — громко ответил я. — Да, верю!

— Ты сумасшедший! Может быть, потому ты всегда был моим самым любимым братом. Я могу поверить во все, что бы ты ни говорил, хоть я и знаю, что ты сумасшедший! — затем она еще немного поплакала, потом успокоилась. — Кэвин, если ты сделаешь это, если каким-то диким и причудливым путем в Тени ты сделаешь это, вспомнишь ли ты о своей маленькой сестричке Флоримель?

— Да, — ответил я, зная, что это ее имя, — да, я тебя не забуду.

— Спасибо. Я расскажу Эрику только самое главное, а о Блейсе и своих догадках вообще не скажу ничего.

— Спасибо, Флори.

— И все же я ни чуточки тебе не доверяю, — добавила она. — Помни это тоже.

— Ясно и без слов.

Потом она снова позвонила служанке, которая проводила меня в спальню, где я еле смог раздеться, после чего замертво свалился в постель и проспал одиннадцать часов кряду.