"Особая группа НКВД" - читать интересную книгу автора (Богатко Сергей Александрович)

Вас разыскивает «Гроза»

Должно быть, какое-то предчувствие томило пилота Скорика. Уж очень он убеждал ремонтников поярче, покрупнее рисовать на крыльях и фюзеляже опознавательные знаки. Ссылки на габариты, на трафаретки не успокаивали командира летающей лодки. Но как ни остерегался он истребителей, однажды все-таки нарвался. Причем с последствиями весьма печальными… для истребителей. Однако и судьба самого Сергея Сергеевича также едва не сорвалась в штопор.

А дело было так. В первых числах июля 1939 года в разгар полевого изыскательского сезона генерал Гвоздевский, начальник управления БАМпроект, лично прибыл в поселок Норский Склад. Там, на берегу реки Селемджи располагалась база Зейской экспедиции. Генерал ознакомился с ходом работы и назвал положение дел по изысканию трассы провальным. Начальники партий и отрядов выслушали его приговор в угрюмом молчании. Они и сами понимали, что обстановка в Приамурье критическая и надо спешить. Тревожные вести приходили с границ. 28 мая 1939 года японцы предприняли очередную провокацию в районе Халхин-Гола. Люди делали все возможное, чтобы ускорить работы. Но в экспедиции не хватало специалистов, техники, лошадей, продовольствия. Изыскатели гибли в дебрях тайги от чрезмерных усилий, лишений, болезней, тонули при переправах через бурные реки, порой голодали, перебиваясь тем, что удавалось добыть охотой, случалось, и сами становились добычей диких зверей.

Гвоздевский знал про все эти трудности, и тем не менее, требовал невозможного — форсировать работы на изысканиях железнодорожных линий. О многом он не мог говорить. Например, о том, что в последнем неудачном воздушном бою было потеряно пятнадцать наших самолетов против одного японского. Что в подкрепление молодым пилотам 29 мая из Москвы спецрейсом на трех «Дугласах» отправлена группа из сорока восьми асов-истребителей, участников боев в Испании и Китае, в том числе двадцать два летчика со Звездами Героев. Что в перехваченных у японского полковника Адзума картах с абсолютной точностью были обозначены наши оборонительные сооружения и расположение войск.

Понимая, что ресурсы Зейской экспедиции практически исчерпаны, а именно здесь карты требовались в первую очередь, Гвоздевский на планерке, происходившей под открытым небом на лесной просеке, приказал срочно оказать изыскателям центрального участка трассы БАМа помощь авиасредствами за счет Тумнинской экспедиции, работавшей на направлении Комсомольск — Советская Гавань.

Из сводки ГУЖДС НКВД:

«Всего в распоряжении аэросъемочного подразделения Бамтранспроекта в настоящий момент (1939 г.) имеется 26 самолетов, в том числе 19 действующих, из них 6 оборудованы для съемки. В группе 43 человека летного состава, в том числе 16 пилотов. Общая численность персонала аэросъемки 250 человек».

Распоряжения генерала Гвоздевского, одного из лучших выпускников МИИТа, бывшего буденновца, выполнялись безоговорочно. Получив радиограмму, начальник авиаотряда БАМ проекта Винников решил завтра же отправить на Селемджу летающую лодку МП-1бис (специально оборудованную для аэросъемки), бортовой номер СССР Ж-12, с самым опытным экипажем — летчиком Скориком и штурманом-аэросъемщиком Станкевичем. С ними направлялись инженер Горяинов — человек знающий, бывалый, а также молодой механик Ковалев и недавно поступивший в отряд бортинженер. Итого пять человек.

На рассвете собрались у самолета. Скорик после вынужденной диеты на Хунгари взял за правила впредь путешествовать только с запасом свитеров и продуктов, поэтому явится в гидропорт с шикарным большим чемоданом, выглядевшим довольно странно в этой обстановке.

Экипаж занял штатные места. Павел Станкевич — впереди, в своей штурманской кабине. За ним, чуть выше, в пилотской — Сергей Скорик. Командирское место слева, за эбонитовым штурвалом. По правую руку от него — на месте второго пилота — пристроился новичок-бортинженер. Иван Горяинов с Алексеем Ковалевым разместились в заднем отсеке-«амбарчике» с круглыми окошками, где расположена аппаратура аэросъемки и радиостанция. Туда же, а частью и в боковую кабину, сложили кое-какие продукты, походные вещички — все необходимое для командировки, поскольку неизвестно было, сколько она продлится. Новый командирский чемодан, понятно, на почетном месте. Да еще три парашюта. Механик тоже без собственного любимого инструмента и заветного набора запчастей — не механик. Так что внутри самолета было тесновато.

Зато внешне летающая лодка выглядела эффектно. Конструкция и на воде смотрелась празднично, а уж в полете быта особенно хороша — красива, изящна. Вся белая, как чайка, только брюшко черное. На центроплане возвышался толкающий двигатель. Там, под белым капотом, добрых семьсот «лошадей» крутили винт с четырьмя лопастями. «Все готовы?.. Пуск!».

Провожающих на берегу было немного, но все, кто есть — дежурные, техники, мотористы, водолазы — неотрывно наблюдали за взлетом. Картина действительно завораживающая. Вначале, при разбеге, лодка вся окутывается брызгами. Постепенно хвост оседает, а носок, наоборот, поднимается из воды все выше, выше. Когда лодка выходит на редан, уже не брызги ее окутывают, а водяная пыль стелется позади, пока, наконец, не покажется черное брюшко, двадцать — двадцать две секунды — взлет, и вот уже машина-птица зависла над амурскими волнами.

Вылетев поутру из Комсомольска-на-Амуре, сразу взяли по аэрокомпасу курс на Норский Склад. Решили идти напрямую через три (не считая Мяо-Чана) горных хребта: Баджальский, Буреинский и Турана. Для одномоторной машины маршрут рискованный. К тому же экипаж продрог до костей на большой высоте. Зато такая трасса значительно короче.

Но под конец пути встретился обширный грозовой фронт. Лиловая туча-гора, увенчанная серебристой-«наковальней», надвигалась, посверкивая изнутри разрядами молний. Штурмовать ее в лоб Скорик, понятно, не захотел. Принял курс южнее, чтобы пройти фронт, где облачность пожиже и нет таких мощных турбулентных потоков воздуха.

Однако и к югу атмосфера была неспокойной. Лишь только вошли в облака — ударил град. Гражданский вариант МБР-2 попроще военного: над пилотской кабиной верхнего прозрачного колпака не было, защита только спереди и с боков. Штурману, да и бортмеханику еще можно спрятаться, в «амбарчике» и вовсе спокойно, а летчика лупит градинами прямо по шлему, по очкам. Но шишки на голове — еще полбеды; если градом повредит лопасти винта, тогда хана. Садиться морской лодке в горах некуда. Это не «шаврушка». Для МБР-2 акватория нужна длиной почти с километр, да такая, чтобы и глубина была не меньше полутора метров. Пришлось от взятого курса еще отклониться к югу, в сторону маньчжурской границы.

Когда лодку очень уж сильно стало швырять вверх-вниз и раскачивать, молодой механик Ковалев заметил, что инженер Горяинов открыл свою сумку с инструментами и стал в ней рыться, бормоча что-то себе под нос. Потом выпрямился, зачем-то высунулся в люк и будто рукой помахал. Хотя кому тут было махать, в этом сумраке клубящихся грозовых облаков. Вначале Алексей подумал, что старого инженера укачало и тот высунулся под ледяную сечку, чтобы в чувство прийти, освежиться, но потом вспомнил нанайскую легенду и рассмеялся. Здесь, на Дальнем Востоке, тайфуны — частые гости, и нанайские старики говорят, что для усмирения вихря надо сделать гэйэн — постучать палочкой по топору. Звон железа отпугивает Амбана — злого духа, а если и это не помогает, надо бросить в вихрь что-нибудь острое, чтобы злой дух укололся. Интересно, — стал про себя гадать механик Ковалев, — чем из своего инструмента инженер пожертвовал?..

Град действительно, как по команде, прекратился, и вскоре внизу, сквозь разрывы облаков стала проступать земля, вся в кружеве извилистых речушек. Здесь, по расчету, начиналась обширная Зейско-Буреинская равнина и можно было снизиться, чтобы отогреться от холода высоты. Однако и в тылу грозового фронта весь север был по-прежнему закрыт облаками. Меж тем, пора было определиться с местонахождением.

Придерживая одной рукой штурвал, Скорик написал на листке бумаги два слова: «Куда идем?» и передал записку Станкевичу.

Штурман прочитал и, ухмыляясь, стал скрести карандашом на обратной стороне послания какие-то слова лесенкой, как показалось пилоту, стихами:

Домой идем.

Речки малые текут в большие.

Большие — в Амур.

А мы на лодочке…

Еще не дочитав записки, Скорик краем глаза вдруг заметил внизу быстро движущийся самолет. В жар бросило: им наперерез, набирая высоту, спешил истребитель с явно решительными намерениями. Чувствовалось — боец! И злой, как шершень. Истребителя на то и учат, чтобы истреблять… Граница где-то рядом, тут некогда расшаркиваться. Сейчас он довернет фигуру пилотажа и ударит, только ошметки фанеры полетят от их лодки во все стороны.

Не раздумывая, Скорик дал вираж с глубоким креном вправо и вошел в подвернувшееся кстати облако. Задремавшие в «амбарчике» Горяинов с Ковалевым от неожиданности повалились прямо на командирский чемодан. В последний момент Скорик успел зафиксировать в памяти картинку: развилка дорог, характерные аэродромные строения, взлетно-посадочная полоса и на ней — два длинных пыльных шлейфа от взлетающих по тревоге самолетов.

«Да ведь это же Бочкаревка! — осенила догадка. — Военный аэродром…»

В районе Халхин-Гола шли бои, и тыловые аэродромы также находились в состоянии повышенной боевой готовности. Гроза не только оттеснила от курса, она коварно вывела самолет Скорика прямо в запретную зону, к истребителям на растерзание. Причем летающая лодка аэросъемщиков Ж-12 вывалилась из облаков как снег на голову. Локаторов в то время не было. А всякое подразделение ПВО, как сторожевой пес, очень не любит неожиданностей: когда некогда поднимать предупредительный лай, остается хватать и рвать в клочья. Скорей в облака — и на север, на север, подальше от границы!

В облаках лодка пряталась недолго. Скорик теперь знал точное местонахождение своего самолета. Нижняя кромка облачности держалась довольно высоко, а больших сопок по курсу не было, поэтому они могли без опаски снизиться, спокойно вышли к своей базе в Норском и приводнились на речном плесе.

На этом, однако, злоключения экипажа не закончились. Поскольку глубина плеса у Норского Склада была величиной непостоянной — она изменялась в зависимости от уровня воды в реке, — чтобы случайно не повредить днище самолета, штурман Станкевич бросил якорь довольно далеко от берега. Из гидропорта выслали, как полагается, клипербот — проще говоря, плоскодонный катерок, — чтобы снять экипаж, а вторым рейсом отбуксировать самолет в тихий затон.

Погрузились на катерок с вещичками, двинулись. Но на полпути шкиперу, видно, захотелось показать пилотам класс. С поворота он так резко прибавил газу, что клипербот зарылся носом в собственную волну, черпнул воды и, задрав корму, пошел сразу на дно.

Оказавшиеся на плаву летчики стали ловить свои чемоданы, узлы и толкать их к берегу. Течением реки экипаж растащило чуть не на километр. Позже всех пристал к берегу командир. Скорик плыл, лежа на своем огромном чемодане, подгребая по-собачьи и выражая во весь голос свое крайне негативное отношение ко всем селемджинским шкиперам.

По счастью, никто не утонул. Личные вещи тоже не пострадали. Пришлось, правда, развешивать их для просушки. Вытащили даже злосчастный клипербот — его уволокло течением недалеко, застрял на нижней косе.

Как только другим катером самолет привели в затон, Иван Алексеевич Горяинов показал механику Ковалеву три пулевые пробоины, в фюзеляже и плоскостях, и велел заделать их без шума. Достал-таки «шершень» — издалека строчил, через облако, хорошо, что не в бензобак.

Алексея так и подмывало спросить инженера: «А где-то тут были старенькое шильце и ножичек?», но из деликатности промолчал. Суеверие — грех невеликий, тем более, что гроза и в самом деле от них отступилась сразу после инженерского камлания, хотя нанайский злой дух Амбана и сыграл с ними напоследок очень нехорошую шутку — навел на истребителей.

Механики, как известно, уходят от самолета позже всех и встают раньше всех, чтобы подготовить машину. На этот раз они, похоже, вовсе не ложились. Зато от пулевых пробоин не осталось и следа.

На следующее утро экипаж Скорика, как ни в чем не бываю, приступил к плановым полетам над участком трассы БАМа. Вода в Селемдже была холодная, но от неожиданного купания никто не простудился. Про свою оплошность в районе Бочкаревки упомянули в рапорте мимоходом: мол, из-за грозы отклонились от курса, потом поправились. Думали, обойдется.

Но без шума не обошлось. Грозовые раскаты все-таки прогремели над головами командира и штурмана. Днем, когда они улетели на аэросъемку, над Норским Складом появился посыльный У-2 и принялся на малой высоте кружить в районе гидропорта, явно привлекая к себе внимание. Когда люди высыпали из домов, летчик сбросил вымпел.

Текст сообщения привожу по подлиннику, сохраненному Скориком. Написано было заранее — до вылета — фиолетовыми чернилами, рукой энергичной и твердой. Пусть не смущает странное несоответствие отменно лаконичного стиля с грубыми грамматическими ошибками. Это 30-е годы… Не так еще давно произошла реформа в русской орфографии, и у многих рука по привычке иногда продолжала чертить то «еры», то «яти»:

«Товарищи, поднявшие вымпел — разверните эту записку передайте пилоту сидящего у Вас самолета.

Тов. пилот. Вас разыскивает «Гроза» — просить сообщить Ваш вылет: откуда и когда, куда следуете, номер с-та, позывной рации, фамилию пилота. Немедленно сообщите по адресу: г. Свободный, аэропорт, а там передадутъ «Грозе». 10.VII.39 г. Пилот Мокрушенко».

У Скорика в душе похолодело. «Гроза» — под этим названием кодировалась система ПВО — противовоздушной обороны. Летчиков затребовали в город Свободный для разбирательства к самому начальнику Главного управления железнодорожного строительства (ГУЖДС — НКВД), к грозному Нафталию Ароновичу Френкелю, что носил ромбы в петлицах.

Об этой полумифической личности если и говорили, то только шепотом. Рассказывали, что родом он из Константинополя. До революции Френкель в Мариуполе занимался лесоторговлей, был миллионером, «лесным королем Черного моря», в 1916 году успел перевести свои капиталы за границу. В разгар нэпа вернулся в СССР, по тайному поручению ГПУ крутил какие-то дела с золотом и драгоценностями через Торгсин (так назывались в СССР учреждения, занимавшиеся торговлей с иностранцами, где расчеты велись в золотом эквиваленте), в итоге его посадили за решетку и отправили на Соловки. Затем неведомыми путями он попал на прием к Сталину, который беседовал с ним три часа, после чего Френкелю было поручено осуществить предложенную им систему использования труда «врагов народа» на строительстве Беломорканала. По завершении строительства канала он получил орден Ленина и был назначен начальником БАМлага, вел строительство вторых путей Транссиба.

Это был человек мобильный, решительный, обладающий невероятной энергией. Спецпоезд Френкеля, состоявший из паровоза и четырех вагонов — вагона-салона, классного, товарного и вагона-клуба — постоянно курсировал по магистрали от Уссурийска до Сковородино… Зимой к составу прицеплялась платформа с углем. Паровозная бригада, обслуга, охрана были постоянными. Товарный вагон был наполнен ценными подарками, предназначенными для премирования передовиков. Столь же оперативно принимались решения о наказании провинившихся. Встречаться с таким человеком — все равно, что с шаровой молнией.

Гидросамолет МП-1 (МБР-2) СССР-Ж-6 на оз. Иркана.

А история с летающей лодкой Скорика произошла до крайности нелепая и неприятная. Встретившийся аэросъемщикам в нескладном полете летчик-истребитель хорошо разглядел номер машины. Но дальше вышло, как при игре в испорченный телефон. По связи передали: бортовой номер самолета-нарушителя запретной зоны в районе реки Зея — Ж-12; а поняли, что двенадцать самолетов идут в направлении железнодорожного моста через реку Зею. Тревога: звездный налет!.. Чуть ли не всю бригаду подняли на крыло.

Истребители искали прорвавшиеся под прикрытием облачности и испарившиеся неведомо куда двенадцать самолетов противника. И, конечно, увлеклись, частью заблудились в облачности, частью не рассчитали запаса горючего. Истребители все на колесах, сухопутные, а мест для вынужденной посадки маловато — кругом то леса, то кочкарник, то протоки. Колеса — не поплавки. Так что при посадке три машины поломались. Командовал авиабригадой в тот год Е. Я. Савицкий — будущий маршал и дважды Герой, заслуженный летчик СССР, лауреат Ленинской премии.

Скандал затих так же внезапно, как и вспыхнул — словно и не было ничего. Видно, когда комбриг разобрался, то неловко стало военным признаваться в допущенной ошибке. Все ограничилось крупным разговором за плотно закрытыми дверями — и никаких оргвыводов. По крайней мере, для бамовских летчиков. К тому времени на Халхин-Голе бои закончились нашей блистательной победой. Японские агрессоры потеряли убитыми и ранеными больше, чем за два предыдущих года войны в Китае. Отличились и летчики. В воздушных схватках самураи потеряли шестьсот шестьдесят самолетов против наших двухсот семи. «Сталинские соколы» оказались на высоте, несмотря на то, что на всех японских самолетах были рации, а у наших истребителей радиосвязи не было, поэтому приходилось действовать преимущественно плотными группами, что гораздо менее эффективно.

1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Центр внимания военных и политиков сразу переместился на Западный театр действий. А летающую лодку Ж-12 прямым маршрутом, и совсем не самосплавом по Амуру, как в шутку предлагал штурман Станкевич, поздней осенью от греха подальше вернули в Комсомольск, выполнять новое задание генерала Гвоздевского — всеми силами форсировать трассу на Советскую Гавань.

Но в строительство этой линии вмешалась война. Скорик пересел на бомбардировщик, затем на штурмовик. Генералу Гвоздевскому поручили руководить военной инженерией — нередко под бомбежкой и артиллерийским обстрелом строить южные оборонительные сооружения, Волжскую рокаду (Иловля — Саратов — Вольск). Затем генерал возглавил бросок из Комсомольска на Совгавань. 15 июля 1945 года он собственноручно забил «золотой» стыковочный костыль на трассе. Железнодорожники успели: 20 июля с первым поездом наши войска, перевалив через грозный хребет Сихотэ-Алинь, вышли к Тихому океану. В 1989 году имя выдающегося изыскателя путей сообщения Федора Гвоздевского было присвоено железнодорожному разъезду в верховьях бассейна той самой реки Селемджи. А предателя Генриха Люшкова постигла поистине собачья смерть. Должно быть, потому, что перебежчик слишком много узнал о методах японской контрразведки, в 1945 году, незадолго до освобождения нашими войсками Маньчжурии, он был удавлен своими новыми хозяевами и, как падаль, сброшен с катера близ города Даляня.