"В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба" - читать интересную книгу автора (Араб-Оглы Эдвард)

Технологический переворот и социальные ценности

В свое время Гегель обратил внимание на то, что «…во всемирной истории благодаря действиям людей вообще получаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, о которых они непосредственно знают и которых они желают; они добиваются удовлетворения своих интересов, но благодаря этому осуществляется еще и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в их намерения».[130] Эта объективная закономерность, придававшая общественному развитию в течение всей предшествовавшей истории стихийный, независимый от воли и желания людей характер, получила вполне рациональное, материалистическое объяснение в работах основоположников марксизма.

Не рок или судьба, не божественное предопределение или абсолютная идея, а сами люди, подчеркивали Маркс и Энгельс, творят свою историю. Однако творят ее не по произволу, а в зависимости от объективных социальных условий. И в процессе этого исторического творчества цели и следствия, намерения и результаты далеко не всегда совпадают. Ибо в своей повседневной деятельности люди обычно руководствуются лишь непосредственными интересами и целями. Что же касается побочных результатов, а тем более отдаленных последствий своей деятельности, то в условиях стихийного общественного развития они ими либо просто пренебрегают, либо оказываются бессильны их предвидеть и контролировать.

В своем очерке, посвященном роли труда в происхождении человека, Энгельс привел многочисленные примеры того, как непредвиденные последствия деятельности людей спустя десятилетия и века обрушивались на человечество подобно стихийным бедствиям. Примеры Энгельса можно дополнить другими, не менее поучительными, почерпнутыми из новейшей истории.

Пока сохраняются антагонистические отношения и стихийный характер общественного развития, даже величайшие завоевания человеческого ума и открытия, продиктованные самыми благородными побуждениями, могут обратиться против человечества. Разве предполагали Эдуард Дженнер и Луи Пастер, вложившие в руки врачей эффективные средства борьбы против инфекционных болезней путем прививок, что отдаленным последствием их открытий станет так называемый «демографический взрыв» в XX веке, который умножит количество голодающих и недоедающих на Земле? Мог ли предвидеть Альберт Эйнштейн, создавая теорию относительности, что он положил начало своего рода цепной реакции в физике, которая завершится Хиросимой и поставит человечество перед угрозой термоядерной войны?

Конечно, отдаленные социальные последствия научных открытий и технических изобретений далеко не всегда и не обязательно оборачиваются сплошными бедствиями: изобретение пороха не только увеличило кровопролитность войн, но и подорвало феодальную раздробленность; паровая машина вызвала не только усиление эксплуатации трудящихся, но и способствовала росту общения между людьми.

Научно-техническая революция XX века, властно вторгшаяся в жизнь современного поколения, исключительно остро ставит перед человечеством проблему социальных последствий общественной деятельности людей. По своим долговременным, историческим тенденциям она во многом аналогична предшествовавшим технологическим революциям в истории общества, но вместе с тем отличается от них определенным своеобразием. Это своеобразие обусловлено в первую очередь объективными факторами общественного прогресса в современную эпоху: резким ускорением по-ступательного развития общества; неизмеримо возросшей властью человека над природой и над самим собой; непосредственным вовлечением всего человечества в единый мировой процесс революционных социальных преобразований.

В прежние исторические эпохи глубокие преобразования в жизни общества, как правило, растягивались на долгие десятилетия и даже века. Одно поколение сменяло другое практически при неизменных экономических и социальных условиях, наследуя от своих предков и производительные силы, и образ жизни, и мировоззрение. Капитализм, как известно, значительно ускорил темпы исторического развития.

«Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые», — отмечали Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии».[131] Но лишь в XX столетии это ускорение приобрело качественно новый характер. В современную эпоху уже в течение одного поколения происходят такие экономические и социальные изменения, такие исторические события, которые прежде занимали века.

Научно-техническая революция нашего столетия, подобно предшествовавшим ей революционным переворотам в технологии производства, сопровождается новым общественным разделением труда, глубокими изменениями в отраслевой и профессиональной структуре общества, быстрым ростом производительности труда, серьезными переменами в образе жизни, в социальных ценностях и мотивах поведения человека.

Как известно, основоположники марксизма придавали огромное значение технологическим переворотам в истории человечества, рассматривая их как источник глубоких и необратимых общественных преобразований, как ведущий фактор социальной революции. Так, Энгельс отмечал, что промышленная революция конца XVIII — начала XIX века по своим социальным последствиям имеет для человечества большее значение, чем любые политические события и идейные движения, происходившие одновременно с ней. К. Маркс в речи на юбилее газеты «The People's Paper» в 1856 году говорил, что так называемые революции 1848 года были лишь мелкими эпизодами в истории XIX века. «Пар, электричество и сельфактор, — по его словам, — были несравненно более опасными революционерами, чем даже граждане Барбес, Распайль и Бланки».[132] По аналогии мы также вправе сказать, что научно-техническая революция нашей эпохи по своим социальным последствиям далеко превосходит политические события 1968 года во Франции или США, а атомная энергия и электронные вычислительные машины, космические ракеты и искусственные спутники Земли являются несравненно большими революционерами, подрывающими капиталистическую систему, чем Рейч и Роззак, Ревель и Рокар, вместе взятые.

В своей книге «Мир без войны» выдающийся английский ученый Джон Десмонд Бернал (кстати, он впервые ввел в употребление понятие «научно-техническая революция» для обозначения современного технологического переворота) приводит любопытную диаграмму, иллюстрирующую основные изменения в общественном разделении труда на протяжении истории.[133]

Вплоть до XVIII века подавляющая часть самодеятельного населения в обществе была сосредоточена в сельском хозяйстве, или в так называемой первичной сфере экономической деятельности, покоящейся на непосредственном использовании естественных богатств природы. Промышленная революция, как известно, вызвала массовое перемещение рабочей силы в обрабатывающую промышленность, или «вторичную сферу» деятельности. Ныне научно-техническая революция сопровождается новым перераспределением самодеятельного населения по сферам экономической деятельности. Согласно прогнозам к концу нашего века в экономически наиболее развитых странах в сельском хозяйстве останется менее 5 процентов всех работников, в обрабатывающей промышленности будет занято около 20 процентов, тогда как остальное самодеятельное население будет сконцентрировано главным образом в «третичной сфере»: в науке и образовании, в управлении и на транспорте, в торговле и социальных услугах. Иначе говоря, в результате научно-технической революции произойдут серьезные сдвиги в профессиональной структуре: в обществе со временем будет больше учителей, чем крестьян, больше ученых, чем строителей, больше врачей, чем шахтеров.

В исторической перспективе в коммунистическом обществе больше людей будет занято духовным производством, чем материальным производством; хотя последнее останется и в дальнейшем экономической основой жизни людей, на которой в конечном счете будет покоиться его благосостояние. Выявляя несостоятельность сведения общественного богатства к материальным продуктам, к той его форме, которая воплощена в вещах, Маркс восклицал: «На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную форму, чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей, способностей, средств потребления, производительных сил и т. д. индивидов, созданной универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным развитием господства человека над силами природы, т. е. как над силами так называемой „природы“, так и над силами его собственной природы? Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо других предпосылок, кроме предшествовавшего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу».[134]

Мы называем современный технологический переворот научно-технической революцией не потому, что он произошел в науке и ведет к ее возрастающему техническому применению в промышленности, а потому, что благодаря ему наука, техника и образование превращаются в ведущую сферу деятельности общества. Если символом промышленной революции была механическая машина, изготовляющая промышленные изделия, то символом научно-технической революции стало электронное вычислительное устройство, производящее информацию. Именно в «третичной сфере», в первую очередь в научно-исследовательской деятельности и в системе образования, уже спустя несколько десятилетий будет создаваться и приобретаться основное богатство общества — полезное знание самого различного рода. Наука в самом широком смысле этого слова, как и предвидел Маркс, станет не только непосредственной, но и преобладающей производительной силой общества. А распределение и потребление знания приобретет большее социальное и экономическое значение, чем распределение и потребление вещей-товаров. Чем выше производительность труда в создании материальных благ, тем больше сил и средств может уделить общество созданию культурных ценностей и развитию личности. Однако производительность труда в отдельных сферах деятельности людей не является величиной, независимой от других сфер. Так же как производительность труда в сельском хозяйстве зависит от уровня развития промышленности, производительность труда последней, в свою очередь, будет в возрастающей мере определяться достигнутым уровнем развития науки и квалификации работников, производством духовных ценностей в самом широком смысле слова.

Воздействие научно-технической революции на общественное производство отнюдь не исчерпывается лишь объективной стороной производительных сил: внедрением более совершенной техники, возникновением нового общественного разделения труда, научной организацией производства и т. д. Преобразуя технологическую структуру производства, она вместе с тем неизбежно ведет к изменениям и в субъективной стороне производительных сил; новая техника предполагает иную, более высокую квалификацию работников, а также иные, чем прежде, побудительные стимулы к труду.

Как бы ни казались самоочевидными мотивы поведения людей в каждую данную историческую эпоху, прямо или косвенно они в конечном счете продиктованы не вечными и естественными устремлениями «человека вообще», не абстрактной «человеческой природой», а объективными условиями жизни людей в исторически определенной социальной среде, господствующими экономическими отношениями. Потенциальные возможности научно-технической революции не могут раскрыться в полной мере и воплотиться в действительность, если они не трансформируются в соответствующие субъективные побудительные мотивы человеческой деятельности.

Исторические эпохи в поступательном развитии общества, как известно, различаются между собой не столько тем, что производят люди в качестве конечного продукта своей деятельности, сколько тем, чем и как они его производят. Уровень развития производительных сил в общем предопределяет способ соединения непосредственных производителей с орудиями труда, со средствами производства и лежит в основе остальных социальных отношений. В соответствии с этим Маркс отмечал три последовательные ступени в развитии общественных отношений: «Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) — таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, — такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций. Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние, — такова третья ступень».[135] Этим трем формам в основном соответствуют и определенные побудительные мотивы в деятельности людей: внеэкономическое принуждение, материальное вознаграждение и моральные стимулы не в том смысле, что они взаимно исключают друг друга, а в том, что более высокое побуждение, первоначально возникнув как спорадическое явление, со временем превращается в преобладающий стимул.

Так же как капитализм, особенно после промышленной революции, не мог развиваться на основе внеэкономического принуждения к труду, общественно полезная деятельность в современную эпоху, в том числе и в производстве, не может стать вполне эффективной, опираясь лишь на экономическое принуждение, на материальное вознаграждение за труд. Не только в таких новых сферах общественно полезной деятельности, как наука, образование, разного рода социальные услуги, но и в традиционных отраслях материального производства все большую роль в качестве стимулов к труду по необходимости начинают играть социальный престиж профессии, удовлетворенность трудом, совпадение личных стремлений с интересами коллектива и общества, возможность самовыражения и т. д. Именно эти моральные стимулы позволяют достигнуть наивысшей производительности труда там, где материальные стимулы постепенно исчерпывают себя. А это, в свою очередь, сопровождается крутой ломкой в традиционной жизненной философии, в представлениях личности о смысле и цели жизни. Меркантильные установки, принципы утилитаризма, долгое время оправдывавшие себя в условиях капиталистического общества как линия поведения для значительной части населения, в процессе научно-технической революции постепенно утрачивают свою притягательную силу. Между тем новые стимулы морального порядка в условиях антагонистического общества приходят в столкновение с частнокапиталистическими принципами товарного производства и могут стать побудительными мотивами общественно полезного труда лишь узкого круга привилегированных людей.

Капитализм пытается возместить эту свою слабость как социальной системы с помощью создания так называемого массового потребительского общества, насаждая потребительскую психологию, всячески стимулируя не только реальные, но и мнимые потребности в товарах. Иначе говоря, в поисках выхода из объективного социального противоречия он стремится не столько дополнить материальные стимулы к труду моральными побудительными мотивами, сколько усилить экономическое принуждение с помощью рекламы, моды, мещанского соревнования в обладании вещами.

Объективный парадокс «массового общества» состоит как раз в том, что оно обращает во зло именно те факторы, которые сами по себе призваны принести человечеству благо. В условиях капиталистического общества наука и техника из могучего средства избавления людей от материальных лишений и культурной ограниченности все больше превращается в орудие их экономического, социального и духовного порабощения. Любая деятельность людей — и как производителей, и как потребителей — в таком обществе подчинена независимо от их субъективных намерений одной цели — эффективности производства, а в конечном счете извлечению максимальной прибыли. Массовое производство предполагает массового потребителя и, следовательно, стандартизацию вкусов, желаний, всего образа жизни людей. Когда-то Генри Форд мечтал о том, чтобы одеть всех людей в одинаковые костюмы, поселить их в стандартные дома и посадить за руль автомобилей-близнецов его марки. Современное массовое производство товаров на капиталистическом Западе внесло в этот казарменный идеал лишь одно дополнение — иллюзию разнообразия товаров благодаря их внешнему виду, расцветке, упаковке. Не надо думать, что здесь проявляется чья-то злая воля либо ирония судьбы. Дело обстоит гораздо проще: чем выше издержки производства какого-либо предмета вследствие возрастающих расходов (на оборудование, научные исследования, рабочую силу и т. д.), тем на большую массу одинаковых товаров они должны быть разложены, чтобы спастись от призрака открытой Марксом тенденции к снижению средней нормы прибыли.

Вездесущая реклама, преследующая людей на протяжении всей их жизни, собственно говоря, и призвана преобразовать эту необходимость для монополистических корпораций сбыть свои стандартные товары в личную потребность покупателя обладать ими. Опираясь на достижения современной науки, включая социологию и психологию, используя все технические средства массовой коммуникации (кино, телевидение, радио, прессу), реклама умело манипулирует сознанием и поведением потенциальных потребителей, эксплуатирует их предрассудки и исподволь внушает желания: она предлагает ему не зубную пасту, а «ослепительную улыбку», не телевизор, а «освобождение от забот», не автомобиль, а «социальный престиж». Движущей пружиной всего этого механизма массового производства и массового потребления является, разумеется, не бескорыстное стремление наделить людей всеми нужными им, а также бесполезными предметами потребления, но весьма рациональное в своей основе соображение: ради приобретения автомобиля и телевизора человек будет работать несравненно более интенсивно и производительно, чем только для того, чтобы обеспечить себя пищей и одеждой.

«Скрытые искусители», как метко заклеймил капиталистическую рекламу американский публицист Вэнс Паккард, вырабатывают у потребителей искусственные рефлексы еще более успешно, чем это делают ученые в лабораторных опытах над обезьянами. Благодаря усилиям рекламы девиз «Не отставай от Джонсов!» («Keep up with Joneses!») стал в Соединенных Штатах первой заповедью обывателя, который живет и работает ради приобретения вещей и услуг не потому, что он испытывает в них жизненную потребность, но в первую очередь потому, что ими уже обладают другие. О человеке и его месте в обществе судят на основании того, что у него есть, а не что он есть, что собою представляет как личность.

Жертвами подобного коммерческого подхода становятся также культура и искусство. Они все больше превращаются в отрасли массового производства — стандартизованной продукции, предназначенной для удовлетворения духовных потребностей обывателя. Эта «массовая культура», или, как ее презрительно окрестили, «масскульт» и «поп-арт» (то есть популярное искусство), изготовляется, рекламируется и сбывается, как всякий иной товар. Идеалом для производителя и приманкой для потребителя служит так называемый бестселлер, то есть художественное произведение, будь то книга либо фильм, которое пользуется наибольшим спросом. Именно такой чисто количественный подсчет разошедшихся экземпляров книги или числа зрителей, просмотревших фильм, становится чуть ли не единственным критерием творческого успеха деятеля искусства, а также, разумеется, коммерческого успеха фирмы.

Чтобы добиться такого успеха, произведение искусства заранее ориентируется на наиболее распространенные вкусы и интересы, приведенные к общему, весьма примитивному знаменателю: секс, культ силы, голая занимательность и обывательская актуальность. Как только какие-нибудь книга или фильм, телепрограмма или мелодия достигли успеха, они немедленно влекут за собой десятки вариаций и подражаний, пока публике не надоедает смотреть и читать одно и то же. И начинается новый цикл… Режиссеру и издателю важно хорошо знать не законы искусства, а законы рынка, чтобы вовремя войти и выйти из очередного цикла моды и подражания.

В «массовом обществе» ценятся не одаренность и моральные достоинства человека, а его эффективность и деловые способности, не индивидуальность, а лояльность, не оригинальность, а конформизм. В «идеале» люди в таком обществе должны стать столь же взаимозаменяемы, как и детали машин. «Для личности сохраняются лишь две возможности, — с горечью констатирует видный французский социолог Жак Эллюль. — Либо человек продолжает оставаться самим собой, в этом случае он оказывается все более неприспособленным, невротиком, неэффективным, теряет возможность существования, и его наконец вышвыривают на мусорную свалку общества, как бы талантлив он ни был; либо он приспосабливается к новому общественному организму, который становится его миром, и отныне уже не способен жить где-либо, помимо массового общества. (И тогда он едва ли отличается от пещерного человека.)».[136]

Однако возможности капиталистической системы в этом направлении объективно ограничены. Вот почему господствующие классы на Западе все шире прибегают к такому методу социального воздействия на массы, как манипулирование их сознанием с помощью самого разнообразного арсенала психологических средств. Социальное назначение манипулирования состоит в том, чтобы исподволь, не вызывая сознательного сопротивления, внушить массам определенную линию поведения, предрассудки и рефлексы, которые сделали бы из них послушную жертву господствующего класса. Надо сказать, что в лице кино, радио, периодической печати и особенно телевидения государственно-монополистический капитализм действительно располагает могущественным техническим и социальным орудием манипуляции. Поскольку, однако, подобное психологическое воздействие на сознание приходит в противоречие с объективными условиями жизни и деятельности масс, постольку око в конечном счете не может служить панацеей от социального и идейного кризиса. В исторической перспективе манипуляция сознанием, равно как и «потребительское общество», — это лишь паллиатив, своего рода патентованное средство, временно снимающее болезненные симптомы общества, но не избавляющее от роковой болезни.

Социальные ценности и побудительные мотивы общественной деятельности, соответствующие требованиям научно-технической революции, складываются лишь в условиях социализма. Если научно-техническая революция создает объективные материальные условия для перехода общества к коммунизму, то последний потенциально содержит в себе социальные принципы общественных отношений, которые совпадают с ее долговременными экономическими и социальными тенденциями.