"С пером и автоматом" - читать интересную книгу автора (Семен Михайлович Борзунов)

Сердце, отданное людям

Редакция расположилась в домике лесника, по соседству с бывшим пионерлагерем. Газетчики получили от редактора задание и отправились в воинские части, державшие оборону.

Основной транспорт корреспондента — собственные ноги. Не часто попадались попутные грузовики или подводы. Но в тот день Чапичеву повезло. Выйдя на дорогу, по которой мчались к фронту груженные боеприпасами автомашины, он удачно «проголосовал» и теперь находился в кабине рядом с пожилым шофером.

— Снаряды везете на передовую? — спросил Чапичев, кивнув на кузов.

— Боеприпасы доставлял несколько ночей подряд, а сейчас вот подарки везу… Народ не забывает своих бойцов и все лучшее, что у него есть, шлет сюда, на передовую. А ведь там им тоже не сладко приходится. Вкалывают по двенадцать — восемнадцать часов в сутки. И с продуктами туговато. Пояски-то, поди, на последнюю дырку затянули.

— Что верно, то верно: народ наш удивительный, — поддержал Чапичев. — И в этом наша сила.

— А вы сами-то кто будете? — спросил шофер Чапичева.

— Корреспондент я. Работаю в газете «В бой за Родину». Знаете такую?

— А как же. Наша, солдатская, — ответил шофер. И, помолчав немного, добавил: — Без газет сейчас нельзя. Кругом слухи разные ходят. Листовки опять же фашист разбрасывает всякие. Как же без газет? Из них только и узнаешь настоящую правду… Что нового на белом свете, товарищ политрук, а то я, почитай, уже сутки в дороге.

Чапичев достал из планшетки свежую, еще пахнувшую типографской краской газету и стал рассказывать о фашистских злодеяниях на оккупированной территории, о развертывании партизанского движения и упорных боях на различных участках советско-германского фронта.

Разговаривая, Чапичев и не заметил, как добрался до самого штаба полка. Прощаясь с водителем, он по журналистской привычке записал его фамилию, имя, отчество и адрес.

Поднялась метель. Ветер зло бросался пригоршнями снега, норовил сбить с ног. Но Чапичев не обращал внимания на непогоду. Он даже не стал ждать попутной машины, которая могла бы доставить его до передовой линии. Места здесь были ему знакомые.

Около часа шел он по старому замшелому ельнику. Ветер больше свирепствовал в верхушках деревьев, они стонали надрывно и жалобно.

Ельник сменился редким, насквозь продуваемым осинником. Здесь ветер бил по ногам, колючим снежным песком насквозь прошивал новую, необношенную шинель, полученную уже в редакции.

В душе Чапичев порадовался: погода помогает нашим на фронте.

Лес вскоре кончился, и Яков остановился перед широкой, занесенной снегом поляной. Нигде не было никаких признаков воинской части. Но Чапичев знал, что его родной батальон находится здесь. «Молодцы ребята, хорошо замаскировались», — подумал он и в следующую минуту увидел стоявший в открытом поле одинокий танк.

«Да это же потаповский! — догадался Яков. — Хоть бы в лес спрятали, чтобы фашисты на переплавку не утащили!»

Танк стоял, слегка накренившись на левую гусеницу, его пушка уныло смотрела в землю. Метель успела похозяйничать здесь вовсю. Со всех сторон наметала сугробы снега.

Яков смотрел на погребенный танк, и на душе становилось тяжело.

Он зашел в землянку, в которой жил до ухода в редакцию. Солдаты обступили его, радостно приветствуя. Стали расспрашивать о новостях, о житье-бытье на новом месте.

— Слышал, фашисты собираются отлить огромный самовар и напоить из него всех, кто войдет в Москву, — серьезно начал Чапичев, присаживаясь на приставленный к стене кругляк.

Бойцы сразу поняли, что политрук шутит. Он всегда начинал разговор с шутки, хотя вид имел самый серьезный.

— Долго ломали себе головы, из чего бы сварганить тот самоварище, — продолжал Яков. — И наконец нашли нужный материал: потаповский танк хотят утащить у вас из-под носа и переплавить…

— На самовар?! Мой танк? Не пойдет! — вдруг раздался сонный голос из дальнего угла землянки.

Яков вскочил:

— Потапов! Коля! — и подбежал к нарам, где лежал не замеченный им танкист. — Жив, погорелец! Вот это встреча!

Потапов соскочил с нар и хотел было по всем правилам приветствовать старшего по званию товарища. Но Яков крепко обнял его за плечи и прижался к обожженной щеке.

— Я с метели-то не разглядел, кто там лежит под шинелью. Ты, может, еще нездоров, а я поднял тебя с постели?

— Нет, здоров. Из госпиталя выписали, и вот пятые сутки живу здесь, дома. А лежу потому, что днем сплю, а ночью в «самоваре» со своим напарником ковыряюсь. Днем туда добраться нельзя — все вокруг простреливается. Гусеницу и фрикцион уже восстановили. Еще немного поковыряемся, и можно в бой…

Потапов еще что-то хотел сказать, но над землянкой раздался оглушительный взрыв. Тут же вбежал командир взвода и приказал всем занять боевые позиции.

Землянка вмиг опустела.

Потапов и Чапичев вышли последними.

Метель поутихла.

Бойцы приготовились к отражению противника, припав к противотанковым орудиям, к пулеметам, установленным в стрелковых ячейках. Гитлеровцы прикрывали огнем новую атаку.

Вскоре с вражеской стороны послышался рокот моторов. Между тем артиллерийский огонь прекратился. Сквозь рассеявшийся дым Чапичев увидел фашистские танки. Навстречу им уже выходили наши тридцатьчетверки. Их было почти вдвое меньше, да и огонь они вели жиденький: экономили снаряды. «И достанется же нашим!» — подумал Яков.

Потапов тем временем с небольшим ящиком в руках, в котором хранил инструменты, мчался к своему полузанесенному снегом танку.

— Куда ты? Стой! — закричал Чапичев, а потом машинально побежал следом за другом. — Да хоть пригнись же, дуралей, пригнись!

Оба упали на землю возле танка.

Потапов удивленно и в то же время благодарно посмотрел на Чапичева и дал знак: давай, мол, за мной.

Они проникли внутрь машины.

Защищенный броней, Чапичев почувствовал себя здесь сильным и неуязвимым. Через смотровые щели было видно, что творится впереди. На пригорке уже горел вражеский танк. Вдали дымилось еще несколько танков. Две немецкие машины повернули и стали уходить с поля боя.

Потапов нажал на стартер, и двигатель натужно взревел. Яков был уверен, что они забрались в машину только затем, чтобы, пользуясь удобным моментом, увести ее в безопасное место.

— Попробуй пушку! — крикнул Потапов, берясь за рычаги управления. — Там остались снаряды.

Танк резко рванулся вперед и, быстро набирая скорость, понесся вслед за уходившими к лесу вражескими машинами. Те сперва шли по проселочной дороге, запорошенной снегом, потом свернули на узкую просеку и вдруг разделились: один танк пошел по узкой колее, другой стал углубляться в перелесок.

Расстояние между машинами сокращалось. Чапичев развернул башню и стал стрелять по вражескому танку, который пытался скрыться в березняке. Последним снарядом он подбил его.

Потапов направил танк ко второй машине. Чапичев не знал, что делать: кончились снаряды, а больше ничем не мог помочь своему другу. Он смотрел на вражеский танк, расстояние до которого быстро сокращалось.

«Неужели хочет таранить?!» — подумал Чапичев, и в этот момент машину резко бросило вправо: он так ударился о стену, что в глазах потемнело. Машина закружилась на месте. Лицо Потапова исказила досада.

Потапов приказал Чапичеву немедленно выбираться из танка и открыл люк.

Они упали возле разорванной снарядом гусеницы. Потапов подобрался к разбитому звену и стал натягивать гусеницу. И только тут Чапичев заметил разводной ключ в руках Николая. «Неужели сможет устранить повреждение? Под таким огнем!» — подумал Яков. Разбитое звено, к удивлению Чапичева, подчинилось умелым рукам, повернулось в нужную сторону.

Между тем фашистский танк остановился, развернулся и стал бить из пулемета по тридцатьчетверке.

Николай победно закричал:

— По коням! — и первым нырнул в башню.

Словно брызги крупного дождя, разбивались о броню вражеские пули.

Машина снова взревела и устремилась вперед. Сперва она шла по прямой, значительно правее подбитого немецкого танка. Потом Потапов дернул рычаг поворота, и машина взяла левее.

— А-а-а! — в восторге закричал Потапов и дал полный газ. — Вот теперь-то ты от нас действительно не уйдешь!

Он вывел танк из глубокой колеи и направил его в обход удиравшего врага.

Лес кончился. Чапичев и Потапов внезапно натолкнулись на самоходную немецкую пушку. Она не успела развернуться, как тридцатьчетверка сбоку ударила ее, потом направилась к траншее, где находился артиллерийский расчет, и начала утюжить окопы, в которых метались немцы. Вдруг машина сильно накренилась, попав одной гусеницей в траншею, и чуть было не перевернулась. Но Потапов вовремя дал задний ход.

Когда танк развернулся, Потапов снова увидел немецкий танк. Он стрелял из пушки. Чтобы не служить мишенью для остановившегося и прицельно стреляющего врага, Потапов направил свою машину к лесу. И тут в кабине запахло гарью: в танк попал снаряд. Начинался пожар.

— Слушай, поэт! — закричал Потапов. — Как только остановлю машину, сразу выскакивай, а то не успеем — взорвемся!

— А ты?

— Я тоже.

Открыв люк, Чапичев увидел, что танк горит. Он спрыгнул в снег и оглянулся: где Потапов? Машина в это время рванулась влево и понеслась вперед.

Чапичев увидел, что немецкий танк стоит в густом лесочке, совсем недалеко, а Потапов повел тридцатьчетверку куда-то в сторону. Но это был обманный маневр: в следующую минуту Потапов снова развернулся и направил охваченную пламенем машину к березняку, в котором затаился враг.

— Коля, выскакивай! — закричал во весь голос Чапичев, не думая о том, что его нельзя услышать. — Выскакивай! Сгоришь!

Но Потапов продолжал гнать свою пылающую крепость прямо на вражескую машину.

Чапичев вскочил на ноги и побежал наперерез танку, который несся на врага.

Расстояние между машинами сокращалось с каждой секундой. Оставалось тридцать, двадцать, десять метров.

Чапичев задыхался.

— Потапов! Коля! Остановись?! Мы еще им…

Но пылающий советский танк на предельной скорости врезался в бок немецкой машины.

Раздался грохот.

Звон металла.

Взрыв…

Огонь и черный дым устремились в небо.

Стемнело, когда Чапичев возвращался с поля боя. Он шел вдоль опушки леса. Не таился. Не пригибался, когда рядом рвались снаряды. Он был потрясен увиденным и никак не мог собраться с мыслями. А душа разрывалась от боли. Он не мог представить, что никогда больше не увидит своего друга.

«Сердце, отданное народу», — так он решил назвать свою повесть-быль о Потапове. Это было похоже на клятву: уляжется боль, и он засядет за работу. Герои не умирают, они живут в памяти и делах людских…

Чапичеву вдруг вспомнилась песня о подвиге пограничника Баранова. Еще недавно ему казалось, что он ничего лучшего не напишет. Он себя обманывал: лучшими будут стихи о Коле Потапове — танкисте, герое,