"Лисьи листы" - читать интересную книгу автора (Боровинская Юлия)

Глава 1

Начало февраля — унылое время. Праздники остались далеко позади, и от зимы уже начинаешь уставать, а весна только дразнит тебя, на секунду мелькая то оттенком неба, то тревожным утренним запахом, то щебетанием какой-то наивной птахи.

Хитч опять шлялся по заданию Лао где-то на летней стороне мира, а я сидела дома и тупо зубрила английский.

«Вот пойду к старику и потребую практических занятий, — решила я, снимая с раскаленного песка очередную порцию кофе, — Пусть посылает в Англию или еще куда… А то так язык фиг выучишь, без применения. А работы сейчас для меня всё равно нет!»

Пока же для актуализации словарного запаса я решила посмотреть какой-нибудь фильм на соответствующем языке. Англоязычных каналов в моем кабельном пакете было аж два. На одном — стучала бодрая перестрелка в дебрях стандартного пустующего завода. Кажется, в Штатах эти здания не сносили исключительно для того, чтобы в них герой мог бы разобраться с очередной бандой злодеев, не слишком досаждая мирным обывателям. Лексическими богатствами, как правило, подобные фильмы зрителей не радовали, поэтому я со вздохом переключилась на другую программу. Там меня ждало испытание в ином роде: ретроспектива фильмов «of King». Вы как относитесь к заварному крему? А если выложить его грудой на тягучую карамель, отлакировать какой-нибудь глазурью — и ложками, ложками… Вот и меня начало тошнить ровнехонько на второй минуте, поэтому резкому дребезжанию телефона я обрадовалась, как глотку чистой воды. С ненавистью в последний раз глянув на гладкую физиономию Пресли, я отправилась брать трубку.

Звонил, разумеется, Лао.

— Похоже, ты засиделась дома, — не утруждая себя такими мелочами, как приветствие, заявил он, — Бери-ка машину и дуй в офис.

Я одним глотком выхлебала кофе, отключила телевизор и ровно через четыре минуты уже спускалась по лестнице. Нет, я знаю, конечно, что порядочная женщина потратила бы на переодевание и косметику минимум полчаса, но с другой стороны, порядочные женщины обычно и не шляются в иные миры по заданию бессмертных алхимиков…

До офиса я добралась быстро. Помахав удостоверением перед носами наших трогательно-молодых и милых охранников в синей форме, я поднялась на лифте на четвертый этаж в кабинет старика. Впрочем, после недавнего визита своей пылкой, хотя и несколько бестолковой поклонницы Лао выглядел намного моложе — эдак на пятьдесят здоровых и спортивных лет.

Застала я его, как всегда, возле чайного столика, где на небольшой изящной жаровне подогревался сосуд с водой. Однако, угощать меня на сей раз явно были не намерены.

— Садись, — кивнул мне начальник, — но не расслабляйся. Сегодня я стану тебя мучить.

— Опять про создание новых дверей, — скривилась я, опускаясь в глубокое кожаное кресло, — Я же уже сто раз говорила: не знаю, как у меня это получилось. И повторить не могу, как ни пытаюсь.

— Новые двери — это проблема, — кивнул Лао, — Твоя проблема, между прочим. До тебя никто и представления не имел о том, что их вообще можно создавать. Так что с этим тебе рано или поздно всё равно разобраться придется. Но я тебя сегодня по другому поводу вызвал.

Тут он сделал паузу, чтобы залить водой, нагревшейся до необходимых и достаточных 80-и градусов (хотела бы я знать, как он это определяет!), чайный бутон. Я терпеливо ждала продолжения.

— Помнишь, ты рассказывала о двери-в-ад? — завершил, наконец, обряд алхимик.

— Такое забудешь, кажется!

— Мне тоже приходилось видеть подобное. Как ни странно, таких дверей довольно много. И, насколько мне известно, никто за ними так и не побывал. Боятся, — Лао каким-то сложным выверенным движением поболтал на весу свою чашечку и заключил, — Вот туда ты и отправишься.

— Я?! Милое дело! Нет, ну, если я Вам настолько осточертела, Вы же просто уволить меня можете!

Старик отхлебнул свой напиток и терпеливо принялся объяснять:

— Дело в том, что ты очень везучая, Сяо. Можешь сколько угодно с этим спорить, но факт остается фактом. Это твое везение даже на находящихся рядом людей распространяется: на Хитча или, скажем, на Бу. Поэтому если у кого и есть шанс сунуть нос в ад и благополучно вытащить его обратно, так это только у тебя.

— Я что-то не пойму, а какая необходимость вообще туда соваться?

— Ну, лично для меня в этом, возможно, особого толка и нет. А вот тебе это было бы весьма полезно…

— … в качестве разминки, да? Эдакая утренняя зарядка…

— Ты ведь действительно засиделась, Сяо. Ты очень хорошо живешь. И муж у тебя любимый…

— … которого Вы опять черт-те куда черт-те насколько отправили…

— … и денег хватает, и работа интересная. Всё это, конечно, очень мило, но создается ощущение, что двигаться тебе некуда и незачем. Эдак ты драконом никогда не станешь. И двери свои, кстати, тоже открывать не научишься. И — кто его знает, на что ты еще в принципе способна… Потому что для того, чтобы чего-нибудь добиться, голод внутри нужен. Настоящий, жгучий. А ты сейчас сытая.

— А в аду, надо полагать, этот самый голод во мне должен проснуться?

Несмотря на весь язвительный тон, вопрос мой повис в пустоте. Лао пил чай и спокойно разглядывал меня, а я злобно полезла за сигаретами.

Сытая… Слово-то нашел! Нет, на жизнь я, конечно, пожаловаться не могу, но неужели со стороны я выгляжу такой уж самодовольной и… остановившейся что ли? Сытая… Ладно уж, сбегаю я в этот его ад, вот только…

— Я что, одна туда лезть должна?

Лао отставил чашку в сторону.

— Придется. Я очень сильно подозреваю, что на этот раз тебе потребуется ВСЁ твоё везение, до последней капли. Я, конечно, помогу, чем смогу, но идти ты должна одна. А Хитча, когда вернется, я лично за шкирку держать буду, чтобы за тобой не лез. Думаю, что он тебе там был бы скорее помехой, чем помощью.

Вот так. Я внезапно почувствовала себя очень маленькой и очень жалкой. У меня даже голос дрогнул, когда я спросила:

— А когда идти-то? — уже догадываясь об ответе.

— Сейчас. Куртка твоя универсальная при тебе, робарис — вот, держи, сигарет по пути купим. А что там тебе еще может пригодиться, ни я, ни ты не знаем. Между прочим, одна из этих милых дверей у нас в городской черте красуется. Парк в микрорайонах знаешь? Вот прямо там, я покажу. Так что вставай, поедем.

— Сейчас?!

— А ты что, завещание вознамерилась предварительно написать? Или тебе молебен на дорожку требуется?

В парке мы так долго бродили между деревьями, увязая в сыром ноздреватом снегу («Где ж она? — бормотал Лао себе под нос, — Вот ведь черт! Скамейки переставили… и карусель эта не здесь была…»), что я уже начала было надеяться на то, что сегодня мы ничего не найдем, и мне еще хотя бы одну ночь удастся поспать дома. Но алхимик так просто сдаваться не собирался. Наконец, обойдя очередную елку, он удовлетворенно констатировал:

— Вот она, зараза! Сяо, иди сюда — снаряжаться будем.

Стоя рядом с дверью, он извлек из карманов своей дохи два небольших пакетика.

— Это вот фильтры в нос. Хватает на 12 часов — и еще две пары на запас. Это — затычки для ушей. Против инфразвука они тебе, конечно, не очень-то помогут, но если ты предварительно робариса нюхнешь — продержишься. Так что давай, готовься. А я после твоего ухода еще минут пять возле двери подожду: вдруг тебе сразу же черт с рогами встретится, и ты обратно рванешь.

— А если черт с рогами встретится мне чуть позже? — гнусаво осведомилась я, прилаживая носовые фильтры.

— Придется справляться самой, — усмехнулся Лао, — Но лично я в этом случае вряд ли бы поставил на черта.

Признаюсь честно: трусила я, открывая эту дверь, неимоверно. Нет, черта рогатого я, конечно, не боялась (он мне с самого детства представлялся совершенно комическим персонажем). Если бы я вообще могла вообразить себе за клубами ржавого тумана, встретившими меня на пороге, хоть что-то конкретное, мне, наверняка было бы не так страшно.

Конечно, сейчас всё выглядело несколько проще, чем тогда, в заповеднике. Во-первых, исчез фактор неожиданности. Ад — значит, ад, ничего другого я и не жду. Во-вторых, серный дух носовые фильтры «съедали» полностью. Низкое гудение, правда, все равно давило на мозг, проникая, кажется, даже не через уши, а сквозь всю поверхность кожи, но — и тут старик оказался абсолютно прав — понюшка робариса действительно давала силы не поддаться паническому ужасу, зависшему в воздухе.

А туман буквально через два шага остался за спиной, бугрясь, словно нелепая, поставленная на ребро туча. Впрочем, открывшийся пейзаж особого прилива оптимизма у меня тоже не вызвал. Голая черная равнина была прочерчена светящимися багровыми трещинами, от которых исходил ощутимый жар. Небо (или очень высокий свод пещеры) терялось всё в той же черноте, зато моим сапогам, по крайней мере, ничего не угрожало: как выяснилось, стояла я на дорожке с неизвестным мне плотным бордовым покрытием. А еще — вблизи и поодаль — мерцало множество дверей, слегка отличающихся друг от друга оттенком и размерами, и от каждой из них струилась подобная же тропка, уводя куда-то в темноту.

Да, потеряться здесь легче легкого, — подумалось мне. Ищи потом свой мир до скончания века! Надо бы хоть как-то пометить дверь, через которую я пришла… Да, но чем можно пометить бесплотную занавеску, подрагивающую в воздухе? Разве что… Я закопалась в дебри сумки. Единственным нашедшимся там предметом, который, как мне показалось, был хоть как-то способен противостоять местной атмосфере, оказалась длинная металлическая пилка. Ее-то я не без труда и воткнула возле самой двери. Какая-никакая, а примета!

Ну-с, нужно было двигаться вперед. Посмотрим, куда это нам проложили дорожку скатертью! Надеюсь, хоть развилок с надписями типа «налево пойдешь — сам пропадешь» мне не встретится!

Путь по бордовой тропке оказался не слишком долгим. Буквально минут через 10 передо мною замаячила самая обычная железная дверь с простейшей ручкой-скобой и скромной надписью «Вход». Сюда же, по-видимому, сползались и все остальные дороги, сливаясь у порога в довольно большую площадку, где усталого путника ждала садовая скамейка — не то место для курения, не то повод в последний раз посидеть и подумать.

Думать мне пока что было особо не о чем, а покурить я нигде не постесняюсь, поэтому тянуть время не стоило. Я решительно взялась за ручку и…

…и оказалась в таком светлом и уютном мире, что просто застыла столбом от неожиданности. Здесь тебе не выворачивало душу гудением, не воняло серой (в этом я убедилась, избавившись от фильтров и затычек), а ко всему окружающему так и хотелось приделывать уменьшительно-ласкательные окончания. В синем небе сияло желтое солнышко, под ногами густо росла сочная травка, разукрашенная пятнами цветов, а чуть дальше весело блестел чистыми окнами бревенчатый домик, утопающий в зелени деревьев. Птички и бабочки — а как же без них в такой-то идиллии! — соответственно чирикали и порхали.

В довершение всего крупный махаон облетев несколько раз вокруг моей головы (я невольно попыталась отодвинуться — не люблю насекомых, даже ярких и крылатых!), отлетел в сторонку и там превратился в дивной красы человеческое существо неопределенного пола. Волосы у существа были длинными, черты лица — довольно крупными, но гармоничными, бороды и усов не наблюдалось (что, конечно, само по себе еще ни о чем не говорило), а прочие половые признаки были надежно укрыты неким подобием широкой туники. Улыбаясь пухлыми губами, сей андрогин приблизился ко мне и произнес приятным низким сопрано:

— Добро пожаловать!

— Спасибо, — автоматически откликнулась я, — А собственно, добро пожаловать куда?

— В ад, конечно, — все так же радушно ответствовало некто.

— Вы хотите сказать, что существует настоящий ад?! И вот это он?!

— Во всяком случае, более настоящего ада в природе нет, — пожал плечами встречающий.

— Хм… Слишком уж слащаво тут у вас для ада…

— А к чему громоздить дешевые эффекты? Вас же в прихожей предупредили — ну, и хватит!

— И что у вас здесь, в аду, происходит? — продолжала расспросы я.

— Как что? — удивился андрогин, — Мучения и скрежет зубовный, как положено. Надежду, входя сюда, Вы, надеюсь, оставили?

Его тон совсем не походил на шутливый, и мне чем дальше, тем больше становилось не по себе. Я нервно закурила, стряхивая пепел прямо на какой-то близрастущий аленький цветочек.

— Ну, вот что… — выговорила, наконец, я, — э-э-э… Как Вас, кстати, зовут?

— По-разному. Вы, например, можете звать меня Чжуан.

— А что, в этом что-то есть! — улыбнулась я, — Так вот, Чжуан, я, в сущности случайно сюда забрела. Сама. В смысле, никто меня ни за какие грехи в ад не определял…

— А сюда никого волоком и не тащат, — парировало странное создание, — Все сами приходят. Можете считать это адскими правилами игры. И потом я же здесь ничего не решаю. Вспомогательная фигура. Так, разъяснить всякие мелочи могу — не больше.

— Хорошо, а если я сейчас просто развернусь и выйду в ту же дверь…

— Дверь? А где Вы здесь видите дверь?

И действительно, никаких следов входа-выхода ни за моей спиной, ни в обозримости не было.

— Ладно, — не сдавалась я, — Предположим, я в этот домик заходить не стану. Пойду себе куда-нибудь…

— Далеко не уйдете, — развел руками Чжуан, — Это очень маленький мир. Свернутое пространство. Так и будете бродить вокруг дома.

— Ну, или просто лягу на травке…

— Пожалуйста. Только учтите: это тоже будет ад. Конечно, голода, жажды и прочих физиологических потребностей у нас здесь не существует. Вы, кстати, и курите-то сейчас, скорей всего, просто по привычке… Но вот целую вечность валяться на травке — без дела и без развлечений, в полном одиночестве… Чем не мучение? Причем, заметьте, это даже не тот ад, который можно пройти.

— А тот, что в домике, значит, можно? — оживилась я.

— Ну, чисто теоретически… Я бы на Вашем месте сильно на это не рассчитывал.

— Предлагаете сходу впасть в отчаянье? — разозлилась я, — Фигушки! И почему это, спрашивается, я должна Вам верить? Прогуляюсь-ка я для начала по окрестностям!

— Как угодно, — кивнул Чжуан и вновь превратился (или заснул?) в бабочку.

А я потопала по траве. Очень скоро мне пришлось признаться самой себе в том, что мой адский гид не соврал. Конечно, никаких стенок или барьеров передо мной так и не возникло, но куда бы я ни шла, ноги неизменно выводили меня всё на ту же полянку перед окружавшим домик садом. И всё же из чистого упрямства я продолжала идти, поначалу молча, а потом и с песней — очень уж кстати вспомнилось мне киплинговское:

— Я шел сквозь ад

И клянусь душой своей:

Там нет ни тьмы,

Ни жаровен, ни чертей –

Лишь пыль-пыль-пыль от шагающих сапог…

Впрочем, пыли здесь тоже не было. Как и выхода. И смысла во всем этом.

Пятого или шестого исполнения песни Чжуан не выдержал: подлетел ко мне, обернулся человеком и скупо поинтересовался:

— Не надоело?

— Надоело! — согласилась я, — Ладно, пошли в дом, посмотрим, что у вас там за котлы со смолой заготовлены!

Котлов со смолой мне увидеть так и не довелось — в домике тоже обошлись без дешевых спецэффектов. В сущности, интерьер там был минималистичен донельзя: широкое кресло напротив окна — и всё.

— Так, — обвела я взглядом помещение, — И чем мне здесь заниматься?

— Сидеть и смотреть в окно, — терпеливо пояснил Чжуан.

— И?

— И Вам там покажут то, что могло бы быть. Или то, что есть в одном из миров, отличающихся от нашего лишь незначительными деталями. Только на сей раз это те детали, которые непосредственно касаются Вас.

— Просто смотреть?

Мой гид как-то кисло улыбнулся:

— Вы еще вспомните эту фразу. Много-много раз. Ну, а сейчас — по традиции — последняя просьба. Кстати, нож или пистолет заказывать не советую: умереть здесь все равно нельзя.

— Ну, зачем же сразу резаться-стреляться? — с наглой мордой отмахнулась я, — Мне кофе и сигарет на всю вечность, пожалуйста.

Чжуан сделал неопределенный жест рукой, и сбоку от кресла возник небольшой столик с чашкой кофе и пачкой сигарет на нем.

— Пожалуйста. Не остынет и не закончится. Только уверяю Вас: Вы очень скоро утратите ко всему этому интерес. Ну, прощайте. Шанса увидеться снова у нас практически нет.

— А я большой специалист по малым шансам. Так что — до свидания!

Прелестное исчадье ада еще раз пожало плечами и удалилось, после чего входная дверь плавно слилась со стеной, не оставив и намека на выход. Сразу же стало очень тихо. И хотя ничего страшного рядом не было: кресло, окно, столик — меня буквально затрясло от нервного напряжения.

— Ладно, — сказала я вслух самой себе, — Предположим, что это экзамен. Пусть даже очень сложный. Но экзаменов, которые невозможно пройти, нет. А у меня тут в распоряжении вечность. Так что лучше начать прямо сейчас!

Я решительно плюхнулась в кресло и потянулась за сигаретой, но так и застыла, не донеся руку до столика. Потому что там, за окном, я увидела Олега. Олега, спешащего кому-то навстречу со счастливым лицом. Живого Олега.

Вся наша история была длиной цепью несовпадений. Мы жили через улицу, но за всё детство так ни разу и не оказались в общей компании. Мы учились до 14 лет в одной школе, правда, в параллельных классах: он — в «Б», я — в «В», но так и не познакомились.

Мы встретились только в 25 — он уже разведен, у меня догорел очередной роман — но и тогда стали всего лишь друзьями. Я (толстая закомплексованная дура) решила, что он слишком красив для меня. А Олег и вправду был красив: черные волосы, ярко-синие глаза, нежный удлиненный овал эльфийского лица… Высокий, широкоплечий, длинноногий — и от его внимательного взгляда обрывалось сердце. Да, конечно, девочек вокруг него было множество — и в их числе моя лучшая по тем временам подруга. И — да — ему это нравилось. Но ведь меня, в сущности, никогда и не привлекали монахи. А в этот раз я сказала себе «нет». Чересчур красивый, чересчур избалованный да и, как мне казалось, невеликого ума. Слишком уж он любил сочинять немыслимые истории о собственной жизни — эдакий Карлсон, у которого дома сто тысяч картин с петухами и сто тысяч пожарных машинок. Меня это раздражало, смущало, иногда даже бесило, а Олег искренне считал, что так интересней ему самому и веселее окружающим. Возможно, в эти байки и уходил весь его талант, который так и не смог проявиться в творчестве, хотя в нашей компании все писали стихи и прозу, рисовали, пели свои песни… Олег тоже играл на гитаре, но увы… Тогда я еще не понимала, как мало всё это значит… а половина тех умниц и творцов глухо спилась, а другая половина осела по рекламным агентствам или подалась в менеджеры, забыв свои гитары на старых квартирах…

Целых шесть лет прошло, две жены сменилось у него, два романа — у меня. Но когда мне стало по-настоящему плохо — свежий шарм через всю руку, свежий шрам через всю душу — Олег спас меня. Он не утешал, не говорил, что всё пустяки и всё будет хорошо — он просто был рядом день за днем: сидел со мной, разговаривал со мной, спал со мной, водил меня на концерт «Аквариума» и трепался о ерунде. И словно не замечал моих больных глаз, яда, пропитавшего каждую мою фразу, бинтов на моей руке с острым и неприятным медицинским запахом… Он встречал меня после ночной смены и кормил завтраком из укутанной полотенцем кастрюльки, он водил меня по барахолке, заботливо отстраняя плечом спешащих мужиков и настырных теток, а когда я (было, что уж там, было!) срывалась на скандал и указывала ему на дверь, он всегда звонил сам, звонил, пока мы не мирились, и однажды я услышала, что он плачет в трубку. Изменял ли он мне? Возможно. Если быть честной до конца, это никогда не было для меня по-настоящему важно. Куда ценнее казалось то, что Олег действительно любил и хотел меня. И всегда возвращался. Каждый день возвращался с радостью.

Он по-прежнему смотрел долгим взглядом на всех женщин, а я по-прежнему молчала в ответ, когда он говорил мне о любви. Я даже подругам заявляла: нет, нет, он просто отличный любовник, и вообще приятно, когда рядом с тобою такой красивый мужчина. Дура. Я не знала, как мало времени — всего несколько лет — оставалось у нас.

Я и ему говорила: уезжай, если нужно, подумаешь, мне в полночь на смену — не поеду я тебя провожать. А рейс откладывали дважды, и Олег возвращался с аэровокзала и снова целовал меня на пороге, а я смеялась: брось, можно подумать, на войну уходишь!

Он умер в чужом городе, даже не в больнице, хотя приезжала к нему «Скорая помощь», но, как видно, врачам попросту не захотелось возиться с иногородним русским парнем, и он умер на скамейке. 36 лет. Обширный инфаркт.

Его хоронили в закрытом цинковом гробу на нашем степном кладбище — потрескавшаяся земля, дрожащий от жары воздух… И я поняла — что вдовы не плачут, а воют: у них нет слез — только долгий, безысходный, выворачивающий тебя наизнанку крик. И глаза, в которых вечный голод. И невозможность понять, что тело, наизусть узнанное тобою кончиками пальцев и губами, теперь навсегда останется под этим грубым холмиком. Тут — плечи, тут — ноги, и две даты на косом ромбе дешевого памятника…

А за окном шел Олег, широко шагал, собранные в хвост волосы подрагивали на спине. И в его глазах отражалось, что там, куда он идет, жду его я. Другая я. Та, что никогда не целовала фарфоровую фотографию и не скулила, нежно гладя гравированную табличку.

Он немного изменился — прошло уже четыре года. Чуть спокойнее, чуть увереннее, чуть взрослее.  Живой Олег…

Их оказалось немыслимое множество — точек, где всё могло бы пойти иначе. Один жест, одно слово, шаг в другую сторону, пятиминутное опоздание или вовремя догнанный автобус. И мне показывали, показывали, показывали всё это…

Нет, я сейчас уже не смогу восстановить в памяти, что со мной было. Да, я пыталась разбить окошко — оно отталкивало меня, словно толстая резина. Да, я пряталась в дальний угол, сворачивалась там в комок, закрывала голову руками, но вновь и вновь поднималась на дрожащие ноги и шла к креслу. Да, я зубами рвала себе вену на целой, непорезанной руке, но кровь останавливалась и кожа срасталась на глазах. Нет, я не помню, что было еще. Я не помню.

Самое странное, что все попытки вернуться к реальности, той реальности, где Олег был оплакан и — не забыт, нет, но всё же спрятан в тот уголок сердца, где живут самые дорогие воспоминания, к реальности, в которой у меня были чудеса, иные миры и Хитч — совсем по-другому, но любимый, все старания вернуться к самой себе — пережившей и изменившейся — терпели провал. Словно всё, что случилось со мной за последние полгода, было лишь славной сказкой, рассказанной самой себе на ночь, чтобы не плакать слишком сильно и попытаться уснуть. Словно боль никогда не кончалась. И не кончится. Нет.

Мои и чужие ошибки вереницей проплывали в окне, а стоило мне закрыть глаза, как я видела маки. Весенние, нежные, хрупкие степные маки — в один из моих приездов они затопили собою всё кладбище, растеклись по могилам — живые, такие живые…

А за стеклом в адском моем кинотеатре Олег обнимал женщину, которая была счастливой мною. Той мною, которой мне не быть уже никогда.