"Очевидцы бессмертия" - читать интересную книгу автора (Петр Калиновский, Пантес Киросон)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 10

По другую сторону бездны. – Вечное лето. – Слова Старца о пути к Богу. – Встречи с давно умершими.


…Мы были со Старцем уже на другой стороне бездны, в краю солнца и света .

Над чёрной пропастью мы прошли быстро и легко. А что я видел в этой пропасти, если нужно будет, расскажу после. Старец, дорогой мне и близкий, как сама жизнь моя, не оставил меня в страшном переходе и крепко держал за руку. Боже, какой радостный свет был в этом краю! Деревья зеленели, увешанные плодами, кругом цвели цветы, и широкая радость лилась, как большая река, через сердце.

Мы опустились на траву под деревом, и я сладко зевнул.

«Усни, коль устал от дороги, – сказал Старец. – А я посижу. Я никогда не сплю».

Долго я спал, а когда проснулся, испугался, что Старца подле меня нет, но он сидел за моей спиной под деревом, и у меня отлегло на сердце.

Мне показалось, что я бесконечно долго спал. Обеспокоившись, я спросил Старца, почему он меня не разбудил? Но он улыбнулся и сказал, что я спал всего один час. Я изумился этому, ибо мне казалось, что я проспал целый год.

Глянул кругом: вижу лето во всей красе, залитое солнцем, и сердце моё исполнилось блаженства, «Дедушка! Мне так радостно, что мы достигли этой страны. Тут – день летний, светлый и чистый, и далеко-далеко всё видно!»

«Да, – молвил Старец, – радуйся, это твоё лето, ты родил его; знаешь, сказано: что человек посеет, то и пожнёт… И светлый день, и радостное благое лето – твои, вышли из тебя, чтобы светить и тебя радовать. И куда мы идём, и что в себе несём – то и будем видеть и переживать, тем и ублажать себя будем. Всё, что мы видели, видим и будем видеть, со всеми переживаниями нашими, всё – наше, от нас и для нас, через нас и к нам. Не было бы нас: меня, тебя или того человека, – он указал рукою на шедшего вдали – не было бы ничего. Ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла, ни бытия, ни небытия. Но так как «ничего и ничто» не может быть и не бывает, то – есть свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть, Бог и дьявол… Кто стремится к Свету – к тому и Свет стремится; кто жаждет Истины и Правды, того жаждут и они; кто идёт к Любви и Радости, к тому торопятся и они. Кто жаждет Жизни и Блага, с тем они и бывают вместе. Кто близится к Богу, к тому и Бог приближается, и он станет Ему подобен».

Я не мог понять слов Старца о том, что всякий человек – сам себе Свет на пути к Богу; и чтобы жить в вечном Свете и родить летоблаженство и радость из себя – от Бога? Старец видит, что я не понимаю его слов, улыбнулся и сказал:

– Куда это лето, что ты видишь, скрылось и делось, когда ты уснул?

– Не знаю. Может, оно и было так, как есть…

– Ну, а та холодная тьма, что ты видел во сне, откуда она взялась?

Я не мог сказать, откуда родились те ужасы, кои я видел во сне, да и не знал: сон ли то был?

«Верно ты говоришь, что не знаешь, – сказал Старец. – Незнание и есть причина всех бед людских на земле. Неведение есть зло и грех, дьявол и ад. Но кто своего неведения не считает знанием, тот может найти ключ к познанию истины и жизни Света, к блаженству и Богопознанию».

Я слушал Старца, но слов его не понимал. Я знал, что он – мудрый, и вера его высока и свята. И я спросил: «Дедушка, скажи мне, какой ты веры? Научи меня, и я приму твою веру. Я давно ищу правильную веру и не знаю, правильна ли та, которую я исповедую?»

«У вас вера – от чувственного ума вашего и от страха. Вы веруете потому, что желаете каждый себе добра и спасения от страха и страданий. Ваша вера – получить спасение, благо и радостный покой и отомстить врагам вашим. Таков и Бог ваш, по образу вашему, подобию вашему и желанию вашему. Вера ваша не очищает сердца, и Света жизни вы в ней не видите, Разумение ваше не знает сердца, а сердце не знает разумения, и остаются они без общения и познания. Ваша умственная вера блуждает, как слепец в пустыне, не находя пути. Потому-то так много у вас вер, и чем слепее вера людская, тем громче она доказывает свою истинность, и тем сильнее осуждает и опровергает чужую веру. Ты вот не можешь мне даже сказать, откуда появилось то лето, которому ты радуешься, и куда оно исчезло, когда ты уснул? »

Я сказал, что так оно и было, как есть.

Старец улыбнулся и ещё раз спросил: «А откуда появилась та пустыня и холодная тьма, что ты видел во сне?»

Я сказал, что не знаю.

«Правду говоришь, что не знаешь… Ты уснул некогда, и во сне ещё раз уснул, и, не пробуждаясь, уснул в третий и четвёртый раз. А потом пробудился, а в пробуждении ещё раз пробудился… И так каждый человек в любом засыпании и пробуждении всегда считает себя в настоящей яви и не знает другой яви, и всё остальное ему кажется сном. Вот скажи мне, сын мой, в каком ты состоянии и сознании находишься теперь? И что ты видишь вокруг себя: сон или явь?»

Я сказал, что это – явь, да и не мог иначе сказать. А пустыню, холодную тьму, все страдания и страхи я видел во сне.

Старец улыбнулся, посмотрел на меня своими кроткими и светлыми глазами. И взяло меня сомнение, что виденное мною во «сне» – было сном, ибо оно выглядело иначе, чем сон.

«Так если человек видит и переживает, и не может сказать: что истинно? – продолжал Старец, – то как же можно опереться на веру без разумения и познания?» Потом он добавил: «Теперь тебе веровать не надо; вот пойдёшь, увидишь и узнаешь, а после будешь веровать уже истинно, и разумением и сердцем».

Долго Старец меня напутствовал и поучал перед тем, как отправить в светлые святые страны.

«А теперь, – говорит, – пойдём, сын мой, дальше!»

Когда мы тронулись в путь, солнце так сияло, что сердце моё трепетало от неописуемого счастья и радостной лёгкости во всём теле.

Мрак остался позади. И как после бури и грозы – тихо, всё блестит и цветёт. Кругом поля, сады, птицы поют, хлеб в полях колосьями нам кланяется. Деревья покрыты множеством плодов. Вот, думаю, теперь-то видно, что мы действительно за границей. Всё здесь лучше, чем у нас, а плоды и цветы такие, каких у нас я никогда не видел.

И одеяние на мне было уже иное – белое и чистое, как снег. Душа моя наполнилась блаженством радости при мысли, что я иду туда, куда так страстно и давно стремился…

Потом встретились нам озеро и река, и вода в них была прозрачная и блестела, как серебро. Вдалеке ходили по полям и садам люди. Виднелись жилища. Дорога, по которой мы шли, была ровная и прямая, среди садов с плодовыми деревьями и цветами.

Навстречу стали попадаться люди, добрые и приветливые. Они ласково просили нас зайти к ним, отдохнуть и погостить. Сердце моё трогало и умиляло, что здесь были люди, каких я никогда не видел и не встречал.

Люди жили здесь как будто на отдыхе или в гостях. Они приветствовали друг друга так, словно недавно познакомились. Одеты все по-праздничному, в чистую и белую одежду. Разговоры их между собой полны добра и сердечности, и из них я понял, тго все эти люди только гостят здесь, отдыхают и собираются идти в святые места.

В тенистых садах стоят столы и скамейки. На столах много всяких плодов, белого хлеба и пития. Люди сидят с весёлыми лицами у столов и радостно беседуют.

И вдруг, слышу… меня окликает по имени знакомый голос. Окружили меня люди, радостно приветствуют, обняв, со слезами на глазах, ведут к себе за стол. Среди них я узнал знакомых мне людей, и они показались в этой далёкой стране такими близкими. Особенно обрадовало то, что я знал – эти люди давно умерли. «Да я ведь думал, что вас и в живых нет», – не удержался я, вспомнив об их смерти. «Нет, – говорят, – мы не умерли, а сюда пришли жить, гостим здесь, отдыхаем и собираемся в святые места…» Я обрадовался, когда услышал о святых местах. Значит, мои знакомые идут туда же, и мы отправимся вместе. Но они сказали, что теперь идти ещё не могут, ибо ожидают своих, которые тоже должны сюда прийти, как пришёл и я, что за ними они послали многих, чтобы привести их в эти края. И ещё сказали, что у меня есть спутник и водитель, который доведёт меня куда надо, а если они пойдут, то не смогут так быстро двигаться, как мой водитель. Я видел, что и им хочется тронуться в путь, но не совсем понял, почему они не могут это сделать и кого они ждут…

Рассказывали мне, что у них вечное лето и всё само родится, что они радостно проводят дни, поджидая своих родных и знакомых.

Но самым удивительным было то, кого я там встретил, как родного и близкого, кто меня первый окликнул… Об этом я должен рассказать.

…После революции наступил в России страшный голодный год. Случай забросил меня в Полтавскую губернию, в Прилуцкий уезд, и я отправился в тамошний Ладанский монастырь.

В селе подле монастыря весной ходил по дворам больной-больной крестьянин, заехавший из Таврической губернии добывать хлеб для семьи или себя спасти от голодной смерти. И, как говорили, заболел он тифом. Больной и несчастный, бродил он от двора к двору и просил приюта, но крестьяне боялись заразного тифа и не пускали его. А он так жалостно просился, так стонал, хватаясь то за плетень, то за стены изб, чтобы не упасть…

Когда я услышал об этом больном крестьянине, моё сердце сжалось от боли.

Я стал расспрашивать у людей, где он? Сказали, что за дворами и огородами стоит полуразрушенный сарай, и он должен быть там.

Я выпросил у хозяйки немного тёплого молока и пошёл разыскивать.

Открыл дверь в сарай и увидел его лежащим на земле.

Я подстелил соломы, перетащил его на мягкое. Приподнял и хотел напоить молоком. Но он был уже совсем плох. Я вливал ему молоко в рот, а оно выливалось обратно. Он уже не мог ни пить, ни промолвить слова. Я глянул ему в глаза… Его голубые глаза смотрели на меня, и в них было желание что-то мне вымолвить. Но он не мог. Я заплакал, не понимая, что он просит. Положил его на солому, а он всё на меня смотрит, глаз своих голубых не сводит. Потом выдавил еле слышно: «Приходи…»

Я ближе к нему подсел, понял, что он просит, чтобы я не оставлял его и приходил к нему, Спрашиваю: что у тебя болит, и легче ли? А он смотрит на меня и улыбается. Я рад был, что ему лучше стало. А он так с улыбкой на лице, как смотрел на меня, так и умер при мне…

Никто не был так добр, чтобы дать досок и сколотить ему подобие гроба. Хоронили без гроба, в лохмотьях, как был. На дно могилы я положил соломы, подрыл руками бока её и туда положил немного соломы, чтобы ему было не так холодно и жёстко.

И, наверно, только один человек на всей земле плакал по нему в эту ночь в своей постели, это – я…

Часто потом снился он мне живым и совсем иным.

Вот этот-то человек и окликнул меня здесь первым.

Как он обрадовался, увидев меня!

Одет он был по-праздничному и был не таким, каким умирал, а каким я видел его во снах. Лицо доброе и мудрое… Я вспомнил всё о нём и говорю: «Как ты сюда попал, ведь ты же умер там… в сарае? Ведь я сам тебя закапывал?» «Нет, я не умер. Тебе так тогда показалось. Я ушёл из сарая здоровым и пришёл в это место. За мной пришёл юноша и сказал, чтобы я шёл с ним в другую землю, где много хлеба и нет болезней, где не надо молить о ночлеге и милосердии, где всегда день и для меня есть кров. И вот сюда, в эту страну привёл, и как я был счастлив!»

И, указав на юношу, одетого так хорошо, словно он под венец собрался, сказал: «Вот он… Да ты же сам мне этого юношу привёл тогда в сарай?»

Я ответил, что никого в сарай не приводил. Но посмотрел на красавца-юношу – и лицо его показалось мне знакомым. Оба уверяли меня, что я всё забыл. И мне стало чудиться, будто, действительно, ходил этот юноша и спрашивал: «Где лежит больной?» – и я повёл его в сарай. Но не наяву это было… Быть может, в каком-то давнем, забытом сне.

И других близких и родных я встретил, но ещё не время передать то, что они мне там поведали.

Многие меня радостно приветствовали, а я всё удивлялся, вспоминая их смерть. Они были все живы и обитали в этом гудесном краю! Радовало меня и то, что они живы, и то, что я астретил их в такой далёкой стране, за границей, и я не мог наговориться с ними досыта.

Удивляло меня только одно: среди них встречал я и таких близких и знакомых, которых видел в наших краях живыми. И мне не пришлось после узнать: остались ли они в живых на моей родине?

Мы собрались уже со Старцем в путь; мне хотелось побыть среди людей, дорогих моему сердцу, но он говорил, что пора, ибо путь долог и нам многое и многое ещё предстоит посетить.

Люди нас провожали, говорили: «До свиданья!», жали руки и сердечно передавали приветы, но кому – я не понимал. Мы идём в святые места, а они передают приветы, словно я домой иду.

И тронулись мы в далёкий путь.