"Всё красное (пер. В. Селивановой)" - читать интересную книгу автора (Хмелевская Иоанна)

* * *

Мы все без должного почтения восприняли известие о нашем домашнем аресте. Прощаясь с господином Мульдгордом, каждый из нас ознакомил его со своими планами на понедельник, и тому ничего не оставалось, как принять их к сведению.

Алиция сочла необходимым выйти на работу. Зося, Павел и я решили выбраться в Копенгаген, затем Зося планировала встретиться там с Алицией и вместе с ней вернуться домой. Мы с Павлом собирались посетить парк и казино Тиволи и вернуться позже. Эльжбета отправилась в гости к каким-то знакомым и, следовательно, вернулась бы еще позже.

Поскольку в доме все до последней крошки хлеба было съедено, в понедельник утром мы с Зосей еще до отъезда в Копенгаген отправились закупать продукты в магазинах Аллерода. Накупили всякой всячины и среди прочего виноград, который Алиция жутко любила. Правда, в это время года виноград был еще дорог, но мы решили, что Алиция, при выпавших на ее долю переживаниях, имеет право на маленькие радости, и купили виноград специально для нее. Вымыв и красиво уложив его на блюде, мы поставили блюдо на низкий столик у дивана, после чего, заперев дом, отправились по своим делам.

Весь день, естественно, я не переставала думать об убийстве. И даже вечером, когда мы с Павлом стояли за рулеткой казино в Тиволи, голову по-прежнему распирало от теснившихся мыслей. Некоторые сомнения я решила прояснить тут же:

– Павел, скажи правду! Тринадцать я пропускаю. Это ты угробил Эдика?

– Почему я? – возмутился Павел, не отрывая глаз от крутящегося круга. – А я пропускаю девятку…

Моя страсть к азартным играм была непреодолима. И так всю жизнь! Естественно, я немедленно переключилась на игру и с живым интересом спросила:

– Который раз пропускаешь?

– Вот сейчас уже восьмой.

– Тогда будь внимателен, скоро может выйти, так что ставь! Откуда мне знать, почему ты. Вот если окажется, Что ты, тогда и будем удивляться, с чего вдруг. А сейчас я просто спрашиваю, ты или не ты.

– Нет, не я, – рассеянно ответил Павел, всецело поглощенный игрой. – С какой стати мне его убивать? И вообще, у меня в жизни не было никакого стилета. Нет, ты гляди, чтоб мне лопнуть, тринадцать, а ты не поставила!

Диким взглядом уставилась я на цифры рулетки и с облегчением произнесла:

– Нет, проскочило! Слава богу! И сейчас тоже не будет. А ты поставь на девятку, это я тебе говорю…

– Сейчас?

– Сейчас. Так точно, не ты убил?

– Честное слово, не я! Ну… ну… Есть!

– Девятка, четыре кроны, – возвестил крупье.

– Ставь еще раз, теперь она подряд выйдет несколько раз. Послушай, раз не ты…

– Это мое? – спросил Павел, указывая на жетоны.

– Твое, забирай. Послушай, раз не ты…

– Девятка, восемь крон, – возвестил крупье.

– Чтоб мне сдохнуть! – обрадовался Павел, сгребая вторую кучу железок.

– Ну, теперь я опять пропущу. А ты ставь, сейчас должно выйти тринадцать.

– Не выйдет, но я поставлю. Нервов не хватит выжидать, здоровье уже не то. Послушай, раз не ты…

– Пять и девять, – возвестил крупье. – Четыре кроны.

– Холера! – только и сказал Павел. Очень нелегко было в таких условиях вести расследование:

– Я ведь говорила, теперь надо было несколько раз подряд ставить на девятку. А я, пожалуй, поставлю-таки на тринадцать. Нет, подожду…

Метод игры, которым мы пользовались, пусть даже несколько излишне оригинальный, оправдывал себя экономически, ибо суть его сводилась к тому, чтобы не делать ставки. Выбрать себе мысленно какой-нибудь номер и воздерживаться, переждать несколько оборотов колеса и сделать ставку на номер в тот момент, который тебе подскажут инстинкт, внутренний голос, чутье или какие другие сверхъестественные силы. Приходилось признаться, что инстинкт, внутренний голос и чутье не всегда оказывались на должной высоте и номер выходил не тогда, когда нужно. Очень нервотрепный метод, ничего не скажешь, но, согласитесь, экономный, ибо главное в нем – не ставить. Но зато, если уж на желаемый номер падал выигрыш в тот момент, когда мы решались поставить на него, прибыль возмещала нервные затраты.

– Да слушай же, наконец, что тебе говорят! – рассердилась я. – Если не ты, признавайся, где ты находился в тот момент, когда все ринулись прощаться с полицейскими?

– Там же, где и все. Я тоже ринулся.

– А каким путем? Вокруг дома?

– Ага. Теперь я буду пережидать четверку.

– А до этого ты был на террасе?

– Ага.

– Из-за этих идиотских тринадцати я разорюсь, честное слово… А кто там был еще?

– Все были. Ну, как думаешь, поставить сейчас? Нет, пожалуй, еще погожу.

– Кто все? Припомни хорошенько… Ну наконец-то!

– Тринадцать, восемь крон, – провозгласил крупье.

– Только с шестого захода вышло, поставлю опять. А ты четверку и на сей раз пропусти. Кто все? Одного не должно было быть!

– А кого? – Павел с любопытством повернулся ко мне.

– Не знаю, потому и спрашиваю тебя. Так вспомни, кто именно был?

– Генрих и Эва. И Лешек. И легавые крутились. Алицию я тоже видел. Да, пожалуй, были все, но не стояли на месте, входили и выходили. Ага, Эльжбеты я не видел.

– Эльжбета была в кухне. А может, ты случайно видел, кто вышел из дома через входную дверь? Ту, что ведет к калитке? Ну, ставь, сейчас выиграет четверка!

– Так ведь я уже передумал и пережидаю семерку. Скажу, кто не мог выйти из той двери. Генрих и Лешек не могли. И Эва тоже, она там была все время, разговаривала с ними. Я запомнил, потому что пытался понять, о чем это они говорят. И когда полиция собралась уезжать, они так втроем и двинулись за ней вокруг дома. А тот, кого не было, он что?

– Да ничего, просто, может, это и есть убийца. Выходит, и Эва исключается. Так ты уверен, что все время видел ее?

– Ну вроде бы. Она чуть раньше пошла за полицейскими, а Генрих и Лешек за ней.

– А на сколько раньше? На минуту, на пять минут?

– Откуда мне знать? За это время они успели что-то нарисовать в блокноте, Генрих показывал Лешеку, как он хитро приспособил какой-то блок для опускания чего-то. Минуты три, пожалуй. А сейчас не знаю, что лучше переждать – восьмерку или десятку…

Не отрывая тупого бараньего взгляда от тройки, я старалась сообразить, сколько времени могла продолжаться сцена, которую я наблюдала на пороге кухни. Три минуты? Очень может быть… Во мне росла глубокая, хоть, может быть, совершенно необоснованная уверенность, что человек, затаившийся в прихожей, и был убийцей Эдика. Зачем он прятался – понятия не имею, но царящая там темнота, его осторожные движения, стремление незаметно и бесшумно выскользнуть из дома, согласитесь, давали основания подозревать его. Хотя, с другой стороны, это мог быть и ни в чем не повинный человек, забывший (забывшая?) что-нибудь в прихожей, сумку, например, или что-то в кармане пальто. Хотя нет, пальто ни у кого не было, скорее всего, сумку. Нет, это был убийца и все тут.

А потом мы с Павлом стали пережидать пятерку, и упорство, с которым мы это делали, мало того что разорило нас, но и чуть не привело к опозданию на последний поезд в Аллерод. Мы вскочили в вагон, когда поезд уже тронулся.

Сойдя на станции Аллерод, мы с Павлом наткнулись на Зосю с Алицией, которые ехали этим же поездом в следующем вагоне. Оказывается, они так поздно задержались потому, что встретили на копенгагенской улице наших добрых старых знакомых, у которых мы когда-то в молодости жили на квартире, и те пригласили их на ужин. В газетах уже сообщалось о сенсационном убийстве в Аллероде, понятно, что Алиция и Зося были желанными гостями, можно сказать, «гвоздями» званого вечера, в них буквально вцепились и отпустили вот только сейчас.

– И зачем так торопились? – бурчал Павел, которого я с трудом оторвала от рулетки. – Я думал, мать тут с ума сходит, что меня нет.

– Интересно, как бы вы добрались до Аллерода, если бы не поторопились?

– ядовито поинтересовалась Алиция. – Остались ночевать на вокзале или шли бы по шпалам двадцать километров?

– Вот-вот, – поддержала ее Зося. – Он никогда не торопится, а потом оказывается, что виноваты объективные обстоятельства.

– Какие там обстоятельства? Ну случилось один раз, а ты уже начинаешь…

– Не один, а двадцать раз, не меньше!

Мы с Алицией предоставили им выяснять свои семейные отношения, а сами прошли вперед. Я поинтересовалась, почему Зося опять в плохом настроении. Оказалось, Зося допустила страшную бестактность. Когда они, уже встретив знакомых, остановились на улице перед витриной какого-то магазина в Иллуме, Зося подвергла резкой критике выставленного в витрине фарфорового монстра, а потом оказалось, что точно такой монстр служит украшением квартиры их знакомых. Желая исправить допущенный промах, Зося принялась безудержно расхваливать другую статуэтку, стоящую рядом с монстром, которая, в свою очередь, считалась пределом безвкусицы и которую хозяева, сгорая от стыда, были вынуждены держать по каким-то семейным соображениям. Короче, хихикая, заключила Алиция, Зося проявила фатальное отсутствие вкуса, и при этом единственным человеком, обратившим а это внимание, была она сама. Вторым человеом, похоже, станет Павел.

– А у нас для тебя приятный сюрприз, – я тоже сочла нужным поделиться новостями.

– Какой сюрприз?

– Дома увидишь, Зося тебе не сказала?

– Нет, ничего не сказала. О господи, что вы еще выдумали?

– Придешь – увидишь. И не исключено, что с удовольствием употребишь.

Алиция прибавила шаг. Зося с Павлом остались далеко позади.

Вот мы уже подошли к дому.

– Неужели Эльжбеты до сих пор нет? – удивилась Алиция. – В окнах темно.

– Может, она в ванной, там ведь нет окна. А может, уже спит.

– Вряд ли, она ложится поздно.

Алиция никак не могла отыскать в сумке ключи, тогда я вынула свои и отперла дверь.

– И куда они могли подеваться? – бормотала Алиция, входя следом за мной и продолжая копаться в сумке. – Всегда кладу в это отделение… А, Эльжбета все-таки дома, – сказала она, зажигая свет в прихожей. – Ты чего сидишь в темноте? А где ваш сюрприз?

Стоя перед зеркалом в прихожей, она выкладывала на подзеркальник содержимое сумочки, что-бы найти затерявшиеся ключи. Я прошла в комнату и нажала на выключатель лампы, висящей над низеньким столиком.

На вопросы Алиции никто не ответил. Эльжбеты не было видно, а я тоже молчала, ибо как вошла, так и окаменела на пороге, будучи не в силах вымолвить ни слова.

В сильном свете лампы, висящей низко над журнальным столиком, моему взору предстал какой-то совершенно незнакомый мужчина. Он сидел на диване перед этим столиком лицом к двери, причем сидел странно, наполовину съехал под стол, откинувшись на спинку, запрокинув голову и бессильно опустив руки. Около правой лежал какой-то журнал, около левой – виноградина. Но самым страшным было его лицо – жуткого сине-зеленого цвета, рот разинут, глаза вылезли из орбит.

Алиция наконец нашла ключи, извлекла их из сумки и, видимо, почувствовав неладное, взглянула сначала на меня, а потом, следуя за моим взглядом, на диван.

– Вы чего не отве… – начала было она и, не докончив, оставила сумку и медленно подошла к столу, не спуская глаз с сидящего на диване.

– Так этот сюрприз вы мне приготовили? – с ужасом произнесла она. – Зачем? Кто это? И как я его должна употребить?

Хорошо еще, подумала я, что, говоря о сюрпризе, я не намекнула ей, что она с удовольствием его слопает. Проклятие какое-то довлеет надо мной, что ли? Мои невинные предсказания всю жизнь сбываются самым нелепым, непредсказуемым образом. Когда-то я намекнула моему бывшему мужу, что дома его ждет сюрприз, имея в виду отлично вымытое мной окно и новые занавески. Окно и в самом деле приняло активное участие в реализации обещанного сюрприза – как только мы вошли в квартиру, оно под воздействием сквозняка захлопнулось, и со страшным грохотом посыпались разбитые стекла. Или вот еще: как-то я пригласила в гости к маме свою тетку, пообещав ей нечто неслыханное – я имела в виду те новости, вернее, сплетни обо мне, которые ей непременно выложила бы мама (признаться, материала для них я предоставила в избытке). Я не обманула, тетку действительно ожидало нечто неслыханное. Мой младший сын умудрился испортить замок в застекленной двери, мой старший сын, не видя другого выхода, выбил в ней стекло, и все семейство вынуждено было пробираться в комнату через образовавшуюся дыру с помощью двух табуреток. Я могла бы вспомнить много других подобных случаев, но сегодняшний побил все предыдущие рекорды. Я приготовила сюрприз, имея в виду виноград, а дома на диване нас ожидал незнакомый труп.

За дверью послышались голоса Зоси и Павла. Алиция с трудом оторвала взгляд от мертвеца и обратила его на меня.

– Кто это? – спросила она, изо всех сил стараясь устоять на ногах. – Ты его знаешь?

– Ни разу в жизни не видела.

Ничего не подозревавшая Зося вошла в комнату и замерла на пороге.

– Матерь божия! – в ужасе простонала она. – Что это такое?! Что с ним случилось?

– Потрясно! – вырвалось у Павла, с глубоким изумлением уставившегося на труп. – Кто это?

– Как, вы его не знаете? – взорвалась Алиция. – В таком случае, откуда он здесь взялся? И где Эльжбета? И как, скажите на милость, я могу следить за порядком в доме, куда может зайти кто попало и умереть?!

– Может, он еще не умер? – высказал предположение Павел и шагнул к дивану, но его решимости хватило лишь на этот один шаг.

– Так выглядит и не умер?!

– Где же Эльжбета? – уже в полной истерике завопила Алиция.

– Здесь я, – спокойно отозвалась Эльжбета, выходя из ванной в халате и бигудях.

– А что, случилось что-нибудь?

Взглянув на диван, она замолчала, подошла к покойнику и наклонилась над ним. Выпрямившись, она произнесла со вздохом:

– Бедный Казик! А я ломала голову, как от него избавиться.

Три неподвижных соляных столба, в которые мы превратились, вздрогнули.

– И поэтому ты решилась его убить? – в ужасе произнесла Алиция.

– Ах, нет, – невозмутимо продолжала Эльжбета. – Я привела его сюда в надежде, что ты позволишь ему переночевать, ведь место Эдика освободилось. Видишь ли, он не мог попасть в свою квартиру, так как забыл ключи. И что с ним такое, интересно, приключилось?

До приезда господина Мульдгорда мы, испуганные и удрученные, просидели в кухне, стараясь не смотреть в сторону комнаты с незнакомым мертвецом, слушая объяснения Эльжбеты и пытаясь убедить Алицию, что я совсем не его имела в виду, говоря об ожидающем ее дома приятном сюрпризе. Зося то упорно твердила, что именно я своими безответственными намеками навлекла на всех нас очередное несчастье, то, изменив мнение на прямо противоположное, фаталистически мрачно изрекла: пришла беда – отворяй ворота. Спохватившись, что мы и без того достаточно пришиблены, она предложила в ожидании приезда полиции съесть виноград, чтобы хоть немного утешиться.

– Нельзя! – возразил Павел. – Пан Мульдгорд велел ничего не трогать до их приезда.

Алиция попросила Эльжбету рассказать подробней о несчастном Казике.

– Он давно влюбился в меня и ходил за мной по пятам, надоел ужасно, – спокойно повествовала Эльжбета. – И сюда притащился. Я именно о нем собиралась тебе вчера рассказать. Ведь это как раз он видел убийцу.

Павел поперхнулся кофе, Зося уронила на пол ложку, я, не сводя с Эльжбеты глаз, загасила сигарету, как потом выяснилось, в сахарнице.

Так же спокойно и неторопливо Эльжбета поведала нам, что вышеупомянутый Казик, в настоящее время сидящий в виде трупа на диване в комнате, работал в Копенгагене, а проживал в Аллероде. Сегодня они вместе были в гостях у знакомых, вместе вернулись поездом в Аллерод, и тут обнаружилось, что ключи от дома Казик забыл на работе. Деваться ему было некуда, вот она и привела его к Алиции, чтобы ему было где переночевать. Самое же интересное заключалось в следующем: в роковой вечер пятницы влюбленный Казик, не будучи приглашенным на обмывание торшера, спрятался в кустах Алициного садика, пытаясь хоть издали увидеть предмет своих воздыханий. И, действительно, несколько раз увидел. Главное же, кроме предмета, он увидел еще кое-что… Кусты, в которых он прятался, находились как раз за спиной Эдика.

– И не сказал тебе, что именно он увидел? – спросила потрясенная Алиция.

– Если бы сказал, я сразу же сообщила бы тебе. Признался он только сегодня.

Не в том, что сидел в кустах – об этом я и так догадывалась, а в том, что видел еще нечто. Вчера, когда я говорила тебе о Казике, у меня еще не было этой уверенности.

– Но ты же сказала вчера, что есть один свидетель.

– Я сказала: возможно, найдется один свидетель. Я знала, что Казик сидел в кустах. Сначала он не хотел мне в этом признаваться – глупо все-таки, но потом признался. И я подумала: раз сидел в кустах, мог что-нибудь заметить. По крайней мере, я так подумала, и сказала тебе о свидетеле. А раз уж он забыл ключи и деваться ему некуда, я решила – ты не станешь сердиться, если я приведу его к нам, ведь его сообщение может оказаться интересным для тебя.

– А ты его даже не расспросила?!

– Ах, конечно, нет, – ответила Эльжбета, причем ее прекрасное лицо утомленной мадонны выражало полное равнодушие. – Меня это совершенно не интересует. Я сказала ему, пусть уж прямо тебе говорит.

Казалось, Зосю вот-вот хватит кондрашка, хотя апоплексия вроде бы не грозит таким тощим, как она. Павел смотрел на Эльжбету с восхищением и ужасом, Алиция – с отчаянием.

– Послушайте, – обратилась она ко всем нам. – Если кому-то из вас надо мне что-то сказать, сделайте это сейчас же. С меня достаточно, ей-богу. Эдик собирался мне что-то сообщить и был убит, Казик хотел что-то сказать – и тоже мертв. Кто еще хочет?

Мне в голову вдруг пришла одна мысль.

– Послушай, – спросила я Алицию. – Где и когда вы с Эльжбетой говорили о свидетелях? Может быть, здесь, в кухне, когда полиция отбывала?

Алиция с Эльжбетой переглянулись.

– Да, здесь, в кухне. А точнее, в дверях. А ты откуда знаешь?

Теперь переглянулись мы с Павлом.

– Значит, там и в самом деле был убийца! – донельзя взволнованный, воскликнул Павел.

– Где был убийца?

– Убийца был в прихожей, – торжественно объявила я. – Он подслушал ваш разговор. Понял, что Казик его разоблачит, и поспешил его прикончить, пока тот еще не успел рассказать. Вот тут, в прихожей, убийца затаился в темноте, а потом выскользнул из дома через входную дверь, так что я не успела узнать, кто это был. Если это была ты, – обратилась я к Зосе, – тогда прошу учесть, что я ничего не видела, ничего не знаю, ничего вам не сообщала. Говорю тебе об этом прямо, ибо мне еще хочется пожить.

Павел нервно захохотал, а Зося в страхе посмотрела на меня:

– Ты что, спятила? Знаешь, такие шуточки… Даже если ты и пишешь сейчас свой очередной потрясающий детектив, меня оставь в покое.

– Ничего я не пишу, все потрясающе детективное происходит в жизни, вокруг нас, разве ты не видишь? Впрочем, не исключено, может, когда-нибудь и напишу, тогда в нем и для тебя найдется роль.

– Хватит молоть ерунду! – резко бросила Алиция. – Не мешайте, я думаю. Тот, в прихожей… А ты его, случайно, не выдумала?

– Бог мне свидетель, нет!

– Тот в прихожей… Что он мог услышать? Эльжбета, попробуй припомнить, о чем ты мне тогда говорила, поточнее!

Эльжбета очнулась от каких-то своих мыслей. Нет, просто невероятно, до какой степени эту женщину не интересует происходящее!

– О чем я говорила? Погоди, попытаюсь вспомнить. Ну, наверное, о том, что есть человек, который может оказаться важным свидетелем. Потому что был здесь в пятницу, никем не замеченный. И завтра он расскажет тебе, что видел. То есть сегодня…

– И тут меня кто-то позвал! – с раздражением докончила Алиция. – А тот, в прихожей, подслушал. Этого человека не было на террасе…

– Тоже мне, открытие, – ядовито заметила Зося.

– Да не мешайте же! Надо вспомнить, кого не было на террасе…

– …когда собрались уезжать полицейские. Мы с Павлом уже пытались вспомнить. И ничего у нас не вышло, разве что еще раз подтвердилась невинность Лешека и Генриха.

Алиция задумалась, помешивая ложечкой кофе, потом спохватилась:

– А я положила в чашку сахар?

– Да, – сказала Зося.

– Нет, – сказал Павел.

– Ну, так да или нет? Решите между собой.

– А ты попробуй, – посоветовала я.

Алиция попробовала и убедилась, что не положила. Взяв сахарницу, она извлекла из нее окурок и переложила его в вазочку с конфетами.

– Нет, тут что-то не так, Казика убили, чтобы он мне ничего не сказал? А как убийца мог узнать, что Казик сюда придет? И откуда убийца вообще знал, что свидетелем является именно Казик, даже если он и подслушал наш разговор? Эльжбета, может, ты сказала другие слова?

– Может, и другие, – безмятежно отозвалась Эльжбета. – Может, так: завтра я смогу сообщить тебе нечто новое, относящееся к убийству. Или так: я узнала новость, о которой и тебе следует знать. Точно не помню.

– Но ведь это большая разница! Если ты говорила, что тебе известно, тогда он попытался бы убить тебя.

Уже несколько минут я усиленно обдумывала пришедшую мне в голову мысль и теперь не замедлила ознакомить с ней присутствующих:

– Он и пытался! Убийца охотился вовсе не за Казиком, а за Эльжбетой. О Казике он мог вообще не знать. Зато был уверен, что знает Эльжбета, но до вечера все равно тебе не скажет, потому что ты с раннего утра отправляешься на работу, а какой нормальный человек заставит себя проснуться ни свет ни заря только лишь для того, чтобы сообщить тебе смертоносную тайну? Тем более, что в такую рань до тебя и так ничего не дойдет. Разумеется, вы могли бы встретиться в городе в течение дня, но нашими планами такая встреча не предусматривалась, а наши планы мы обсуждали во всеуслышание и ознакомили с ними не только полицию, но и всех, кто хотел слышать.

– Да, но планов своих мы не очень-то придерживались. Раньше всех собирались вернуться мы с Зосей, потом ты с Павлом, а Эльжбета должна была прийти позже всех. Не представляю, как он мог себе запланировать…

Что-то дрогнуло в самой мудрой части моего мозга. «Мы раньше всех, потом ты с Павлом, а Эльжбета позже всех».

– Повтори-ка еще раз! Что-то тут не сходится…

Скрип калитки, шаги и стук в дверь возвестили, что прибыл господин Мульдгорд с бригадой. Алиция поднялась со стула и уже из прихожей спросила:

– Что у тебя не сходится?

– Пока мне самой не все понятно. Сейчас нет времени, потом скажу.

Алиция в панике молнией метнулась ко мне:

– Избави бог! Говори сейчас же! Я не желаю обнаружить еще и твой труп!

Господин Мульдгорд успел открыть дверь и услышал последние слова Алиции, которые, кстати говоря, очень меня порадовали, ибо свидетельствовали о ее теплых чувствах ко мне. Господин Мульдгорд, как оказалось впоследствии, запомнил эти слова и ухватился за них с присущей ему въедливостью.

Глупо было трусливо отсиживаться в кухне, поэтому мы, собравшись с духом, вошли в комнату вслед за полицейскими, мужественно решив присутствовать при расследовании.

Вместе со следственной группой приехал и врач. Он взял несчастного Казика за руку, подержал ее с минуту, бережно положил на место и глубоко задумался. Промелькнувшее на его лице выражение особой заинтересованности заставило предположить, что казус Казика (извините за невольный каламбур) представляет для медицины какой-то особый интерес.

Тут, однако, произошло нечто совершенно невероятное. Мертвец моргнул правым глазом.

Нет, мне не показалось, это не было оптическим обманом, он и в самом деле моргнул! Объятые ужасом, мы стояли будучи не в состоянии пошевелиться. Мертвец моргнул второй раз. Я услышала за собой чей-то тихий стон, наверное, Зосин. Павел хрипло перевел дыхание, мы с Алицией схватились за руки. Еще мгновение – и вся наша компания обратилась бы в паническое бегство, круша все на своем пути, если бы не действия врача. Схватив моргающего покойника за плечи, врач поспешно уложил его и принялся осматривать.

– Он жив, – сказал врач через минуту. – Немедленно в больницу!

Сказал, разумеется, по-датски, но мы все поняли и еще не успели прийти в себя, как санитарная машина, завывая, уже мчалась в больницу.

– Как это жив? – не поверил Павел. – Разве такой может быть живым?

– Жив, жив! – радостно подтвердила Алиция. – Он был усыплен, парализован, что-то с мозгом, я не все поняла. Какой-то очень сильный быстродействующий яд, но, кажется, он принял лишь очень малую дозу. Еще долго будет в бессознательном состоянии. Зосенька, что с тобой?

Хватая ртом воздух, Зося бессильно опустилась на стул, прямо на сумку с паштетом, салатом и пирожными и позволила извлечь все это из-под себя после того, как мы напоили ее каплями Иноземцева. В спешке и волнении Алиция перепутала их с валерьяновыми каплями. Зося, не выносившая мяты, тут же пришла в себя.

Следственная группа приступила к делу. Ею были реквизированы фрукты со стола, лекарства из аптечки, часть нашей парфюмерии и кое-какие продукты из кухни – для анализа. Все это делалось с бесконечными извинениями. Ну, чистый Версаль! Отправив группу с ее добычей в лабораторию, господин Мульдгорд приступил к снятию показаний.

– Днесь какова останки пани возжелаху? – вежливо и вместе с тем решительно спросил он Алицию, раскрывая блокнот. – Имеющий уши… ухо… Слышавше ухо мое! – с торжеством закончил он, явно наслаждаясь богатством оттенков польского языка. Казалось, загадочными преступлениями в доме Алиции он занимается лишь из любви к лингвистическим изысканиям.

Алиция смотрела на него, но явно не слушала.

– Минутку, – сказала она, жестом отстраняя господина Мульдгорда с его изысканиями. – Ты начала говорить о чем-то важном. О чем?

Я не сумела бы ей толком объяснить, ибо моей зародившейся концепции нанес удар тот факт, что Казик глотнул какое-то молниеносно действующее средство. Если кто-то намеревался отравить не Казика, а Эльжбету, вряд ли стал бы заниматься этим в доме, полном людей. А ведь он знал, что по плану Эльжбета должна была вернуться позже всех, именно когда дом будет полон людей…

– Он же не мог предположить, что Эльжбета вернется раньше всех, – все еще сомневаясь, произнесла я. – Интересно, в чем был яд? Нет, опять не сходится.

Зося высказала свое предположение:

– А может, они с Казиком встретили убийцу, когда возвращались из города, и тот понял, что Эльжбета придет раньше всех?

– Вернулись и стали угощать друг друга ядом? – съязвила Алиция. – И Казик угостился, а Эльжбета нет? И к тому же ни о какой встрече не помнит?

Эльжбета не вмешивалась в наш разговор, проявляя полное равнодушие к собственной судьбе. Господин Мульдгорд решил, что настало время прервать нашу затянувшуюся дискуссию, повторив с присущей ему настырностью:

– Днесь какова останки пани возжелаху?

И добавил, явно гордясь своим прекрасным знанием польского:

– Всякий овощ свое время!

Вспыхнувшая новая дискуссия, на сей раз об овощах, завела нас столь далеко, что какое-либо единомыслие в этой области казалось абсолютно невозможным. В конце концов мы пришли к выводу: нас просят всего-навсего по порядку изложить случившееся, а потом поделиться своими соображениями.

Начали мы с правдивой информации: Алиция не желает больше ничьих останков, нет, не только моих, а вообще ничьих. С нее вполне достаточно имеющихся, ее потребности в этом аспекте удовлетворены сверх всякой меры, независимо от того, мертвы останки или не совсем. Затем мы изложили полицейскому суть моих соображений и довели до его сведения информацию Эльжбеты. При этом пришлось сообщить и о том, что Эдик собирался о чем-то предупредить Алицию, но ему помешали это сделать. Господин Мульдгорд слушал внимательно и кивал с таким видом, как будто ему было все понятно. Тем неожиданнее прозвучали его слова:

– Аз ништо не разуметь. Мертвый не отверз уста своя?

– Не отверз.

– Пошто?

– Потому что был пьян, и я не возжелала его выслушать, – ответила Алиция, искренне сожалея, что так поступила.

– Тако же вторые останки? Не отверз уста?

– Нет, – на сей раз ответила Эльжбета.

– Пошто?

– Потому что никто не спрашивал.

– Пани не вопрошал?

– Нет, я не спрашивала его.

– Пошто?

– Я хотела, чтобы он сказал сразу Алиции. Зачем два раза говорить об одном и том же?

Господин Мульдгорд окинул Эльжбету внимательным взглядом, а затем поинтересовался у Алиции, нет ли у нее каких соображений относительно того, что именно Эдик собирался ей сказать. Та заверила его в полном своем неведении.

– Знаю лишь, – добавила она, – Эдик собирался сообщить мне что-то о каком-то человеке. Он сказал: «Зачем ты пускаешь в дом таких людей?»

– Каков человек? Что возвещати?

– Кто – не знаю и что – понятия не имею, – твердо стояла на своем Алиция.

– Аз ништо не разуметь, – повторил полицейский и опять глубоко задумался. Неизвестно, как долго пребывал бы он в задумчивости, которую мы, как воспитанные люди, не решились нарушить. Нарушил ее телефонный звонок. Звонили из полицейской лаборатории. Быстро работают, ничего не скажешь!

– Аминь! – торжественно возгласил господин Мульдгорд, положив трубку. – Бысть наше мьнение такожде и есть. Ибо яд был еси во граде винном. Инъекция, тонки иглиште. Малая толика лежаху на ложе подле десница особа неживая. И там бысть яд. Особа неживая вкусиху два града винных, четыре овощ на блюдо суть исполнен яд. Вкупе – шесть овощ, поелику на сам верх возлежаху особо. Другой овощ не исполнен.

– Ради бога, объясните, что он такое говорит, – попросила побледневшая Зося.

– Что кто-то с помощью шприца впрыснул яд в виноградины, которые в количестве шести штук лежали небольшой кисточкой наверху, отделенные от большой грозди, помнишь? – перевела я, тоже немало потрясенная.

– Ведь виноград был для Алиции!

– Вот именно! – подтвердила я.

Моя сумбурная дотоле концепция вдруг предстала четкой и ясной. Раньше всех домой должна была вернуться Алиция, о ее непомерной любви к винограду знали все. А что вернулись мы не тогда, когда предполагали, и не в том порядке…

– Яд предназначался Алиции! – возвестила я голосом, прерывающимся от мрачного триумфа. – Было ясно – увидев виноград, она схватит маленькую кисточку, лежащую сверху, слопает во мгновение ока и скончается на месте. Он не покушался ни на Казика, ни на Эльжбету.

Алиции моя концепция не понравилась:

– И на Эдика он не покушался тоже? Перепутал со мной?

– Да нет же! Давай рассуждать логично. Эдику он рот заткнул, но ведь ты можешь все узнать из…

Я спохватилась – ведь Алиция не хотела, что-бы полиция узнала о письме. Воцарилось неловкое молчание, которое прервал господин Мульдгорд.

– Аз ништо не разуметь! – в третий раз повторил он. – Яд бысть уготован ради особа первая вкусиху. Та дама, анебо та, – и он указал пальцем на Алицию и на Зосю. – Особа неживая, – тут он ткнул в Эльжбету, – имела явитися ако последен. План бысть – токмо два дама прибывати напереди!

– Вот видите, вы все планы нарушаете, – упрекнула я Алицию с Зосей, – по гостям расхаживаете, а ни в чем не повинный человек из-за вас принимает яд!

– Павел! – прошептала Зося побелевшими губами. – Вы с Павлом могли вернуться первыми, и если бы Павел…

Павел не преминул воспользоваться случаем:

– Вот именно! И впредь никогда меня больше не ругай, если я опоздаю, – сам бог меня уберег!

– И вовсе нет! – возмутилась я. – Мы не тронули бы виноград, он предназначался Алиции.

– Подумать только, что мы сами его купили! – разрыдалась Зося. – Купили для Алиции, собственными руками!

– Успокойся! Когда мы его покупали, он еще не был отравлен!

– Но кто?! Когда?! Ведь только мы с тобой знали, что виноград – для Алиции! А потом заперли дом и уехали.

– Да перестань так убиваться! Ведь не мы же с тобой фаршировали виноград ядом!

– Но больше никто не знал, что виноград предназначен для…

– Все знали! Всем знакомым известно, как она набрасывается на виноград! Пожирает сразу – с кожицей и косточками!

– Перестаньте ссориться, – вмешалась Алиция. – Вы правы, яд предназначался мне. Я бы слопала верхнюю кисточку как пить дать. Ясно, он меня боится. С Эдиком покончил, теперь осталась я.

Объятые ужасом, мы молча смотрели на нее. Чудом уцелевшая жертва покушения, причины которого таинственны и загадочны, она вдруг предстала перед нами в каком-то новом свете – ни дать ни взять дева, влекомая в лабиринт на съедение Минотавру. Вот если бы на ней еще была белая хламида…

– А пошто? – поинтересовался господин Мульдгорд.

– Откуда мне знать? Может, я ему просто не симпатична. Разные ведь бывают вкусы у людей…

– Алибо пани весть имея паки. О та особа, убивец. Да будут велики труды пани в мыслех! Воистину память твоя – мрак великий, да прояснит его мысль светлая! На тя взираху!

– Воистину мысль светлая не можаху прояснити память нашу, – с ходу ответила Алиция.

– Во дают! – восхитился Павел, а у меня невольно вырвалось «О, боже милостивый!», что, безусловно, гораздо больше подходило по стилю к только что услышанному. Впрочем, Алиция тут же поправилась:

– Тьфу! И я туда же. Ничего я не помню и ни малейшего понятия не имею о том, что собирался мне сообщить Эдик. Но могу подумать… Подумаю, – пообещала она следователю, – и если что надумаю – скажу.

Господин Мульдгорд поблагодарил Алицию и переключился на техническую сторону второго преступления. Хотя он прямо и не говорил, что виноград отравили Зося, Павел или я, было ясно – мы кажемся ему самыми подозрительными. Эльжбету он исключил из числа подозреваемых: если бы она заготовила яд для Алиции, то не позволила бы Казику его съесть.

Зося опять разволновалась:

– Мы принесли виноград, вымыли и уложили на блюде. Ведь так было?

Я подтвердила, что именно так.

– И всю дорогу, пока шли из магазина домой, и потом уже в доме только и говорили о том, что это для Алиции. И блюдо взяли покрасивее, и уложить постарались получше, чтобы ей сделать приятное. Нашу болтовню мог услышать любой, окна в доме были открыты. Эльжбета уже ушла, мы тоже ушли вскоре после нее. Преступник мог войти в дом, когда никого не было, и спокойно отравить виноград, зная, что он предназначен для Алиции.

– Во оноже время жилиште отверзте пребываху? – поинтересовался следователь.

– Отнюдь, – ответила я. – Жилиште было заверзте, заперто, я хотела сказать. На ключ.

– А не оставили вы открытым какое-нибудь окно? – с надеждой спросила Алиция.

– Исключено! – возмутилась Зося. – Я лично все окна позакрывала и все проверила. Не забывай, я как-никак из Польши, не оставлю незапертыми окна в одноэтажном доме. Все проверила лично! И заперла двери на ключ.

– Ключ! – подхватил полицейский. – Какова особа имея ключ?

– У кого из вас были ключи? Одни у меня, вторые у Иоанны, третьи у Эльжбеты, четвертые у фру Хансен. А у кого пятые? Всего ведь пять комплектов ключей. Зося, где твои ключи?

Нервно вздрогнув, Зося вскочила с места, уронив на пол с колен сигареты и спички, а со стола вазочку с цветами. Высыпав содержимое своей сумки на стол, она извлекла из кучки связку ключей.

– Вот мои ключи!

– Что за фру Хансен такая? – с удивлением спросила я, подумав, что Алиция в волнении дважды назвала себя – ведь это ее фамилия.

– Моя приходящая домработница. Приходит раз в неделю. Мы с ней однофамилицы. А ключей было всего пять комплектов, так что они все у нас, и больше ни у кого нет ключей от моего дома.

Господин Мульдгорд что-то записал в своем блокноте, должно быть, фру Хансен, после чего поинтересовался, не терял ли кто-нибудь из нас своих ключей и где они обычно «имеют быть».

– Обычно в сумках. Или в карманах…

– Стойте! – перебила меня Алиция. – По-мнишь, я не могла сразу найти своих? Они оказались не в кармашке сумки, куда я их обычно кладу, а на самом ее дне.

Следователь потребовал перевода слова «кармашек», после чего заставил Алицию поднапрячься и вспомнить, где «имела быть» ее сумка вчера и сегодня. После недолгих, но бурных дебатов мы установили, что сумка Алиции вчера, как обычно, лежала в прихожей на подзеркальнике, была, как обычно, раскрыта, и если кому-либо захотелось вынуть из нее ключи и сделать с них слепки, а потом положить обратно, он мог сделать это совершенно беспрепятственно. А если ту же операцию кому-либо по каким-либо причинам удобнее было провернуть на работе Алиции, это тоже сделать легче легкого. Отправляясь завтракать, например, Алиция имеет обыкновение оставлять сумку на своем рабочем месте, на стуле рядом с чертежной доской. И вообще, ключами она не пользовалась со вчерашнего дня, любой их мог просто-напросто изъять, сделать дубликаты непосредственно с оригиналов, чтобы не возиться со слепками, а потом, в три часа, когда вся Дания пьет кофий, вернуть на место.

– Ну да, прямо так сразу и сделают? – не поверил Павел.

– Здесь делают сразу, в присутствии заказчика. И в самом деле, могло так быть!

Тут Алиция не на шутку разволновалась:

– Что же получается, у кого-то теперь есть ключи от моего дома? И мне придется менять все замки? Спятить можно! Я все-таки не теряю надежды на открытое окно.

Теперь разволновалась Зося, опять вскочила и предложила немедленно проверить все окна:

– Ведь никто из нас к ним по возвращении не прикасался, верно? Так и сидим тут все вместе, как вернулись, верно? Господин полицейский, ваши люди ничего не открывали? А вы, пани Эльжбета?

Господин Мульдгорд в изысканных выражениях заверил нас, что его люди, пребывая в гостиной, кухне и ванной, нигде ничего не открывали. Эльжбета же лишь помотала головой, но и это было излишним: и без того никто из знающих ее не поверил бы, что она способна по собственной инициативе открыть или закрыть что-либо.

Мы двинулись в обход по дому. Шествие возглавила Алиция. Они с полицейским проверяли одно за другим все окна и двери. Все были в порядке, осталась лишь мастерская. Открыв дверь в мастерскую, Алиция, как вошла, так и застыла на пороге, не спускаясь по ступенькам, так что господин Мульдгорд чуть не налетел на нее.

– Ну вот! – удовлетворенно воскликнула Алиция. – Какое счастье!

Наружные стеклянные двери мастерской, выходящие прямо в сад, были раздвинуты во всю ширь, и в них свободно мог войти средних размеров слон.

– Ох, холера! – только и способна была вымолвить Зося.

– Не расстраивайся, – радостно утешала ее Алиция. – Слава богу, что ты оставила открытой эту дверь. Мне так не хотелось менять замки!

Собравшись опять за столом в комнате, мы уточнили некоторые детали. Эльжбета привела Казика в одиннадцать, усадила на диване, сунула ему какой-то журнал и удалилась в ванную мыть голову. Она честно призналась, что ей хотелось хоть ненадолго избавиться от Казика, который со своими чувствами надоел ей до чертиков. Она провела с ним весь вечер: и ей просто необходимо было отдохнуть от него. И вообще, она не знала, как от него избавиться, ибо Казик собирался ехать вслед за ней хоть в Стокгольм, хоть на край света. Даже рискуя потерять работу. Ничего удивительного, Эльжбета была очень красива.

Вымыв голову, Эльжбета еще и выкупалась сама, и даже устроила небольшую постирушку, стараясь растянуть ее подольше. Казик ей не мешал, вел себя на удивление спокойно. Теперь она этому уже не удивляется.

Затем Эльжбета высказала предположение, что ей, видимо, придется теперь перебраться на время в квартиру Казика, поскольку там остались без присмотра золотые рыбки, или белые мышки, или что-то другое в этом роде, за которыми некому ухаживать, поэтому ей, Эльжбете, которая чувствует себя в какой-то степени виновной в случившемся с Казиком, теперь придется, увы, заняться ими. Алиция горячо поддержала ее решение, господин Мульдгорд не возражал.

– Умоляю тебя, отыщи ты это письмо! – накинулась я на Алицию, как только полицейский покинул дом, а Эльжбета, Зося и Павел отправились спать.

– Неизвестно, что еще нас ждет, если ты его не найдешь как можно скорее.

– Что, прямо сейчас? – возмутилась Алиция. – Третий час ночи, а мне утром на работу!

– Когда дело идет о человеческой жизни, можно и опоздать. Поиски не советую откладывать, разве что тебе хочется избавиться еще от кое-кого. В том числе и от себя.

– Ты думаешь, он будет продолжать? Не остановится на достигнутом? – Говоря это, Алиция раскрыла стоящий у стены сундук с постельными принадлежностями.

– Мне все не верится, что кто-то задумал меня убить. Из-за чего?

Ворча, она принялась копаться в сундуке. Я же думала о своем. Дело принимало совсем нехороший оборот. И подумать только, как мне не повезло – не успела спросить Эдика о сущем пустяке! А теперь вот не знаю, действительно ли это пустяк и стоит ли о нем рассказать Алиции. О чем это она спросила? Будет ли убийца продолжать попытки лишить ее жизни?

– Я глубоко уверена, он не остановится, пока не достигнет цели или пока его не поймают. Ты зачем полезла в сундук? Неужели думаешь там найти письмо?

Роясь в подушках, одеялах и простынях, Алиция пробурчала:

– Не знаю. Во всех нормальных местах я уже искала. Его могли бросить где попало, а потом с чем попало сунуть куда попало. Ведь в этом доме наводят порядок все, кому не лень…

– А может, все-таки сообщить о письме полиции? Пусть сделают обыск.

– Уже делали.

– Но тогда они искали стилет. Теперь же проведут обыск с прицелом на письмо.

– А как ты себе это реально представляешь? Будут читать все найденные письма? К тому же по-польски…

– Будут искать нераспечатанное письмо.

– В этом доме найдется не одно нераспечатанное письмо. Обратного адреса на письме Эдика не было, я лишь по почерку поняла, что письмо от него. А как я научу полицейских определять Эдиков почерк? Нет, только представлю, что они переворошат все мои бумаги… Ни в коем случае! Выбрось из головы этот обыск!

Я и без того догадывалась, в чем тут дело. Алиция была непреклонна, когда покушалась на ее бумаги. Так уж повелось – где бы она ни жила, в ее доме всегда скапливалось несколько тонн макулатуры, без которой она просто не смогла бы существовать. Большую часть бумаг, без всякого сомнения, давно следовало выбросить, и Алиция сама это понимала, но чтобы перебрать горы бумаги и отложить нужное, у нее за последние двадцать лет никак не находилось времени. Вот и тонула она в своем бумажном море. Поскольку Алиция никогда не помнила, где что лежит, то по своей всегдашней рассеянности письмо от Эдика могла сунуть куда угодно. Я бы не удивилась, обнаружив его, например, в холодильнике.

Для верности я сама просмотрела содержимое сундука, но никакой корреспонденции в нем не обнаружила…

Алиция оглядела со всех сторон новую льняную наволочку, которая оставалась новой, так как не соответствовала датским размерам подушек, покопалась еще немного в сундуке, добралась до самого дна, где обнаружила коробок спичек, и принялась обратно запихивать в сундук постельные принадлежности.

– Я вот думаю, – сказала она, затолкав последнюю подушку и собираясь опустить крышку. – Я вот думаю… Зося, конечно, отпадает, но Павел… Теперь пошла такая странная молодежь, кто их поймет. Ты не знаешь, может, у них так сейчас принято развлекаться? Мода такая? А как твои дети?

– Спасибо, здоровы, – несколько ошарашенная, я не сразу уловила суть вопроса, потом спохватилась: – Убийств пока не совершают и, насколько мне известно, на ближайшее будущее не планируют. У них другие развлечения. Ты кошку не держишь?

Алиция хотела пожать плечами, не удержала тяжелую крышку, и та с грохотом захлопнулась. Тут же на пороге появилась Зося в пижаме, бледная, с ужасом во взоре.

– Что… что случилось? Кто стрелял?

– Ах, это я нечаянно, – сокрушенно призналась Алиция. – Разбудила тебя? Извини, пожалуйста, и не обращай внимания, я просто ищу письмо от Эдика.

– Господи боже мой, – слабо произнесла Зося. – В этом доме с ума можно сойти!

– Ты бы брала пример с Эльжбеты, – посоветовала я. – Вот кто спокоен!

– Эдьжбета! – возмущенно фыркнула Зося. – Ее ничего не проймет – хоть из пушек стреляй, хоть гори дом. У нее же нет нервов!

– Тем более ты должна брать с нее пример, Иоанна права. Иди спать.

– А теперь обыщи кухню, – твердо сказала я. – Раз уж решила искать в ненормальных местах.

Войдя в кухню, мы решили начать с кофе – выпить по чашечке, тем более что Алиция поддалась моим уговорам и отказалась от мысли идти завтра на работу. В конце концов! Два убийства подряд в собственном доме, даже если одно и не совсем удачное, могут служить вполне уважительной причиной, особенно если учесть, что во втором случае жертвой должна была стать сама Алиция. Придя к полному согласию по данному вопросу, мы вернулись к молодежной проблеме. Павел и как представитель молодежи, и сам по себе не вызывал во мне ни малейших подозрений, о чем я и сказала Алиции. Как и о том, что ее инсинуации относительно моих собственных сыновей представляются мне по меньшей мере бестактными.

– Но тогда кто же? Ведь кто-то Эдика действительно убил. И виноград тоже кто-то отравил. И кто-то задался целью убить меня. Кто? Не ты ли?

– Черт возьми, ну почему именно я? Был ли Эдик, нет ли его – мне от этого ни жолодно, ни харко!

Алиция, которая взобралась на высокую кухонную табуретку и копалась в верхнем стенном шкафчике, вздрогнула и так стремительно обернулась, что чуть не упала. Чтобы сохранить равновесие, она ухватилась за шкафчик, отчего он наклонился и находящиеся в нем банки с грохотом посыпались на пол.

– Что тебе от Эдика?!

– Ничего, – удивленно ответила я, сочувственно глядя на Зосю, которая опять появилась в дверях кухни, держась одной рукой за голову, а другой за сердце.

– Алиция, ты меня вгонишь в гроб! – жалобно произнесла она, с недоумением разглядывая валяющиеся по кухне банки и их содержимое.

– А ты постарайся не реагировать, – посоветовала ей Алиция с высот табуретки. – Просто внуши себе – надо спокойнее относиться к происходящему в этом доме, иначе не выдержишь. Знаешь, оказывается, Эдик сотворил Иоанне такое, что ей ничего другого не оставалось, как убить его!

– Ты с ума сошла! Что мне Эдик такого сделал?

– Что-то ужасное, только я толком не поняла.

– Ничего он мне не сделал. Что ты придумала?

– Жолодно тебе было от него! Харко!

– Да ты что? Наоборот, ни холодно, ни жарко!

– Не могу! – сказала Зося. – Это выше моих сил! Сначала трупы, а теперь ненормальные!

Она повернулась и удалилась нетвердыми шагами.

– Закрой за ней дверь! – распорядилась Алиция. – И надо же, не могло высыпаться что-нибудь другое, обязательно кофе! Наверное, неплотно была закручена крышка. Интересно, кому это по-надобилось ее откручивать?

– Не мне. И прошу раз и навсегда принять к сведению, что твоя смерть мне тоже ни к чему, что не я убила Эдика и не я отравила Казика. Так что отвяжись от меня. Я таких вещей не делаю, я их только описываю в своих книгах. Об Эдике мне известно лишь то, что я узнала от тебя. Зося и та знает больше.

Правду ли я говорю? – подумалось мне. Ну, разумеется, правду. Эдик мне известен был только по рассказам Алиции, а то, о чем я собиралась ее порасспросить, никаких новых сведений о нем не добавляло.

– В то, что его могла убить Зося, никогда не поверю! – твердо сказала Алиция. – И уж вовсе не поверю, будто она покушается на мою жизнь.

– Да и я не верю. Может, это твоих рук дело? Гости настолько тебя допекли, что ты решила избавляться от них любыми средствами. И не знаю, чья очередь теперь – моя или Павла, ведь Эльжбета добровольно покидает твой дом, Зосю же ты прибережешь на закуску.

– Перестань!

– Лучше всех Эдика знала ты, и, между нами, лишь тебя с ним что-то связывало. А потом он стал в тягость, вот ты и решила избавиться от него.

– Ну, допустим, – согласилась, подумав, Алиция и добавила с любопытством: – А Казика я почему отравила?

– Ну как же, ведь Казик видел тебя в момент совершения преступления. Эльжбете он о тебе не сказал, она сама не захотела его слушать, но ты-то прекрасно знала: если он и видел нечто интересное, так только тебя, как ты, подобно леди Макбет, со стилетом в руке кралась в ночи…

– В жизни никакого стилета даже не видела, – ответила Алиция и слезла с табуретки. – В верхнем шкафчике письма нет. Но ты права, меня и в самом деле можно заподозрить. Вот только непонятно, когда и как мне удалось провернуть дельце с виноградом?

– Приехала домой в рабочее время…

– …предварительно телепатически узнав о том, что вы с Зосей его купили, и о том, что вечером Эльжбета приведет Казика в дом, и о том, что он сядет и угостится…

Я задумалась. Подумав, пришла к выводу:

– Пожалуй, виноград и в самом деле не укладывается в концепцию. Но ты могла приехать с другими продуктами, приехав же и увидев на столе виноград, переключилась на него. Был такой детектив, где описывалось, как цианистым калием начиняли виноградины с помощью шприца, ты читала и запомнила. А Эльжбета по телефону предупредила тебя, что привезет Казика. Впрочем, могла и не предупреждать, ты Казика могла сама вычислить дедуктивным методом, легче легкого..

– Ясно, легче легкого предположить, что у меня в доме обязательно кто-то захочет переночевать, скорее всего – посторонний.

– А что, скажешь, не так? Впрочем, отрицай не отрицай – тебе ничто не поможет, ты все равно на подозрении. Видимо, были у тебя причины поступить именно так. Выкручивайся теперь как знаешь. Ищи письмо!

Алиция подмела рассыпанный по полу кофе и выбросила его в мусорное ведро. Похоже, мои умозаключения ее не очень взволновали. Выключив газ под кипящим чайником, она достала из шкафчика две чашки и поставила их на стол. Из маленькой баночки с кофе, стоящей на столе, я всыпала нам в чашки по две ложки кофе, заметив, что его осталось на донышке.

– А если говорить серьезно, – начала Алиция, усаживаясь за стол, – то я голову сломаю над тем, кто это мог сделать. Похоже, о жизни Эдика в Варшаве и о его знакомствах Зося знает очень мало. А твое мнение?

Не было пока у меня твердого мнения. Если бы Алиция знала, с кем Эдик водил знакомства, она обязательно сказала бы мне в надежде вычислить убийцу. Сведения о парне в красной рубашке – кто он и откуда взялся – Эдик унес с собой в могилу. А ведь именно о нем я хотела Эдика расспросить, и, возможно, эти сведения оказались бы чрезвычайно важными. Теперь, когда ушел из жизни единственный человек, располагавший ими, и, вполне возможно, ушел из жизни именно потому, что располагал…

– Ты меня совсем не слушаешь, – с укором сказала Алиция. – Я говорю, что Эва вполне, вполне…

Я и в самом деле не слушала, поглощенная своими мыслями. Эва? Вполне, вполне?! Эва с ее громадными синими глазами в оправе черных ресниц, с ее очаровательным личиком, с ее чудесной фигурой? И всего-навсего «вполне»?

– Ну знаешь, да она ведь просто красавица!

Алиция с удивлением посмотрела на меня:

– А при чем здесь красота? Разве она может помешать?

– Красота, как правило, помогает. В чем она может помешать?

– И я говорю, что Эва вполне подходит на роль убийцы.

– Но зачем ей это нужно? Какого черта понадобилось ей убивать Эдика? Она видела его первый раз в жизни.

– Второй, – поправила меня Алиция. – Первый раз видела его в Варшаве, когда передавала от меня презент – кисточку для бритья. Тогда она его встретила первый раз…

– …и прониклась к нему такой антипатией, что воспользовалась первым же представившимся случаем, чтобы его пристукнуть?

– Не ехидничай. Может, в Варшаве она себя чем-то скомпрометировала. Ведь она была там одна, без Роя. А Эдик узнал об этом или даже был свидетелем…

– Ну, тогда с таким же успехом его мог убить Рой: он знал обо всем, втайне страдал, никому не говорил, а Эдика убил, чтобы тот не разболтал. Убил из любви к жене.

Алиция согласилась со мной, ибо всем была известна беспредельная любовь Роя к жене, любовь, которая не знает границ и способна на величайшее самопожертвование.

– Теоретически это возможно. – И задумчиво добавила: – Вот уж никогда бы не подумала, что датчанин способен на такое чувство.

– Эва очень красива, меня его чувства совсем не удивляют. Ради красивых женщин и не такое еще делают. Только вот я никак не могу придумать, что именно до такой степени компрометирующее Эва могла выкинуть в Варшаве? А в холодильнике ты уже искала?

– Ну знаешь, это уж слишком! – возмутилась Алиция, но все-таки встала и заглянула в холодильник. – Нет здесь письма! Я тоже не могу придумать. Ведь не хахаль же! Не будут теперь убивать из-за какого-то хахаля. Кто у нас еще остался?

– Анита. Кроме нас, она одна осталась.

– А она была недавно в Польше?

– Наоборот, недавно она была в Марокко. В Польше не была уже больше года. Но ведь это еще ни о чем не говорит! С таким же успехом она могла отмочить что-нибудь на родине и два года назад, вот только что именно? А вообще она знала Эдика?

– Понятия не имею. Вроде нет. С ней я ему ничего не пересылала. Анита… Но ведь она такая легкомысленная!

– А ты считаешь, что убийства совершают лишь люди серьезные и ответственные?

– Да нет, я просто подумала, что ей на все наплевать. Абсолютно на все. Вряд ли найдется нечто такое, ради чего она пойдет на убийство. И к тому же она страшно ленива.

– Ну, ясное дело, для того, чтобы убить, надо немного потрудиться. Анита ленива лишь в том, что касается домашнего хозяйства. Нет, такие рассуждения ни к чему нас не приведут. Пойдем по другому пути. Давай лучше прикинем, у кого из них есть алиби, а у кого нет. Кто совершенно точно не мог приехать сюда, чтобы отравить виноград?

Пожалуй, не стоит все-таки заниматься подобными изысканиями в ночную пору. Поводы для ссоры возникали на каждом шагу: и из-за методов проверки алиби, и по поводу характера подозреваемых лиц. Причем почему-то мы перешли и на личности, не имеющие к убийству никакого отношения. К утру мы сделали совершенно однозначный вывод, что живем в окружении одних преступников, и пошли спать.

Утром выяснилось, что алиби действительно ни у кого нет. Мы трое – я, Зося и Павел – ушли из дому около двух, Эльжбета вышла еще раньше, и до одиннадцати вечера, до возвращения Эльжбеты, дом Алиции оставался не только пуст, но и открыт. В течение дня Рой, Эва и Анита пребывали в разных местах, и не было никакой возможности выяснить достоверно, не посетил ли кто из них вторично место преступления. Достоверно известно лишь одно: убить хотели Алицию. Именно она с Зосей должна была первой вернуться домой, причем было известно, что Зося не будет есть винограда, так как его не любит, и жертвой станет Алиция.

Последнее соображение вызвало критическое замечание Зоси:

– Откуда, например, Рой мог знать, что я не люблю виноград?

– Ты могла продемонстрировать это, когда вы были у них в гостях, – возразила я.

– Ему могла сообщить о твоих вкусах Эва. Хотя я вовсе не утверждаю, что преступником был именно Рой.

– Эти датчане так медленно ведут расследование, у меня вот-вот закончится отпуск! Хоть бы уж скорее они поймали убийцу.

– Казик придет в себя и расскажет, что видел. Потерпи еще какие-нибудь две недели.

Алиция опять принялась за поиски письма. Теперь она села за письменный стол и принялась выгребать из ящиков кучи всевозможных бумаг. Правда, все это уже дважды просматривалось ею, но ведь можно и не заметить письмо при таком количестве бумажного хлама. Когда под вечер и эта акция потерпела фиаско, я выступила с предложением:

– Если будешь искать так, как искала до сих пор, ты вряд ли его найдешь. Предлагаю испробовать дедуктивный метод. Чем ты занималась в тот момент, когда пришло письмо?

– Понятия не имею, когда оно пришло, – раздраженно ответила Алиция. – Кажется, недели три назад.

– Проверь в календарике. Ведь ты записываешь каждое полученное и отправленное письмо.

– Записываю. Но в календарике проверить не могу, потому что он тоже куда-то подевался.

– Может, ты забыла письмо на работе?

– Нет, письмо пришло домой. Вместе с другими. Я уже собралась его читать, но мне помешали, и я отложила его, чтобы прочитать позже. А на работе у меня бумаг намного меньше, и письмо я бы заметила.

– Ты уверена, что не выстирала его вместе с бельем в стиральной машине?

– Я бы обнаружила это, когда вынимала белье.

– Могла и не обнаружить, если оно, к примеру, было в кармане халата.

Бедная Алиция, искоса бросив на меня недоброжелательный взгляд, прекратила копаться в кучах макулатуры, встала из-за стола и удалилась в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Я тактично не поперлась за ней следом.

Зося объявила, что обед готов. (Поскольку она громко заверяла всех в благотворном влиянии на ее психику работы по дому, мы охотно предоставили ей такую возможность.) На стол накрывал Павел.

– Нет у меня доверия к этому обеду, – вполголоса поделился он со мной своими опасениями. – С завтраком обошлось, но кто знает, как будет с обедом. Я, к примеру, боюсь есть.

– Ты все-таки думаешь, что этим потихоньку занимается твоя мать? – живо заинтересовалась я.

– Нет, конечно. Но ведь кто-то мог опять насыпать чего-нибудь такого в продукты…

Воспользовавшись тем, что Зося отвернулась, я заглянула в кастрюли и шепотом доложила:

– Картошка. Можно не бояться. Кукуруза из банки, Зося ее только что открыла. Рыба свежемороженая, вряд ли отравлена, впрочем, я ее сама купила сегодня утром. И салат тоже.

– А помидоры? Яд был в винограде, может быть и в помидорах. Надо бы дать их сначала кому-нибудь попробовать.

– Кому? У тебя есть на примере подходящая жертва?

– Видел я тут в саду кошку, можно бы ей дать на пробу.

– Кошки жутко любят помидоры! Да я и не позволю тебе издеваться над животным. Вот если бы ты какого человека приметил…

– Обед на столе! – объявила Зося.

– Я нашла счет, который потерялся два года назад, – появляясь из своей комнаты, сообщила Алиция. – Очень хорошо отстирался, почти ничего не разберешь.

– Ну так что делаем? – беспокойно шепнул Павел. – Пойду ловить кошку?

– Она все равно не станет есть помидоры, а они самые подозрительные. И салат. Тут нас выручила бы курица. Кур ты нигде не видел?

– Видел, в магазине продавались.

– Курица будет завтра, как-нибудь переживете, – резко оборвала нас Зося. – Сегодня у меня нет сил. Ну, садитесь скорей за стол! Алиция, оставь ты хоть ненадолго свои бумаги.

За обедом Алиция сидела задумчивая, погруженная в свои мысли. Я надеялась, что она послушалась моего совета и теперь дедуктивным методом определяет, куда именно могло задеваться письмо Эдика. Мы разговаривали тихонько, стараясь не мешать ей думать. Зося гневным шепотом упрекала Павла за медлительность в работе по саду.

Садик Алиции действительно нуждался в работе. С того времени, как Торкиль пристраивал к дому мастерскую, на участке остались два земляных холмика, очень напоминающие курганы, один поменьше, в центре сада, второй побольше, у самой террасы. Как раз за вторым находился вход в мастерскую. Меньший курган понемногу ликвидировался, земля из него пополняла вал, отгораживающий от улицы владения Алиции, больший же весь зарос исключительно буйными сорняками, среди которых преобладала крапива. Между курганами лежала огромная куча сухих веток, когда-то срезанных с деревьев и кустов, разросшихся на валу и препятствующих приведению его в порядок. Все это вместе взятое и побудило Алицию примириться со злополучным низеньким торшером, свет которого не проникал за пределы террасы, так что спасительный мрак скрывал от гостей непорядок в саду.

Павел, оскорбленный в лучших чувствах, не соглашался взять на себя всю ответственность за некрасивый пейзаж и шепотом огрызался:

– За ветки отвечает Иоанна! Веток я не наваливал! Я должен был лишь возить землю.

– Так почему же ты ее не возил?

– Мешала куча веток!

– Надо было их порубить и сжечь!

– Иоанна мне не разрешила!

– Точно, не разрешила! – подтвердила я шепотом. – Сучья – мое дело, не цепляйся к парню.

Зося, естественно, тут же вцепилась в меня:

– Вы что себе думаете? Нельзя же оставить сад в таком состоянии. Мы уедем, и что Алиция будет делать? Ведь ей одной не справиться. Кто, по-вашему, должен этим заниматься?

– Мы, успокойся. Ты же видишь, появились всякие обстоятельства. До работы ли тут! Все время трупы…

– В саду нет никаких трупов!

– Ты в этом уверена? Утром, действительно, не было, а сейчас темно, кто знает, может, что и лежит…

Зося содрогнулась:

– Сделай милость, прекрати! Опять напророчишь в недобрый час. Павел, поставь чайник, приготовим кофе.

Мы убрали со стола. Алиция, так и не произнеся ни слова, вернулась к своей макулатуре. Я достала чашки, Зося открыла кофейную баночку.

– Тут осталось совсем мало, ложки две, – недовольно сказала она. – Павел!

– Ничего, я буду пить чай, – сказала я.

– Я тоже! – подхватил Павел.

Зося разделила кофе на две части и всыпала его в две чашки. Ей показалось мало.

– Все равно придется добавить. Павел!

Павел кончил заваривать чай, поставил чайник и достал из верхнего шкафчика большую стеклянную банку с кофе. Открутив крышку, он заглянул в банку и передал ее матери со словами:

– Здесь тоже осталось совсем немного.

Всеми этими репликами мы обменивались вполголоса, в кухне было тихо, поэтому вопль, который издала Алиция, прозвучал как гром трубы иерихонской.

Банка с кофе вылетела у Зоси из рук, Павел уронил чашку с блюдечком. Я не нанесла Алиции никакого материального ущерба по той лишь причине, что в этот момент у меня ничего не было в руках. В дверях появилась разъяренная Алиция.

– Холера! Только этого мне не хватало! Напрочь забыла!

В руке она держала какую-то бумажку.

– Тетка Торкиля пишет… О! Что у вас тут произошло?

– Ничего особенного. Только в следующий раз воздержись, пожалуйста, от резких, неожиданных криков, уж слишком нервная атмосфера в твоем доме.

Черепки блюдечка и чашки, присыпанные кофе, образовали на полу интересную композицию. Кофейная банка не разбилась, а покатилась под стол, оставляя за собой темную полосу в форме правильного полумесяца, так что Павел имел все основания заметить:

– Абстракция получилась.

Зося наконец пришла в себя и, стряхнув с тапочек осколки чайной посуды, сказала:

– Ну и отпуск у меня! Если я не сойду здесь с ума – будет чудо. Что такое могла написать тебе тетка Торкиля, чтобы нас так пугать? И кофе весь высыпался. Есть еще у тебя где-нибудь в запасе?

– Понятия не имею. Иоанна, посмотри в шкафчике, там слева банка.

– Здесь какао, здесь порошок шоколада, а тут действительно кофе, окаменелые остатки растворимого.

Павел наводил порядок в кухне. Вытащив из-под стола банку, он заглянул в нее и поспешил нас обрадовать:

– Еще немного осталось. И я могу ложечкой собрать с черепков на полу…

– Я тебе соберу! – возмутилась Зося, вырвала у него из рук совок со щеткой и лично подмела пол. Алиция высыпала остатки кофе из стеклянной банки в маленькую подручную, с грустью заметив при этом:

– Как-то быстро израсходовалась эта банка. Я начала вчера, вы докончили сегодня…

Не забыть завтра купить новый кофе.

– Тут еще закаменевший растворимый, может, растворится.

– Конечно, растворится. Впрочем, сегодня мы ляжем спать пораньше и кофе пить не будем.

– Если не появятся гости, – легкомысленно добавил Павел.

В недобрый час добавил! Из-за всех свалившихся на нас неприятностей мы как-то совсем забыли о том, что вот-вот должны приехать Владя с Марианной. Владя, наш земляк, и Марианна, его швейцарская жена, считали вполне достаточным краткое сообщение о своем приезде «в ближайшее время». Для Алиции, и без того угнетенной незапланированным нашествием на Аллерод, в их приезде единственным положительным моментом была возможность вновь сцепиться с Владей из-за пуговиц. Эта тема уже много лет живо интересовала обе стороны и приводила к ожесточенным ссорам.

Владя считал пришивание пуговиц одной из главных обязанностей жены, причем формулировка «пришивание пуговиц» была чисто условной и охватывала все отвратительные дела по ведению домашнего хозяйства. Марианна послушно подчинялась тирании, хотя у нее много времени отнимала и ее основная работа. Алиция же никак не могла со всем этим согласиться и с пеной у рта отстаивала равноправие женщин.

Так вот, не успел еще Павел закончить своего легкомысленного пророчества, как машина Влади и Марианны остановилась у дома, а они сами постучали в дверь.

Увидев их, Зося тут же жутко разнервничалась – ведь все знали, что как Владя, так и Марианна не могут жить без кофе, а тут, после целого дня в машине, просто умрут на месте, если его немедленно не получат.

– Нет, это ужасно, так не везет! Надо еще сегодня купить кофе. Павел! Немедленно… Алиция, где сейчас можно купить кофе?

– Рожу я его тебе, что ли? – пробурчал Павел, не проявляя никаких признаков инициативы, а тем более энтузиазма. По каким-то непонятным для нас причинам он не выносил Влади.

– Поужинали мы в Роскилле, а на кофе приехали к тебе! – меж тем радостно выкрикивал Владя в общем шуме приветствий, не понимая, что тем самым окончательно добивает нас – Уж кофе-то у тебя всегда найдется!

– Ну вот! – совсем расстроилась Зося и повторила свой вопрос:

– Алиция, где сейчас можно купить кофе?

– В эту пору нигде, – безжалостно ответила я. – То есть можно купить в автоматах или на центральном вокзале в Копенгагене. Автоматы в Аллероде есть, один в центре, второй рядом с домом нашей подруги Ирмы, третий – третий тоже где-то есть…

– Павел, немедленно отправляйся!

– Но в автоматах продается не лучший кофе…

– Все равно! Купи самый дорогой. И отправляйся же, чего ты еще ждешь?

Наконец Павла удалось выпихнуть. Владя с Марианной без зазрения совести продолжали выпрашивать кофе. Алиция высыпала в кофеварку жалкие остатки кофе из несчастной банки. Их хватило как раз на две чашки. Сама она допивала свой оставшийся с обеда, холодный, Зосе же достался окаменевший растворимый.

Вечер проходил поначалу в теплой, приятной обстановке,

– Подумать только! – то и дело восклицал Владя, потрясенный событиями в Аллероде. – Эдика убили! Тут, в этом доме?!

Казалось, что преступлений в доме Алиции и дорожных впечатлений гостей, проехавших пол-Европы, вполне хватит на весь вечер до глубокой ночи, и до глубокой ночи сохранится теплая, приятная обстановка. Так бы оно и произошло, не сойдись вместе Алиция и Владя. Вскоре застарелый антагонизм дал себя знать. Поводом послужило совершенно незначительное на первый взгляд обстоятельство. Ибо, к несчастью, еще вчера Владя где-то умудрился зацепиться за что-то и надорвал карман пиджака, а Марианна – о ужас! – до сих пор его не зашила…

– У меня есть еще соленые фисташки, – услышав о кармане, ядовито заметила Алиция, – толь-ко я не знаю, стоит ли их вам давать. Марианна очень устала и вряд ли сможет их как следует для тебя разгрызть…

Этого было достаточно. Владю всегда отличала быстрая реакция, так что уже через минуту за столом гремела и бушевала расчудесная ссора. Преступления немедленно были забыты, о дорожных впечатлениях смешно было и говорить, мы забыли даже и о том, что Павлу давно следовало бы возвратиться. Алиция и Владя с наслаждением забрасывали друг друга восхитительными оскорблениями и инсинуациями. Слушать их было одно удовольствие. Мы с Зосей не вмешивались, лишь изредка позволяя себе подлить немного масла в огонь. Хотя огонь и без того неплохо горел. В Польше их ссоры были куда менее темпераментны. Но вот Марианна отчаянно, просто как-то судорожно зевнула, видимо, будучи не в состоянии справиться с собой. Алиция моментально опомнилась, сорвалась с места и демонстративно занялась своей гостьей, полностью игнорируя Владю. Марианна устала, Марианне нужно немедленно лечь в постель, Марианне просто необходимо выспаться!

Тут вдруг Зося спохватилась, что Павла до сих пор нет. Вмиг забыв о Марианне с Владей, мы всецело переключились на Павла.

Я высказала предположение, что он поехал все-таки на Центральный вокзал в Копенгаген.

– Ну, в таком случае он уже не вернется, – мрачно заявила Алиция, неизвестно почему бросая убийственный взгляд на Владю. – Скоро двенадцать, он не успеет на последний поезд в двенадцать двадцать.

– Успеет, ведь он уже давно уехал.

– Но он не захватил денег на билет! – простонала Зося. – Я ему выдала только на кофе.

– Зайцем поедет, большое дело!

Владя с Марианной проявили такое равнодушие к поднятой теме, что это было даже неприлично. Марианна уже и не пыталась скрыть усталости, а Владя, потратив всю энергию на ссору с Алицией, сам теперь зевал просто душераздирающе. Того и гляди, вывихнет челюсть! Что-то надо было с ними срочно делать.

Алиция вытащила меня из кухни на совет:

– Послушай, где мне их положить? Куда мог подеваться этот Павел? Я уже места себе не нахожу. Что делать?

– Сначала избавиться от Влади с Марианной. Ведь где-то же ты их предполагала разместить?

– В маленьких комнатках, но там сейчас спят Зося и Павел. Господи, где же этот Павел? Или там, где спишь ты…

– Понятно. А мне, значит, переместиться на катафалк? О, пардон, я хотела сказать, на пьедестал.

– Ты не против?

– Во-первых, я не вижу другого выхода, а во-вторых, я вообще ничего против не имею. Хорошо, что Эльжбета выехала. А на катафалке я могу остаться совсем, люблю просторные помещения.

– И тебе не страшно, что из мастерской дверь ведет прямо в сад?

– Напротив, мне нравятся выходы прямо в сад. И, кроме того, там моя пишущая машинка не будет никому мешать.

– А ты собираешься писать?

– Ага.

Алицию вдруг заинтересовали мои творческие планы:

– Новая книга?

– Нет, письма. Любимому мужчине.

– Что ты говоришь! У тебя еще это не прошло?

– Напротив, у меня такое чувство, что оно лишь усилилось.

– Да, кстати. Ты собиралась рассказать мне о нем.

– И сейчас, по-твоему, самый подходящий момент? Ты хотела нам что-то сказать о тетке Торкиля – Марианна с Владей помешали. Хотела уложить Марианну и Владю – пропал Павел…

– Вот именно! – вскинулась Алиция. – Тут только тетки не хватало! Господи, это такая проблема! Ага, ты сказала, Марианна и Владя…

Я махнула рукой. Что с ней говорить?

– Давай постель для них, иначе они заснут за столом. Я свою забираю?

– Не так все страшно, Владя зевает демонстративно, мне назло. Хочет показать, что не считается с моим мнением.

Собрав последние силы, Владя с Марианной удалились в отведенную им комнату. Волнение Зоси достигло крайней степени, она стала просто невменяемой и рвалась на поиски Павла – в неизвестном направлении. Мы с Алицией с трудом удерживали ее.

И тут появился Павел. Он проник в дом через дверь, ведущую в сад. И выглядел при этом так, что упреки замерли у нас на устах: брюки разодраны, в волосах листья и трава, щека расцарапана, в разорванной хозяйственной сумке виднелся кофе, завернутый в носовой платок.

– Я его выследил! – бросил он с порога, предупреждая готовые сорваться с наших уст упреки.

– Кого? – одновременно вымолвили мы, хотя каждая из нас собиралась сказать ему совсем другое.

– Не знаю. Он затаился здесь, возле дома, а потом сбежал на машине.

В ответ одновременно прозвучали три вопроса.

Зося: – Ты хоть представляешь, как я тут напереживалась? Совести у тебя нет! Ты не ранен?

Алиция: – Где затаился?

Я: – Какой марки машина?

Павел честно попытался ответить на все вопросы сразу. Зося таки умудрилась устроить ему грандиозный скандал, невзирая на неблагоприятные обстоятельства – необходимость из-за гостей соблюдать тишину. Алиция вырвала у Павла из рук носовой платок с кофе. Павел вытряхивал из волос мусор и возбужденно рассказывал:

– Как он выглядел – не знаю, темно ведь. Да успокойся, я понимаю – ты волновалась, но ничего же со мной не случилось! Нет, он на меня не бросался. Наверное, потому, что я был от него далеко. Увидел я его у дома, за деревьями, когда возвращался, и решил последить за ним. О господи, ну что он мне мог сделать? Успокойся! Что он делал? Кажется, подглядывал в окно, а потом учуял меня и бросился бежать через сад на улицу. Я – за ним, чуть глаз себе не выколол, напоролся на сук. Мам, ведь не выколол же! Не знаю, мужчина или женщина, в брюках был. Выскочил он на улицу и помчался через огороды к станции, я за ним, через заборы какие-то перелезал, потом он исчез из виду и я услышал шум мотора, машина отъехала, не знаю какая, я ее вообще не видел, только слышал. Легковая, конечно. Когда я выбрался на улицу, машины уже не было, а я не знал, где очутился.

– И где же ты очутился?

– На другом конце Аллерода.

– А ты сказал – бежали к станции.

– Сначала к станции, а потом в другую сторону, он специально кружил, выскочил где-то у автострады, далеко отсюда. Как только он уехал – я сразу домой.

– Если ты еще когда-нибудь… – зловеще начала Зося.

– Постой, – перебила его Алиция. – Ты так и не знаешь, кто это был? Может, кого-нибудь тебе напомнил?

– Да нет, никого не напомнил. Не толстый, скорее тощий…

Такой приметы явно недостаточно, так как среди подозреваемых толстых не было. Я попыталась уточнить показания Павла:

– А какого он был роста? Такой высокий, как Рой?

– Нет, пожалуй, немного ниже. Намного ниже…

– Такой случай представился, а ты не мог его как следует разглядеть! – упрекнула парня Алиция. – Ведь встречались же вам по пути фонари!

– А он не лез под фонарь! Я и сам очень хотел его рассмотреть, так ведь он выбирал места потемнее.

Кофе, который принес Павел, и в самом деле оказался не лучшим, но все выразили желание немедленно его выпить, так как просто необходимо было подкрепиться. Для улучшения качества решили приготовить его в кофеварке. Тщательно вымыв стеклянный сосуд горячей водой – тоже с целью повышения качества кофе, мы уселись и стали наблюдать за тонкой струйкой бодрящей жидкости.

За кофе мы всесторонне обсудили как цель, которую преследовал убийца, притаившийся за окном, так и вопрос, был ли это действительно убийца. Обсуждение измотало нас вконец, тем более что Алиция опять вернулась к своей первоначальной версии, отказываясь признавать себя предметом вожделений убийцы. Будучи не в силах растолковать человеку, что он находится в смертельной опасности, отчаявшись сломить ее упорство, мы решили переменить тему разговора.

– Может, ты, наконец, скажешь, почему тебя так ужасает приезд тетки Торкиля? Или тут кроется семейная тайна?

– Вот именно, тайна! Полнейшая тайна для меня – как к ней обращаться. Дело в том, что теток – две, с одной я на «ты», с другой на «вы», а различить их ни по имени, ни по внешнему виду никак не могу.

– Мне это не кажется достаточным основанием для того, чтобы издавать дикие крики, – заметила Зося.

– Разве дикие? Вечно ты преувеличиваешь. Просто я вспомнила, что одна из теток приезжает в Аллерод и мне придется с ней возиться.

– А почему именно тебе? Ведь есть же другие родственники.

– Ох, да она ведь приезжает именно ко мне. Когда-то, давным-давно, она тут жила, этот дом еще не был достроен. И здесь остались ее вещи, она собирается их забрать. Уже восемнадцать лет собирается.

Во мне вдруг пробудилась надежда:

– Может, фисгармонию? Или картину, знаешь, ту, из последней комнаты?

– Ну, если она заберет картину, я все готова для нее сделать, – оживилась Зося, которая жила в последней комнате.

– Нет, – Алиция со вздохом разрушила наши надежды. – Картину-то она заберет, только не ту.

Картина из последней комнаты привлекала внимание всех, кто когда-либо посещал дом Алиции. Ничего не скажешь, шедевр производил потрясающее впечатление и долго потом являлся в кошмарных снах. Размеры не позволяли перевесить его в более укромное место, единственный выход из положения – повесить лицом к стене, и, кажется, Алиция уже дозревала до такого решения.

– Жаль! – с сожалением констатировала я. Надежды, вспыхнувшие с ожиданием тети, погасли, и зародившаяся было к ней симпатия превратилась в свою противоположность.

– И когда же она заявится? – недоброжелательно поинтересовалась Зося.

– Не знаю. Куда я могла деть теткино письмо? Ведь там же все написано.

– Ну, давай вспоминать. Издав дикий крик, ты появилась с письмом в руке. Потом мы обедали и ты не выпускала его из рук. Потом приехали Владя и Марианна и ты помчалась их встречать. Письмо могла сунуть куда угодно.

Оставив кофейник, из которого она уже начала разливать кофе, Алиция бросилась к письменному столу и принялась рыться в бумагах. Я взяла кофейник и закончила начатое ею дело.

– Нет, я просто обязана его найти! – выкрикивала Алиция. – Из вас никто не заметил, куда я его сунула? А может, это вы сами его переложили в другое место?

Мы молча смотрели на нее. Первой не выдержала я:

– Похоже, теперь тебе придется искать два письма. Давай, настройся на поиски теткиного, может, попадется как раз Эдиково, ведь человеку всегда попадается не то, что он ищет.

– Тогда лучше искать вообще что-нибудь другое, – предложил Павел. – Например, ошейник.

– Но у меня никогда не было собаки!

– Тем лучше, значит, будем искать долго и найдем множество всяких вещей.

Поверхностные поиски ни к чему не привели, теткино письмо как сквозь землю провалилось. Алиция решила махнуть на него рукой и отправилась спать, предварительно выдав распоряжения на завтра: Зосе взять на себя обязанности хозяйки по отношению к Владе и Марианне, нам с Павлом – закупить продукты, а потом заняться могильниками в саду и по мере возможности сровнять их с землей, чтобы они не попались на глаза тете.

Не желая беспокоить гостей, я пробралась к себе в мастерскую кружным путем через сад и затем этим же кружным путем совершила несколько рейсов в ванную и обратно. Путь был и в самом деле очень кружным, ибо из осторожности мы решили запереть двери на террасу, и мне пришлось пользоваться дверью у калитки по другую сторону дома. При этом каждый раз приходилось таскать с собой ключ от двери, а его очень легко было выронить, и приходилось заставлять себя помнить о том, чтобы не выронить. Убийцы я почему-то совсем не боялась, даже удивительно.

Утром мы позволили себе немного поспать, только Алиция поднялась пораньше, чтобы ехать на работу, и опоздала всего на два поезда, то есть на каких-то сорок минут. Напившись чаю, я прихватила пилу и топор и вышла в сад. Зося использовала Павла на подсобной работе в кухне, Владя и Марианна еще спали.

Утро было чудесное. Солнце заливало ласковыми лучами прелестный спокойный домик, террасу и яркие астры перед ней. Не верилось, что в этом мирном уголке совершались кровавые злодеяния. Занимаясь своей работой – распиливанием и рубкой сучьев, я уже стала сомневаться, действительно ли видела собственными глазами на этой солнечной террасе убитого Эдика, а в этом прелестном домике лично обнаружила отравленного Казика в состоянии, вызывающем ужас. Да полно, было ли это? Может, просто привиделся страшный сон? Но, выходит, он привиделся всем…

Покончив с самыми толстыми сучьями, я решила передохнуть. Войдя через стеклянную дверь к себе в мастерскую, взяла кошелек и отправилась в магазин за сигаретами. Вернувшись из магазина, я поднялась на террасу, чтобы оставить там сигареты и спички, – в саду было сыровато.

Дверь в комнату была распахнута. То, что я там узрела, никак не соответствовало мирному солнечному утру.

Зося рыдала навзрыд на груди смущенного и даже встревоженного этим Павла. Я подумала – есть все-таки хоть какая-то польза от взрослых сыновей. Наверное, Зося решила выплакать на груди Павла напряжение последних дней. Но тут до меня дошел смысл ее спазматических возгласов:

– Трупы! Опять трупы! Владя и Марианна! Я больше не могу! Я этого не вынесу! Я хочу домой!

Павел пытался ее успокоить и растолковывал, как ребенку:

– Домой нам сейчас нельзя, ну как ты не понимаешь? Если мы вдруг уедем, а трупов больше не будет, то подумают на нас – вот, они уехали и убийства прекратились. Разве можно так рисковать?

– О чем вы? – спросила я, чувствуя нарастающий ужас. – Что случилось?

– Владя и Марианна! Оба мертвы! И я это обнаружила!

Я почувствовала, что вот-вот упаду.

– Как это? Как мертвы?

– Совсем!

– Да я не о том, ясно, что не наполовину. Но почему? От чего они погибли?

– Не знаю! Непонятно от чего! Никаких следов нет! Ничего нет!

– Ну, трупы все-таки есть, – желая утешить мать, немного невпопад поправил ее Павел.

Зося отпрянула от сына, теперь ее гнев обрушился на ни в чем не повинного парня:

– Ну и дети пошли, ничего святого для них нет! Их ничто не волнует! Сгинь с глаз моих!

– Хорошо, сгинуть я могу, но ты останешься без носового платка.

– Так давай сюда платок и проваливай!

– Поступайте, как знаете, – сказал обиженный Павел.

Зося вырвала у него из рук носовой платок и завела свое:

– Оба мертвы! Я пришла разбудить их на завтрак, а они мертвы! Езус-Мария, что теперь?

– Теперь я сгину с твоих глаз, – заявил оскорбленный в своих лучших чувствах Павел и с достоинством удалился на террасу, где, немного поколебавшись и, видимо, решив, что отдалился недостаточно, спустился по ступенькам в сад.

Набравшись мужества, я подошла к дверям роковой комнаты и заглянула в нее. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться: Владя и Марианна мертвы.

– Оба сразу! Какое счастье, что они не оставили сиротами пятерых малых деток! – произнесла я первое, что пришло мне в голову. – Проклятие тяготеет над этим домом, не иначе! Ты проверила, они действительно мертвы?

Зося перестала сморкаться:

– Почему именно пятерых? И одного бы хватило. Интересно, как именно я должна была проверять? Да и так видно, о господи! Что теперь делать? Опять на нас подумают.

– Надо сообщить Алиции, пусть сама объясняется с полицией. А что с ними случилось? Ты как думаешь?

– Похоже, отравлены, – Зося с трудом произносила слова. – Ты заметила эти пятна?

Никаких пятен я не заметила, но поверила Зосе на слово.

– Ужасно! И чем отравлены?

– Откуда мне знать? Может, тем самым, что и Казик. Хотя нет, ведь обедали они в Роскилле, а не у нас. Надо сообщить Алиции. Слушай, позвони ты, у меня язык не повернется.

– У меня тоже не повернется. Пусть позвонит Павел.

– Павлу она не поверит.

– Неужели подумает, что этим можно шутить?

– Не знаю, я бы подумала. Нет, я хочу домой! Такое здесь творится, такое – уму непостижимо!

Она права, и в самом деле тут творилось нечто невероятное. Преступление следовало за преступлением, столько трупов в одном доме. С ума можно сойти! И вот теперь эти двое… Вряд ли можно рассчитывать на коллективное самоубийство. Что же Эдик такое хотел сказать, господи боже?!

Категорическим криком из сада Павел решительно отказался сообщать Алиции о новых трупах и остался глух ко всем уговорам. Зося опять принялась плакать. Получается, кроме меня – некому. Посоветовавшись, мы решили сделать это осторожно, в возможно более деликатной форме, чтобы меньше травмировать Алицию.

Я позвонила. Алиция сама сняла трубку и, услышав мой голос, заявила:

– Сейчас я не могу говорить, позвони часа через два, не раньше. А Владя с Марианной пусть делают, что хотят!

– Подожди! – крикнула я, боясь, что она положит трубку. – У нас тут кое-какие неприятности!

– Я же польским языком сказала – сейчас у меня нет времени!

– Но Владя и Марианна…

– Пусть сами придумают себе дело. У них машина, могут съездить в Хиллерод.

– Но они…

– Я все сказала, пусть Владя и Марианна…

– Владя и Марианна дуба дали! – вконец разозленная, заорала я. Получилось, что известила я Алицию совсем не осторожно и отнюдь не в деликатной форме – так выразиться о близких знакомых! Но что мне оставалось делать? Я уже открыла рот, чтобы извиниться, но меня остановил совершенно неожиданный ответ Алиции:

– От Влади всего можно ожидать. Скажи, чтобы не валял дурака. И перестань морочить мне голову, в конце концов я на работе!

Я невольно засомневалась. Не заглянуть ли еще раз в комнату гостей, может, Владя и в самом деле отмочил назло Алиции какую-нибудь глупую шутку? По лицу Зоси было видно, что она совершенно не одобряет мою манеру извещать хозяйку о несчастье в ее доме. Преодолев колебание, я тем не менее в той же манере продолжила разговор, крикнув в трубку:

– Это ты перестань валять дурака! Владя и Марианна померли, холера! Опять в твоем доме трупы, холера! Вызывай полицию!

Алиция помолчала, переваривая новость, потом неуверенно спросила:

– Ты шутишь?

– Ага. Мы тут одни шутники собрались. Первым начал Эдик.

– Как это померли? Оба сразу? Ты уверена?

– Оба сразу. Зося уверена.

– Скажи же толком, что произошло? Разбились на машине? Катастрофа?

– Какая там катастрофа! То есть оно, конечно, катастрофа, но не автомобильная. Умерли, а от чего – не знаем. Похоже, их отравили. Как вечером легли, так до сих пор и лежат. Только уже мертвые. Алиция простонала:

– О боже! Этого нам только не хватало! А что они ели?

– Откуда мне знать? При мне ничего не ели. Может, ночью, тайком? Пятна на них.

– Какие еще пятна?

– Не знаю. Зося, какие на них пятна?

– Синюшные, – мрачно информировала Зося.

– Синюшные, – повторила я в трубку. – Кончай задавать глупые вопросы, сама же сказала, что у тебя нет времени. Звони в полицию и немедленно приезжай.

– О господи! – в отчаянии простонала Алиция и отключилась.

Вконец удрученная Зося встала с кресла, загасила в пепельнице сигарету и тут же закурила следующую.

– Я приготовила завтрак, – сказала она. – Не знаю, как ты, а я ни к чему не притронусь.

Я заколебалась:

– Пожалуй, я бы притронулась. Есть хочется. Наверное, от работы на свежем воздухе разыгрался аппетит, но, думаю, Павел был прав… Павел!

Павел задумчиво ковырял лопатой центральный могильник и время от времени меланхолически бросал на тачку выкопанную землю. Оторвавшись от работы, он вопросительно взглянул на меня.

– Нет ли там где кошки? Пора завтракать.

Павел осмотрелся, покачал отрицательно головой, воткнул лопату в землю и поднялся к нам.

– Есть крысы, – сказал он, входя. – Если тебе жаль кошек… Крысы – животные несимпатичные.

– Где крысы?! – взвизгнула Зося. – Если здесь еще и крысы, я немедленно уезжаю!

Я сразу поняла Павла и продолжила его мысль:

– В магазинах продают белых мышек. Эдика уже нет в живых, так что мы можем себе позволить приобрести подопытных белых мышек.

Павел возразил:

– Белых мышек мне жалко. Я их когда-то держал, с ними можно подружиться.

Зосю охватила паника:

– Вы что, с ума посходили?

– Нет, просто рассматриваем возможности приобрести подопытных животных. Хочется есть, но предварительно не мешает проверить, насколько безопасен завтрак.

– Думаю, хлеб и маргарин безопасны, как считаете? – сказал Павел, садясь за стол. – Мне кажется, здесь что-то завелось. В могильнике. Я видел нору, так что животное есть, только не знаю – крыса или еще кто. И я обязательно докопаюсь до него и поймаю. И тогда мы ему скормим подозрительные продукты.

– Такое животное может оказаться слишком живучим и вряд ли нам подойдет. Пока же давайте есть только то, что не вызывает сомнения. Что ты открывала сама?

Зося очнулась от своих невеселых мыслей:

– Открывала? Не знаю… Ничего я не открывала.

Подумав, мы решили позавтракать рыбными консервами, открыв новую банку, и салатом. От осмотра салата через филателистическую лупу меня оторвал телефонный звонок. Поскольку Зося жестом дала понять свое решительное нежелание вести телефонные переговоры, я передала лупу Павлу, велев ему внимательно изучить каждый сантиметр, и подняла трубку.

– Послушай, – раздался в трубке возбужденный голос Аниты. – Я думаю, теперь в вашем доме должны обязательно завестись привидения. А ты как думаешь?

Я думала, что она все-таки потрясающе легкомысленна, и сказала ей об этом.

– Неужели? А что у вас слышно?

– Слышать-то ничего особенного не слышно, хуже с видами. На новые трупы.

– Нет, серьезно?! Где?

– Да тут поблизости, в комнате рядом с мастерской.

– Ну вот, пожалуйста. Я всегда говорила – у Алиции в доме никакого порядка, вечно валяется что-нибудь, вечно какие-то трупы, то в саду, то в комнатах. А кто на этот раз?

– Сразу двое. Может, ты слышала о них? Владя с Марианной.

– Что ты говоришь! Сразу двое?!

– Точно.

– Вот уж излишняя расточительность. А как вы это переносите? Чувствуете себя как?

– Средне. Привыкаем понемногу.

– Это правда, ко всему можно привыкнуть. Представляю, что там у вас творится. И как только Алиция может вести хозяйство в таком доме? Все вверх ногами, попробуй в этом бардаке найти нужную вещь.

– Ты права, найти невозможно, наоборот, все теряется.

– И письма, что искала, тоже не нашла?

– Я же говорю, у нее ничего не найдешь. Уже второе потерялось. Теперь начнем искать его, так, может, случайно наткнемся на первое.

Помолчав, Анита сказала, не теряя оптимизма:

– Но должна же быть и польза от всех ваших несчастий. Я хочу сказать, что если в доме заведутся привидения, Алиция сможет за плату пускать экскурсантов. Пусть даже недорого, по пять крон с носа хватит. Ну, если с ночлегом, можно и все пятнадцать содрать. Без постели.

Хотя было совсем не до того, но идея меня заинтересовала:

– Знаешь, это мысль. Если заведутся в саду, то и вовсе не будет никаких дополнительных расходов, чистая прибыль. Надо будет только заделать дыру в живой изгороди, чтобы не проникали через нее бесплатно. Пока же по саду шляется только убийца.

– Как ты сказала?!

Я коротко изложила ей вчерашние похождения Павла. Анита заинтересовалась чрезвычайно и потребовала подробностей:

– Может, Павел еще что заметил? Может, узнал этого типа по какой-нибудь характерной черточке, может, ему что бросилось в глаза?

– Нет, к сожалению, ничего. Было темно.

– Ну и молодежь пошла! Не мог догнать! Тем не менее, материал очень интересный. Обязательно стоит об этом написать. Мы тут уже подготавливаем репортаж…

Я встревожилась. Дело в том, что Анита работала в одной из крупнейших копенгагенских газет, в ее власти – запустить любой материал, а я была совсем не уверена, что Алиция одобрит такую рекламу.

– Послушай, не торопись с репортажем. Не знаю, заинтересована ли Алиция в газетной шумихе. А если уж совсем не удастся избежать публикации, проследи по крайней мере за тем, чтобы не назывались фамилии.

– Попробую, – пообещала Анита. – Сделаю, что смогу. А ты взамен обещай приберегать все новости только для нашей газеты. Никаких интервью конкурентам!

Я заверила ее, что конкуренты фиг получат, и положила трубку. Павел тем временем закончил изучение продуктов через лупу, признал их съедобными и на всякий случай слетал в магазин за свежим молоком, ибо вчерашнее стояло на открытом доступе. Купленный им кофе мы сочли безвредным, так как уже вчера его пили и остались живы.

Из нас всех только Зося была настолько удручена новым убийством, что лишилась аппетита. Павел Владю не любил, а Марианну совсем не знал, я же не знала их обоих. Да и вообще, ведь если терять аппетит при каждом новом преступлении, можно и с голоду помереть.

Алиция приехала на полицейской машине вместе с господином Мульдгордом. Ужасное состояние Алиции усугублялось угрызениями совести – надо было вчера хоть раз в жизни не спорить с Владей из-за пуговиц, согласиться с ним. А теперь уже сделанного не исправить.

Тут же приехала вызванная Алицией на всякий случай машина «скорой помощи». Полицейский врач и врач «скорой помощи», обменявшись традиционными любезностями, приступили к осмотру потерпевших. Мы были так глубоко уверены в окончательной и бесповоротной смерти Влади и Марианны – должен же убийца в конце концов хоть раз справиться со своей задачей, – что неожиданное воодушевление обоих эскулапов потрясло нас не меньше, чем накануне моргание Казика.

– Они живы! – завопила Алиция, заливаясь счастливыми слезами. – Слышите, они живы! Их можно спасти! То же самое, что с Казиком!

Только теперь, когда с сердца свалился камень, мы отдали себе отчет в том, каким тяжелым он был.

– Как это? – в радостном недоумении простонала Зося. – Живы? И так выглядят? Чудо, не иначе чудо!

– Какое там чудо, просто этот убийца недотепа, берется травить, а в ядах не разбирается.

Алиция обрушилась на нас:

– Сами вы недотепы! Какой кретин придумал звонить сразу мне? Надо было сначала «скорую» вызвать.

Я, естественно, возмутилась:

– А эти жуткие пятна на них, по-твоему, ничего не значат? Тут всякий ошибется. Ведь каждому известно – пятна появляются только после смерти.

– На этот счет есть особый закон? – поинтересовалась Алиция. – И вообще, надо было посмотреть хорошенько, пятна только на Марианне, врачи сказали, это аллергия. Ох, я сама готова пришить Владе сколько угодно пуговиц!

– Не проговорись ему, он обязательно оборвет все имеющиеся…

Прежде чем увезти жертв покушения, оба врача единодушно заверили нас, что жертвы выживут, однако они, врачи, имеют основания полагать, что для этого понадобится длительное интенсивное лечение. Им, врачам, трудно пока сказать, каким ядом воспользовался преступник, ясно только, что в его состав входило сильнодействующее снотворное. Что еще входило, кроме снотворного, – очень трудно определить, ведь вскрытие исключается по уважительным причинам. А симптомы какие-то нетипичные.

Господин Мульдгорд задумчиво качал головой.

– Доколе? – задал он риторический вопрос и перешел к конкретике: – Какова вечеря бысть? Ятие и питие? Што вкусиху особы неживые?

– Пошлый кофе вкусиху, – рассеянно ответила Алиция, о чем-то напряженно размышляя.

Павел по обыкновению глядел в рот господину Мульдгорду, ловя каждое его слово. С трудом оторвавшись от этого занятия, он возмущенно запротестовал:

– И вовсе не пошлый. Я купил самый дорогой кофе, какой только был!

– Да не пили они его, – вмешалась я. – Они допили старый кофе, который оставался в стеклянной банке. А тот пошлый, что купил Павел, мы пили уже потом, без них.

Зося поддержала меня:

– Иоанна права, они выпили остатки кофе из большой стеклянной банки:

– Ужель уста особы неживые не имети иные яства и питие? – пожелал увериться следователь.

– Не имети. Они ничего не ели у нас, а только пили. Кофе и коньяк.

– Питие! – потребовал господин Мульдгорд. – Очи мои узреть жаждут.

– Кофе трудно будет узреть, поскольку его выпили особы неживые, а коньяка еще немного осталось, – ответила Алиция. Открыв шкафчик, она извлекла из него бутылку с остатками коньяка. – Все его пили.

– Сие питие?

Мы все единодушно подтвердили, что именно сие. Подозвав жестом своего помощника, господин Мульдгорд велел ему забрать бутылку, а затем решительно потребовал «сосуды» от кофе, вызвав переполох в наших рядах, поскольку Зося в своем хозяйственном рвении, разумеется, перемыла всю посуду, бесповоротно уничтожив тем самым следы преступления. Господин Мульдгорд выразил разочарование и неудовольствие.

И тут внезапно сработал мой интеллект, воспитанный на детективных повестях:

– Банка! Стеклянная банка из-под кофе! Должна быть с остатками кофе в мусорном ведре!

– Нету! – виновато сказала Зося. – Я велела Павлу вынести мусор.

– Вот уж у тебя действительно бзик на пункте чистоты! Павел, сбегай на улицу к мусорному ящику, может, мусор еще не успели вывезти.

Павел сорвался с места и выбежал из дома. Через минуту он вернулся, триумфально потрясая стеклянной банкой из-под кофе.

– Вот она! Та самая!

По очереди осмотрев банку, мы все подтвердили – та самая.

Алиция ничего не понимала:

– И зачем она тебе сдалась?

– Заметь, мы все живы и здоровы, а Владя с Марианной – наоборот.

– Я уже заметила. И что же дальше?

– А то, что они съели такое, чего мы не ели…

– Они вообще ничего не ели!

– Не прерывай меня на каждом слове! Не ели, так пили. Коньяк мы все пили одинаковый, из одной бутылки, а вот кофе… Заметь, кофе у нас весь вышел, в стеклянной банке осталось лишь на две чашки. Заметь, ты приготовила кофе в кофеварке, и они выпили, а мы не пили…

– Не пили? – неуверенно спросила Алиция. – А мне кажется, я пила. И вы тоже вроде пили…

– Зося пила растворимый, а я чай.

Павла не было, он по кустам гонялся за убийцей. А ты допивала свой кофе, оставшийся с обеда. Из кофеварки ты нацедила всего две чашки, заметь! И ни на грош больше. Если ты не отравила воду в кофеварке, то яд должен был находиться в кофе. Ты не отравила воду?

– Вроде нет…

– А остатки отравленного кофе должны находиться на дне металлической баночки, ты сама его туда ссыпала, а уже потом из баночки насыпала в кофеварку. А потом Зося высыпала в баночку принесенный Павлом кофе. Так что в баночке сверху кофе Павла, а на дне отравленная пакость. Пусть они отдадут на анализ.

Внимательно прислушивавшийся к нашему разговору господин Мульдгорд снова подозвал помощника и вручил ему стеклянную банку из помойки и металлическую баночку с кофе.

– И опять не будет кофе, – печально констатировал Павел. – Больше я за ним не побегу.

Я же вдохновенно продолжала:

– Заметь, кофе из стеклянной банки высыпался еще позавчера, когда у тебя с полки полетели все банки. Ты еще удивилась, что крышка была не плотно закручена, помнишь? Кто-то эту банку открывал. Возможно, как раз в то время, когда обрабатывал виноград. Подстраховался, так сказать. Решил тебя прикончить во что бы то ни стало.

– Боже! – взволнованно воскликнула впечатлительная Зося. – Какое счастье, что кофе высыпался!

Алиция же была настроена скептически:

– Интересно, зачем ему понадобилось отравлять кофе в большой банке, запасной, а не в маленькой, металлической, которой мы сейчас пользуемся? И отравлять удобней, баночка под рукой, не надо лезть наверх в шкафчик.

– В баночке этого кофе было, что кот наплакал. Его мог выпить кто-нибудь из нас, не обязательно ты. Отравляя же большую банку с кофе, он был уверен – рано или поздно придет и твоя очередь.

– Но не пришла.

– Да, убийца никак не мог предвидеть, что у вас обеих несчастная банка будет летать по всей квартире…

Затронутая мною тема чрезвычайно заинтересовала следователя, он потребовал подробного изложения случившегося, сделал необходимые записи в блокноте, а затем продемонстрировал свои незаурядные следовательские способности и замечательную память:

– Отроче! – изрек он, нацелив шариковую ручку в грудь Павлу. – Ухо мое слышало. Ты еси пребывал в кущах дерев. Пошто?

Павел встревожился:

– Где я пребывал?

– В кущах дерев, – терпеливо повторил полицейский.

– По кустам гонялся, – перевела я.

– А, это когда я следил за убийцей?

И опять нам пришлось с мельчайшими подробностями рассказывать о случившемся. Мы сами удивлялись, как много событий, оказывается, произошло за столь короткое время! Похоже, мы имели дело с феноменально энергичным убийцей, поставившем целью своей жизни во что бы ни стало сжить Алицию со свету.

Господин Мульдгорд погрузился в размышления, задумчиво глядя на Алицию, а потом изъявил желание вместе с Павлом повторить его вчерашний путь. Павел не возражал. Они тут же вышли и вернулись часа через полтора.

– Я его порядком погонял! – возбужденно рассказывал Павел, забывая, что полицейский значительно лучше понимает по-польски, чем говорит. – Потому как малость перепутал. Вчера было темно, а сейчас, когда светло, все выглядит иначе. Но он нашел следы. И я все-таки вышел на то место, где вчера была машина. Легавый вызвал подкрепление, и сейчас там вся банда, он их вызвал по рации. У них тут такая техника! Видели бы вы, как они эти следы изучают…

Господин Мульдгорд кивал головой, подтверждая его слова, и удалился, предварительно попросив нас в изысканных выражениях сообщать ему о любом, даже самом незначительном явлении, которое покажется нам странным,

– ну как банка с недокрученной крышкой.

Поздно вечером он позвонил, чтобы информировать нас о результатах лабораторного анализа. Положив телефонную трубку, Алиция передала нам его слова:

– Убийца добавил в яд очень сильное наркотическое средство со снотворным эффектом, чтобы жертва, даже испытывая боли, не смогла проснуться. Он говорит, что та особа… то есть убийца, хотел обеспечить себе стопроцентную гарантию удачи – яд подействует, а на помощь позвать не смогут, заснут мертвым сном. Яд немного не такой, как в винограде.

– Значит, Владя с Марианной выжили чудом, – вздохнула Зося. – Тебя замучили бы угрызения совести. Может, теперь перестанешь ссориться с ним из-за пуговиц?

Зося была права, на Алицию даже и сейчас было страшно смотреть. Открытия следователя как-то не очень ее радовали:

– Не понимаю, чем этот полицейский так гордится, будто открыл бог знает что. Какая польза от всех этих анализов? Об убийце все равно ничего не узнал, работает спустя рукава. Ему спешить некуда. Прошелся с Павлом по кустам, большое дело! Что он себе воображает?

У меня были свои соображения на сей счет, которыми я не замедлила поделиться:

– Он себе ничего не воображает, он просто ждет, когда же наконец преступник тебя убьет, и он, следователь, наконец узнает, почему он, преступник, так к этому стремился. Сделает еще один обыск, найдет письмо от Эдика и все станет ясно.

– Но он же не знает о существовании письма, – неуверенно возразила Алиция.

– Или ему сказал кто-нибудь из вас? Потому что я не говорила.

– Вряд ли сказал, ведь он не спрашивал. Даже странно: столько людей знает о письме, а никто не проговорился.

– Столько людей? А кто же еще знает, кроме нас?

– Как кто? Да все, кто тогда находился на террасе. Ты громко сказала, что не успела прочесть письмо, так как оно куда-то задевалось. А если кто прятался в саду, тоже мог слышать.

– Мне кажется, я тогда этого не говорила. А какие у тебя основания считать, что кто-то еще знает? И кто конкретно?

– Анита, например. Сегодня конкретно интересовалась, не нашла ли ты его.

– Анита знает, а полиция не знает… Эва тоже знает?

– Понятия не имею. Наверное, знает.

– А ну-ка, я ее сейчас сама спрошу.

Разбуженная среди ночи, Эва решительно опровергла наши инсинуации, заявив, что ни о каком письме не слышала, сейчас слышит от нас первый раз, а если кто при ней и упоминал о нем – не обратила внимания. Естественно, ей очень захотелось узнать, что за письмо такое. Клятвенно обещав не открывать тайну полиции, она с большим интересом выслушала рассказ Алиции о письме, узнала о связанных с ним надеждах раскрыть преступления в нашем доме и принялась горячо уговаривать Алицию приложить все силы к его розыску, не успокаиваться, пока не найдет.

– Эва не знает, – закончив разговор, задумчиво протянула Алиция, нахмурив брови. – Анита знает. Откуда? Подозрительно это.

Я тоже задумалась. Затем попыталась выстроить ряд логических умозаключений:

– Убийца о письме знает. И пытается прикончить тебя, пока ты не нашла письмо. Очень жаль, но подозрительной мне кажется скорее Эва. Убийца не должен признаваться, что знает о письме. Наоборот, он должен делать вид, якобы его это обстоятельство совсем не тревожит, ему до лампочки, есть письмо, нет ли его. Он, убийца, ничего общего с письмом не имеет. А Анита сама прямо спросила меня…

– Тогда зачем Эва так горячо уговаривала меня его искать?

– Да просто ей хотелось спать и надо было поскорее отвязаться от тебя. Все нормальные люди в это время спят, уже полдвенадцатого. Ну и для того, чтобы сбить нас с толку. Со сна, не сообразив как следует, сказала, что не знает, потом спохватилась и, желая исправить свою ошибку, стала тебя уговаривать искать его. Может быть и другая версия. Преступник – Рой. Он признался жене, вот она и покрывает его.

Честно говоря, я не очень верила в свои логические умозаключения, но мне самой жутко хотелось спать и я не очень продумывала свои упомянутые выше версии. Кого-то же ведь надо было подозревать, а Эва была ничуть не хуже других из числа подозреваемых. И даже лучше – красивее.

Полная неясность в этом пункте и убежденность во вздорности собственных подозрений продержались до пятницы, то есть два дня. Это были дни блаженного покоя, и мы постепенно приходили в себя. Я сгребла все сучья в садике и разожгла грандиозный костер, чуть не спалив весь Аллерод. Павел сровнял с землей центральный курган, работая, как каторжник, в надежде докопаться до подопытного животного. До самого животного он так и не докопался, обнаружив лишь бесспорные следы его наличия. Вытерев пот со лба, он решил заняться большим курганом. Уж там-то животное обязательно будет!

А в пятницу утром позвонила Эва и стала уговаривать нас пойти с ней на выставку современного скандинавского искусства, которая открывалась вечером. Ей там надо быть обязательно, а это очень грустно, когда ты одна-одинешенька и кругом ни одной близкой польской души. И мы обязательно должны пойти, если не ради искусства, то хотя бы ради нее, Эвы. Алиция с Зосей наотрез отказались культурно расти, Павел еле таскал ноги после земляных работ, так что с Эвой пошла я одна.

Выставка меня потрясла. Я рассматривала развешанные по стенам картины, и во мне крепло убеждение, что художники создавали их по уикэндам, когда магазины закрыты, ничего не купишь, а у них как раз кончились все краски, и остались лишь бурая, черная и свекольная. Вот они и пользовались ими, достигая потрясающих эффектов. Один из пейзажей я бы, пожалуй, даже купила – подавлять избыток веселости, когда этого требуют обстоятельства.

Наконец мы закончили осмотр выставки. Эва в своем восхитительно ярком туалете, выгодно контрастировавшая с общим колоритом выставки, могла считать официальный долг выполненным, но не спешила уходить.

Я встревожилась:

– Ты хочешь еще что-то посмотреть? С меня вполне достаточно. Боюсь, теперь все это будет сниться по ночам. Только этого не хватало!

Эва поняла меня:

– Еще бы! Ведь вы там в Аллероде вытворяете просто ужас что такое! Да, конечно, идем, вот толь-ко я еще взгляну на одну вещь. Я просто обязана. Ведь она так ОМЕРЗИТЕЛЬНА!

И Эва затащила меня в угол к картине, представляющей неизвестно что. Мне лично ЭТО по-казалось похожим на тарелку, доверху наполненную полуразложившимися внутренностями. Эва не отрывала глаз от картины, с каким-то самозабвенным отвращением впитывая ее трупную эманацию. Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то так рвался наслаждаться МЕРЗОСТЬЮ. С опаской глядя на Эву, я спросила:

– И долго ты еще обязана на нее смотреть?

– Нет, – ответила Эва. – Довольно, пожалуй. Не правда ли, на редкость мерзко? Зато теперь все остальное покажется просто прелестным.

Она отвернулась от картины и, взяв меня за руку, потянула к выходу. Внезапно я почувствовала, как она вся напряглась и, по инерции сделав еще несколько шагов, буквально вросла в пол. На лице ее выразились сначала замешательство, потом страх. Я проследила за ее взглядом.

Лавируя между посетителями выставки, к нам пробирался высокий черноволосый необыкновенно красивый мужчина, одетый несколько вызывающе, но тем не менее со своеобразной элегантностью – темный костюм, светлый галстук и ярко-красная рубашка. И хотя я лично не люблю мужчин такого типа, но тут вынуждена была признать – он из тех, кто не может не нравиться женщинам. Только не мне.

Когда красавцу оставался до нас уже какой-то метр, Эва вдруг ожила и, глядя сквозь красавца ледяным невидящим взглядом, устремилась к выходу, таща меня за собой.

– В вашем доме и в самом деле творятся жуткие вещи, – лихорадочно трещала она. – Неужели вы никак не можете положить этому конец? Столько жертв… На каждом шагу трупы…

Ясное дело, она говорила первое, что приходило в голову, лишь бы что-то сказать, лишь бы отвлечь мое внимание от происходящего. Красавец остался стоять столбом, а его красивое лицо выражало полнейшее недоумение. Недоумение постепенно вытеснилось мрачной угрюмостью, он круто повернулся и удалился.

Продолжая болтать всякую чепуху, Эва попыталась привлечь мое внимание к барельефам, украшавшим стены парадной лестницы. Я видела, какого труда ей стоило не смотреть вверх, где остался черный тип в красной рубашке.

Потрясенная встречей с ним, я молчала, пока не спохватилась, что мое молчание становится подозрительным. Надо срочно что-то сказать.

– Это ужасно! – вырвалось у меня. И в самом деле, меня ужаснула несомненная связь Эвы с преступным типом в красной рубашке.

– Да ты что? – возразила удивленная Эва. – Как раз эти барельефы – самое лучшее на выставке. Какой дурак развесил их на лестнице, а ту мазню – в залах? Где логика?

В свое оправдание могу сказать, что на барельефы я и не взглянула, охаяла их, можно сказать, не глядя. Пришлось срочно выдумать, будто я вообще не выношу барельефы, ну испытываю к ним чисто личную, субъективную неприязнь.

Эве было все равно, и она тут же признала мое право на субъективную неприязнь. Мы с ней вышли на Нюхэвен и молча дошли до Конгенс Нюторв.

– Хочешь, пройдемся по Строету до Центрального вокзала? – предложила Эва. – Посмотрим на витрины магазинов. Я не была тут целую вечность.

Мне лично Центральный вокзал был ни к чему, намного удобнее ехать в Аллерод с Эстерпорта, а витрины я внимательно изучила не далее как позавчера, однако с Эвой сейчас расставаться было не в моих интересах. Надо попытаться выяснить, кем был красавец брюнет.

При виде тряпок у Эвы сразу же поднялось настроение.

– Нет, ты посмотри на эту юбку! Прелесть, правда? А вон те зеленые туфли просто очаровательны! Обожаю зеленую замшу.

Поскольку дипломатия никогда не была моей сильной стороной, я задала вопрос в лоб:

– Что это за тип?

– Какой тип? – с деланным равнодушием спросила Эва, оторвавшись от созерцания зеленых туфель и сразу теряя весь энтузиазм.

– Ну, тот брюнет в красной рубахе, который на выставке хотел к нам подойти.

Эва молча рассматривала со вкусом подобранные комплекты туфель, сумок и перчаток.

– Мне не хочется признаваться, – с трудом произнесла она, оторвавшись от кожгалантереи и двинувшись дальше, – но тебе, так и быть, скажу. Это моя прежняя большая любовь. Только никому не говори.

Просьба никому не говорить по понятным причинам привела меня в замешательство, хотя к этой манере Эвы мне уже следовало бы и привыкнуть. Помню, сколько натерпелись мы с Алицией, когда она держала втайне свой брак с Роем, раскрыв тайну лишь мне и Алиции, причем каждой из нас отдельно и с каждой взяв слово абсолютно никому не говорить. Восемь долгих месяцев мы испытывали адские муки, сплетничая о Рое с Эвой и всеми силами стараясь не проболтаться друг дружке. И вот, наконец, не выдержав, я тогда позвонила Эве и спросила, как долго она еще намерена держать свой брак втайне и нельзя ли сказать о нем хотя бы Алиции. В ответ Эва преспокойненько заявила, что Алиция знает о нем столько же времени, сколько и я, а она, мол, хотела только проверить, правду ли о нас говорят, будто мы умеем хранить тайну. Меня чуть кондрашка не хватила!

А теперь, когда в деле замешано преступление, я опять никому не имею права сказать?!

Эву же как будто прорвало. Не ожидая моего ответа, она заговорила без остановки, нервно теребя перчатки:

– Я знала, что он в Копенгагене. С ним меня уже давно ничто не связывает. А тогда я была молода, глупа и безумно влюблена. Порвала с ним раз и навсегда, больше мы не встречались. А теперь я тем более не хочу его видеть. Из-за Роя. Считаю, что видеться с ним теперь глупо и вообще… неприлично. Рой о нем ничего не знает. Когда я его неожиданно увидела на выставке, то просто растерялась. Сделала вид, что его не знаю. Не желаю его знать!

Я молчала, не зная, как реагировать. К нежным чувствам, учитывая личные обстоятельства, я всегда относилась с пониманием и неплохо в них разбиралась, так что Эва совершенно напрасно пыталась меня убедить, будто не испытывает к бывшему возлюбленному совсем никаких чувств, будто он ей совершенно безразличен, будто она вообще забыла о его существовании. Поведение Эвы при встрече с черным красавцем, равно как и выражение ее лица могли свидетельствовать о чем угодно, но только не о равнодушии.

– Как его зовут? – осторожно поинтересовалась я.

– Джузеппе, – с тяжким вздохом ответила Эва. – Джузеппе Грассани. Он итальянец.

– А где живет?

– Не знаю. Тогда жил в Марселе, там и расцвела наша любовь. Но из Марселя он уехал сразу же после того, как мы расстались, и где теперь живет

– не знаю…

Всю дорогу до Центрального вокзала я ломала голову над возникшей проблемой и даже не заметила, как спустилась по лестнице и села в поезд. Спохватилась, лишь проехав несколько станций, – ведь еду без билета, так сказать, зайцем. Сразу же позабыв о проблеме, я принялась нервничать по этому поводу – на каждой станции мог войти контролер. Издергавшись вконец, я сообразила-таки, что появление контролера означало бы всего-навсего утрату 25 крон, а это отнюдь не стоит загубленных нервов. На последнем отрезке пути, между Биркеродом и Аллеродом, я наконец приняла решение: о встрече с черным Джузеппе в красной рубашке скажу, а о связи его с Эвой умолчу.

Не исключено, что, приехав домой, я бы нарушила свое решение и сказала больше того, чем собиралась, но… Обстановка в доме вообще исключала всякие разговоры. Датские родственники Алиции, которые до сих пор тактично держались в стороне, пришли к выводу, что теперь правила приличия позволяют им нанести визит родственнице, на которую свалилось столько несчастий. Родственники не сговаривались, но как-то так получилось, что заявились все сразу. Оно бы ладно, да вот только не следовало бы им вообще являться в этот дом…

Стараясь скрыть обуревавшее ее беспокойство, Алиция подавала на стол кофе, сливки, марципаны и сдобное печенье. Павел в дальней комнате предварительно тщательно рассматривал угощение через мою лупу. Совершенно не скрывая своих чувств, Зося громким шепотом протестовала против возложения на нее ответственности за жизнь и здоровье стольких ни в чем не повинных людей. Ни в чем не повинные гости же, не подозревая, какой опасности подвергаются, в вежливой и тактичной форме выражали Алиции свое сочувствие, издавая сдержанные крики ужаса.

Бедная Зося очень обрадовалась моему приходу.

– Что делать, ума не приложу! – в ужасе зашептала она мне. – Алиция, видно, совсем спятила, смотри, она разливает им коньяк, который не допили Владя с Марианной.

– Да ведь в коньяке яда не было, полиция проверяла.

– Могли досыпать после, бутылка-то не закупорена. Еще не хватает, чтобы тут окочурились и все Алицины родственники!

– Ты совершенно права, будет гораздо лучше, если они это сделают у себя дома.

– Перестань, я серьезно…

– Да ты не волнуйся, они выглядят совершенно здоровыми, – успокаивала я Зосю, разглядывая туземцев. – К тому же ты знаешь, какой невезучий наш убийца…

– Когда-то же ему может и повезти! Гости заняли все кресла и диван. Пришли оба брата Торкиля Енс и Оле с женами, его двоюродная сестра Карин, кузина Грета и племянник Торстен. Последний был единственным из гостей, кто понимал всю серьезность происходящего. Остальные, похоже, воспринимали трагические события в доме Алиции как увлекательнейшее повествование о потрясающе интересных, хотя и несколько шокирующих обычаях, бытующих среди поляков.

Гости засиделись с Алицией допоздна, так что у меня было время поразмыслить. Когда они, живые и здоровые, покинули дом, я перехватила Павла на полпути в ванную и затащила его в кухню.

– Послушай, ты опознаешь того типа, которого видел с Эдиком?

– Какого типа?

– Ну, черного парня в красной рубашке, он еще хотел проехаться с Эдиком в угольном фургоне.

– Ясно, опознаю! Я за ними довольно Долго наблюдал.

– А что, он у тебя под рукой? – поинтересовалась Алиции, отодвинув Павла от дверцы холодильника, чтобы спрятать в него масло.

– Не совсем. Павел, опиши того парня подробно.

– Черный, – начал Павел, навалившись на мойку. – Брюнет, значит. Такой, из южных народов, с носом. Волосы кудрявые, не длинные, не короткие, морда смуглая. Высокий. Не толстый и не тощий, средний. Вроде красивый, я там не разбираюсь, матери такие мужики нравятся.

– Это какие же мне мужики нравятся? – подозрительно спросила Зося, входя с грязной посудой на подносе и отодвигая Павла от мойки.

Хотя кухня Алиции была очень уютна и рационально оборудована, ее размеры оставляли желать большего. Павел умудрился втиснуться в пространство между мойкой и холодильником.

– Такие, как тот парень, которого я видел тогда с Эдиком.

– Мне бы не хотелось показаться негостеприимной, но неужели вам всем надо обязательно торчать в кухне? – спросила Алиция и вытеснила Павла, чтобы положить на полку банку с кофе и остатки печенья. – Ведь есть же в доме и другие помещения.

– Это не мне такие нравятся, а Алиции. Павел, ради бога, убирайся отсюда. И ты тоже, Иоанна.

– Я лично шел в ванную, – обиделся Павел.

– Ну так иди!

– Слушайте, милые девушки, – сказала я. – Перестаньте третировать Павла! Сейчас он у нас тут станет самым главным. Дело в том, что сегодня я встретила в Копенгагене черного типа в красной рубашке. Из южных народов. Очень красивый, высокий, вьющиеся волосы, не длинные, не короткие, морда смуглая, средней упитанности. Ну, что скажете?

Вопросы Алиции и Зоси прозвучали одновременно.

– Ты думаешь, это тот самый? Где ты его видела? – спросила Зося.

– Ты думаешь, рубашка та самая? – спросила Алиция.

– Видела я его на выставке. Рубашка вроде чистая, наверное, он ее время от времени снимает и стирает. Может, у него принцип такой – рубашки только красные.

– Черных парней южного типа здесь не так уж и мало, – скептически заметила Алиция. – И многие любят красные рубахи, потому что брюнетам они к лицу. С чего же вдруг ты решила, что это тот самый?

Дать прямой ответ на вопрос я не могла, не впутывая Эвы. Именно ее поведение при виде красавца заставило подумать – тот самый! Но об Эве я пока не могла сказать, поэтому ответила уклончиво:

– Конечно, я могу и ошибиться, но выглядит он точь-в-точь как тот. Надо будет Павлу на него посмотреть.

– Я не желаю, чтобы Павла впутывали в это дело! – тут же взъерошилась Зося.

– Он уже впутался, – пробурчала Алиция, а Павел, естественно, взвился:

– Вот, опять! Ничего мне нельзя! Большое дело – посмотреть на человека! Ведь не задушит же он меня за то, что я на него посмотрю! А тогда они с Эдиком меня даже не заметили. Интересно, где же он?

– В Копенгагене.

– Это понятно. А где в Копенгагене?

– Пока не знаю. Был на выставке, но сомневаюсь, что все еще там. И сомневаюсь, что захочет еще раз пойти туда. Скорее уж в каком-нибудь ресторане, по виду он из тех, которые любят ночные развлечения.

Слушая меня, Павел, навалившийся теперь на косяк двери, столь энергично кивнул головой, что больно ударился об этот косяк:

– Вот, вот! Тот тоже похож на таких. Где будем искать?

– Не знаю. А где в Копенгагене процветает ночная жизнь?

– Нигде, – отрезала Алиция и принялась вытирать стол. – Тогда уж лучше занять пост на центральной площади города и ждать. Когда-нибудь он через нее пройдет.

– Ну да, мне в сентябре уже надо быть в Варшаве!

Зося с ее здравым смыслом не выдержала:

– Знай себе только болтают глупости! Тоже придумали – на площади сидеть! Делать, что ли, нечего? И зачем вам этот парень?

Тут я вспомнила, как Эва сказала, что красавец приехал в Копенгаген откуда-то издалека, и мне в голову пришла гениальная мысль:

– Гостиницы! По виду он приезжий, значит, остановился в гостинице или пансионате. Просто надо обежать самые приличные, по одной в день, посидеть в холле в те часы, когда люди уходят или возвращаются, понаблюдать.

– Ну! – Павел с энтузиазмом воспринял мою идею. – Могу посидеть!

Я проявила самоотверженность:

– Будем сидеть попеременно, один из нас – я или ты – обнаружит искомую личность, и тогда мы вместе пойдем на него смотреть.

Для меня парень в красной рубашке являлся главным пунктом программы. Это его анкетные данные я хотела узнать у Эдика. Он мог оказаться самым обыкновенным, ни в чем не повинным человеком, а мог и оказаться замешанным в грандиозной афере, о которой я имела весьма смутное представление и о которой следовало разузнавать с величайшей осторожностью. Его фамилия, сообщи мне ее Эдик, многое бы прояснила. Разумеется, я могла обратиться сейчас в датскую полицию, по-просить ее узнать, где проживает некий Джузеппе Грассани, и предъявить его Павлу для опознания. Однако полиция, травмированная событиями в Аллероде, наверняка проявила бы пристальное внимание и ко мне, и к Грассани, стала бы докапываться до сути, а последствия трудно предугадать. Значит, официальный путь, самый прямой и верный, исключался, и мне оставались лишь обходные пути, полные рытвин и ухабов, подстерегающих в копенгагенских фешенебельных гостиницах и пансионатах.

– Делайте, как знаете, – Зося махнула на нас рукой и приступила к мытью посуды. – Я не очень понимаю, зачем знакомому Эдика понадобилось вдруг приезжать в Копенгаген, не понимаю, какое это имеет значение, но с меня достаточно непонятных преступлений, и очень хочется, чтобы хоть что-то прояснилось… Только умоляю вас, будьте осторожны.

На следующий день в доме царили тишина и благодать. Страдавшая на нервной почве бессонницей Зося вытащила Павла из постели ни свет ни заря, и они отправились за покупками. Еще не совсем проснувшаяся Алиция вяло, безо всякого энтузиазма искала письмо от Эдика, время от времени заставляя себя вспомнить и о письме от тетки. Я, сидя на диване, тоже без особого энтузиазма делала себе маникюр и раздумывала над тем, каким боком Эва может быть замешана в преступлении.

Если парень в красной рубахе был тем самым, которого Эдик знал в Варшаве, и тем самым, которого подозревали в преступной деятельности, и если Эдик, зная, что тот связан с преступниками, узнал о его знакомстве (если это можно так назвать) с Эвой… Стоп, что-то не сходится. Какое отношение имела Эва к преступной деятельности красавца? Или все-таки имела? Имела, не имела

– не важно, ей не хотелось, чтобы знали о ее связи с этим парнем, а тут Эдик вдруг принялся кричать об этом на весь Аллерод…

– Иоанна! – позвала Алиция, высунувшись из своей комнаты. – Можно тебя на минутку?

Прервав размышления и растопырив все пальцы, я поспешила к ней.

– Смотри! – каким-то зловещим тоном произнесла она, указывая на полку с работами Торкиля. – Видишь, как они стоят? Приглядись!

Я пригляделась. Большинство скульптур и статуэток было мне знакомо. Среди них выделялась группа, состоящая из двух сирен, сплетенных хвостами, вернее, несколько таких групп в разных вариантах. Впившись в фигурки напряженным взглядом, я ожидала увидеть нечто страшное, может быть, разгадку преступления. Не увидев ничего такого, я вопросительно взглянула на Алицию:

– Ну и что?

Сняв крайнюю группу сирен, Алиция переставила ее в середину полки, растолкав остальные.

– А стояли вот как! Видишь?

– Ну и что? – повторила я, еще не понимая. – Вижу. И что?

– А то, что сами они туда не переползли! Все сирены стояли вместе, а кто-то переставил одну на самый край полки. Кто-то здесь копался!

– Ты не ошибаешься? Уверена?

– Абсолютно. Я сама расставляла фигурки, еще в мае. И всех сирен поставила вместе, в самой середине. А сегодня увидела, что одну переставили, а все остальные тоже трогали, так как пустого места в середине не было. Ты тут ничего не трогала?

– Ты что?! Как будто я не знаю, чем это грозит!

– Вот именно. Спрошу еще Зосю с Павлом, хотя уверена, что они тоже не трогали. Фру Хансен также знает и к ним не прикасается. А теперь гляди сюда. Эта папка со счетами всегда лежит у меня на столе слева, а сейчас где? Посередине! Видишь?

Я вытаращила глаза, пытаясь увидеть то, что Алиция называла папкой со счетами. На столе лежала какая-то коробка в цветочек с крышкой, корзинка с нитками, одежными щетками и еще чем-то, две черные сумки, несколько пар перчаток, семена разных растений в пакетиках с картинками, чулки, множество всевозможных бумаг, три пары обувных колодок, несколько целлофановых пакетов, секатор, моток проволоки и большой кухонной нож. Ближе к стене стояли банки с красками и кистями. Ничего похожего на папку!

– Нет, – честно призналась я. – Не вижу.

Алиция раздраженно отодвинула одну из сумок и указала на высовывающийся из-под груды журналов угол пластмассовой папки.

– Вот же она, видишь теперь? Лежит здесь. А оставила я ее вот тут, слева. Кто-то здесь копался.

– И я даже могу тебе сказать кто, – не очень удивилась я. – Убийца. Потерял терпение и сам принялся за поиски Эдикова письма. Пора, наконец, взглянуть правде в глаза: он, как танк, прет к своей цели, а проникнуть в твой дом для него не проблема. Похоже, он стоит перед выбором – или найти письмо, или убить тебя. Может, надеется, что после твоей смерти весь хлам будет выброшен оптом, а вместе с ним и разоблачительное письмо. А может, тебе известно про него что-то такое…

Не докончив, я с подозрением взглянула на Алицию. Алиция с таким же подозрением смотрела на меня.

– Ты что-то знаешь… – неуверенно начала она.

– И ты тоже, правда?

Алиция покачала головой, придвинула стул, села и задумчиво уставилась в пространство.

– В том-то и дело, что нет, – отвечала она подумав. – Ничего не знаю и ничего не понимаю. Но вот ты точно знаешь. Не можешь сказать?

Все еще держа пальцы растопыренными, я осторожно села на стул, стоящий у раскрытого окна:

– Хотя я не очень-то уверена, но, может, и знаю. Но я совершенно уверена в том, что и ты знаешь нечто такое, чего никто другой не знает. Подумай-ка лучше, что бы это могло быть?

Алиция перевела взгляд из пространства на меня:

– В одном я совершенно уверена – никто не знает, где я закопала горшки с луковицами тюльпанов. Но и я этого не знаю. Надо было как-то отметить место, вот уже несколько месяцев рою везде и никак на них не попаду.

– Правда, убийца может не знать, что ты не знаешь, но сомневаюсь, что его интересуют горшки с луковицами. Тем более что луковицы, поди, уже давно сгнили…

– Стой! – прервала Алиция. – Ты сказала очень важную вещь. Он не знает, что я не знаю… Он думает, что я знаю!

Мы уставились друг на друга.

– Ха! – одобрительно произнесла я. – Всегда говорила, что два наших ума

– это вещь! Ясно, он думает – ты знаешь, он не знает, что ты не знаешь. И панически боится. Ведь ты можешь узнать…

– Конечно, узнаю, когда прочту Эдиково письмо.

Взяв двумя пальцами сигарету из ее рук, я осторожно прикурила. Алиция из-под мусора на столе раскопала пепельницу.

– Нет, – не согласилась я. – Независимо от письма Эдика. Может что-то произойти, не знаю что, ты можешь с кем-то встретиться или от кого-то что-то услышать, понятия не имею что. И убийца не намерен ждать, пока это произойдет. Он намерен пристукнуть тебя раньше.

– Ты говоришь прямо как зловещая гадалка. «Вечерней порой встретится тебе, милая, трефовый король…»

Отложив сигарету, Алиция сняла очки и, достав из корзинки зеркальце, в очень неудобном положении – низко нагнувшись над столом – принялась доставать соринку из глаза. Не поднимая головы, она добавила:

– Интересно все-таки, что именно знаешь ты. Уж больно ты умная. Одной красной рубахи недостаточно. Почему ты вдруг уцепилась за этого парня?

– Так и быть, скажу, хотя и не следовало бы… Видишь ли, черный парень из Варшавы замешан в очень нехорошем деле, а черный парень из Копенгагена связан с одним из тех, кто находился в твоем доме в вечер убийства Эдика. Очень тесно связан…

Услышав это, Алиция подняла голову и, бросив на меня всполошенный взгляд, вдруг с дикой злобой рванулась ко мне, заорав не своим голосом:

– Опять свалились на мою голову, чтоб вам лопнуть! Прочь отсюда!

Выпустив из руки сигарету, я локтем больно ударилась обо что-то и не упала вместе со стулом лишь потому, что его спинка опиралась о подоконник. За окном послышался шелест, кто-то отскочил в сторону и с шумом повалился в астры.

– Прочь отсюда! – еще раз громко крикнула Алиция в окно и, погрозив для убедительности кулаком, вернулась на место.

– Ради бога, – с трудом вымолвила я, пытаясь унять колотившееся сердце,

– ради бога… разве так можно? Неужели нет других способов довести до моего сведения, что я тут – гость нежеланный? Учти, у меня нервы… Сигарета куда-то тут упала, еще пожар начнется.

– Да я не тебе…

– Кто это был? Убийца?

– Дети повадились обрывать сливы, – все еще кипя гневом, объяснила Алиция.

– И, главное, не сливы жалко, ведь ветки ломают, кусты в живой изгороди все помяли и переломали, дырку проделали. Надеюсь, я их здорово напугала!

Прежде чем я успела высказать недовольство таким методом отпугивания детей за мой счет, что-то зашелестело за окном, и дрожащий женский голосок неуверенно позвал:

– Алиция!

– Что такое? – испугалась Алиция и поспешно нацепила очки. – Езус-Мария! Агнешка?

Я обернулась. Не будучи знакомка с Агнешкой, тем не менее я много о ней слышала. Эта молодая особа отличалась удивительной способностью везде, где появлялась, вызывать осложнения, нарушать спокойствие, переворачивать все вверх дном. Первый раз в Аллерод она прибыла год назад в качестве невесты двоюродного племянника Алиции и в скором времени как-то непонятно, без каких-либо усилий со своей стороны стала невестой кузена Торкиля, впрочем, ненадолго, ибо тут же ее женихом стал один из наших молодых земляков, некий Адам. Племянник имел претензии к Алиции, кузен имел претензии к Алиции, некий Адам имел претензии к Алиции – дескать, какое те имели право иметь претензии, и одна лишь Агнешка никаких претензий ни к кому не имела, безвольно и послушно воспринимая каждого нового жениха. Вскоре она уехала с Адамом, и Алиция наконец-то могла вздохнуть спокойно.

И вот теперь Агнешка стояла за окном, дрожащая, испуганная, совершенно сбитая с толку, в разорванной одежде и с всклокоченными волосами, не решаясь войти в дом после того, как ее столь решительно прогнали прочь.

Чувствуя себя крайне неловко, сконфуженная Алиция поспешила открыть ей дверь.

– Как ты меня напугала! – сказала, входя Агнешка. – Мне и в самом деле убираться прочь? Но куда я пойду?

– Ах нет, что ты! Я думала, это опять хулиганы. А ты почему такая? Что с тобой случилось?

Сдержанно, с печалью и покорностью судьбе Агнешка сообщила, что путешествовала автостопом по Европе, так как Адам велел ей ознакомиться с архитектурными памятниками Франции и Испании. Тут подвернулась оказия проехать через Данию и Швецию, она, Агнешка, воспользовалась оказией, но по дороге машина потерпела аварию, поэтому она, Агнешка, покинула машину и водителя, который принялся нахально к ней приставать, и пешком добралась до Аллерода с какой-то не знакомой ей стороны. У нее нет ни копейки, она не спала уже две ночи, она очень голодная и очень грязная и надеется, что родные из Англии пришлют ей деньги на адрес Алиции. Она не знает, можно ли, но ей страшно хочется вымыться и выспаться, а у нее очень болят все те места, которые она травмировала сначала в аварии, а потом здесь, в астрах.

Я имела возможность внимательно ее разглядеть. Агнешка и в самом деле была очаровательна и отличалась какой-то сверхъестественной, совершенно телячьей кротостью. Видимо, именно эта телячья кротость и делала ее совершенно неотразимой в глазах даже самых неуверенных в себе мужчин, ибо на фоне ее пассивности и покорности они выглядели мужественными и энергичными. Вот почему они буквально стаями осаждали ее.

Агнешке разрешили принять ванну, а Алиция принялась ломать голову над тем, где ее уложить.

– Ой, чует мое сердце, опять не обойдется без скандала… Ты остаешься в мастерской? Тогда она может занять последнюю комнату. Какое счастье, что нет Эльжбеты!

Это было сказано с такой радостью, что я удивилась:

– Не понимаю, чему тут так радоваться. Они могли бы вдвоем занимать одну комнату.

– Вдвоем они не смогли бы жить даже в одном доме, не только в одной комнате, потому как не выносят друг друга. Если судьба сводит их вместе, они принимаются отчаянно отбивать друг у дружки ухажеров, а когда под рукой не оказывается ухажеров, отбивают друг у дружки что придется. В общем, когда они сходятся вместе, наступает форменный конец света!

– Понятно. Обе представляют один и тот же тип женщины, а это даром не проходит. Особенно, если обе красивы.

Вернулись Зося с Павлом. Измученная, невыспавшаяся, хромающая Агнешка вышла из ванной и вдруг чудесным образом в мгновение ока преобразилась. Павел выглядел значительно старше своих лет и был в полном расцвете красоты и молодости. От Агнешки прямо-таки физически ощутимо стали излучаться какие-то флюиды, а сияющий, доверчивый взгляд робкой сиротки, обиженной жизнью, ни на секунду не отрывался от парня. И даже хромала она теперь с каким-то трогательным изяществом.

Павел от всего этого немного обалдел, а Зося тут же стала выходить из себя. Мне же на конкретном примере как-то сразу стало понятно, откуда берутся упомянутые Алицией троянские войны и недоброжелательное отношение Эльжбеты.

– Вот именно, – со вздохом подтвердила Алиция, с которой я поделилась своими наблюдениями. – Такая уж она есть. Знаешь, у нее это в крови, думаю, она просто не отдает себе отчета в своих действиях.

– Велика Федора, да дура! – с презрением бросила я, имея в виду Алицию.

– Меня на этой мякине не проведешь. Поверь, она прекрасно во всем отдает себе отчет. И она вовсе не безвинная жертва кипящих вокруг нее грубых страстей, а безнравственная, хладнокровная искательница приключений. Ведь Павел моложе ее на пять лет.

– На шесть, – поправила меня Алиция. – Но мне она не мешает.

– Мне тоже. Но не люблю лицемерия.

Зося ощутила вдруг непреодолимое желание немедленно отыскать парня в красной рубашке и категорически потребовала, чтобы Павел сию же секунду отправился на пост в гостинице – не имеет значения какой.

Я подругу понимала и вполне разделяла ее чувства. Поговорить с Алицией с глазу на глаз сейчас не было возможности, и я решила поехать с Павлом в Копенгаген. С трудом вымолив у Зоси позволения хоть позавтракать, мы отправились выполнять боевое задание.

В пути мы разработали план: я посижу, в «Англетере», а Павел проверит небольшой, но солидный пансионат на одной из боковых улочек, прилегающих к Конгенс Нюторв.

Я была уверена, что сидение в «Англетере» окажется пустой тратой времени, ибо черный парень, хоть и не выглядел бедняком, но и на миллионера тоже не был похож, и проживать ему положено в каком-нибудь отеле средней руки. Вот и сидела я из чистой добросовестности тихо и спокойно в глубине роскошного холла «Англетера» на красном диванчике, от нечего делать пытаясь читать датскую газету, как вдруг увидела нечто ужасное.

Дверь лифта, на которую я посматривала вполглаза исключительно из свойственного мне чувства ответственности, открылась, и из него вышли два человека: тип в красной рубашке (хотя на нем сейчас была желтая) и потрясающе элегантная Эва в огромной шляпе, закрывающей все лицо. Пройдя через холл, они вышли на улицу.

От неожиданности я механически продолжила чтение датской газеты, пришла в себя лишь тогда, когда они уже были на улице, и бросилась за ними. Выскочив на улицу, я в который уже раз пожалела, что приехала в Данию не на своей машине. Как бы она мне сейчас пригодилась!

Подойдя к паркингу перед гостиницей, Эва с черным красавцем сели в «форд» и исчезли с глаз моих. Будь у меня машина, я рванула бы за ними, и, кто знает, может, уже сегодня все выяснила.

Злая и раздраженная, я извлекла Павла из пансионата и сообщила ему: объект оказался в «Англетере», вышел из гостиницы и, судя по всему, вернется не скоро, ездит на черном «форде», а нам остается кусать локти. Павел принял информацию близко к сердцу и решил завтра же с самого утра занять пост в гостинице.

– Мне кажется, вполне достаточно, если ты появишься там к обеду. С самого утра он вряд ли встанет…

К восьми вечера мы добрались до Аллерода, и тут же черный парень вылетел у нас из головы.

Нет, на сей раз не было свежего трупа, не было и фамильного съезда, дома мы застали лишь Алицию с Зосей, зато донельзя взволнованных. Агнешка спала, Алиция же висела на телефоне, говоря что-то по-датски и свободной рукой нетерпеливо отмахиваясь от наших расспросов. Для разъяснения происходящего оставалась одна Зося.

– Проклятие, что ли, висит над этим домом? Ну и лето! Как раз сейчас, когда заявилась эта девка, приезжает еще и тетя. Оказывается, Алиция должна была заказать для нее гостиницу, слышите, звонит, везде все занято, сезон! А тетка уже едет…

Она посмотрела на часы, встала и нервно опорожнила пепельницу.

– Тетя будет здесь минут через двадцать. Нужно ехать встречать ее на станцию. Просто не знаю…

Не только Зося, никто из нас не знал, что делать, в том числе и Алиция. Положив трубку, она повернулась к нам вместе с вертящимся креслом, явно обескураженная и растерянная. Выхватив у нее из-под носа вторую пепельницу, Зося принялась ее яростно драить, как будто тетка приезжала специально для ревизии пепельниц. Толька сейчас я заметила стоявшие на столе чистые пепельницы, собранные со всего дома.

– Тетя – противница курения? – осторожно поинтересовалась я.

Зося нервно вздрогнула:

– Что? А я откуда знаю? Подумала, просто, на всякий случай, надо прибраться. Впрочем, я уже ничего не знаю!

– Нигде нет мест, – сказала Алиция. – Туристический сезон в разгаре. Сколько времени? Холера, она сейчас будет здесь! Понятия не имею, что делать, наверное, она у меня переночует, как вы считаете? В гостинице обещали номер с завтрашнего дня, сегодня – нигде нет. Значит, так: спокойно, всем сделать приятные мины. Выхода нет, я должна ее принять у себя.

– Почему ты? – гневно поинтересовалась Зося. – А Оле и Енс? Они ей более близкая родня, почему бы ей не поехать к ним?

– Я только что звонила, ни Оле, ни Енса не застала дома. Не могу же я с вокзала привезти тетку прямо к ним и свалить на их головы! Нет, так не делают, надо заранее предупредить. И потом, ведь она приезжает ко мне. У нас найдется что-нибудь на ужин?

– Найдется, найдется, что-нибудь придумаем, ты сейчас отправляйся на станцию, а это предоставь нам. Павел, и ты с ней, у тетки наверняка большой багаж.

Через несколько минут бессвязных восклицаний, вопросов без ответов, поисков ключей от машины Алиция с Павлом галопом вылетели из дому. Зося в изнеможении рухнула в кресло, но, что-то вспомнив, вскочила и принесла еще одну пепельницу. И опять рухнула.

– Ну и отпуск у меня! – угрюмо сказала она. – Придется, видно, после него взять за свой счет, чтобы хоть немного отдохнуть. И что за скотина устраивает нам все эти преступления! Интересно, где она поместит тетку на ночь?

Эта же проблема мучила Алицию всю дорогу до станции и обратно. Две маленькие комнатки ее дома были заняты Зосей и Павлом, катафалк мной, в лучшей комнате на лучшей постели в этот момент спала Агнешка со своими травмами и даже повышенной температурой. Оставался лишь диван в гостиной, ну и вторая часть тахты, которую можно разложить, если извлечь ее из-под Агнешки. Как одно, так и другое абсолютно исключалось в качестве спального места для почтенной родственницы. Пожилая датская дама, безусловно, заслуживала более комфортабельного ложа.

По возвращении Алиции с гостьей, воспользовавшись пребыванием тети в ванной, мы устроили срочное совещание.

– Перевести Агнешку на диван, а тетю в ее комнату, – предложила Зося.

– Диван в проходной комнате, не ляжешь, пока все в доме не улягутся. А Агнешка действительно нездорова, спит, ей нужен покой.

– Ну так Павла на диван, а тетю на его место!

– Не поместится со своими вещами, ведь у Павла в комнате все место занимает фисгармония. Нет, придется, видно, уложить ее в моей комнате, а я пересплю на диване. Все равно лягу позже всех,

– Ну тогда пусть на диване спит Павел, а ты с фисгармонией.

– Не делай проблемы, столько перемещений! Ведь это всего одна ночь, нет смысла срывать всех с привычных мест. Между прочим, на диване очень удобно…

– Но узко!

– Павел, значит, поместится, а для меня узко? Считаешь меня такой толстой? Успокойся, я прекрасно высплюсь на диване.

Протесты Зоси ни к чему не привели, Алиция настояла на своем и быстренько, пока тетя принимала ванну, приготовила ей свою комнату, наведя в ней относительный порядок: вынесла из нее Два ящика и лишний стул, постелила чистое белье на постели и прикрыла безобразие на столе отрезом махрового полотна, предназначенного для нового халата.

– Все белье кончилось, тете постелила последнюю смену, – сказала она. – Надо срочно устроить стирку, а то, не дай бог, еще кто приедет, а постелить нечего. Я сегодня собиралась стирать, но кто-то мне помешал. Вы случайно не знаете кто?

– Знаем, – ответила мстительная Зося. – Агнешка.

– А, правда. Ну что ж, придется стирать завтра. Хотя нет, как же завтра, ведь в доме тетя! Боже мой, как к ней обращаться – на «ты» или на «вы»?!

– Ты так и не вспомнила?

– А когда у меня было время? Пока ехала на станцию? Так я ведь за рулем, больше ни о чем думать не могу. А потом морока с ее чемоданами. Она же ко мне обращалась как-то в безличной форме, так что до сих пор и не знаю.

– Не переживай, вот выйдет из ванны, может, скажет что-нибудь.

– И письмо ее куда-то запропастилось, – продолжала плакаться Алиция. – Вот я и не знаю, которая это тетка. Их у Торки ля две, одну зовут Ютте, а другую Ингер. Пусть кто-нибудь из вас спросит, будет ли она ужинать, я не знаю, как к ней обратиться.

Обратилась к ней Зося. По-немецки. Тетя от ужина отказалась, ибо чувствовала себя усталой и желала бы лечь спать. Мы отнеслись к тетиному ответу с пониманием. Как-никак ей 89 лет, хотя она и отличалась несвойственной этому возрасту бодростью и даже живостью. Обежав тяжелой рысью весь дом, она стащила в одно место свои вещи, разложила их, кое-что простирнула, напилась кофе – все это время не переставая что-то говорить – и наконец закрыла за собой двери Алициной комнаты.

Мы вчетвером собрались за столом в кухне, в молчании предаваясь блаженному отдыху после пережитых эмоций.

– Откуда в них столько энергии? – прервала молчание Зося.

– Им никогда не приходилось стирать в корыте, – пробурчала я, твердо убежденная в том, что неправдоподобная бодрость датских старушек объясняется техническим прогрессом в их домашнем хозяйстве.

Алиция в отчаянии уставилась на дверь:

– А я так и не знаю, которая это из теток!

– Но ты же с ней все время разговаривала!

– Ну и что? Она делилась со мной своими дорожными впечатлениями. Наверное, у нее все-таки склероз, она по два раза повторяла одно и то же. Или я ей показалась исключительно тупой и она специально повторяла для меня, сомневаясь, пойму ли я с одного захода.

– Может, установить личность тебе поможет ее возраст? Ей 89 лет, она сама сказала.

– Им обеим по 89 лет. Они близнецы.

– Как? Близнецы в таком возрасте? – удивился Павел.

– Надо же! И не побоялась в таком возрасте ехать! – восхитилась Зося. – А где она живет? В Виборге? Так уж ты, наверное, знаешь, которая из них живет в Виборге?

– Они обе живут в Виборге.

– Слушай, а, может, их всего одна, а не две?

Неразрешенная проблема тети настолько поглощала Алицйю, что ни о чем другом с ней просто невозможно было говорить. Не в силах более выносить неизвестность, она, несмотря на позднее время, бросилась искать тетино письмо.

Глядя на ее лихорадочные поиски, я заметила в пространство:

– Алиция правильно поступила, оставив Павла спать на его месте. Зачем ей удобная постель, какое значение имеет ширина дивана, если она все равно на этот диван даже и не присядет? Теперь всю ночь будет искать письмо…

– …и найдет Эдиково, – поддержала меня Зося.

– Заткнитесь, ладно? – огрызнулась Алиция.