СДЕЛАЙТЕ СКИДКУ НА МОЮ БИОГРАФИЮ..."

Генерал Рохлин не вписывается в портрет, нарисованный Александром Невзоровым.

"Генерал в треснутых очочках" - на поверку очень жесткий человек.

"Очочки" он раздавил сам, неосторожно сев на них. И по этому поводу долго матерился.

В Волгограде мне рассказывали, что, когда генерал начинает заводиться, голос его звучит как-то подавляюще. Хочется присесть.

- У меня зачастую нет под рукой иных средств воздействия на подчиненных, кроме способности подавить их волю своей, - объясняет Рохлин свою манеру обращения с теми, кого надо подталкивать в работе. - А моей воли и решительности хватит на троих.

Воли у Рохлина действительно хватает на троих. А может, даже на десятерых. И в экстремальных условиях это качество незаменимо.

Но оно приобретает совсем иной смысл, когда проявляется в иных условиях и оформлено при этом окопной фразеологией.

Никто и никогда не обидится, если командир в бою за нерасторопность покроет его отборной русской бранью. Но когда пули над головой не свистят и опасность для жизни не столь очевидна, не каждый может спокойно воспринимать волевые экспромты начальника. Рохлин, похоже, не вполне отдает себе отчет в этом. Когда в разгар работы по созданию движения "В поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки" (о причинах создания этого Движения мы еще расскажем) генерал брался решать некоторые вопросы своими волевыми усилиями и при этом не особенно выбирал слова, некоторые прямо заявили, что работать с ним больше не будут.

Кстати, в Комитете Госдумы по обороне с приходом Рохлина возникали такие же проблемы. Из-за чего некоторые сотрудники аппарата ушли на другую работу.

- Чего вы хотите, - заявил он, когда на очередном совещании в штабе Движения ему высказали претензии по этому поводу, - чтобы я в пятьдесят лет изменился?

И попросил:

- Вы уж сделайте скидку на мою биографию. А я постараюсь учесть все, что сказано.

Следует признать, что держался генерал целый месяц. Некоторым даже надоели его постоянные "спасибо" и "пожалуйста". Правда, месяц промелькнул быстро.

Из штаба никто тогда не ушел, хотя Рохлин и сказал, что никого не держит.

Впрочем, и до того, и после этого генерал сам увольнял тех, кто, по его мнению, работал без энтузиазма.

Это дало возможность сформироваться мнению, что он относится к людям как к патронам: выстрелил, а гильзу выбросил.

Думаю, что такое мнение не вполне объективно. Я знаю, как генерал срывался, бросая все дела в Думе, и ехал к своим бывшим подчиненным в госпиталь, когда узнавал, что им плохо. Ехал не только к офицерам, но и к солдатам. Знаю, что он по сей день заботится о семьях погибших подчиненных. Двум семьям он помог переехать в Подмосковье, получить там квартиры и устроил вдов на работу. В Волгограде он поднял на ноги администрацию, предприятия области, коммерческие структуры. И с их помощью создал Фонд помощи семьям погибших, который оказывает поддержку вдовам и детям. Практически всех безработных вдов по его приказу приняли на службу в подразделения корпуса.

Ему не удалось открыть в Волгограде суворовское училище для детей погибших. Но я сам был свидетелем, сколько сил он для этого прикладывал. По его указанию все детские дома Волгограда получили шефов в лице частей и подразделений корпуса.

Похоже, Невзоров все-таки уловил суть натуры генерала, которого, несмотря на всю жесткость характера и крутость нрава, подчиненные наконец окончательно признают "папой".

"Папа" он и есть папа. Для того чтобы тебя так называли, недостаточно одних лишь командирских качеств. Для этого нужно нечто большее.

Некоторые помнят, как в Волгограде Рохлин увольнял одного из проштрафившихся офицеров.

Сначала генерал рубанул:

- Уволить.

- Да у меня проблема с квартирой, - попытался тот разжалобить комкора.

Оказалось, что офицер развелся с женой и хотел разменять квартиру.

- Хочешь, чтобы дети в коммуналке остались? - спросил генерал.

И распорядился разобраться с ситуацией и дать офицеру квартиру. Мало того, вспомнил, что тот никак не достроит дачу.

- Бери машину и кран, достраивай свою дачу.

И уволить, - закончил он разговор.

Другого офицера, запившего горькую, он уволил, но приказал кадровикам сделать это так, чтобы не обижать человека и дать ему шанс. Сейчас этот офицер служит в милиции. С пьянством завязал.

Раненых солдат, у которых не было родственников, Рохлин оставлял на службе в корпусе. С этой целью он специально ездил в госпиталь и брал всех желающих этой категории, невзирая на то, служили ли они в его частях или в других.

Рядового Николая Шведова, детдомовца, потерявшего в Чечне ногу, он не только устроил на службу в своем корпусе, но и выделил ему квартиру...

Но как бы там ни было, в работе генерал одержим. И кроме работы, у него нет увлечений.

Говорят, что однажды в Волгограде местные руководители затянули Рохлина на охоту. Отличный стрелок, генерал по достоинству оценил данное ему ружье, забросил его за плечо и... пропал. Вскоре выяснилось, что он забрел в тихое место, улегся на траву и проспал всю охоту.

- С детства я привык воспринимать охоту и рыбалку как возможность добыть на пропитание, - говорит Лев Яковлевич. - Поэтому по сей день не понимаю тех, кто занимается этим делом для отдыха и развлечения.

Прожить на те деньги, что зарабатывала мать, семья из четырех человек, естественно, не могла. Ведь надо было не только кормить детей, но и одевать их. О детских игрушках никто даже не думал.

- А с другой стороны, - рассказывает сестра генерала Лидия Яковлевна, - в поселке люди жили довольно дружно. Если кто-то заходил в дом, то его в первую очередь старались накормить. И даже давали с собой чего-нибудь. Поселок был многонациональный, и кухня у всех была своя. Мы этого тогда не понимали. Старший брат - Вячеслав иногда приносил нам мясо и говорил, чтобы мы после него не пили воду... Потом он признался, что друзья-корейцы угощали его собачатиной. Если ее запить водой, то может стошнить.

Когда младший брат подрос, добыча пропитания легла на его плечи.

- В выходные дни с утра мы загружали себе на спину тяжеленные сети, - рассказывает Рохлин, - и отправлялись километров за двадцать на море, ловить рыбу. Если улов был удачный, то вместе с сетями тащили обратно и рыбу. Ни одной не выбрасывали. Так и тянули на себе килограмм по сорок-пятьдесят. А если улова не было, то неделю предстояло жить впроголодь. Поэтому без улова мы не могли вернуться. И шли на самый отчаянный риск. Особенно зимой, когда опасность провалиться под лед была очень велика. Случалось всякое...

Охота, по словам Льва Яковлевича, тоже не могла быть неудачной. Пара-тройка подстреленных зайцев обеспечивала семью мясом. И гоняться за этими зайцами приходилось целыми днями.

- Занятие это не из легких, - говорит он, - особенно для мальчишек, которым по 11-16 лет. Хочется и погулять, и в хоккей погонять. Лыж мы не знали. Зимы в Аральске холодные. Море замерзало. А вот снега почти не было.

Короче, развлекаться было некогда. И заботы о пропитании сформировали свое особое отношение к тому, что сегодня для многих является приятным времяпровождением.

Военная служба, проведенная в значительной ее части в походных условиях, окопах и землянках, тоже не помогла пристраститься ни к чему такому, что называется иностранным словом "хобби".

Даже ест Рохлин по-походному, низко склонившись над тарелкой и придерживая ее руками, как обычно едят у костра, когда нет стола. Съедает все, что дают, до последней крошки. При этом в еде он почти неразборчив. Если не считать предпочтения, которое он отдает рыбе.

Абсолютно равнодушен генерал и к комфорту. Многолетняя бивачная жизнь приучила засыпать где придется и довольствоваться коротким сном. В Чечне он часто спал, сидя за столом и положив голову на руки. Даже дома, если много гостей, он запросто может улечься на полу. Правда, поврежденный в Афганистане позвоночник в таких случаях не делает отдых приятным.

Никто, знающий его последние годы, не может вспомнить, был ли генерал когда-нибудь в отпуске. Жена Льва Яковлевича утверждает, что он начинает скучать уже к концу первого дня ничегонеделания. И отпуск для него как наказание.

Впрочем, такое отношение генерала к быту и отдыху тяжело переносить тем, кто работает с ним. Рохлин, кажется, с трудом сознает, что у людей есть личная жизнь, бытовые проблемы и что они смотрят на многое иными глазами, любят рыбалку, охоту или еще что-то подобное.

Когда генерал устраивает авралы в субботу, воскресенье, в праздники, то не каждый может легко смириться с этим. А когда он "прощает" подчиненным отпуска, то это порой выводит людей из себя.

Создается впечатление, что если генерал и не напрягает людей таким образом, то делает это лишь потому, что он вынужден мириться с заведенными правилами. В любом случае, работая с Рохлиным, все время ощущаешь какое-то чувство вины, кажешься себе бездельником. Ибо знаешь, если он и не заставил тебя работать в выходной, не поставил задачу, которую нужно выполнить к утру, то это не значит, что сам он отдыхает. Каждый знает, что если начальник работает по выходным, то и у самого отдых - не отдых, а одно мучение: что там надумает начальство, когда самому думать о работе не хочется?

Так и живешь с двойственным чувством. С одной стороны, уважаешь человека, способного работать день и ночь, без выходных и праздников, умеющего поставить интересы дела превыше всех личных забот, понимаешь, что, только так работая, можно чего-то добиться, гордишься успехами, которых достигаешь под его руководством, и соглашаешься с тем, что работа лишь тогда в радость, когда она и труд, и хобби, и вся жизнь для тебя. А с другой - думаешь: "Черт бы его побрал, провались и он сам, и вся эта работа... Хоть бы марки, что ли, собирал, коль рыбалка с охотой для него не развлечение... Или ремонтом квартиры занялся, а то рамы все наперекосяк, жена щели заделывает... Что есть мужик в доме, что нет..."

- Рохлин требует от людей такого же отношения к службе, как относится сам, - говорил мне начальник разведки 20-й гвардейской дивизии 8-го корпуса полковник Николай Зеленько. - Но не каждый из нас может быть похож на него.

Тогда я еще не знал, что мне самому придется работать с генералом. Рохлин почти силком заставил меня прийти к нему. Я добросовестно упирался, говоря, что давно обленился и не смогу выдержать его стиль и ритм работы.

- Ничего, - ответил генерал, - я тебя научу поменьше спать...

И позвонил моему начальству. Так я попал в Комитет Государственной Думы по обороне.

Спать поменьше пришлось научиться быстро. Но через полтора года я не выдержал - попал в госпиталь.

- Не у одного тебя со мной проблемы, - сказал генерал, приехав ко мне и разлив по стаканам. - Я не обращаю внимания на трудности людей, груб, вспыльчив, прохожу мимо человеческой боли... Но я же не сволочь?

"Нет, назвать Рохлина этим словом - язык не поворачивается. Про грубость и вспыльчивость - это правильно. А остальное... Так, рисуется, хочет показаться круче, чем есть. Но я все равно его очень уважаю. Однако, когда ему станет полегче, я уйду. Работать с ним не буду, - так я думал. - Терпеть его характер выше моих сил".

Что значит "полегче"? Сам не знаю. Но расстаться с генералом я решил твердо. Одно дело - дружить с ним. Другое дело - работать. По двадцать пять часов в сутки, без выходных и праздников, да еще с неизменной оценкой: "Андрюха, ты бездельник"... Увольте.

Впрочем, в Волгограде один офицер, рассказывая, до какой степени замучил его Рохлин, тоже заявил, что служить он больше не будет, и написал рапорт на увольнение.

Пару месяцев позже, когда я вновь приехал в Волгоград, встретил этого офицера в штабе корпуса. Генерал в то время лежал в госпитале в Москве: ему сделали операцию на сердце.

- Ты посмотри, что творится, - показывая мне какие-то бумаги, возмущался офицер. - Две недели не могу решить вопрос. Да "папа" эти проблемы за секунду решал...

- Ну вот, - съехидничал я, - был "папа" на месте, ты жаловался, что он тебя замучил... А теперь скучаешь.,.

- С ним - одни проблемы, без него - другие, - махнул офицер рукой. - Но ты прав - скучаю...

Рапорт об увольнении он, оказалось, уже забрал.