ПРОТИВОСТОЯНИЕ

К концу второго дня штурма командование группировки решило наконец сделать ставку на гвардейцев 8-го корпуса и их командира.

Другого выхода к тому времени уже не было.

Второй этап операции федеральных войск в Чечне - штурм Грозного, имевший кодовое название "Лом" (очевидно, все те же авторы этого не менее изящного, чем "Дуристика", названия имели в виду расхожую поговорку: "Против лома - нет приема"), провалился, как и первый. Боевики превратили в металлический лом десятки танков и бронетранспортеров федеральных войск...

- Разгром был полный, - рассказывает Рохлин. - Командование находилось в шоке. Его главной заботой стали, очевидно, поиски оправданий свершившегося. Иначе трудно объяснить тот факт, что на связь со мной никто не выходил. С того момента я не получил ни одного приказа. Начальники словно воды в рот набрали. Министр обороны, как мне потом рассказывали, не выходил из своего вагона в Моздоке и беспросветно пил...

В ночь со 2 на 3 января генерал-лейтенанту Льву Рохлину были переданы в оперативное подчинение 81-й и 276-й мотострелковые полки, остатки 131-й бригады, части корпусного подчинения 67-го армейского корпуса и вновь прибывшая 74-я отдельная мотострелковая бригада Сибирского военного округа.

Проще говоря, на него переложили всю ответственность за дальнейшее развитие событий. Правда, не забыли обозначить эти события как третий этап операции, придумав ему название: "Возмездие". Что можно было еще изобрести после "Дуристики" с "Ломом"?

- План операции, разработанный Грачевым и Квашниным, стал фактически планом гибели войск, - продолжает генерал. - Сегодня я могу с полной уверенностью утверждать, что он не был обоснован никакими оперативно-тактическими расчетами. Такой план имеет вполне определенное название - авантюра. А учитывая, что в результате его осуществления погибли сотни людей, - преступная авантюра.

В 6.00 3 января в центр боевого управления корпуса позвонил генерал Ларченко и попросил передать Рохлину, что "его мотострелковый батальон разблокировал подразделения 131-й бригады и начал выдвижение по улице Рабочая в направлении президентского дворца. Рубеж встречи - по проспекту Победы".

Ни в одном из документов 8-го корпуса и Северной группировки больше нет упоминания о 131-й бригаде и 81-м полке.

- Я отказался принять под командование эти части, - говорит Рохлин. - Их надо было выводить из боев, дать отдохнуть, переформировать. А лучше вообще больше не вводить в состав действующих сил. Люди пережили трагедию. И с этим надо было считаться...

Боевики продолжали атаки на подразделения 8-го корпуса.

- Они прекрасно понимали, какой занозой мы являемся, - рассказывает Рохлин. - Приходилось отбивать по 10-12 атак в день. Их артиллерия, минометы, танки (в том числе, кстати, и мои танки, которые были в ноябре 1994 года переданы оппозиции) пристреляли каждый метр. Практически все здания больничного комплекса были разрушены. Подвал, где находился передовой командный пункт, обогревался теплом горящего здания. Железная дверь, отделяющая подвал от самого строения, была раскалена так, что до нее было не дотронуться. И когда позднее стали говорить, что армия варварски разрушила город, это было неправдой. Мы вошли в город и заняли больничный комплекс, практически не применяя артиллерию. Идея втянуть войска на улицы и бить их среди домов принадлежала дудаевским командирам. Только когда по нам стали бить из всех видов оружия, мы ответили огнем пушек. Выбор был невелик: либо мы сами умрем, либо их похороним. Так что город в результате мы рушили вместе. Но, повторяю, не мы были авторами идеи боев на его улицах.

Именно тогда солдаты и офицеры могли оценить "самодурство" комкора, который в Волгограде месяцами не давал артиллеристам уходить с полигона.

В Чечне артиллерия корпуса, не выходя из Толстого-Юрта, била по назначенным целям в Грозном, раскладывая снаряды как по полочкам на складе.

Боеготовность артиллеристов окажется выше всех похвал. Уже через 20-30 секунд после поступления команды орудия открывали огонь. Такие нормативы, судя по историческим данным, достигались только во время Великой Отечественной войны.

Еще в Волгограде Рохлин, вечно недовольный результатами боевой учебы, представит к увольнению начальника ракетных войск и артиллерии корпуса полковника Василия Кириченко. Но когда корпус двинется в Чечню, офицер обратится к комкору с просьбой разрешить ему пойти вместе со всеми. Рохлин вернет документы на увольнение Кириченко, а потом представит его к званию Героя России.

- Можно сказать, что именно артиллерия решила исход первых дней боев, - говорит Рохлин. - Кириченко проявил высочайшее мастерство в управлении ею. Он фактически стал одним из тех, кто спас президента, правительство и министра от позора полного разгрома армии в Грозном.

Об этом спасении Рохлин узнал из уст Николая Егорова и Сергея Степашина, приехавших на консервный завод, когда стало ясно, что генералу и его гвардейцам удалось закрепиться в городе.

- Их задача состояла в том, чтобы показать, что не все плохо, что войска продолжают штурм, - рассказывает Рохлин. - Для этого они привезли ссобой журналистов. И я тогда впервые попал в объективы телекамер и дал свое первое интервью.

Егоров и Степашин выполнили возложенную на них миссию. Солдаты и офицеры 8-го корпуса действительно дали политикам в Москве возможность хоть немного перевести дух.

Но представления генерала к награждению подчиненных ложились под сукно. Власти не спешили расплатиться с бойцами даже такой малой ценой, как присвоение им высоких званий и награждение другими наградами.

Еще целый год после тех адских боев Рохлин будет вынужден биться с клерками наградного управления администрации президента, руководимыми начальником управления Ириной Сивовой, за награждение тех, кто спас Верховного главнокомандующего от позора поражения.

Поводы для отказов будут самые нелепые. Например, полковнику Сергею Рудскому, командиру 255-го мотострелкового полка, клерки будут отказывать в оформлении документов на присвоение звания Героя лишь потому, что его фамилия слишком похожа на фамилию другого Героя - столь не любимого президентом генерала, бывшего вице-президента, позднее - курского губернатора Александра Руцкого.

Кстати, это был не единичный случай. Майору Сергею Дудаеву, командовавшему в Чечне разведротой 104-й воздушно-десантной дивизии и представленному к званию Героя, его фамилия тоже сослужила недобрую службу. Ирина Алексеевна положила представление под сукно, не дав никаких объяснений по этому поводу. Десантники уверены, что причина проста - в президентской администрации считают: Героя России с такой фамилией быть не может.

Рохлину придется пустить в ход все свои депутатские возможности и влияние члена правительственной фракции НДР, чтобы сломить сопротивление кремлевских бюрократов. Рудскому наконец присвоят высокое звание. А вот талант и отвага артиллериста Кириченко, как, впрочем, и многих других (в том числе и десантника Дудаева), так и не будут по достоинству оценены теми, кому эти талант и отвага сослужили неоценимую службу...

- Но как бы там ни было, - говорит Рохлин, - это не умаляет их заслуг перед своими товарищами, жизни которых были спасены благодаря их выучке и мастерству.

... Но не всегда артиллерия могла достать боевиков. И тогда на помощь пехоте Рохлин посылал танки.

- При боях в городе, - говорит генерал, - танк нужен. Но использовать его надо с умом.

Комкор придумал "огненную карусель". Точнее, не придумал, а использовал тот боевой опыт, что давным-давно был в арсеналах войск. Суть этой "карусели" в том, чтобы вести ураганный огонь по целям, не давая противнику поднять голову. Делалось это так: в окоп загонялся танк, который вел огонь до полного выхода боезапаса в автомате заряжания. Два других танка стояли неподалеку, в укрытии. Отстрелявшись, танк выскакивал из окопа, а на его место тут же вставал другой. Затем третий. А первый в это время заряжался. Темп стрельбы был потрясающим. И никаких перерывов. Бывалые чеченские боевики приходили в ужас, не понимая, как это из одного места может вестись такой огонь.

Командир танкового батальона Мансур Рафиков с ходу освоил технологию "карусели". Отважный комбат не только оправдывал надежды генерала, но и удивлял необычайной везучестью.

Из девяти танков батальона лишь машина комбата останется невредимой.

Другому легендарному танкисту периода боев за Грозный, старшему лейтенанту Петру Григоращенко, которому Рохлин поначалу не решался доверить ничего, кроме охраны командного пункта, повезет меньше.

- Мне казалось, - вспоминает генерал, ~ что он шалопай, который самим собой управлять не может.

Но когда наконец комкор доверит ему командование танковым взводом, окажется, что офицер не только отважен, но и талантлив. Он блестяще справлялся с самыми сложными задачами. И оставался жив, несмотря на то, что трижды горел в танке. Погибнет Петр как пехотинец, которым он станет, когда танков для него уже не останется.

Проблему столь высокой уязвимости танков в Чечне 9 сентября 1995 года попробует проанализировать "Российская газета". В материале "Почему танки горят "как спички"?" его автор Сергей Птичкин, много лет занимавшийся изучением ситуации в российском танкостроении, напишет о работе НИИ БТТ (бронетанковой техники) и его полигона в Кубинке: "Удалось добиться, казалось бы, невозможного эффекта: отечественная динамическая защита ломала не только газовую струю кумулятивного взрыва, но и сердечник подкалиберного снаряда, обычно прошивающий танк насквозь".

На полигоне, по словам автора, "отработали активную защиту танков от всех летящих в него снарядов. Любое самое точное и убойное оружие самовычислялось и уничтожалось выстрелом специальной ракеты еще до соприкосновения с танковой броней. Подобную защиту до сего дня не могли создать ни в одной стране мира". "Ко всему прочему, - продолжает Сергей Птичкин, - у нас, оказывается, существует система электромагнитной защиты, заставляющая срабатывать мины за много метров до соприкосновения с танком, бронетранспортером или автомобилем".

Корреспондент правительственной газеты задает весьма резонный вопрос: "... где то замечательное оружие, которое отечественная "оборонка" создавала в Кубинке последние десять лет? И в первую очередь этот вопрос стоит адресовать первому заместителю министра обороны Андрею Кокошину, который по занимаемой им должности как раз и обязан заботиться об оснащении армии России самой современной военной техникой".

Вопрос, как это всегда происходит последнее время, повиснет в воздухе.

А автору останется лишь констатировать: "Кровопролитные бои за Грозный, полный крах бронетанковых частей, лучших в мире, как мы привычно считали. Русские мальчишки горели и взрывались в клочья в неподражаемых "Т-72" и "самых-самых" "Т-80"!"

Этот вывод журналиста подкрепляется специалистами Военной академии им. М. В. Фрунзе, которые в своих лекциях сегодня говорят слушателям, что "боевые машины слабо защищают экипажи от воздействия практически любого артиллерийского снаряда, мины или противотанковой гранаты при их попадании в цель".

Впрочем, слушатели, многие из которых прошли через Чечню, сами это знают. А зачастую испытали на себе.

Командир танкового батальона Мансур Рафиков всю войну проездил на своем танке верхом, сидя на краю люка. Лишь его великолепная реакция и выучка экипажа позволяли танку уклоняться от прямых попаданий снарядов. Танкисты потом насчитают на крышке люка около сотни отметин от попаданий пуль и осколков. Но сам Мансур не будет даже ранен.

Генерал тоже представит его к званию Героя, но майору дадут лишь орден. Рохлин будет в гневе: в Москве в очередной раз усомнились в его оценке своих людей.

- Уже за то, что человек побывал в том аду, ему положена медаль, - скажет он. - А уж если воевал, как Рафиков...

Звание Героя майор получит через год. Рохлин добьется этого.

Но Звезду Мансур и сейчас редко надевает, чем очень расстраивает своих друзей. Не часто приходится видеть офицера, к которому его сослуживцы относились бы с такой теплотой и уважением.

Война, как известно, дело не только адское, но и путаное. Вместе с орденами на ней не всегда можно получить признание и уважение тех, кто воевал рядом. И если Мансур сумел получить и то, и другое, то иной характеристики ему не нужно. Не нужно другой характеристики и действиям его подчиненных.

А вопрос, заданный корреспондентом "Российской газеты"", несколько позже задаст и генерал Рохлин: "Где наше замечательное оружие?" Задаст не только как генерал, прошедший через войну, но и как председатель Комитета Госдумы по обороне. Однако ответа он не получит. И будет искать его сам.

- Особую ценность, - продолжает Рохлин, представлял и разведывательный батальон под командованием майора Дмитрия Гребениченко. В Волгограде батальон был практически освобожден от хозяйственных забот. Солдаты и офицеры дневали и ночевали на полигоне. В Грозном батальон действовал по-особому. Мы обратили внимание, что боевики не умеют действовать ночью. У них явно не было общевойсковых командиров, которые могли бы организовать противодействие четко спланированным, продуманным операциям. Разведбат действовал ночами. Он не бежал в атаку, а выползал к зданию и без крика и шума занимал его. Обычно сопротивление в таких случаях было минимальным. Затем разведчики подтягивали на себя остальные наши силы и ползли дальше.

Два года спустя слушатель Военной академии имени М. В. Фрунзе подполковник Дмитрий Гребениченко был разбужен соседями по парте. Подполковник спал после ночной подработки. На офицерскую зарплату семью сегодня не прокормишь.

- Дима, - сказали ему, - послушай, что про тебя говорят.

А преподаватель рассказывал о том, как генерал Рохлин неправильно использовал разведывательный батальон.

- По этой причине, - говорил преподаватель, - командир батальона погиб.

Аудитория, повернув головы, рассматривала бывшего комбата. Убедившись, что он жив, слушатели принялись вновь строчить конспекты.

А преподаватель, узнав, что бывший комбат слушает его рассказ, смутился: "Похоже, меня неправильно информировали".

Впрочем, информации подобного рода хватало.

25 марта 1997 года бывший заместитель начальника штаба группировки войск в Чечне полковник Александр Чикунов, больше известный как автор и исполнитель песен о войне, в интервью "Комсомольской правде" призвал Рохлина:

"... ну признайся ты - у всех были ошибки".

- Конечно, были, - признается Рохлин. - У всех...

Рассказ полковника Чикунова о том, как он планировал операцию по захвату "свечки" - 12-этажного здания Института нефти и газа- и как брал ее милицейский СОБР, тоже, наверное, можно отнести к такой ошибке. Ведь в ночь с 5 на 6 января готовился, а на рассвете брал "свечку" отряд специального назначения 45-го полка ВДВ. Старшим в отряде был полковник Павел Поповских, тот самый, которого позже обвинят в организации покушения на Дмитрия Холодова.

Отряд был подчинен Рохлину еще 3 января. И именно полковнику Поповских генерал ставил задачу провести разведку подступов к зданию и предложить план операции по его захвату. Десантники 45-го полка не только выявили систему обороны "свечки", составили план, но и сами провели операцию.

Об этом Рохлин рассказал в своем письме на имя главного редактора "Комсомольской правды". Но газета так и не опубликовала письмо генерала. О причинах можно только догадываться.

Но это будет потом. А тогда, в дни штурма Грозного, Рохлину некогда было думать о том, какие легенды будут сочиняться по прошествии лет.

- Я не знаю, есть ли вина Поповских в деле Холодова, - говорит он, - но операция по захвату "свечки", проведенная им и его людьми, была огромной нашей победой. Захват этого здания в корне менял ситуацию в центре города. Мы получили возможность контроля практически над всем районом, прилегающим к президентскому дворцу и Совмину.

А что касается подразделений МВД, о блистательных успехах которых в боях за Грозный говорит Александр Чикунов, то ситуация с ними отражена в "Журнале боевых действий" следующим образом:

"4 января 1995 года. 22. 00. Командующему войсками.

...Есть в МВД г/л-т (генерал-лейтенант. - Авт.) Широков, который-хочет облегчить участь МВД. 81 пон (о нем мы говорили выше. - Авт.) уже прятался за моими боевыми порядками. Я просил МО (министра обороны. - Авт.) перевести полк для охраны моей артиллерии. Прошу, чтобы задача была поставлена генерал-майору Воробьеву.

Генерал-лейтенант Рохлин предупреждает: "Если мне, как командующему Северной группировки, не будет подчиняться милиция и выполнять поставленную задачу, то я не буду выполнять задачу президента".

Эта запись, надиктованная Рохлиным для передачи командующему группировкой войск, свидетельствует, что ситуация была крайне сложной и межведомственная разобщенность усугубляла ее.

- У меня в подразделениях были восемнадцатилетние мальчишки, - поясняет генерал, - а в частях МВД полно взрослых мужиков - контрактников. И я рассчитывал на их помощь. Но милицейские начальники всячески уклонялись от поддержки. Не думаю, что бойцы подразделений МВД трусили и сами отказывались воевать вместе с нами. Я не случайно просил поставить задачу генерал-майору Воробьеву. Это был смелый и умный человек. Когда он командовал, особых проблем не было. Части МВД тогда взяли на себя блокпосты, и их подразделения заняли первые этажи "свечки", когда это здание было взято. Но после гибели Воробьева17 заставить милицейских командиров поддержать наши действия стало практически невозможно. Они соглашались действовать только в глубоком тылу.

Кроме того, вышеприведенная запись свидетельствует о дерзости генерала, способного, когда касается дела, "наехать" на кого угодно, в том числе - на президента. Поэтому те, кто позднее станет говорить о Рохлине как о человеке, который стал в оппозицию Борису Ельцину лишь из политических соображений, далеки от истины.

Тогда, в период кровавых боев, генерал был далек от политики. Его волновало лишь то, что мешало выполнению боевой задачи.

Сугубо военная сторона вопросов взаимодействия и подчиненности подразделений различных ведомств, особенно при ведении боевых действий, - прямая компетенция Верховного главнокомандующего. И никто другой решить эти вопросы не мог.

Рохлин в резкой и бескомпромиссной форме напомнил Верховному о том, что недостаточно называться таковым, надо еще и понимать, какую ответственность это накладывает и какие последствия может иметь некомпетентное управление военной организацией страны и, в частности, силовыми структурами в Чечне...

Если это напоминание и имело политический смысл, то вряд ли генерал тогда давал себе в этом отчет.

Никаких последствий выпад Рохлина тогда не имел. Да и не мог иметь, потому что генерал в то время был для президента и его окружения как свет в окошке, как три богатыря, вместе взятых, как сотня других сказочных героев-спасителей...

О том, что Рохлин вскоре станет для них тем, кем стал в известной сказке работник для попа (помните: "После первого щелчка поп подпрыгнул до потолка"), никто тогда не мог и подумать... Хотя генерал, судя по тому, что записано в "Журнале боевых действий", откровенно продемонстрировал, что его мало волнует личное отношение к нему тех или иных могущественных лиц и он не собирается молчать, когда эти лица не делают того, что нужно для дела.

С 5 января в подчинении Рохлина будет уже и часть сил Восточной группировки, в частности, 129-й мотострелковый полк Ленинградского военного округа. Полк, который впоследствии хорошо зарекомендовал себя в боях, захватив сильно укрепленные 2-й и 86-й военные городки, обувную и картонажную фабрики.

Позднее, на встрече в Москве с иностранными военными атташе, Рохлина спросят, как он без предварительной подготовки, в условиях активных боевых действий сумел принять под командование части, которые не знал и даже не был знаком с их людьми, как смог организовать управление ими.

- Это был очень умный вопрос, - рассказывает Рохлин. - В двух словах трудно было ответить. Но если упростить, то управление организовывалось через тех, кто хорошо знал эти части и подразделения. А такими обычно являются помощники начальников штабов. Я собрал их в одну группу, и они фактически взяли на себя функции операторов, способных превращать общие команды в живую систему управления, учитывающую особенности различных частей.

9 января Рохлин примет под свое начало сводный батальон 98-й дивизии ВДВ, тоже, как помним, входивший до этого в состав Восточной группировки, и вновь прибывший батальон морской пехоты Северного флота.

О батальоне морской пехоты следует сказать несколько слов особо. И прежде всего потому, что морпехи под руководством командира бригады полковника Бориса Сокушева проявили неподражаемую храбрость и инициативу. Сам Сокушев по прибытии в Грозный быстро вник в обстановку и вскоре стал одним из тех, на кого Рохлин мог положиться в самых сложных условиях.

Однако даже это наиболее боеспособное подразделение в ходе подготовки и переброски в Чечню претерпело огромные трудности.

Во-первых, по словам исполнявшего обязанности командира батальона майора А. Гущина, ставшего впоследствии Героем России, учиться воевать батальон был вынужден непосредственно в ходе боев, расплачиваясь за это жизнями бойцов.

Во-вторых, батальон прибыл в Моздок самолетом практически без техники, которая была отправлена железнодорожными эшелонами и ожидалась лишь через две недели (?!). То есть эшелоны не случайно задерживались, а по плану шли из Мурманска в Моздок 14 дней... И это при том, что пассажирские поезда пересекают страну с севера на юг за четыре-пять суток.

Отсутствие техники, без которой была затруднена переброска батальона из Моздока в Грозный, подтолкнуло морпехов к тому, что они захватили БТР Внутренних войск, пьяный водитель которого пытался проехать ночью через расположение батальона в Моздоке. Этот БТР хорошо послужил морпехам.

Рохлин хотя и не знал подобных деталей, но видел, что войска, переданные в его подчинение, не подготовлены к ведению боевых действий. Несмотря на крайнюю необходимость нарастить свои силы в центре Грозного, он оставлял вновь подходившие части в тылу, давая по два-три дня на подготовку. Основные силы батальона морской пехоты Северного флота начали активные боевые действия 13 января, войдя в здание Совмина на помощь десантникам сводного батальона 98-й дивизии ВДВ, подразделениям 74-й бригады и 20-й дивизии.

Но управлять войсками в условиях полного контроля боевиков над связью было практически невозможно.

Тогда Рохлин приказал составить сценарий переговоров в эфире. По этому сценарию в эфир планировалось давать команды, которые должны были ввести противника в заблуждение. Командирам ставилась одна задача, а в эфир шло совсем другое. Командир 20-й гвардейской дивизии полковник Владимир Михайлов (звание генерал-майора получил после войны), сидя на командном пункте рядом с Рохлиным, выслушивал от него разносы за те или иные промахи по радио. И тут же отвечал, что он не может сделать этого, а будет действовать так-то и так-то.

Не время было веселиться, но те, кто наблюдал это представление, не могли сдержать улыбок.

И все же гранатометчики противника могли по звуку моторов техники определить ее нахождение и тут же появлялись там, где она начинала свое движение.

Рохлин воспользовался этой расторопностью боевиков по-своему. Он расставил снайперов и пулеметчиков на подступах к району, где приказал проимитировать движение колонны.

Бойцы заняли позиции. Взревели двигатели. Гранатометчики купились...

После ранения командира 74-й сибирской бригады полковника Аркадия Бахина Рохлин вызвал к себе его заместителя и командира первого батальона.

- Я поставил им задачу по удержанию важнейших объектов, - вспоминает он, - пообещал представить к наградам и вышестоящим должностям. В ответ замкомбрига заявляет, что готов уволиться, но командовать не будет. И тут же пишет рапорт. Предлагаю комбату: "Давай ты..." - "Нет, - отвечает, - я тоже отказываюсь".

Это был тяжелейший удар для меня, - продолжает Рохлин. - Сил и так не хватало. На учете был каждый взвод. А тут целая бригада осталась без управления...

Похоже, вся бригада держалась на авторитете раненого комбрига, человека немногословного, а потому одним казавшегося высокомерным, другим - застенчивым. Но теперь получалось, что Бахин незаменим.

Кадры пришлось искать у себя. А с кадрами дело обстояло так, что хуже некуда. Случайная мина унесла жизнь исполнявшего обязанности командира 33-го полка, начальника его штаба майора Игоря Корниенко (командир этого полка полковник Верещагин был ранен еще раньше), этой же миной были ранены командир 255-го полка полковник Сергей Рудской и заместитель командира 20-й дивизии полковник Николай Акимов. Мина разорвалась в тот момент, когда офицеры обсуждали план дальнейших действий.

- Я лишился лучших своих командиров, - говорит Рохлин. - Лучшие на войне всегда оказываются самыми уязвимыми... В разведбате, например, к тому времени выбило всех командиров рот.

Именно этот тяжелейший момент - гибель и ранение практически всего командного состава - позднее заставит генерала отбросить соображения благодарности, которые он, по идее, должен был испытывать к Грачеву, немало сделавшему лично для него и его семьи, предоставив квартиру в Москве, подняв на ноги лучших врачей и выделив самолет для доставки тяжелобольного Рохлина в столицу на операцию на сердце, пытаясь помочь в лечении его сына, делая все, чтобы найти способ как-то наградить генерала, повысить его в должности, звании и т. п.

- У меня нет никаких личных претензий к Павлу Сергеевичу, - скажет Рохлин после того, как его спросят, почему он так негативно относится к Грачеву и прикладывает столько сил для ухода того не только с поста министра, но и из армии вообще. - В личном плане у меня к нему может быть только чувство благодарности. Мало того, если бы я поддерживал его, то имел бы личные блага. Он всегда очень высоко оценивал мою работу. И не только в Чечне, но и до нее... Еще в Волгограде, после проверки корпуса, он заявил, что никогда прежде не видел такого уровня слаженности частей и их подготовки, такой высокой организации управления. Но именно его деятельность на посту министра обороны привела к развалу армии. Именно его руководство в Чечне привело к гибели и увечью тысяч людей, в том числе очень близких мне. Поэтому у меня небольшая свобода в выборе: либо я с теми, кому Грачев принес беду, либо с ним решаю свои личные проблемы...

... Рохлин направил в 74-ю бригаду своего заместителя по воспитательной работе полковника Виктора Скопенко. Направил не воспитывать кого-то, а командовать. Офицер, прошедший через Афганистан, Скопенко мало похож на детсадовскую воспитательницу. Смелый, решительный и очень инициативный офицер, он один из немногих, кто не терялся перед Рохлиным и позволял себе возражать ему, даже когда тот был в ярости.

Отношение к нему генерала свидетельствовало, что Рохлин принадлежит к той категории людей, которые уважают независимые характеры.

- С такими, - говорит он, - труднее в разговоре, но легче в делах.

Оставлять своего заместителя в роли командира бригады генерал не собирался. Скопенко был нужен ему для другого. На него можно было положиться в самые трудные минуты. Именно он в тяжелейший период, когда подразделения корпуса остались один на один с десятикратно превосходившим противником, поддержал Рохлина, сказав, что тому нельзя уходить с передовой, что все держится на нем одном, если уйдет - конец.

Полковник знал своего командира и умел вовремя сказать то, что тому нужно было для поддержки.

Генерал хотел, чтобы Скопенко был рядом, и искал ему замену. А вскоре приказал: "Баталова ко мне!"

Подполковника Николая Баталова Рохлин присмотрел давно. Тот лично проводил разведку, перебираясь на обратный берег Сунжи, выявляя огневые точки противника и потом вызывая на них огонь артиллерии. Баталов умело руководил обороной моста через Сунжу, сорвав все попытки боевиков перебросить к дворцу подкрепления.

"Смел, решителен, умен", - сделал заключение комкор. Неясно лишь то, почему подполковник всего лишь помощник начальника штаба медико-санитарного батальона. Должность-то не по возрасту и не по званию - капитанская. Впрочем, разговор об этом был тогда неуместен: военная судьба ох как переменчива и совсем не ласкова.

Рохлин испытал это еще в Афганистане.

Заместителем к Баталову Рохлин назначил майора Дмитрия Гребениченко, десантника, еще недавно служившего в спецназе, дважды прошедшего через Афганистан и успешно командовавшего элитной частью корпуса, какой являлся 68-й гвардейский Бранденбургский краснознаменный отдельный разведывательный батальон.

Возражения, высказанные по поводу этих назначений командованием Сибирского военного округа, которое, как язвительно заметил Рохлин, "из Сибири лучше видело, что происходит в центре Грозного", были преодолены при поддержке министра обороны Павла Грачева.

Прибывший вскоре начальник штаба этой бригады полковник Александр Белевич, хорошо знавший людей, помог быстро восстановить боеспособность соединения, которое впоследствии достойно проявило себя в боях.