"Кавказская война. От древнейших времен до Ермолова" - читать интересную книгу автора (Потто В. А.)

XV. БЕДСТВЕННЫЙ ПОХОД БИБИКОВА НА АНАПУ

В истории кавказских войн прошлого столетия совершенно особенное место занимает случайный, стоящий вне общей системы действий, бедственный поход Бибикова на Анапу.

Когда граф Салтыков, назначенный, по случаю начавшейся тогда шведской войны, главнокомандующим армией в Финляндии, уехал с Кавказа, и край остался опять под номинальным управлением отсутствующего графа Потемкина, кавказские войска, состоявшие из двух корпусов, Кубанского и Кавказского, некоторое время оставались без общего начальника, какими были Текелли и Салтыков. Этими исключительными обстоятельствами воспользовался один из частных начальников, командир Кавказского корпуса генерал-поручик Юрий Богданович Бибиков; он поспешил стать во главе военных действий на Линии, чтобы отважным предприятием успеть выдвинуться до назначения нового начальника, при котором ему пришлось бы довольствоваться скромной второстепенной ролью. Предшествовавшая деятельность Бибикова не обещала, однако же, блестящих результатов от его стремления к славе; он был обязан своим возвышением единственно покровительству графа Панина, при котором находился во время пугачевского бунта, и во всяком случае не принадлежал к славной плеяде екатерининских генералов, из которой вышла большая часть тогдашних боевых кавказских деятелей. Целью своего отважного предприятия Бибиков избрал Анапу, очевидно, односторонне понимая важность ее значения и не постигая глубоких соображений, заставивших Текелли на время отказаться от завладения ею.

Анапа, действительно, играла очень большую роль в русско-турецких делах, служа важнейшим пунктом для сношений турок с магометанскими горцами. Ее твердыни высились верстах в тридцати от устьев Кубани, на мысе, омываемом с двух сторон волнами Черного моря. От валов крепости вплоть до подножия Кавказских гор расстилалась обширная равнина, когда-то вся изрезанная колесными дорогами и тропинками, по которым ездили татарские арбы с сельскими продуктами из горных аулов; по тем путям иной раз двигались и целые обозы с яссырями и молодыми девушками, которых горцы доставляли сюда на продажу туркам. С давних времен, когда еще не было Анапы; плодородие этой равнины привлекало сюда массу выходцев из гор для посевов гоми (род мелкого проса), а к мысу, на котором впоследствии поставлена крепость, приставали в голодные годы черкесские кочермы для сбора добровольных приношений хлебов в пользу бедных приморских жителей горной полосы этого края.

Когда Крым был присоединен к России, и ногайские племена, кочевавшие по Кубани, выселены, турки, прежде легко сносившиеся с горцами из Крыма через Таманский полуостров, теперь могли рассчитывать только на Черное море и старались укрепиться на его побережьи вблизи Кавказских гор. Именно с этой целью они и затеяли построить крепость в земле натхокаджей. Местность, выбранная ими, принадлежала, собственно говоря, небольшому черкесскому племени хегайк, но племя это было истреблено чумой, потеряло свою самобытность и слилось с натхокаджами. Старейшины родов натхокаджийского племени не особенно благоприятствовали намерениям турок и долго не решались дать согласие на постройку крепости; однако же, задобренные подарками и обольщенные обещанием выгод от торговли яссырями, они один за другим мало-помалу стали склоняться на сторону турок. И только один старейшина, из сильного рода Супако, впоследствии прозванный Калебатом, не сдавался ни на какие обещания и упорно противился сооружению крепости на земле своего племени. Он возвышал голос в народных совещаниях, предостерегал соотчичей. «Турция, – говорил он, – не то, что мы. Турция – государство. Она может вести войну с другим государством. По жребию войны крепость может перейти во власть государства более победоносного, а тогда и вся земля, на которой будет стоять завоеванная крепость, законно перейдет в обладание того же государства». Но обаяние турецких подарков было так сильно, что голос одного, при согласии всех, был гласом вопиющего в пустыне: крепость была воздвигнута и названа Анапой. Достойно внимания, что нога Калебата в течение всей его жизни ни разу не была в Анапе. А пока ненавистная ему крепость строилась, он нападал на нее со своими людьми и не раз повреждал и даже совсем прекращал работы, откуда и получил название Калебат, что значит «Разоритель крепости».

Самое слово «анапа» происходит от двух татарских слов: «ана» – мать и «пай» – часть, доля. В первое время существования крепости ее иначе и не называли, как Анапай – «материнская часть», или «материнская доля». Происхождение этого названия объясняют обыкновенно тем, что турки, стараясь облегчить участь своих единоверцев, изгнанных из Крыма, отвели им место по Кубани именно под защитой этой крепости; в свое время татары высоко ценили такое покровительство и выразили свою признательность в самом названии Анапы, которая, как заботливая мать, приютила у себя несчастных изгнанников.

С самого начала Анапа (по-черкесски Бугур-Кале, от имени речки, при устье которой она построена) представляла собой редут, окруженный только земляным валом, но в 1781 году французские инженеры построили здесь первоклассную крепость, которая фирманом турецкого султана была названа «ключом азиатских берегов Черного моря» и с этих пор становится центром религиозной пропаганды между черкесскими племенами.

Утвердившись в земле натхокаджей, турки владели, однако же, только тем клочком земли, на котором стояла крепость. Окрестные же места были совершенно от них независимы, и потому крепость постоянно должна была принимать все меры военных предосторожностей, чтобы в один прекрасный день не быть захваченной врасплох своими же друзьями.

Вообще отношения горцев и турок между собой в Анапе поддерживались только торговыми интересами и в особенности торгом красивых невольниц, но против России они всегда естественно являлись верными союзниками. Захватить Анапу значило нанести удар как торговым интересам горцев, так и влиянию на них мусульманской Турции.

Бибиков понимал, какая важная заслуга для России была бы в прочном завладении Анапой, и, спеша до назначения нового начальника связать свое имя с этим подвигом, отважился идти за Кубань с одним своим Кавказским корпусом, налегке, без обозов, рассчитывая довольствовать войска реквизициями.

Решение идти под Анапу и последующие иногда весьма энергичные действия доказывают, что Бибиков был человек предприимчивый и смелый, но что в то же время это был человек несомненно легкомысленный. Он совсем не позаботился ознакомиться даже с характером страны, в которой ему приходилось действовать и которая имела много особенностей, вовсе не принятых им во внимание. В этой стране не было, конечно, заоблачных гор и грозных ущелий с едва проходимыми среди утесов тропами, не было и крепких аулов с каменными башнями, представляющими собой готовые крепости. Но зато здесь на каждом шагу встречались горные речки, вздымавшиеся при таянии снегов и затоплявшие окрестности на многие версты, превращая их в непролазные топи; здесь были дремучие леса с проложенными в них узкими дорожками, пересекавшимися по всем направлениям глубокими и топкими канавами; здесь обитало густое воинственное население лучших наездников, владевшее огромными табунами отличных лошадей. Это население могло окружить неприятеля тучами всадников, следить за каждым его шагом и расстраивать все его предприятия. Та местность, -говорит один писатель, – такая, что бой вспыхнет на поляне, а кончится в лесу и овраге; тот неприятель таков, что если хочет биться, трудно против него стоять, а если не хочет, трудно его настигнуть".

Время для похода выбрано было Бибиковым самое неудобное. Войска стали собираться в январе 1789 года, когда глубокие снега лежали на равнинах и не было нигде подножного корма. Кубань перешли еще по льду, но лед уже был не крепок, и в воздухе ощущалась близость весны, вместе с которой должны были начаться для отряда неминуемые бедствия.

Первые дни похода прошли довольно спокойно. Встречались только слабые аулы кабардинцев, которые не могли оказать сопротивления. Но чем дальше продвигался отряд, тем сопротивление неприятеля становилось упорнее. На зов известного Шейх-Мансура, скрывавшегося тогда за Кубанью, стали стекаться большие партии горцев, вскоре явилась поддержка от турок, и пятнадцатого февраля гром русских пушек впервые огласил пустынные и дикие места, в которых никогда еще не были русские. Черкесы были разбиты, но зато с этих пор начались ежедневные нападения на отряд. А между тем наступила весна, и препятствия, чинимые природой, с каждым днем становились непреодолимее. Войска то целый день брели по колено в студеной воде, которая образовывалась почти моментально от действия весеннего солнца, то вынуждены были останавливаться вследствие горных метелей и вьюг, бушевавших по нескольку дней сряду. То сильная оттепель превращала ручьи в бурные реки, и приходилось везде строить мосты, то сильнейший мороз и гололедица препятствовали кавалерии сдвинуться с места. Там раскапывали дорогу среди высоких снеговых сугробов, здесь настилали гать, чтобы перебраться через затопленные водой луга, или взбирались на голые скалы, куда на канатах поднимали за собой повозки и орудия. Дров не было, сухари на исходе, а лошадей давно уже кормили старыми рублеными рогожами.

Черкесы, зная о бедственном положении русского отряда, решились преградить ему путь в одном из тесных горных проходов. К счастью, они опоздали. Первая колонна прошла благополучно, и только уже вторая, генерала Булгакова, наткнулась на завал и очутилась под перекрестным огнем турецких орудий. Но генерал Булгаков (впоследствии начальник Кавказской линии) был из числа тех людей, которых мужество возрастает по мере опасности. Увидев, что в его положении нет другого выхода, кроме победы, он кинулся вперед и, овладев батареей, проложил дорогу штыками.

После этого случая многие стали советовать Бибикову вернуться. Но ослепленный случайной удачей, он двигался вперед и вперед к восточному берегу Черного моря, где стояла Анапа – предмет его тайных надежд и смелых замыслов. Черкесы между тем продолжали упорные битвы: в каждой долине происходил конный бой, из-за каждого куста, оврага и перелеска русских осыпали пулями, каждую высоту приходилось очищать штыками. Солдаты сражались с беспримерным мужеством. Смело можно сказать, что в этом необычайном походе каждый рядовой заслужил звание героя. Но, побеждая неприятеля, войска не могли победить другого противника – голода: сухарей давно уже не было, и люди питались кореньями и сырой кониной.

Наконец двадцать первого марта, после сорокадвухдневного марша, проведенного среди борьбы и. лишений, в самый канун светлого Христова Воскресения, русские вышли из гор в долину, расстилавшуюся до самых стен Анапы. Несмотря на усталость, ночь проведена была в молитве: в полках служили заутрени, и радостный гимн «Христос воскрес» торжественно звучал под чужим, мрачным и покрытым свинцовыми тучами небом. К утру погода переменилась: снег повалил хлопьями, закрутила вьюга и ударил такой мороз, что в лагере замерзло до двух сотен лошадей. Между тем, с первым проблеском дня, войска построились в колонны и в торжественном молчании двинулись к крепости. Сорокатысячный гарнизон высыпал на валы, запестревшие множеством знамен и бунчуков, десятки турецких орудий открыли огонь, и около колонн запрыгали гранаты и ядра.

Солдаты бодро продвигались вперед; в их рядах, по рассказу очевидца, слышались даже остроты насчет того, что-де турки хоть и бусурмане, а вот христосуются с нами калеными ядрами. Но вот барабаны вдруг загремели отбой, войска остановились и на расстоянии пушечного выстрела от крепости разбили свой лагерь. В это самое время турки, в виду целого отряда, спустили с крепостной стены какого-то всадника на белой лошади. Ему, как оказалось впоследствии, поручено было проскакать мимо нашего лагеря и уведомить горцев, в какой именно час и с какой стороны они должны напасть на русских одновременно с турками.

Угадывая это намерение, русские употребили все средства, чтобы захватить всадника: за ним гнались по пятам, пересекали ему дорогу, метали в него дротиками, стреляли из ружей и пистолетов.

Но он, словно заколдованный, успел вырваться из круга обступавших его казаков' и скрылся в горах. Теперь нужно было ожидать ежеминутного нападения.

И действительно, на следующий день полторы тысячи турок, выйдя из крепости, бешено атаковали русский лагерь. Гром пушечных выстрелов, далеко отозвавшихся в горах, послужил сигналом, по которому горцы в бесчисленном множестве кинулись с тыла. Поставленные между двумя противниками, русские бились лицом на две стороны. «И, надо сказать правду, – говорит участник этого боя, -непостижимо, как они уцелели, и не только уцелели, а еще остались победителями!» Особенно отличился при этом поручик Мейнц, в глазах всего отряда с одним эскадроном врубавшийся в массы турецкой кавалерии. И турки и черкесы вынуждены были наконец отступить. Казаки преследовали их по пятам, и шесть тысяч вражеских тел устлали поле сражения.

Но радостный день победы грустно окончился для самих победителей. Ослепленный блеском удачи, Бибиков не хотел довольствоваться уже пожатыми лаврами и отдал приказание идти немедленно на приступ Анапы. Солдаты смешались с толпами бегущих и быстро достигли крепости. Но турки, не заботясь о своих беглецах, заперли ворота и встретили русских убийственным ружейным огнем. Будь у русских лестницы, Анапа, вероятно, была бы взята. Но лестниц не оказалось! Ночь, между тем, опускалась на землю, и русские, жестоко пораженные картечью, стали отступать, оставя на поле до шестисот человек убитыми.

Но этим бедствие еще не кончилось. Черкесы, наблюдавшие издали, что произойдет под Анапой, как только увидели, что русские отступают, вихрем понеслись на отряд и ударили в шашки. Мрак ночи увеличивал общее смятение, и трудно сказать, что сталось бы с расстроенным русским войском, если бы спасение его не приняли на себя два храбрых майора, Веревкин и Офросимов. Жертвуя собой, первый из них с двумя батальонами пехоты, а второй с батареей, бросились навстречу черкесам и, заслонив отряд своей грудью, дали ему время кое-как дотянуться до лагеря.

За днем кровопролитного сражения наступила бурная ночь. С одной стороны русского лагеря бушевало море, с другой – шум, свист и вой ветра в лесах и горных ущельях. Страшная гроза усугубляла ужас ночи. Но турки, со своей стороны, боялись не грозы, а нового приступа, и всю ночь простояли на валах, стреляя время от времени из пушек.

Три дня провели русские под стенами Анапы. Наконец Бибиков собрал военный совет, на котором большинство голосов высказалось за отступление, так как голод и недостаток в боевых припасах не позволяли думать о новом приступе. Лишь только отдан был приказ отступать и войска стали сниматься с позиции, в лагерь явился какой-то турецкий невольник и поднес Бибикову пшеничный хлеб, сказав, что паша посылает этот хлеб главнокомандующему, чтобы тот не умер с голода в дороге. И эту дерзкую выходку пришлось оставить без внимания.

Отступление сопровождалось еще большими бедствиями. Чтобы достичь Кубани, была избрана кратчайшая дорога, по которой вел Текелли. Но здесь надо было переходить густой лес, а за ним непроходимую, узкую и глубокую речку, через которую только в одном пункте был перекинут небольшой мост. И счастье, что Бибиков успел захватить этот мост прежде, чем подошли к нему горцы, намеревавшиеся в этом пункте отрезать отступление. Едва последние ряды солдат перешли речку, показались горцы и турки. Уничтожить мост уже не было времени, и Бибикову оставалось только задержать неприятеля артиллерийским огнем. Началась настоящая бойня. Целый час шестнадцать орудий в перекрест били картечью по мосту, и целый час черкесы и турки, как бешеные, ломились на мост, заваливая его своими трупами. Только громадные потери заставили наконец упрямого неприятеля отказаться от нападения. Мост был сожжен, и отряд, положив между собой и горцами неодолимую преграду, стал отступать спокойнее. Теперь ему предстояла главным образом борьба с природой, но и эта борьба была такова, что о ней с трепетом помышляли самые бесстрашные воины.

Весна в этом году стояла ранняя и дружная; горные ручьи превратились в бурные реки; овраги и долы наполнились водой. Везде была невылазная грязь, мокроть, и люди не пытались даже сушить свое платье. В одном месте войскам пришлось сделать переход в четырнадцать верст в воде по самое горло; солдаты коченели от холода, некоторые теряли сознание, падали и погибали, прежде чем им успевали подать какую-нибудь помощь. Бибиков тогда напал на мысль переменить направление, перейдя на другую, хотя окружную, но более сухую горную дорогу. Но против этого восстали все офицеры, говоря, что солдаты, изнуренные голодом, не вынесут этого пути и сделаются жертвой черкесов. Более всех противился перемене дороги известный Офросимов – у него не осталось и по пяти зарядов на оружие. Бибиков арестовал Офросимова и даже приковал его к пушке. Тогда взбунтовались солдаты; они легли на землю и кричали: «Пусть будет, что угодно Богу и матушке царице, а дальше мы идти не можем». Собрался новый военный совет, и Бибиков вынужден был наконец подчиниться общему решению. Офросимова освободили, и войска двинулись опять к высокому нагорному берегу Кубани, который уже «маячил» в синеве далекого туманного горизонта. Но отряду пришлось и тут испытать горькое разочарование: глубокая и быстрая река, разлившись на необозримое пространство, бешено катила пенящиеся волны, ворочая громадные камни и унося, как щепы, вырванные с корнями дубы и чинары – и переправы не было.

Между тем горцы опять настигли отряд, и опять начались ежедневные схватки, не всегда успешные для русских. Так, в одной из них Уральский полк потерял всех своих лошадей и очутился пешим. Положение отряда, прижатого к Кубани, было безвыходное, но все же отбиваться от горцев легче было стоя на месте, нежели в походе, что неизбежно случилось бы, если бы отряд пошел по пути, выбранному Бибиковым. К счастью, дух в полках сохранился превосходный. Минутное неудовольствие людей не оставило по себе заметного следа; солдаты опять были теми же бодрыми, храбрыми и терпеливыми солдатами, готовыми сто раз пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти честь русского знамени и своего начальника. Днем они сражались, ночью с чисто русской сметкой мастерили летучие паромы из камыша, в котором, к счастью, недостатка не было. Скоро паромы были готовы, и на этих-то утлых плотах отряд совершил свою невероятную переправу. Правда, некоторые из этих плотов опрокинулись, и люди, бывшие на них, потонули, некоторые унесены были быстротой течения в Черное море, но большинство добралось-таки до русского берега. Орудия спасены были все, и отряд не оставил в руках неприятеля ни одного трофея.

Так кончился этот поход, не без основания сравниваемый одним из современников с походом Кортеса в Мексику.

Общую потерю бибиковского отряда показывают различно. По официальным донесениям, она не превышала тысячи ста человек, но по другим известиям, изо всего восьмитысячного войска вернулись только три тысячи на ногах и тысяча совершенно больных, причем из последних большая часть умерла.

Слух о бедственном положении Бибикова за Кубанью дошел до светлейшего князя Потемкина, и командиру Кубанского корпуса генерал-лейтенанту барону Розену приказано было поспешно идти за Кубань, чтобы разыскать отряд и помочь ему выйти на Линию. Розен, однако, встретил Бибикова уже на правом берегу вне всякой опасности. Из его донесения Потемкину видно, что он нашел Кавказский корпус в совершенном расстройстве. «Офицеры и нижние чины, – писал он, – находятся в таком жалком виде, который выше всякого выражения; все они опухли от голода и истомлены маршами, стужей и непогодой, от которых не имели никакого укрытия. Солдаты и офицеры лишились в этом походе всего своего имущества и остались в рубищах, босые, без рубах и даже без нижнего белья, которое погнило на людях».

Скоро узнала подробно о походе и императрица.

«Экспедиция Бибикова, – писала она князю Потемкину, – для меня весьма странна и ни на что не похожа; я думаю, что он с ума сошел, держа людей сорок дней в воде, почти и без хлеба; удивительно, как единый остался жив. Я почитаю, что не много с ним возвратилось; дай знать, сколько пропало – о чем я весьма тужу. Если войска взбунтовались, то сему дивиться нельзя, а более надо дивиться сорокадневному их терпению. Сие дело несколько схоже с Тотлебеновым и Сухотиным в прошедшую войну».

Назначено было и формальное следствие. Бибиков сентенцией военного суда был отставлен от службы, но отряд, отличившийся мужеством в битвах и перенесением тяжких трудов и лишений в походе, награжден был особенной серебряной медалью на голубой ленте с надписью «За верность».