"Психо-машина" - читать интересную книгу автора (Гончаров Виктор Алексеевич)

XVI

9 сентября

Уже несколько дней бродим мы по чудесному миру. Свет гаснет здесь и вспыхивает снова через каждые 10 часов, но Никодим оказался правым, утверждая, что на луне жизни нет. Громадные здания, сооружения, машины и математическая точность в смене дня и ночи — дело рук давно вымерших высоко развитых существ. Когда оборвалась лунная жизнь, сказать трудно. Если верить моему ученому другу, прошло не менее 15.000 лет.

Пятнадцать тысяч лет работает механизм, освещающий подлунное царство, работает совершенно автоматически, построенный и заведенный искусной рукой лунного жителя, даже не оставившего от себя никаких остатков! Что-то чудовищно-невероятное!

И не одно только освещение регулируется сложно и мудро устроенными автоматами: добывание света, выработка и распределение тепла, вентиляция и многое другое происходит здесь само по себе, без помощи и контроля разумных существ. Лунные жители создали себе свои законы природы, которые действуют и посейчас, но они не могли уберечь самих творцов от смерти.

До сих пор я не имел возможности познакомиться с лунной поверхностью. Никодим, внимательно наблюдавший с машины во время ее полета и спуска и запечатлевший за последние четыре дня все подробности внутреннего устройства луны, мало того что на каждом шагу давал мне пояснения открываемым нами все новым и новым чудесам, однажды разрядился еще такой длинной речью, обобщающей все его наблюдения:

— Прежде всего, вся лунная поверхность продырявлена большими, доходящими до десятков верст, в поперечнике, и малыми от нескольких саженей кратерами… Я думаю, что когда-то эти глубокие и широкие ходы, сообщающие внутренность луны с внешней средой, имели прямую и, может быть, единственную задачу подавать с поверхности воздух в подлунный мир. Затем, с течением тысячелетий, когда луна обеднела атмосферой или вследствие рассеивания ее в межпланетное пространство, или вследствие того, что весь воздух и вся влага были переведены внутрь луны, — это кратеры стала служить другим целям, целям вентиляции.

Вы не обратили внимания, когда мы висели на стене кратера, а заслонка его отодвигалась в сторону, как пахнуло изнутри свежестью и в то же время пылью? Мы как раз попали в кратер в момент, предшествовавший проветриванию, думаю, что и наши враги воспользовались тем же, чтобы проникнуть внутрь луны. Теперь, конечно, вентилировать подлунный мир не имеет смысла, потому что воздух его остается неиспорченным, но я хочу обратить ваше внимание на выделение пыли.

Земных астрономов давно смущало одно загадочное явление на луне: периодически, во время лунного дня, который, кстати сказать, сильно отличается от земного, так как продолжается 352 часа, или около 15-и наших суток, на поверхности луны появляются туманные скопления, препятствующие наблюдению с земли… Кроме того, все детали лунного ландшафта как бы завуалированы, сглажены и трудно, почти невозможно бывает рассмотреть подробности его.

Когда я заметил столб пыли, выделяющийся из кратера, мне стало ясно, что это она мешает земным астрономам в их наблюдениях. Это она образует туман над луной, — ведь не один только кратер выделяет пыль! — и, оседая, ту вуаль, что лежит на всех предметах и сглаживает их очертания.

На земле до сих пор ломают головы и изводят бумажные ворохи над выяснением причины этого явления. А оно объясняется просто и естественно, как мы видим теперь.

От кратеров расходятся радиально во все стороны широкие и длинные, измеряемые сотнями верст, блестящие металлические полосы. С земли они хорошо видны в телескоп и даже в простой бинокль.

Астрономы тоже не знают ничего об их происхождении и роли. Мне кажется, что полосы проложены лунными жителями специально для поимки солнечного тепла во время долгого лунного дня и для проведения этого тепла внутрь луны. Так они остались и по настоящее время. Это — самое простое и вместе с тем мудрое изобретение. Вся соль его заключается в особых свойствах металлического сплава, из которого вылиты полосы. Он жадно впитывает солнечную тепловую энергию и легко проводит ее через отверстие кратеров внутрь для дальнейшего распределения и использования.

Дальше. На луне бросается в глаза обилие горных кряжей и отдельных остроконечных высот; и те и другие явились в результате потери луной внутреннего тепла и сморщивания, неизменного спутника всякого охлаждения.

Среди гор особенно выделяются некоторые (их — преобладающее большинство), резко сверкающие и состоящие как бы из хрусталя. Нам приходилось огибать их, чтобы не столкнуться, когда мы летели над луной. Вы заметили, как больно резало глаза от их ослепительного блеска?.. С земли в большие телескопы на эти горы долго нельзя смотреть — глаза слезятся от обильного света, испускаемого ими. Они на самом деле построены из какого-то, подобного хрусталю или даже алмазу, вещества… Я подчеркиваю «построены», так как склонен видеть в них искусственное происхождение. Если такие горы не сплошь состоят из прозрачного минерала, то, по крайней мере, они густо облицованы им. Служат они, как я думаю, в отличие от металлических полос, впитывающих в себя солнечную теплоту, для поимки солнечного света. Последний преломляется в их массе, задерживается, концентрируется и направляется вниз, откуда распределяется по системе труб в стеклянные шары, освещающие до сих пор подлунный мир. Особенно замечательно то, что эти горы даже во время долгой лунной ночи, равной таковому же дню, продолжают свою работу, так как их высота — до 7-и и более верст — позволяет им ночью видеть солнце. Это замечено нашими астрономами…

И кратеры, и полосы, и сверкающие горы, повторяю, несмотря на то, что прошло уже не менее 15.000 лет, по моему мнению, с тех пор как они, может быть, подвергались последнему ремонту, продолжают свою мудрую автоматическую деятельность.

Кратеры периодически открываются, чтобы проветривать теперь мертвое лунное царство; полосы поглощают тепловую энергию солнца и проводят ее внутрь для отопления лунного шара; хрустальные горы ловят свет, которым освещаются все закоулки луны… Таким образом, вы видите, что если бы мы нашли способ переселить сюда земных обитателей, здесь можно было бы жить!..

Сама поверхность луны для жизни не приспособлена: на ней нет воды, очень мало воздуха, разве только тот, который выделяется через кратеры; лунные дни слишком длинны, и в течение их солнце страшно накаляет каменистую почву; одинаково длинны ночи, во время которых температура на поверхности, как думают наши ученые, доходят до 150°-200° ниже нуля… Это такие свирепые холода, что ни одно живое существо, за исключением некоторых бактерий, их не выдержит.

Я имею основание предполагать, что на луне некогда были и воздух, и вода, и тогда на ней была возможна жизнь. О воздухе я уже говорил раньше. Вода существовала на лунной поверхности до тех пор, пока лунные жители не переселились внутрь своей планеты и не забрали туда же с собой всю влагу. Об этом говорят многочисленные борозды, и каналы, хорошо видимые с земли, которые, очевидно, в свое время были прорыты здешними обитателями для проведения воды с поверхности в подлунные моря и озера.

Никодим высказывал много крайне интересных и новых для меня соображений по поводу устройства погибшей жизни на луне, но чтобы не нарушать цельности своего дневника, я должен перейти к последовательному изложению наших приключений и всего встречаемого в подлунном мире.

Итак, свет погас, едва мы вступили на порог новой жизни. Но тьма не была мертвой: издалека доносился непрерывный и мерный стук и гул.

Никодим, не терпящий праздности, занялся постановкой «сигары» на колеса; и записывал события прошедших часов, предварительно справившись еще раз по компасу о положении врагов — они находились в бездеятельности, т. е., по крайней мере, не меняли места, иначе стрелка не оставалась бы спокойной. Очевидно, исчезновение света не было вызвано проделкой Вепрева; он так же, как и мы, теперь не двигался…

Собственно говоря, острота преследования и мой пыл к нему значительно сгладились; Вепрев и его помощник для земли стали безопасными, их вредность заключалась в возможностях. Кроме того, положение их значительно ухудшалось раненым.

Никодим чувствовал то же самое и поэтому, благодушно насвистывая, с головой ушел в работу. Он вынул из подполья машины две металлические оси, о существовании которых я не подозревал, и четыре колеса к ним на дутых шинах.

— Все-таки у Вепрева башка гениальная! — бормотал он при этом, — нужно же было ему запастись осями и колесами! Неужели он предвидел путешествие на луну и непригодность на ней психо-аппарата?

Я вышел на его зов.

— Знаете, Андрей, нам нужно достать небольшую динамо или же зарядить полней электрические батареи, а то они скоро иссякнут, и мы лишимся последнего света…

Такая мысль — достать динамо — явилась у него еще в то время, когда яркий солнечный свет, изливаемый стеклянными шарами, освещал окрестности и перспективы подлунного мира. Этот мир мы успели хорошо рассмотреть.

Прямо от плиты начиналась длинная улица — ни чем другим назвать ее нельзя, — крутым уклоном идущая вниз. В ширину она имела добрую версту. По обоим бокам ее тянулись без перерыва упирающиеся в гранитный свод десятисаженные стены, продырявленные в семь или восемь этажей круглыми отверстиями. Сквозь них из-за стены лился такой же яркий свет, как и от «солнц», прикрепленных к своду, вместе с тем оттуда же доносился гул и стук.

— Если это машинное отделение Луны, — заметил Никодим, — мы сумеем достать из него или построить там динамо.

Эта мысль глубоко запала ему в голову и, ясно, соблазнила меня. Есть восточная пословица, созданная ленивцами: «Лучше — стоять, чем ходить; лучше — сидеть, чем стоять; лучше — лежать, чем сидеть». К этому, исходя совсем из других соображений, я должен добавить:

«А лучше всего — двигаться лежа или сидя», т. е. не затрачивая своих сил для движения.

Динамо могла обслуживать не только освещение нашей машины, но и движение ее. Поэтому, как только внезапно наступившая тьма обрекла вас на неподвижность, мы под покровом искусственной ночи решили проникнуть за дырявую стену улицы.

Попеременно толкая перед собой поставленную на колеса машину и освещая фонарем путь, мы достигли стены. Входа не пришлось долго искать. Это были громадные чугунные ворота запертые однако изнутри. Взломать их у нас не было силы, да к боязнь производить шум — мы не знали еще о необитаемости луны — отклонила нас от мысли воспользоваться порохом.

Сбоку ворот Никодим нашел небольшую чугунную калитку и уже знакомый нам по виду и по действию рычаг. Как только я опустил его вниз, калитка бесшумно взвилась кверху. Отверстие оказалось настолько малым, что надо было согнуться в три погибели, проходя через него.

— Лунные жители, надо думать, — заметил по этому поводу мой друг, — не обладают большим ростом, если они еще существуют.

Я тоже начал сомневаться в существовании здесь живых, разумных существ: дорога перед стеной, густо покрытая пыльной пеленой, не выдавала ни одного следа, кроме наших. И никак я не мог допустить такой запущенности при наличии какой бы то ни было жизни. Лунный мир казался погребенным под толстым слоем пыли.

За стеной грохот, стук, лязганье, шипенье и другие звуки, производимые невидимыми в темноте машинами, ошеломляли нас. Никодим направил луч света в самую гущу этих звуков.

Бросились в глаза протянутые далеко вверх, вниз и во все стороны многочисленные и разнокалиберные трубы, длинные четырехугольные ящики, толстые и широкие полосы, громадные массивные круги — все блестело под слоем пыли белым, напоминающим покрышку нашей машины металлом, и все было… неподвижно. Работа, очевидно, происходила внутри этих сооружений. Убедившись, что ни одного живого существа не приставлено к ним, мы сделались смелей.

Никодим каким-то особым нюхом набрел на систему рычагов, заведующих, так сказать, освещением этого громадного завода. Рычаги были расположены высоко на отдельной металлической доске и защищены от пыли овальной покрышкой. Чтоб добраться до них, нужно было подняться по широкой, витой лестнице.

Никодим по поводу ее ширины сделал новое заключение:

— Если жители луны не обладают большим ростом, то они должны быть достаточно толсты, чтобы отвечать ширине лестницы…

Сняли покрышку. На доске параллельными рядами сидели рычаги — одни белые, другие черные. Не трудно было догадаться, исходя из их цвета, о выполняемых ими функциях. Никодим, руководствуясь одним только вдохновением, дернул за крайний белый рычаг и присел, скорчив озорную мину, как бы ожидал, что над нами обрушится потолок. Потолок остался на месте, но далеко в глубине помещения вспыхнул свет, озарив исполинскую трубу, покрытую тем же универсальным металлом, как и все здесь. Труба начиналась от пола и пробуравила потолок.

— Первый опыт удачен, — молвил мой товарищ и дернул за соседний белый рычаг. Осветилась часть смежного с трубой помещения, выделив вторую исполинскую трубу. Когда последний рычаг на доске, а их было до 20, под рукой Никодима изменил свое положение, все обширное здание, не имевшее, казалось, границ, кроме стены, отмежевывающей его от улицы, предстало перед нами во всех подробностях.

Определились могучие контуры гигантских машин, но движения все-таки нигде не было заметно. Мы пронырливали под сводами разнообразных частей и труб, взбирались на витые и прямые лестницы и ходы до самого потолка, и никакая часть машины не угрожала нам зацепить нас за платье, за руку или за ногу. Движущиеся механизмы скрывались под покрышками.

Обратившие на себя внимание две громадные вертикальные трубы оказались не одинокими среди своих собратьев по размерам. Точно такие же трубы, расположенные друг от друга на расстоянии нескольких саженей, образовывали, вместе с первыми двумя, длинный закругляющийся ряд. Пока хватало глаз, я насчитал их больше двухсот. Все они располагались правильным кругом в диаметре не меньше трех верст. Благодаря сильному освещению стала видна их крайняя граница, когда мы вошли в середину этого нечеловеческого сооружения. С внутренней стороны трубы соединялись между собой поперечными балками, также облицованными белым сплавом. С внешней — от них отходили многочисленные меньшие по размерам трубы. Вся ответвляющаяся система вливалась в громадные цистерны, откуда доносилось бурное клокотанье. Ко всему нужно добавить, что каждая из исполинских труб имела толщину в 25 или 30 человеческих обхватов, и простиралась до потолка, отстоящего от пола не менее, чем на 10 сажен.