"Враги по разуму" - читать интересную книгу автора (Ильин Владимир)

Глава 11

Наручники я с него все-таки не стал снимать. Сердцем я ему верил, а умом – нет. Ничего, потерпит еще несколько часов – тем более что магнитонаручники не натирают запястья.

Поскольку мы не могли вечно торчать в гостях у профессора (а вернее, потому что я не мог больше вкалывать ему парализант – у Морделла могло не выдержать сердце), я решил переменить обстановку.

Служба в нашей «конторе» имеет свои преимущества. Одно из них – наличие у начальника оперотдела массы конспиративных квартир, в том числе и таких, о которых ни одна душа – по крайней мере живая – не ведает. Была у меня такая квартирка и в окрестностях Интервиля. Она располагалась тоже в пригороде, но на противоположном конце города. Туда я и переправил Светова на своем личном турбо-каре. Ехать пришлось через центр. Несколько раз нашу машину останавливали патрульные капитана Беньюминова. Перед переездом я предусмотрительно заставил Гала облачиться еще в один костюм профессора Морделла, который висел на нем мешком и в сочетании с его бородкой делал Светова почти неузнаваемым. Маскарад довершали черные очки-забрало в пол-лица.

Проблем со спецназовцами не возникло. Некоторых из ребят, останавливавших нас, я знал, и они меня тоже. Однако несколько раз попались новенькие, которые еще не уяснили главную заповедь милитара: начальство надо знать хотя бы в лицо, если уж не знаешь его по имени-отчеству. Один патрульный оказался особенно въедливым. Такие встречаются в единственном экземпляре на каждую тысячу нормальных людей. Наглец не только проверил мой кард, но и привязался к Галу. «Этот человек со иной», – заявил я. «Вижу», – сказал этот идиот. «Между прочим, вы подчиняетесь мне!» – закричал я, уже доходя до точки закипания. «Ну и что?» – не понял кретин. Пришлось выбраться из кара, взять этого блюстителя порядка за отвороты бронекомбинезона и доходчиво объяснить ему, кто он такой, кто его предки до седьмого колена и что с ним будет в самое ближайшее время, если он не прекратит свое самоуправство. Негодяй посмел передернуть затвор карабина, и, если бы его в это время не вызвал по фону Радбиль, я бы выбил зануде все зубы, а потом заставил бы его сожрать забрало собственного шлема…

Я время от времени косился на своего попутчика (верит ли он мне?), но либо мои опасения были напрасны, либо выдержка у него была почище, чем у некоторых профессионалов.

– Послушайте, Гал, – нарушил я наконец молчание. – Вы, кажется, стихи пишете? Может, прочтете что-нибудь? Знаете, меня действительно интересует ваше литературное творчество.

Он усмехнулся:

– Знаете, полковник, мне как-то сейчас не до этого. В данный момент я гораздо больше озабочен тем, как бы мое литературное творчество, как вы изволили выразиться, не превратилось в мое литературное наследие.

– Вы очень остроумны, хотя и большой пессимист. Нет, я серьезно, Гал, прочтите, а?

– О чем? О любви? – Он снова усмехнулся.

– О чем хотите… Хоть о сельском хозяйстве.

Гал уставился в лобовое стекло и начал декламировать, как бы размышляя вслух: – «Тысячи птиц летят на огонь маяка. Тысячи птиц, ослепленные светом, падают и разбиваются. Тысячи птиц погибают, летя на огонь маяка. Сторож не в силах на это смотреть. Он любит птиц, он очень их любит… – В этом месте Гал осекся. Затем, откашлявшись, продолжал; – Что за черт, говорит он, у меня просто терпенья нет! И гасит маяк… А потом потерпел крушенье, выходя в океан, корабль, что вез тысячи птиц в клетках из дальних стран…» – Неплохо, – похвалил я.

– Только это не я написал, а Жак Превер, – улыбнулся Светов. – Жил такой француз в конце девятнадцатого века…

Он умолк, и я не стал ничего говорить, и мы слушали, как свистит где-то под нами газотурбина, и мне казалось в тот момент, что я знаю его давным-давно и что едем мы не как конвоир и конвоируемый, а как два приятеля; и совсем скверно стало мне в тот момент, когда я представил, чем все это должно скоро закончиться, – ведь наша проклятая работа не дает возможности следовать принципам морали. Стиснув зубы, я прибавил скорость.

Когда мы приехали на конспиративную квартиру, я оставил Гала одного, а сам помчался в сизо – за Корой.

Меня уже разыскивали в Управлении. Оказывается, с самого утра по мою душу то и дело звонил Астон Комберг. Когда я соединился с ним, он с пристрастием допросил меня по поводу событий предыдущего дня и предстоящих дел. «С ним пора кончать! – орал он, казалось, не в экран, а прямо мне в лицо. – Кон-чать! Вы понимаете меня, полковник? – Я прекрасно его понимал. – Иначе ни вы, ни я не соответствуем с завтрашнего дня своим должностям!». Я принял к сведению. Заверил. Поклялся своими погонами и должностью. То есть сделал все, чтобы этот надутый индюк поскорее убрался с экрана.

И как только он убрался, я набрал код Эвелины. Увидев ее лицо, я понял, что она провела эту ночь так же, как и я, – не спала, то есть. И сердце мое сжалось от любви и отчаяния.

– Лина, дорогая, – говорил я, – немедленно бери аэр и прилетай в Интервиль. Вот адрес…

Я дал ей адрес квартиры, где в это время находился Гал.

– Умоляю, – просил я жену, – не задавай никаких вопросов. Времени у меня в обрез. Одно могу сказать: похоже, я нашел человека, который сможет тебя вылечить.

Она не верила. И разрыдалась. И все время повторяла: «Толя, любимый мой, я не верю, слышишь – я не верю тебе! Это невозможно!» А я смотрел в ее залитые слезами глаза и думал: «Неужели сегодня это кончится?» Затем я побежал разыскивать Гредескулина. И нашел его в затхлом, провонявшем табаком кабинете. Он допрашивал одного из дезертиров. Дезертир, угрюмый, молчал. Гредескулин же, присев на край стола, кайфовал, наслаждаясь своим превосходством, потому что знал, что туз-то козырный – у него, у Гредескулина.

Я попросил его побыстрее закончить допрос, и он нехотя исполнил мое пожелание. И тут я вдруг выдал ему. Я сказал: – Стас, я тебя никогда ни о чем не просил, верно?

– А вот и нет, – ухмыльнулся он. – Не далее как на той неделе ты попросил меня одолжить тебе на время кар – твой якобы был в ремонте.

– Во-первых, он действительно был в ремонте, – возмутился я. – А, во-вторых, я же не об этом…

В-третьих, мысленно добавил я, я не просил, а просто-напросто поставил тебя в известность, что забираю кар ввиду срочной необходимости.

– Ладно-ладно, – проворчал он. – Следствие все учтет… Так что же ты хочешь попросить на этот раз? Может, аэр с антигравитационным приводом?

Извини, таковые имеются, как известно, только в распоряжении президентов…

– Вот ты заладил, – махнул рукой я. – Кар… аэр… Мне нужна на время твоя подследственная.

– Это которая? – прищурился Гредескулин. «Можно подумать, у тебя в каждой камере по женщине», – промелькнуло у меня.

– Стас, хватит дурака валять, – сурово сказал я. – Ты прекрасно понимаешь, кого я имею в виду.

– Я-то понимаю, – кивнул он. – А вот ты понимаешь, что ты просишь? «На время»!.. Что тебе здесь – прокат заключенных, что ли? Ты же знаешь закон не хуже меня.

– Знаю. Но она мне нужна позарез. Через три… нет, даже через два часа я верну тебе ее в целости и сохранности.

– Так уж и в целости? – ухмыльнулся Гредескулин. – Что, жены мало?

Я сдержался. Хотя в другое время с наслаждением поставил бы его по стойке «смирно» и заставил бы цитировать главу Устава милитаров «Взаимоотношения между младшими и старшими по званию».

– Я дам тебе любую расписку, – сказал я. – И обещаю взамен выполнить любую твою просьбу. Но пойми: для меня это – вопрос жизни или смерти!..

Этот садист еще долго измывался надо мной. Все следователи – в той или иной мере садисты. Профессия обязывает…

Кора категорически отказывалась ехать со мной. Но я знал, как на нее воздействовать.

Я ей шепнул на ухо кое-что о человеке, «который пишет стихи и находится в опасности», и она вспыхнула как свечка.

– Вы схватили его? – спросила она, уставившись на меня своими огромными глазищами. – Что вы с ним сделали?

Вместо этого я заверил Кору, что она все скоро узнает, и повел ее к турбокару. Едва усевшись на сиденье, она тотчас же полезла за зеркальцем и, разумеется обнаружила, что выглядит «просто ужасно». Пришлось заехать в один из супермаркетов (за косметикой), где она разорила меня на двадцать юмов.

Аэра на площадке перед домом не было, и я понял, что Эвелина еще не появилась.

К этому моменту я успел продумать основную часть своего плана. Возможно, кто-нибудь, кто мог проникнуть в мои мысли, и посчитал бы задуманную мной комбинацию аморальной, но у меня к тому времени уже не оставалось иного выхода. В конечном счете, вся наша жизнь – сплошное нарушение морали…

Светов, как ни странно, был на месте.

Когда мы с Корой вошли в комнату, он вскочил и молча уставился на нас, словно лишился дара речи. Потом тихо и неуверенно произнес: – Инна…

Кора опустила голову.

– Меня зовут Кора, Гал, – сказала она. – Не называй меня больше Инной, хорошо?

– Нет, – покачал головой Гал. – Не получится. Что же, называть тебя Корочкой, что ли?

Она подняла голову и только теперь заметила, что он улыбается уголками рта.

И тогда она бросилась в его объятия. И начался сплошной детский лепет на лужайке.

Признаться, в эти минуты я почувствовал что-то похожее на угрызения совести. Но отступать уже было поздно.

– Брэк, брэк, ребятки, – хлопнул я в ладоши, точно рефери на боксерском ринге. – У вас еще все впереди. Давайте-ка настроимся на деловой лад. Вы, Гал, садитесь сюда. – Я указал на кресло у стены. – А вы, подследственная Канунникова, – сюда. – Я мягко, но настойчиво взял Кору под локоть и подвел ее к дивану в другом конце комнаты.

– А где будете сидеть вы? – с вызовом проговорил Светов.

– А я постою, – ответил я.

Потом мы занялись обсуждением других подробностей предстоящей процедуры. Мы – то есть я и Светов. Кора, ничего не понимая, только вопросительно поглядывала на нас.

В конце концов она не выдержала и спросила, о чем мы толкуем.

– Видишь ли, милашка, я сейчас выполню свое обещание, которое дал господину Зографову, – ответил Гал. – А после этого он отпустит нас с тобой на все четыре стороны.

– Обещание? – Кора наморщила лобик. – Что ты мог обещать этому мерзкому типу, Гал? Он заставил тебя, да? Скажи – заставил? Он шантажировал тебя, – предположила она. – Наплел тебе что-нибудь про опасность, которая мне угрожает, и ты попался на эту удочку, да?.. Отпустит… как же! Ты зря ему поверил, он же монстр в человечьем обличье, а не человек!

Она начинала действовать мне на нервы. Монстр!.. Это надо же такое придумать! Да неизвестно еще, кто из нас здесь монстр…

– Извините, Гал, но мне кажется, что ее на время нужно где-нибудь запереть, – сказал я Светову. – Например, в комнате наверху.

Квартира была двухэтажной – «флэт», как говорят американцы.

Я надеялся, что Светов не захочет, чтобы Кора! видела, как он будет «расправляться» с Эвелиной, но у него оказалось иное мнение на сей счет.

– Нет, – ответил он. – Никуда запирать я ее не позволю, хватит, насиделась взаперти!.. Вам только дай волю – вы каждого второго запрете в тюрьму, а каждого первого поставите караулить, чтобы этот самый второй не сбежал!..

– Хорошо, – согласился я. – Но в таком случае я тоже буду присутствовать… при операции.

Светов решительно возразил (уже потом до меня дошло: он опасался, что при виде Оружия в его руках я неправильно оценю ситуацию и натворю сгоряча глупостей, и был не так уж далек от истины), и некоторое время мы с ним препирались по этому поводу. В конце концов он все же уступил. Получалось, что у каждого из нас будет по заложнице: у меня – Кора, у него – моя жена…

Когда в дверь позвонила Эвелина, мы мирно попивали коктейли со льдом и вообще вели себя как «нормальные люди».

Я пошел открывать. Эвелина выглядела, как всегда, сногсшибательно. Когда я увидел ее, у меня екнуло сердце и промелькнула мысль, не расторгнуть ли наше «соглашение», пока не поздно, но, заметив под глазами жены – под слоем макияжа – синие круги от бессонницы, я сказал себе: все решено, и не смей отступать…

Эвелина, по своему обыкновению, начала что-то щебетать, но я плохо понимал, что она говорит.

– Как ты себя сегодня чувствуешь, лапочка? – спросил я.

Она улыбнулась в ответ.

– По-моему, ты себя чувствуешь намного хуже меня. Вон какой бледненький – как стенка…

– Еще бы, – сказал я. – После бессонной ночи будешь не только бледным, но и серо-буро-малиновым!

Мы прошли в комнату. Голубки мои… безмятежно целовались.

Эвелина остановилась как вкопанная и посмотрела на меня с таким безмерным удивлением, будто я привел ее в какой-нибудь притон.

– Проходи, милая, не стесняйся, – сказал я, подталкивая ее легонько в спину. – Познакомься с доктором. Его зовут Гал. А это – его подруга Кора.

– Не подруга, а жена, – поправил Гал. Он, не поднимаясь с дивана, поклонился Эвелине. – Рад познакомиться, мадам.

Кора молчала. Только окинула оценивающим взглядом мою жену и наверняка нашла в ее внешности массу изъянов. Ну и Бог с ней, главное – она никак не отреагировала на «доктора».

Гал вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул – мол, можно начинать.

– Что я должна делать? – растерянно глядя на Светова спросила Эвелина.

– Ничего, – сказал я. – Абсолютно ничего. Главное – не бойся.

Все будет хорошо… от слова «было». Сколько раз уже это меня выручало: будет – было хорошо. А все почему?..

– Что ты такое бормочешь, Толя? – спросила жена.

– Так, ничего. Ложись на диван.

Она колебалась.

– Я же сказал, Лина: не стесняйся. Ложись и ни о чем не думай.

– В одежде?

Чисто женский вопрос.

– Да, в одежде.

Я почти силой уложил ее на диван и заботливо укутал пледом. Потом взял заранее приготовленный черный платок и завязал ей глаза. Она вздрогнула и попыталась что-то сказать, но я опередил ее: – Так надо, дорогая. – Посмотрел на Гала: – Вы готовы?

– Да, – буркнул он, не глядя на меня. – Оставьте нас одних.

– Идем, Кора, – сказал я. – Не будем мешать доктору.

– Но… – заговорила она, но я вовремя заткнул ей рот ладонью и вывел из комнаты.

Притащив Кору в соседнюю комнату, оборудованную под пункт наблюдения, я усадил ее в кресло.

– Что это значит? – сверкая глазами, осведомилась Кора. – Что вы на этот раз придумали? Что вы хотите от Гала?

– Сиди и молчи, – приказал я. – Если хочешь, чтобы твой ненаглядный Гал остался в живых…

– Боже мой, – прошептала она, – как же я вас всех ненавижу!..

– Вот и хорошо, – невозмутимо проговорил я. – Только ненавидь меня молча, договорились?

Я уселся в кресло и вывел на свой «браслет» картинку с миниатюрной камеры, которую еще три года назад установил в оперативных целях в соседней комнате.

Моя профессия научила меня одной простой истине: весь наш мир просматривается и прослушивается. В нем невозможно остаться в полном одиночестве. Даже в тропических джунглях, которые насквозь просматриваются со спутников, оснащенных приборами ночного видения. Лишь дилетанты этого не знают.

Вот и Светов сейчас даже не подозревал, что я за ним наблюдаю. Впрочем, наблюдение это носило чисто профилактический характер. Я и без этого знал, что он собирался сделать.

Он собирался убить мою жену.

Это оказалось для него не так-то просто, несмотря на то, что он почти три года провел на фронте, где только и занимался тем, что убивал. Но одно дело – разнести на кусочки спейсер противника удачно пущенной гамма-ракетой, и совсем другое – убить собственной рукой человека, и не просто человека, а беззащитную, слабую и неизлечимо больную женщину.

Вот почему я с некоторым сочувствием наблюдал за действиями Гала. Даже на экране было видно, что лоб его покрылся бисеринками пота, а пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались.

Прошло минут пять.

Потом губы Гала зашевелились, и я поспешно вставил в ухо горошину микрофона.

– … больно? – услышал я голос своей жены.

– Успокойтесь, – говорил губами Гал. – Вы ничего не почувствуете… Только мне придется… усыпить вас. Когда вы проснетесь, вашу болезнь как рукой снимет.

Он горько усмехнулся, произнося эти слова. Я затаил дыхание. А что, если он сейчас наболтает Эвелине лишнего про наше «соглашение»?

К счастью, он не стал этого делать. Может быть, ему и хотелось предупредить мою супругу о том, что ее ожидает, но он отлично понимал, что Кора – в моих руках и в случае подобной импровизации с его стороны мне пришлось бы нанести ответный удар.

Вот оно!

В руках Гала внезапно появилось Оружие.

Конечно, это было никакое не оружие, раз оно служило для того, чтобы делать людей бессмертными.

Еще в доме Морделла, когда мои предположения в отношении Светова и так называемых «возвращенцев» подтвердились, я поразился редкостной наивности бывшего лейтенанта. Неужели он всерьез полагал, что если люди узнают, что Пришельцы – бессмертны и, следовательно, непобедимы, то человечество тотчас же выкинет белый флаг и стройными рядами двинется под знамена Вечности?! Глупец, он забыл, что в нашем мире одни люди правят другими, что в нем есть такие непреходящие вещи, как деньги, власть и непрерывное удовлетворение всевозможных потребностей… Если все люди будут бессмертными, то они автоматически станут равными, ибо исчезнет один из главнейших рычагов подчинения их своей воле: страх смерти. И тогда рухнут веками складывавшиеся основы общественного устройства и останутся не у дел те, кто считает себя сильными мира cero. И не известно еще, выиграет ли человечество от приобретенного дара вечной жизни… Поэтому даже если бы все спецслужбы мира получили подобную информацию, они-то уж позаботились бы о том, чтобы надежно упрятать ее в бронированные сейфы, под суперсекретные грифы. И знали бы об этой тайне лишь единицы, а те, кому знать ее не положено, но кто случайно оказался к ней причастен, убирался бы старым испытанным способом… И началась бы тогда охота за чудесным оружием Пришельцев, потому что каждому правителю хотелось бы отныне не просто власти, а – вечной власти…

Между тем Перевертыш направил свое загадочное оружие раструбом к Эвелине. Он был бледен, как будто его самого готовились сейчас расстрелять. Рука его заметно дрожала. Он зачем-то оглянулся по сторонам, будто опасался услышать укоризненный голос: «Ай-яй-яй, нехорошо убивать, приятель!» Ну же, решайся наконец! Только ты можешь использовать эту чертову машинку по предназначению. Если бы это было не так, разве стал бы я с тобой возиться?!

Я задумался: что делать, если этот чертов гуманист так и не осмелится выстрелить?

В этот момент Эвелина, которой, наверное, уже надоело париться под пледом, решительно села и стала срывать с глаз повязку. Терпение никогда не входило в число добродетелей моей жены.

И тут Светов выстрелил. Не было ни грохота, ни вспышки. Какая-то черная струя вырвалась из раструба, ударила в грудь Эвелины, и она рухнула на диван. Как ни странно, никаких ран на теле жены я не увидел.

Наступил заключительный акт драмы, в котором я должен был во что бы то ни стало заставить Светова выстрелить в меня. Ведь было бы несправедливо, если бы лет через двадцать – тридцать я бы сдох от старческого недуга, и Эвелина осталась бы одна-одинешенька на белом свете… Муж и жена – одна сатана, вспомнил я старинную поговорку. Куда иголка – туда и нитка…

Я вихрем промчался в соседнюю комнату и, не обращая внимания на Перевертыша, который застыл в позе выключенного кибера, склонился над своей женой. Никаких видимых повреждений на ее теле я не заметил, но она была мертва. Это я установил с первого взгляда.

Сердце Эвелины не билось, дыхания не было, пульс отсутствовал.

Я медленно развернулся лицом к Светову.

– Ты… ты убил ее, – драматически-громким шепотом заявил я. – Как же так? Мы же договаривались с тобой… Ты убил ее! ТЫ УБИЛ ЕЕ, СВОЛОЧЬ, ПОДОНОК, ЧУДОВИЩЕ!!!

Он что-то хотел сказать в свое оправдание, но я его не слушал. Я что-то в исступлении орал. Затем выдернул из кобуры свой «люцифер».

– А теперь я убью тебя! – закричал я и навел пистолет на Светова.

Светов сделал шаг ко мне и вытянул руку без оружия, словно надеясь таким способом защититься от титаново-рениевых пуль, пробивающих бетонную стену метровой толщины.

Что ж, придется тебя подстегнуть…

Я нажал на курок. Раздался оглушительный грохот. Кресло позади Светова разлетелось в щепки, а в стене образовалась дырка величиной с кулак.

Но он не произвел ответного выстрела, хотя естественная реакция каждого нормального человека – ответить огнем на огонь, ударом на ударом…

Мной овладела ярость. Хорошо же, если ты мнишь себя человеком, я заставлю тебя сделать то, что любой человек не сделать просто не может!

Я дождался того момента, когда Кора, привлеченная грохотом выстрела, появится на пороге комнаты. Затем, расчетливо прицелившись ей в грудь, выпустил в нее целую очередь. Прости, следователь Гредескулин, не сумею я вернуть подследственную в камеру…

Не успело стихнуть эхо выстрелов, как Светов метнулся к Коре и успел-таки подхватить ее обмякшее тело. Я с удовлетворением отметил, что оружие он все же не выпустил из руки.

Кора что-то пыталась ему сказать, но рот ее заполнила розовая пузырящаяся пена, а потом по подбородку ее потекла тонкая красная струйка, и голова Коры безжизненно откинулась назад.

Светов бережно опустил ее на пол и уставился на ее мертвое лицо. Затем повернулся ко мне. И тут мне стало страшно – мне, полковнику спецслужбы, побывавшему во многих передрягах.

Я сглотнул слюну, попятился и снова вскинул свой «люцифер». Но было поздно. Он полетел на меня словно вихрь. Я ударился головой о стену. Пистолет вылетел из моей руки и, словно притянутый огромным магнитом, плюхнулся у противоположной стены. Светов не обратил на него ни малейшего внимания. Он медленно надвигался на меня. Похоже, он не собирался воспользоваться своим дьявольским оружием. Я понял, что он хочет убить меня, но не выстрелом – это было бы слишком быстро. Он намеревался забить меня до смерти, как скотину на бойне.

Посмотрим, как это у тебя получится, сынок, подумал я. Меня ведь тоже кое-чему обучали, и мне приходилось противостоять не одному, а пяти таким, как ты, да еще вооруженным…

Я поднялся и приготовился драться. Однако дальше подготовки дело не пошло. В ту же секунду на мою челюсть обрушился сокрушительный удар. Правда, я успел вовремя сгруппироваться и поэтому падение мое, хотя и выглядело эффектно, было вполне безобидным. Переворачиваясь через голову, я думал: сейчас он прыгнет ко мне, и я встречу его ударом обеих ног в лицо, а потом настанет моя очередь забавляться. Но планам моим не суждено было сбыться, потому что не успел я и глазом моргнуть, а он уже был рядом со мной, и новый удар – на сей раз ногой в живот – оторвал меня от пола.

Наконец ему удалось загнать меня в угол, и он принялся методично разбивать мое лицо в лепешку (оружия у него уже не было, так что Светов мог действовать обеими руками). Я понял: еще немного – и он выбьет из меня мозги. Сопротивляться было бесполезно, потому что он, казалось, превратился в машину, единственное предназначение которой – убивать…

И тут я наконец сообразил, что у меня остается лишь одно-единственное средство остаться в живых.

И тогда я произнес своими разбитыми, окровавленными губами слово-детонатор.

Кулак Светова повис в воздухе. Лицо его выразило сначала бесконечное удивление, а потом словно превратилось в маску.

Он стал озираться вокруг.

Затем подбежал к «люциферу», поднял его и решительно поднес к своему виску. Формула самоуничтожения сработала!

Я отер кровь с лица и попытался стиснуть зубы, но во рту было сплошное крошево.

Выстрела, однако, не последовало. Лишь сухо щелкнул курок. Потом еще раз. И еще. В патроннике кончились заряды – они все пришлись на долю бедняжки Коры…

Светов отбросил пистолет в сторону, и в его руке опять возникло Оружие. Формула – поистине ужасная штука, она не дает покоя зомбированному до тех пор, пока он не покончит с собой…

Рука Перевертыша дернулась, и тотчас же ноги его подкосились и он замертво рухнул на пол. Я увидел, как оружие, выпавшее из его руки, растворяется в воздухе.

В комнате раздался чей-то крик. Я оглянулся. Эвелина, приподнявшись на локте, широко распахнутыми от ужаса глазами смотрела на бездыханное тело Светова. Потом она увидела труп Коры. Наконец посмотрела на меня, и наши взгляды встретились…