"Великий Магистр" - читать интересную книгу автора (Октавиан Стампас)

Глава VIII. КОГДА СОДРОГАЮТСЯ ИМПЕРИИ…

Маркиз де Сетина и Андре де Монбар очнулись в кромешной темноте, на зная, сколько прошло времени с тех пор, как они оба потеряли сознание. Оба тамплиера чувствовали себя так, словно сражались с целым войском или несколько часов таскали тяжелые камни. С трудом зажегши факел, они огляделись. Тот же узкий, наклонный коридор, пропитанные плесенью пол и стены, сломанный меч маркиза, но — никаких следов присутствия посторонних, неведомых существ со страшными когтями, никаких ран на теле…

— Что же это было? — спросил Монбар. — Мне чудились ползущие на нас твари… кто-то же бросил меня на стену?

— А мой меч? И зеленые глаза, эти красные огоньки из темноты? Кто-то играет с нами в скверные игры, — добавил маркиз. — Если только мы оба с вами не впали в состояние гипноза. Так бывает, Восток — таит много загадок. Я знаю, что существует подземный газ, способный вызвать подобное нарушение психики, когда сражаешься с воображаемыми врагами и принимаешь собственную тень за исчадие ада!

— В таком случае хорошо, что мы не напали друг на друга, — заметил Монбар. — Однако, нам надо как-то выбираться отсюда. Путь назад отрезан завалом. Пойдемте вперед — и будь что будет…

Оба рыцаря осторожно двинулись дальше, с тревогой всматриваясь в неведомую пустоту и прислушиваясь к каждому шороху. Коридор уходил глубоко вниз и они шли уже достаточно долго, а конца его все не было видно.

— Вам не кажется, что мы скоро пройдем всю толщу земли насквозь и вынырнем на поверхность где-нибудь в Индии? — невесело пошутил Андре де Монбар.

— У нас нет иного выхода, — отозвался маркиз. — Чувствуете? Кажется, повеяло свежим воздухом?

— Да, несомненно, — согласился Андре. — Пламя качнулось.

Он сделал несколько шагов вперед, и маркиз едва успел схватить его за руку, поскольку земля под ним разверзлась. Барахтавшегося в пустоте Монбара крепко держал маркиз, уперевшись ногами в края колодца. Наконец, с трудом ему удалось вытащить Монбара обратно. Слава Богу, остался цел единственный факел! Колодец, находившийся на их пути был неширок, около полутора метров, но глубина его была неизвестна — огонь не мог осветить дна, а звук брошенных камней достиг их ушей лишь через несколько десятков секунд. И именно отсюда веяло свежим воздухом и прохладой.

— Что это за дыра на тот свет? — произнес, отдышавшись, Монбар.

— Без веревки мы не спустимся. Вернемся сюда в другой раз, — маркиз легко перепрыгнул через колодец. — Похоже на то, что мы проходим гору, на которой стоит наш Тампль и дворец Бодуэна. Если выход из этого коридора все же есть, то мы вылезем где-нибудь за стенами Иерусалима. Мне кажется мы попали в подземный ход, которым пользовались древние жрецы и сам царь Соломон, чтобы незаметно покидать Храм. А может быть, его вырыли в позднее время?

— Вы считаете, что по этим камням ступала нога Соломона? — удивился Монбар, почтительно замерев на месте.

— Да. Видите надписи на стенах? — Сетина поднес факел к покрытому плесенью потолку. Странные иероглифы проступали на камнях, полустертые временем и сыростью.

— Это каббалистические знаки и символы, — пояснил маркиз. — Они несут таинственный, мистический смысл, постичь который могут лишь посвященные в святая святых Соломонова Храма. Позднее я вернусь сюда, попробую разобраться. Подобные знаки я видел в архивах Цезарии.

Тамплиеры двинулась дальше. Коридор изогнулся, а через некоторое время они уперлись в гранитную глыбу, закупоривающую проход.

— Все! — с огорчением произнес маркиз. — Приехали. Теперь мы в ловушке. Разве что прыгать вниз, в колодец…

— Подождите, — Монбар осветил факелом каменную глыбу; пламя качнулось в его сторону. — Видите? Через щели проходит воздух. Значит, там — полое пространство, и — выход, — он нагнулся и стал внимательно осматривать пол, ощупывая каждый сантиметр. Потом точно так же стал осматривать стены. Наконец, рука его наткнулась на впадину, в которую как раз проходила человеческая кисть. Он ощупал отверстие изнутри, обнаружив удлиненный рычаг, и потянул его на себя. Тотчас же каменная глыба со скрежетом начала поворачиваться вокруг своей оси.

— Скорее! — крикнул маркиз. — Проскочим!

Они бросились в образовавшийся проход, успев вовремя — прежде чем глыба вновь замкнула выход из коридора. Тамплиеры оказались на площадке с высоким потолком и круглой, как блин. То, что они увидели вокруг себя, повергло бы в ужас даже человека с самыми крепкими нервами. Весь земляной пол под их ногами был усеян костьми и черепами; казалось, они лежали здесь в несколько слоев, хрустя и рассыпаясь на части, лишь только тамплиеры встали на эту груду человеческих скелетов.

— Час от часу не легче! — прошептал маркиз де Сетина, испуганно озираясь. — Немудрено, что души этих несчастных блуждают по подземному коридору, нагоняя страх!..

— Боюсь, что в скором времени, мы увеличим их число, — добавил Андре де Монбар. — Кажется, отсюда нет выхода.

— Выход есть всегда, — поправил его маркиз. — Посмотрите наверх.

Там, на потолке виднелось небольшое отверстие, куда вполне мог бы пролезть человек. Но добраться до него было не просто.

— Что ж, — произнес Сатина. — Пусть черепа послужат живым еще раз, — и он начал подгребать скелеты к центру площадки. Монбар принялся помогать ему. Скоро под самым отверстием высилась целая гора из человеческих останков. Маркиз взобрался на эту ужасную пирамиду, просунул руки в отверстие и подтянулся, исчезнув наверху. За ним последовал Монбар. Они оказались в небольшой скальной пещере, от которой расходилось несколько туннелей.

— Пойдемте направо! — предложил маркиз. — Мне кажется, что это следы чьих-то ног…

— Естественно, — согласился Монбар, всматриваясь в пол. Не сами же скелеты пришли и свалились в эту дыру. Кто-то притащил их сюда. Надеюсь, мы кого-нибудь встретим.

— В нашем неустойчивом положении встреча подобного рода сулит мало приятного. Будьте осторожны.

Рыцари двинулись дальше, держась рядом друг с другом. Несколько раз им казалось, что они слышат впереди чьи-то голоса, и они замирали, но гулкое пространство туннеля разносило лишь звуки падающих грунтовых вод, да учащенное биение собственных сердец. И вдруг — где-то далеко впереди — они увидели слабые, колышащиеся огоньки свечей, которые мерцали и пропадали в темноте. Стараясь не производить лишнего шума, на цыпочках, рыцари медленно прошли еще несколько десятков метров. Взору их открылась широкая подземная зала, в которой горели воткнутые в углубления факелы и свечи в руках собравшихся здесь людей. Благоразумие остановило тамплиеров; они прижались к стенам туннеля, скрываясь в тени. Маркиз сделал предостерегающий жест Монбару и указал рукой на огромный стол, стоящий посреди залы: на нем лежало обнаженное женское тело, привязанное веревками к воткнутым кольям. За столом высился черный деревянный трон с изображением трех мертвых голов на спинке; ножки трона изображали вставших на задние лапы собак; а само место занимал неподвижный мужчина в просторном кроваво-красном плаще и такого же цвета маске. Впрочем, все присутствующие здесь люди были в масках, и одежда их не отличалась разнообразием лишь черный и красный цвета преобладали в ней. Маркиз насчитал тридцать три человека, включая сидящего на троне. Все они заунывно читали какую-то непонятную, прерывающуюся резкими возгласами песнь, в которой отчетливо произносилось лишь одно слово: «Абуфихамет!»

— Арабское значение дьявола… — прошептал маркиз де Сетина Монбару. Глаза обоих тамплиеров расширились от ужаса.

— Мы попали в какую то сатанинскую секту, — добавил он, сжимая плечо Монбара. — Ради Бога, ни звука — иначе мы погибли…

Человек, сидящий на троне взмахнул рукой, на которой сверкнул изумрудный перстень необычайной величины, и песнь мгновенно смолкла.

— Слушайте Тафура! Слушайте Тафура! — закричали собравшиеся.

Только сейчас тамплиеры разглядели, что все их пальцы оканчивались длинными изогнутыми когтями, отливающими металлическим блеском.

— Владыка наш жаждет крови! — громким голосом произнес Тафур. — Нашими устами мы утолим его жажду! Приготовьте чашу.

Из толпы тотчас же вышли двое людей: один держал круглый золотой сосуд, а другой — серпообразный нож. Лежащая на столе женщина, увидев приближающихся к ней палачей, забилась в истерике, ее визг напоминал смертельный вой животного, чувствующего топор мясника. Слушать ее крики было невозможно… Человек с чашей придержал ее голову, а второй — сделал надрез на шее в месте артерии. Густая кровь потекла в подставленную чашу. Тело несчастной несколько раз дернулось, затем она затихла… Отрадная чаша была поднесена сначала Тафуру, сделавшему несколько глубоких глотков; затем пошла по кругу, и каждый прикладывался к жертвенной крови.

— Она мертва! — произнес тот, кто держал в руках нож.

— Слава Сатане! — отозвался Тафур. — Теперь она готова стать его невестой. Кто будет проводником его желания?

— Я! Я! — раздалось несколько голосов.

— Не медлите! — сурово крикнул Тафур. И сразу же некоторые из толпы стали сбрасывать с себя одежду. Смотреть на то, что происходило — было невыносимо; Монбар и маркиз де Сетина отпрянули вглубь туннеля. Совокупление с мертвой началось…

— Вырежьте сердце! — кричал Тафур. — Ешьте его! Дайте, дайте мне кусочек сердца! Пейте кровь! Кусайте ее печень!.. — руки Тафура, поднятые над головой тряслись, — и на его пальцах были такие же металлические когти. Пламя свечей металось над терзаемым трупом, животные утробные звуки неслись из толпы сатанистов. Монбар покачнулся, из-под ног посыпались камни…

И мгновенно наступила тишина, головы в красных масках, с которых, казалось, капает кровь, повернулись в сторону туннеля, где прятались тамплиеры.

— Среди нас посторонние! — воззвал Тафур. — Убейте их! И озверевшая, безумная толпа бросилась к туннелю… Монбар и маркиз понеслись прочь. Они добежали до той пещеры, где находилось отверстие в полу (теперь они поняли его страшное предназначение), свернули в один из туннелей, слыша позади себя топот ног. В этом коридоре было несколько выходов, и они наугад помчались к одному из них. Петляя по проходам, они наконец-то оторвались от преследователей и замерли в каком-то небольшом отсеке. Монбар потушил факел.

— Они потеряли нас, — прошептал маркиз, сердце которого готово было выскочить из груди.

— Мы сами потерялись, — поправил его Андре де Монбар. — Теперь мне кажется, что мы никогда отсюда не выберемся…

Два дня разбирали место пожарища, ища под обуглившимися обломками трупы несчастных. Более ста человек заживо сгорело в храме и не все они были православной веры. Трагедия унесла жизни многих католиков, мусульман, иудеев, пришедших на открытие новой церкви. Погибла сама герцогиня Гертруда, и король Бодуэн I, опечаленный смертью сестры, объявил во всем Иерусалиме недельный траур. Специальная комиссия, назначенная Государственным Советом, занималась причинами возгорания в храме; были опрошены десятки свидетелей, оставшихся в живых… Версия о поджоге не вызывала сомнений. Фуше Шартрский утверждал, что пожар начался от брошенной на свечи розовой накидки, которую держала в руках рыжеволосая женщина, стоявшая рядом с князем Васильком. К сожалению, самого русича опросить было уже нельзя: его обгоревший труп был найден одним из последних. Имелось и другое мнение, и его придерживался чудом выбравшийся из пожарища Ренэ Алансон, что храм подожгли тамплиеры: о том же ходили и многочисленные слухи, распространяемые иоаннитами и агентами Бера; некоторые прямо ссылались на то, что видели самого мессира Гуго де Пейна и его рыцарей, разбрасывавших огонь внутри храма. Эту чудовищную ложь тотчас же опровергли многочисленные свидетели, но косвенные улики против тамплиеров продолжали накапливаться.

Сказать истинную правду мог только Рудольф Бломберг, знавший о заговоре барона Жирара и графа де Жизора, но и он, к величайшему несчастью, погиб во время пожара. Обвинить обоих великих магистров двух Орденов оказалось невозможно. Был взят под стражу и заключен в тюрьму рыцарь Робер де Фабро с отсеченной кистью — роль его в панике и давке в храме вызывала большие подозрения: случайно ли он мешал выходу людей или пытался открыть заклинившиеся двери, как он утверждал сам? В самом Тампле также появился начальник тюрьмы Мон-Плеси барон Рошпор и начальник королевской разведки барон Глобшток, которые по законам иерусалимского королевства должны были задержать кого-либо из принадлежащих к организации тамплиеров, до окончания следствия и выводов Государственной комиссии. Превентивный арест одного из членов Ордена был простой формальностью и помешать этому было нельзя, несмотря на все заслуги Гуго де Пейна и других рыцарей перед Бодуэном I.

Но в Тампле явившихся баронов ждало иное горе… Траурные флаги над стенами возвещали о том, что и здесь поселилась смерть. Трагическая гибель князя Милана Гораджича и графини Катрин де Монморанси потрясла всех. Их кончина не укладывалась в сознании, в нее отказывались верить. Но трупы обоих влюбленных, так и не испытавших совместного счастья, лежали в гробах, приготовленных для погребения… Лица их, просветленные смертью, были открыты и чуть повернуты друг к другу. День и ночь возле них дежурили де Пейн, Бизоль и Зегенгейм; приходили многие рыцари и простые люди, знавшие Милана Гораджича. В углу комнаты молчаливо стоял Джан, лицо которого превратилось в застывшую желтую маску. Рыдали слуги, любившие веселый, неунывающий нрав сербского князя, его справедливый характер. Слезы катились и по лицу Бизоля де Сент-Омера, не стеснявшегося их. Он вспоминал юность Катрин, ее горькую и печальную судьбу, вспоминал силу и разнообразные способности князя, его шутки, заразительный смех, какую-то беспечную открытость всем ветрам и непогоде. Человек, обошедший все страны мира, умер в один час с обретенной перед смертью любовью… Тяжело страдал Гуго де Пейн; его горький взгляд, обращенный внутрь, порой останавливался на лицах умерших и в нем сквозило сомнение: не его ли вина в случившейся трагедии? Мог ли он сберечь их от гибели? Мрачные мысли роились и в голове Людвига фон Зегенгейма, чьи волосы были опалены пожаром в храме. Он понимал, что смерть вырвала пока что одного рыцаря из их рядов, но вряд ли она насытится и успокоится на этой жертве. Как и Гуго, его беспокоило странное исчезновение маркиза де Сетина и Андре де Монбара. В тот трагический день, 21 сентября, произошли подземные толчки, которые разрушили и засыпали входы в некоторые подвальные коридоры, где могли находиться и их друзья. Работы по расчистке туннелей продолжались целые сутки, но пока не было обнаружено никаких следов тамплиеров, И было бесконечно жаль, что на похоронах не будут присутствовать отсутствующие Мондидье, Норфолк и Тропези. А погребение князя Гораджича и Катрин де Монморанси, которых было решено похоронить в одной могиле, было назначено на следующий день, когда жители Иерусалима прощались с погибшими во время пожарища, среди коих также были друзья тамплиеров — благородный князь Василько Ростиславич и гессенский барон Рудольф Бломберг, так и не успевший вступить в Орден.

Когда смущенные горем Глобшток и Рошпор сказали о цели своего визита, де Пейн не стал возражать.

— Кого из нас вы хотите забрать? — только и спросил он.

— Кого вы изволите выбрать сами, — замялся Рошпор. — Это всего лишь пустая формальность. И разумеется, после погребения, — поспешно добавил он.

— Надо и мне как-нибудь посидеть в вашей тюрьме, — сказал Бизоль, у которого в горле стоял ком. — Ждите меня послезавтра.

Бароны поспешно откланялись, торопясь покинуть печальное место…

Лишь вечером в Тампль вернулись обсыпанные землей, в порванной одежде маркиз де Сетина и Андре де Монбар, выбравшиеся из подземных лабиринтов лишь за стенами Иерусалима. Блуждая там несколько дней, без еды и питья, они чудом наткнулись на проход, который и вывел их к свету. Волосы обоих за это время значительно поседели. Выслушав трагические известия, они рассказали и о своих приключениях в подземелье. Обессиленные и измученные, они тем не менее не легли спать, всю ночь пробыв у тел Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, отдавая им последнюю дань памяти…

Сразу же после похорон, не дожидаясь окончания расследования Государственной комиссии, Гуго де Пейн с баронессой Левенкур отбыли из Иерусалима. Путь их лежал в Константинополь. В этот же день, по дороге к Египту в страшных мучениях от раны в развороченном животе скончался правитель Магриба султан Юсуф ибн-Ташфин, чья смерть позднее была объявлена в Алжире как случившаяся от лихорадки…

В стороне от дороги, ведущей из Триполи, возле ярко горящего костра сидело несколько рыцарей в белых плащах с вышитыми на них восьмиконечными крестами и вели неторопливую беседу. Другие рыцари и оруженосцы спали тут же, рядышком, по-походному положив под голову седла, охапки сена или просто железные панцири. Разговор вращался вокруг одноглазого рыцаря и его приключений, чье единственное око зорко поглядывало по сторонам.

— Так что же это было за облако, которое тебя похитило? — спросил Жак Греналь, скрывая под пышными усами усмешку.

— Я вам так скажу: вовсе это было не облако, а какая-то дьявольская машина, — отозвался Роже де Мондидье, выдержав паузу, как хороший актер. — Когда я метнул в это облако копье меня словно молния поразила… А очнулся я … высоко над землей.

— "Не может быть! — воскликнул один из слушателей.

— Может, — успокоил его Роже. — Там были такие окошечки, через которые я смотрел на проплывающие внизу реки и горы. Я даже видел два войска, сражающихся у Син-аль-Набра. А возле меня стояли какие-то маленькие существа с ручками и ножками, одетые в блестящие доспехи… С усиками на макушке.

— А рогов не было? — улыбнулся Греналь.

— Зачем мне врать? — обиделся Роже. — И говорили они со мной на чистейшем французском языке. Долго мы так летели, пока земля не осталась далеко внизу. И похожа она, земля наша, скажу я вам, на кочан капусты, плавающий в густом сиропе.

— Чушь! — неосторожно выкрикнул один из слушателей, но быстренько прикусил язык, увидев кулак Греналя.

— Любопытные это были существа, — продолжил Роже. — Все их интересовало: как мы живем, зачем воюем, почему говорим так, а не этак… В конце концов, они мне надоели со своими расспросами, и я предложил им сыграть в кости. Вы знаете что я не расстаюсь с ними, и они не раз спасали мою жизнь. Так вот. Если эти сукины дети и были посланцами дьявола, то видно плохо он их обучил играть в кости! Я выиграл у них вчистую… Даже жалко стало, глядя на их забавные рожицы.

— А на что играли?

— На щелчки по носу. Короче, время пролетело незаметно, и очутились мы на… Луне.

— Да быть того не может! — вновь воскликнул самый недоверчивый.

Роже де Мондидье даже не удостоил его взглядом.

— Луна — место не самое примечательное, — заявил он. — Этакая захудалая провинция, вроде Мертвого моря. Надели мне на голову какой-то прозрачный мешок, а иначе бы я задохнулся, поскольку там нет воздуха. Мне предлагали остаться с ними навсегда, обещая отправить на дальнюю звезду — Сириус, но я отказался. Что подумает моя милая Жанетта, если я не вернусь к ней в Труа? Она сочтет меня самым последним обманщиком, а я, да будет вам известно, никогда не лгу! И этим забавным дьяволятам ничего не оставалось, как отправить меня обратно, на то же самое место. Только они немного не рассчитали, и я приземлился в нескольких десятках километрах от Син-аль-Набра.

— Чудеса! — произнес один из слушателей. — Чего только не бывает в этом подлунном мире.

— Чего в нем не бывает — так этого и не бывает, — строго заметил Роже. — А что может быть — то и случается. Вот так.

В это время лошадь в стороне тревожно всхрапнула, а на дороге послышались испуганные голоса и крик часового.

— Кого там черти несут? — приподнял голову Жак Греналь.

Рыцари вооружились мечами, готовые отразить любое нападение: в это время на дорогах Палестины вновь начали пошаливать разбойничьи банды. Особенно зверствовала одна из них, прикрывавшаяся именем тамплиеров. Через несколько минут к костру подошли полураздетые, истерзанные паломники, несущие на носилках своих раненых товарищей. Все они испуганно жались друг к другу, Особый страх вызвали красные кресты на плащах Роже, Греналя и остальных.

— Чего вы дрожите? — сердито спросил Роже. — Мы вас не тронем! Мы — тамплиеры.

При этих словах паломники в еще большем ужасе попадали на колени, заламывая руки. С огромным трудом Роже удалось успокоить их и выведать — что же произошло? Оказывается, в двух милях отсюда на их стоянку напали какие-то люди в точно таких же плащах с крестами, называвшие себя тамплиерами. Они изрубили охрану, разграбили весь лагерь и выгнали прочь оставшихся в живых, не отпустив только девушек и женщин. И, по всей видимости, продолжают там пировать и насильничать…

— По коням! — приказал Роже, не долго раздумывая. — Нападем на них тепленьких!

Собравшись в несколько минут, пятнадцать всадников помчались в сторону, указанную паломниками. Они уже давно охотились за лже-тамплиерами и надеялись что уж сейчас-то негодяи не уйдут от справедливого возмездия… Вскоре впереди показались огоньки костров. Роже велел спешиться и окружить лагерь. Прячась за кустами, он видел сидящих возле костров людей, на плащах которых были нашиты восьмиконечные красные кресты: сомнений не оставалось — это те самые негодяи… С громким криком Роже выскочил на свет, набросившись на ближайших к нему людей; за ним последовали и остальные его товарищи — и бой закипел! Не ожидавшие нападения защищались отчаянно, но в тот момент, когда уже готова была пролиться кровь, из одного из шатров вышел высокий рыцарь, пристегивая панцирь, и громко крикнул в сторону Мондидье:

— Роже, угомонитесь! Раскройте пошире свой глаз — сколько раз я вам советовал не пороть горячку!

— Мессир?! — радостно выдохнул Роже, опуская меч. — Это вы? Здесь?

— Да, я, — отозвался Гуго де Пейн. — И у меня горькие новости. Остановитесь, все!

Бой замер, оружие было вложено в ножны. Рядом с Гуго де Пейном стоял маленький китаец Джан, который после смерти Милана Гораджича теперь неотступно следовал за мессиром, признав его своим хозяином. Из шатра вышли баронесса Левенкур и Ренэ Алансон, также возвращавшийся в Константинополь. Был здесь и грек Христофулос, присоединившийся со своими людьми к отряду де Пейна.

— Мессир! Мы ищем разбойников, которые пользуются именем тамплиеров и грабят паломников, — произнес Жак Греналь.

— Они где-то неподалеку, — добавил Роже.

— Тогда не будем терять времени, — сказал Гуго де Пейн, вскакивая в седло. — Мы присоединяемся к вам!

Поиски грабителей заняли немало времени. Сожженный лагерь паломников был ими уже оставлен, но следы вели на лесную тропу, мимо высохшего русла реки и терялись в пустом, покинутом жителями селении. Очевидно, что и тут «поработали» лже-тамплиеры. Лишь к рассвету, когда де Пейн уже хотел возвращаться к месту стоянки, Роже де Мондидье разглядел над верхушками деревьев струйку дыма. Всадники, рассыпавшись цепью, стали окружать предполагаемое лежбище разбойников. Да, это были они — в белых плащах с красными крестами, пьяные вповалку возле затухающих костров, в шатрах, откуда высовывались голые ноги. Они были настолько самоуверенны в своей безнаказанности, что даже не выставили часовых!

— Вяжите их всех! — приказал де Пейн, перерубая поддерживающие шатер канаты. Из-под упавшего парусинового полотна высунулась усатая морда с осоловевшими глазами и уставилась на мессира, не понимая куда его тащат и почему заламывают руки:

— Ты кто такой? — закричала усатая морда. — А ну отпустите! Я — командир Ордена тамплиеров! Меня знает сам король Бодуэн!

— Как же тебя зовут? — спросил Гуго, слезая с коня.

— Меня-то? Гуго де Пейн!

— Это Этьен Лабе, — заметил подошедший ближе Жак Греналь. — По нему давно плачет виселица.

— О, старый знакомый! Наконец-то мы встретились, — сказал и Роже, вглядевшись в лже-Гуго. — Давно я тебя разыскиваю…

Этьен Лабе заскрежетал зубами, стараясь высвободиться от веревок. Из шатров, тем временем, выводили истерзанных женщин, над которыми надругались разбойники. Рыдая, они бросились на своих связанных обидчиков, вырывая им волосы, и их пришлось оттеснить от пленных.

— Спокойнее, — попросил де Пейн. — Они не уйдут от наказания. Но перед тем, как их повесят на площади перед народом они расскажут всю правду: как грабили, убивали и почему называли себя тамплиерами!

— Это не я придумал! — в страхе закричал Этьен Лабе, понявший наконец — кто перед ним стоит. Он рухнул на колени и пополз к де Пейну. — Мессир, пощадите! Меня заставили! Меня вынудил к этому Беф-Цур, раввин из Яффы! Я покажу вам его — это его идея, чтобы мы назвались тамплиерами и опорочили ваш Орден! Не убивайте!..

— Прочь, негодяй! — оттолкнул его ногой Гуго. — Будь хоть достойным умереть, как мужчина, коли всю жизнь прожил, как собака.

Этьен Лабе упал на бок и завыл: он понял, что спасения не будет.

Пленных разбойников, чей жалкий вид вызывал отвращение, погнали к стоянке де Пейна, — и первые лучи восходящего солнца освещали согнутые спины лже-тамплиеров, с которых сорвали белые плащи с восьмиконечными красными крестами. По дороге Гуго рассказал Роже о происшедшем в Иерусалиме несчастье — смерти Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, пожаре в храме и гибели несчастных, сгоревших заживо. Это известие повергло одноглазого рыцаря в глубокую печаль. Понуро склонив голову, он молча ехал рядом с мессиром…

Разбойников привязали к старому дубу, отделив от них лишь главаря — Этьена Лабе, которого увел в свой шатер Жак Греналь, чтобы лично охранять негодяя. Разместили и измученных пленниц, заботу о которых взяла на себя баронесса Левенкур. Рыцари же и латники, не спавшие всю ночь, разбрелись по своим палаткам, чтобы отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Лагерь замер, окутанный утренним сиреневым туманом.

В эти часы не спал лишь один человек, вынашивающий в своей голове коварные планы. Его воспаленный от любви мозг уже не мог справиться с рыцарскими законами чести; ядовитая змея ненависти и мести ужалила его в самое сердце. То был Ренэ Алансон. Он узнал Этьена Лабе, державшего их в плену вместе с Анной Комнин, и понял, что сам дьявол предоставляет ему последний шанс — повернуть колесо судьбы в его сторону. Выхаживая в своем шатре, Ренэ тщательно обдумал как использовать захваченного разбойника в своих целях. Последние сомнения покинули его, и он вышел на воздух, направившись к палатке Жака Греналя.

Лабе, связанный по рукам и ногам, лежал в углу, равнодушно посмотрев на вошедшего, и снова закрыв глаза. Греналь приподнял голову и весело спросил:

— Пришли полюбоваться на самого грозного разбойника Триполи? Сейчас он похож на мокрого индюка, не так ли?

— Да, да, — согласился Алансон. — Не могли бы вы оставить нас наедине на несколько минут? Этот человек похитил наши драгоценности, когда мы с баронессой ехали в Иерусалим. Я хочу выяснить — где он их прячет.

— Хорошо, — подумав немного, ответил Жак Греналь. — Но будьте осторожны. Даже голодный крокодил менее опасен, чем Этьен Лабе. Я буду неподалеку! — и рыцарь, завернувшись в плащ, вышел из шатра.

— Не видать вам драгоценностей, как своей задницы! — зло засмеялся Лабе. — Сожалею, что мне тогда не удалось прикончить вас и насладиться с вашей спутницей!

Ренэ подавил негодование и подошел ближе. Некоторое время он внимательно разглядывал разбойника.

— Ну чего уставился? — выкрикнул Лабе, собираясь плюнуть в царедворца.

— Я, как видите, не держу на вас зла, — произнес Алансон. — Более того, предлагаю вам помощь. А драгоценности мне не нужны.

— Говорите яснее, — насторожился Лабе, нюхом почувствовавший спасение.

— Я могу освободить вас, — тихо сказал Ренэ. — Но только за одну услугу.

— Какую? — глаза разбойника заблестели.

— Здесь рядом, в шатре, спит человек, которого вы должны убить. Его зовут Гуго де Пейн. Охраны никакой, лагерь дремлет, часовых нет. Когда вы сделаете это — я дам вам лошадь — и вы свободны. Решайте.

Произнеся это, Алансон отшатнулся; лицо его побледнело, а на лбу выступил пот: но отступать было поздно.

— Да хоть целую дюжину де Пейнов! — радостно прошептал Лабе и потряс связанными руками. — А веревки?

— Сейчас… — отозвался Алансон и высунулся из шатра, сделав знак Греналю. Тот вошел внутрь, покосившись на разбойника.

— С чего это у него такая довольная рожа? — спросил он. Словно ему показали сковородку, на которой он будет поджариваться в аду! Признался он, где прячет драгоценности?

— Нет, — покачал головой Алансон, делая шаг в сторону.

— Вы не умеете разговаривать с людьми, подобного сорта, — улыбнулся Греналь. — Давайте я попро… — но он не успел договорить: в его спину под лопатку вошло острие кинжала, который держал в руке Алансон. Жак Греналь повернул к нему голову, в глазах застыло недоумение, а улыбка начала медленно исчезать с лица.

— Вытащи… — прохрипел он, испытывая невыносимую боль. Ренэ потянул за рукоятку кинжала, и Жак Греналь рухнул на пол, коснувшись головой ног Этьена Лабе.

— Вот это по-нашему! — восторженно прошептал разбойник, протягивая Ренэ связанные руки. Алансон быстро перерезал веревки и протянул ему кинжал.

— Шатер де Пейна слева отсюда, — произнес он. — Торопитесь. Сейчас я приведу лошадь.

— Все будет в лучшем виде, — пообещал разбойник, разминая затекшие руки и ноги. — А как же вы?

— А что — я? Я здесь не при чем.

— И то верно, — согласился Лабе. — Ловко вы все продумали. Ваша матушка, часом, не крутила амуры с дьяволом?

— Хватит болтать. Время уходит.

Лабе и Алансон осторожно выскользнули из шатра Греналя: один направился к лошадям, другой — в стоящий неподалеку временный приют Гуго де Пейна. У Этьена Лабе мелькнула мысль изменить ход действий и нырнуть в густую чащу, но жажда отомстить за собственное поражение превозобладала. Он осторожно отодвинул полог шатра и заглянул внутрь. Гуго де Пейн, лежа на спине, накрывшись плащом, спал; возле входа свернулся калачиком еще один человек — желтолицый китаец Джан, веки которого были плотно сомкнуты. Сзади послышалось ржанье лошади…

Лабе шагнул в шатер и подкрался к рыцарю. Он решил нанести удар в горло и занес руку с кинжалом, но в это время сокрушительная сила сбила его с ног: распрямившийся словно пружина Джан, взметнувшись в воздух, перебил ему ребром ладони шейный позвонок. Лабе распростерся на полу, а к груди его уже был приставлен меч Гуго де Пейна, который не выпускал его из рук даже во сне.

— Кто тебя освободил, собака? — произнес Гуго, надавливая на рукоять. Лабе тщетно пытался опереться на локти; нижняя часть тела была парализована.

— Византиец… — прохрипел он, понимая, что на сей раз ему приходит конец. — Это он… он заколол Греналя и велел мне… убить вас… Будьте вы… прокляты!..

Гуго вышел из шатра и увидел идущего по краю лагеря Ренэ Алансона, держащего за узды лошадь.

— Стойте! — крикнул ему де Пейн и ринулся наперерез. Ошеломленный Алансон выпустил повод из рук.

— Вы? — в отчаянье выкрикнул он, не веря своим глазам.

— Зачем вы сделали это? — сурово спросил де Пейн, надвигаясь на царедворца. Их громкие голоса разбудили спавших рыцарей и латников. Из шатров и палаток выглянули сонные лица. Пятясь, Алансон споткнулся о корягу и полетел навзничь.

— Я ненавижу вас! — истерично взвизгнул он. — Вы — источник моих бед, вы — принесли мне самые мучительные страдания! О, как я жажду вашей смерти!

Глядя на извивающегося, корчащегося на земле рыцаря, рвущего руками траву, извергающего потоки брани, де Пейн почти пожалел его, понимая — в чем кроется причина его ненависти…

— Убейте меня! — кричал Алансон, потеряв человеческий облик. — Или я убью вас! Я зарежу вас ночью, лишь только вы сомкнете глаза!

Вокруг них собрались люди, тревожно переглядываясь и еще не понимая, что здесь произошло. Из шатра, тем временем, уже выносили тело Жака Греналя, а из другой палатки — волочили за ноги Этьена Лабе, чьи проклятья не уступали ругани Ренэ Алансона.

— Возьмите свой меч! — произнес Гуго де Пейн. — И пусть нас рассудит Господь Бог!

— А-а!.. Хорошо же! — закричал Алансон, обнажая клинок. Зрители расступились, освобождая пространство для поединка.

— Нет, нет! Прекратите! — раздался вдруг хорошо знакомый обоим смертельным противникам голос. К ним шла баронесса Левенкур, разбуженная шумом, поправляя растрепавшиеся золотистые волосы; ее испуганные глаза на побледневшем лице смотрели на де Пейна и словно молили о чем-то. Следом за ней шел Роже де Мондидье, пытаясь успокоить принцессу.

— Вы не можете допустить этого! — сказала она, встав между де Пейном и Алансоном. — Как бы ни была велика вина этого человека, но вы не станете драться! Ведь это будет… убийство, просто убийство!

— Сударыня, в руках у человека, которого вы защищаете, вы видите такой же меч, как и у меня, — гневно произнес Гуго. Не этим ли самым мечом он зарезал несчастного Жака Греналя! Обернитесь назад — его труп еще не остыл на этой земле! Если здесь и произошло убийство, то убийца — Ренэ Алансон.

— Да! — выкрикнул тот. — И я сожалею, что не прикончил также и вас!

Содрогнувшись при этих словах, византийская принцесса, тем не менее, продолжала стоять между двумя противниками.

— Пусть! — в отчаянье оказала она. — Но прошу вас: вложите мечи в ножны! — она обернулась к де Пейну. — Ведь вы же убьете его, я знаю!

— Непременно, — холодно произнес Гуго. — И вам лучше отойти в сторону.

— Но ради меня? Я прошу вас, Гуго… Ради любви… — Анна чуть было не произнесла вслух — при всех собравшихся то, что рвалось из ее груди. Она всматривалась в глаза де Пейна, пытаясь поймать в них ответное чувство, но в них не было ни доброты, ни жалости. Сейчас в них не было и любви — лишь стальной блеск неумолимого возмездия.

— Если вы сделаете это, — тихо проговорила она, — вы погубите нашу… дружбу.

Гуго де Пейн взглянул на Роже де Мондидье.

— Отведите баронессу Левенкур в ее шатер, — промолвил он тамплиеру. — Прекрасные дамы вдохновляют во время турниров; в кровавом бою — они лишние.

Анна Комнин с ужасом смотрела на него. Она не узнавала своего возлюбленного, его жестокого взгляда, в котором словно сошлись вместе и лед, и огонь. Ведомая под руку Роже де Мондидье, она несколько раз оборачивалась, будто надеялась, что Гуго очнется, сбросит зловещую маску и превратится в того, прежнего, которого она знала и любила…

Поединок начался. Собственно, длился он всего несколько минут. Лишь в самом начале, обуреваемый яростью и ненавистью, Алансон неистово атаковал, пытаясь пробить брешь в защите де Пейна. Но силы быстро покинули его. Перейдя в наступление, Гуго легко оттеснил Алансона к краю площадки, заставил раскрыться и хладнокровно поразил острием меча в самое сердце.

— Вот и все… — прошептал Ренэ Алансон, сделав один шаг навстречу де Пейну; затем он рухнул на землю и испустил дух. Кольцо зрителей, потрясенных разыгравшейся на их глазах трагедией, сдвинулось, расступаясь перед мрачным мессиром. Не оборачиваясь и не глядя больше ни на кого, он скрылся в своем шатре…

А в другом шатре в это время беззвучно плакала Анна Комнин, испытывая такую боль, словно именно ей был нанесен удар в сердце рукой Гуго де Пейна. Она чувствовала, что Ренэ Алансон, много лет бывший ее верным спутником и другом, бесконечно влюбленный в нее человек, — уже мертв. И убила его та беспощадная сила, которую она считала покоренной…

Три часа спустя, когда трупы Жака Греналя и Ренэ Алансона были преданы земле, а могильные холмики выросли рядом друг с другом, лагерь опустел. Лишь под старым дубом на толстой ветке раскачивалось тело Этьена Лабе, и черные вороны уже слетались на свое нежданное пиршество.

Когда сильно поредевший отряд Гуго де Пейна добрался до Константинополя, они попали в такой водоворот событий, что все предыдущие приключения показались им легкой игрой ветерка с шаловливыми листьями: на их глазах трещала и рушилась великая Византийская империя… Созревший в недрах Сионской Общины хитроумный план Мудрецов по развалу и падению Византии вступал в свою последнюю фазу. Начиналось восстание, бунт обезумевшей черни, обманутой лживыми лозунгами нарбоннских провокаторов, поддержанный в высших кругах знати и духовенства, куда пробрались подкупленные и одураченные Старцами агенты влияния и прямые предатели отечества. Дикий разброс царил в умах и сердцах жителей Константинополя, ибо именно здесь находился главный очаг болезни. Патриарх Косьма, издавна интриговавший против василевса Алексея Комнина, слишком поздно осознал, что и сам является марионеткой в чьих-то очень умелых руках, что его борьба теперь обернулась не против императора, а подтачивает уже сами основы православия. В смятении заперся он в одном из отдаленных монастырей, но посеянные им плоды начинали давать всходы: власть василевса падала… Внутренние войска, подчинявшиеся эпарху Стампосу были деморализованы, часть их разбежалась или перешла на сторону восставших. Сам Стампос был при полном попустительстве собственной охраны выброшен из окна своей резиденции и растерзан толпой. Неизвестным оставалась судьба Алексея Комнина, бежавшего из Влахернского дворца, объятого пламенем. По одним слухам он скрывался где-то на окраине города, по другим — был убит своими же приближенными. Логофет Гайк, усмирявший с войсками трапезитов Болгарское царство, спешил к Константинополю на помощь василевсу. Но слишком медленно, слишком мало надежды оставалось на то, что он поспеет вовремя… Власть в городе уже перешла к какому-то самозванному Временному Совету, состоящему из перебежчиков и крикунов, и заседали в нем, наряду с торговцами-мясниками, те же патриции, обслуживающие в свое время василевса и певшие ему хвалу. По всему Константинополю шла охота на преданных императору людей, его личную гвардию и агентов Стампоса. На улицах не прекращались сборища и выступления, а верховодили на них одни и те же лица. Их слушали, им аплодировали и по их зову шли и громили последние опоры империи. Страшна была толпа, превратившаяся в стадо животных, перед которым размахивали тряпкой свободы и вседозволенности! Несчастны были эти люди, обманутые далекими Мудрецами, добровольно надевающие на шею самое тяжелое ярмо, которое никогда уже не позволит им оторвать голову от земли…

Гуго де Пейн, вступив в растерзанный, дико гогочущий Константинополь, не узнавая его благообразия и величия, первым делом постарался устроить где-нибудь в безопасном месте Анну Комнин. И такой приют нашелся — в домике профессора Пселла, старого учителя принцессы. Отношения между ними после смерти Ренэ Алансона оставались напряженными. Анна Комнин демонстративно подчеркивала свою холодность, вступая в разговор лишь по необходимости: она не могла простить ему гибели Алансона, хотя разумом и понимала, что правда была на стороне де Пейна. Но лишь сейчас она отчетливо осознала, что Гуго далек от того образа, который она сама создала; он не укладывается в нарисованные ею рамки; его жизнь гораздо глубже и трагичнее, а характер так сложен, что осилить его крутые повороты способен не каждый. Возможно, она слишком слаба для того, чтобы быть рядом с этим неудобным для мира человеком… Но пока она не думала об их дальнейших отношениях, другие заботы волновали ее, и первая среди них: судьба отца. По-прежнему местонахождение Алексея Комнина было неизвестно. Его искали, чтобы убить, преследовали и всех родственников. Хорошо хоть, что удалось чудом скрыться сыну Иоанну и соединиться с войсками логофета Гайка. Но что же будет со всеми ними дальше?

Гуго де Пейн строго настрого запретил Анне покидать дом профессора Пселла, здесь она была в безопасности. Сам же он, оставив с принцессой Джана и Христофулоса, которому нельзя было появляться на улицах, отправился вместе с Роже и его оруженосцем Ниваром в город, чтобы выяснить обстановку. Смута не страшила его, он с презрением смотрел на взбунтовавшуюся чернь расталкивая толпу и не обращая внимания на грозные крики в его адрес. Даже Роже посоветовал ему немного умерить свою гордость и быть осторожнее, поскольку от этих подонков можно ожидать чего угодно.

— Собаки лают, когда чувствуют за спиной хозяина, — заметил на это Гуго. — Но эти-то псы что бесятся? Ведь скоро они на брюхе поползут к тому, кто первым возьмет в руки кнут.

— Именно так! — согласился Роже, загораживая Гуго от напиравшей толпы. Они стояли возле стелы Константина, а из боковых улиц валил народ, радуясь свержению еще недавно любимого ими императора Алексея.

— Несут! Несут! — раздалось вдруг с конца улицы, и стоявшие рядом с тамплиерами стали вытягивать головы, вглядываясь в появившуюся процессию.

— Кого несут? — обратился Роже к одному из обывателей.

— Василевса! — восторженно отозвался тот, указывая рукой на поднятое над движущейся толпой растерзанное тело человека, завернутое в пурпурный плащ — символ императорской власти; голова его с висящими клочками волосами болталась на тонкой жиле, почти оторванная от тела; алые башмаки надеты на кисти рук, а все лицо представляло кровавое месиво. Под трупом Комнина особенно бесновался один человек, в котором наметанный глаз Гуго де Пейна узнал преданного протоспафария императора, того самого — выключавшего золотых львов во время встречи василевса с мессиром. Теперь он рвал одежду мертвого хозяина и выкрикивал брань в его адрес! Какие же ничтожные твари — люди… — подумалось де Пейну. — Они копошатся в своих мелких радостях, как навозные черви, а вся их свобода и счастье — это поглубже зарыться в жижу. Мерзость! Он начал расталкивать толпу, пробираясь к трупу императора. Не зная, зачем идет туда, де Пейн обнажил меч и рукоятью его расчищал себе дорогу. За ним поспешили Роже де Мондидье и Нивар, утихомиривая недовольных. Обыватели загудели, смыкаясь вокруг тамплиеров. В этот момент из боковой улочки выскочил отряд всадников в полсотни человек, врезавшись в толпу. Они также пытались пробраться к телу императора. Началась свалка…

Гуго дошел до протоспафария, выскочившего на него с растопыренными руками, и хладнокровно подставил свой меч под его грудь. Толпа сжалась, навалилась со всех сторон, затем, испуганная жутким криком, отхлынула; тело протоспафария сползло на землю. Гуго де Пейн развернулся, отступая прочь… В это время всадники-трапезиты, первыми ворвавшиеся в город, рубили толпу, пытаясь завладеть телом императора. Но их уже сбрасывали с коней, тащили вниз, добивали камнями и палками.

Расступившиеся было перед де Пейном обыватели, опасаясь его обнаженного меча, снова сомкнулись, стали напирать, тянуть руки к его горлу. Они почувствовали новую жертву, свежую кровь брошенную им Молохом свободы. Гуго, Роже и Нивар, ощетинившись клинками, пробивали себе дорогу, отступая к переулку. — Бейте их! Бейте! — кричали в толпе. — Это выкормыши Комнинов!

Пришлось для острастки кольнуть особо ретивых, но ярость в толпе возросла еще больше — бушующее людское море буквально скрыло под своими волнами тамплиеров; тычки и удары сыпались со всех сторон. Огромным камнем размозжили голову Нивару, затаптывая безжизненное тело ногами. Роже пытался спасти своего оруженосца, но и его сбили на землю, навалившись десятками рук, рвущих плоть рыцаря. Над переулком разнесся его ужасный крик боли. Гуго де Пейн сбросил вцепившихся в него людей, рванулся к Роже, сея вокруг себя смерть, поражая каждого, до кого мог дотянуться своим мечом. И толпа схлынула… Из груды тел поднялся, шатаясь, Роже де Мондидье — лицо его было залито кровью, глаз выбит, и он, ослепший, беспомощно вертел головой, пытаясь найти опору, сжимая в руке меч.

Звериный рык вырвался из его груди. Не давая никому приблизиться, Роже бил мечом налево и направо, прощаясь с солнечным светом и жизнью. Вид его был страшен. Он казался ангелом смерти — карающим и беспощадным. А Гуго все не мог прорваться к нему, теснимый к стене. Уже десяток трупов валялось подле него, но новые и новые заступали на их место…

Пущенное кем-то из толпы копье вонзилось в спину Роже де Мондидье — прямо между лопаток, пробив тело и выйдя острым наконечником из груди. Последний крик сорвался с уст рыцаря. И сознание его погрузилось во тьму… Гуго де Пейна повалили на землю, тело его потащили вдоль улицы, он чувствовал что над ним происходит какая-то борьба, кто-то пытается оттолкнуть обезумевших людей, высвободить его. Оглушенный, он разглядел склонившееся над ним знакомое лицо, но не мог понять: как здесь — в центре Константинополя очутился его сюзерен?

— Граф, вы? — произнес он, разлепляя разбитые в кровь губы.

— Да, я! — отозвался граф Шампанский, одетый в одежды простолюдина; его слуги уже подхватили де Пейна и оттаскивали в подворотню. Де Пейн вырвался, пытаясь броситься обратно, к Роже де Мондидье; он не мог поверить, что тамплиер мертв.

— Пустите! — крикнул Гуго, отбиваясь от вцепившихся в него рук. Граф Шампанский обхватил его за плечи, приблизив свое лицо.

— Молчите! Мы все погибнем, если не скроемся! — воззвал он к разуму мессира. — Вы видите, что творится? Это — конец! Ваш друг мертв, и мы ничем ему не поможем. Все горит, все рушится!

Говоря это, он с силой уводил де Пейна от места трагедии.

— Но что вы здесь делаете? Откуда вы взялись?

— Потом… потом… Я покинул Труа, мне пришлось скрываться. Король Франции Людовик, этот шут гороховый, ранен в Париже каким-то маньяком. В стране хаос. Орлеан и Лотарингия в огне, все воюют друг с другом, британцы — наступают по всему побережью. Началась страшная борьба за царскую корону… Потом я расскажу вам подробно, а сейчас — нам надо как можно скорее укрыться где-нибудь от этих толп.

— Граф, сюда! — крикнул один из его слуг, указывая рукой на пустой проулок. Гуго де Пейна несло вместе со всеми; рядом бежал граф Шампанский, тяжело дыша и оглядываясь на отставших преследователей. Кровавый закат опускался над Константинополем…

В это время в город уже вступали верные императору Алексею Комнину части, возглавляемые логофетом Гайком, разгоняя трусливо бежащую безумную чернь.