"Великий Магистр" - читать интересную книгу автора (Октавиан Стампас)

Глава I. КАИРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КНЯЗЯ ГОРАДЖИЧА

Страшная аравийская болезнь джумма — чума, пришла в Египет. Сотни тысяч диких грызунов, миллионы блох, караваны верблюдов, мясо которых уже было заражено чумными бактериями, принесли людям неисчислимые бедствия. Бубоны не выбирали своих жертв. Падали, охваченные внезапным ознобом и горячкой, корчась от сильнейшей головной боли и пастухи-кочевники, и ремесленники в городах, и приближенные султана Исхак Насира. Покрасневшие лица их искажались страданиями, ноздри раздувались, губы трескались и кровоточили от язв, а из невнятно бормочущих ртов вываливались огромные, сухие языки, напоминающие вяленые куски мяса. Трупы чумных: и нищих, и знатных горожан, сваливали в одни выгребные ямы, обливали нефтью и сжигали, уравнивая, тем самым, в правах. По проселочным дорогам и улицам городов ездили черные повозки; погонщики собирали умерших, выявляли особо опасные очаги болезни, докладывали о том главному целителю Египта Ибн-Зохру — ученику и последователю великого Авиценны. Опытный врачеватель прикладывал все силы, чтобы остановить или локализовать проклятое нашествие чумы, которое было пострашнее беспощадных битв с воинством Годфруа Буйонского и Бодуэна I. Но зараза распространялась, охватывая все больше и больше районов, и победить ее не было никакой возможности.

Бич Божий настиг египтян, когда в Каире находились князь Гораджич и графиня де Монморанси. Постоялый двор, где остановились разведчики Бодуэна I, наполовину опустел: кого настигла и сжала в своих смертельных объятиях чума, кто бросился в родные земли, пытаясь уйти от нее и миновать выставленные на границах города кордоны. Правда, немногим удавалось пробраться сквозь дежурившие днем и ночью цепи стражников. Советником султана Пильгримом, был отдан строжайший приказ не пропускать никого, а особо упорных закалывать на месте. Безлюдно выглядел, как и многие другие дома в Каире, посольский дворец Юсуфа ибн-Ташфина, где жгли смолу и тутовое дерево, стараясь завесой дыма отгородиться от страшной болезни. Чума уже унесла самого посланника магрибского султана и всех слуг и служанок Катрин де Монморанси, оставив ей лишь маленького сына и преданного евнуха Бензуфа. Оставалось лишь молить Бога — Спасителя Христа, вере которому графиня не изменяла даже в самые тяжкие времена, и надеяться на Его милосердие…

Между тем, выведенные за пределы города и избежавшие заразы отборные части египетской гвардии — мамлюки, концентрировались на границе с Палестиной. К ним подтягивались союзные войска из Ливии, Судана, Эфиопии и Иордании. На подходе были выступившие из Мевра сельджуки под командованием самого принца Санджара, который никак не мог успокоиться после поражения возле Керака. Все это было известно Милану Гораджичу и Рихарду Агуциору, исправно исполняющих обязанности слуг у маленького китайца Джана, который, впрочем, не обременял их поручениями. Анализ сложившейся обстановки показывал, что несмотря на тяжелейшее внутреннее положение в стране, султан Насир, в сговоре со своими союзниками, готовит вторжение в пределы Палестинского государства.

— Отчаянный малый, этот Исхак Насир, — заметил по этому поводу князь Гораджич. — Если у него в тылу, когда он увязнет в Палестине, вспыхнут чумные бунты, ему не поздоровится!

— Каждый султан или монарх обычно начинает свое правление с хорошенькой заварушки с соседом, — ответил на то Агуциор, который вместе с князем нес тяжелый мешок с товарами, следуя за своим «китайским господином» в двух шагах. — Или режет тех, кто выдвинул его на престол.

— Значит, нашему приятелю Пильгриму вскоре придется уносить ноги… Куда он подастся на сей раз?

— Прямиком в ад! — произнес Агуциор. — Ну вот, вы и накликали его! — он незаметно показал в сторону въехавшей через центральные ворота на рынок группы всадников. Среди них выделялся один, в золоченых, украшенных знаками высшего достоинства одеждах, обросший черный бородой и зорко поглядывающий по сторонам. Это был тайный советник султана Насира — Пильгрим, не брезговавший совершать под видом проверки полуразбойничьи наезды на рынок и отбирать у купцов и торговцев приглянувшиеся ему товары. Зная эту его «слабость», по рынку прошла первая легкая волна паники; ювелиры и оружейники стали поспешно запирать свои лавки, проклиная ненасытного, свалившегося им на головы Пильгрима. Взгляд лже-рыцаря скользнул по двум бедуинам и стоящему между ними китайцу, прижавшимся к кирпичной стене. Что-то щелкнуло в его памяти, но он проехал еще несколько десятков метров, прежде чем вспомнил, где видел эту троицу. Конечно же! У селения Арад, где произошел бой с христианским патрулем…

Поспешно развернув коня, Пильгрим крикнул сопровождавшим его мамлюкам:

— Закрыть ворота! Оцепите весь рынок! Здесь вражеские лазутчики, я узнал их! — выхватив меч, он помчался за своими врагами, которые не стали терять времени даром. Поднырнув под лотки с фруктами и опрокинув арбузы и дыни под копыта лошадей мамлюков, они понеслись по рядам, толкая и сшибая людей. Подскальзываясь на арбузных корках, лошади заваливались, падали, давя торговцев и зевак. На рынке началась настоящая паника, когда от громких криков и визга все начинали метаться и бежать не зная куда. Но центральные ворота уже были закрыты и возле них встали два рослых мамлюка с обнаженными мечами. Пильгрим, между тем, преследовал троих беглецов, пытающихся затеряться в толпе. Позади них опрокидывались лотки с черносливом, летели на землю подносы с орехами и курагой, щелкали под копытами лошадей фрукты, летели по воздуху шелковые покрывала и занавеси, облепляя мамлюков и Пильгрима.

— Взять их живыми! Обходите слева! — кричал лже-рыцарь, желавший прежде всего отомстить Милану Гораджичу за свое унижение под Ульмом, в замке старика Агуциора. Он уже предчувствовал, как медленно станет делать надрезы на его коже, сдирая ее с плеч, как завоет князь и Агуциор, когда их начнут поджаривать на раскаленных углях, а затем… о! затем их зашьют в бычью кожу, приложив ушные раковины к рогам и подвесят здесь же, на рынке, под палящим солнцем, и они будут висеть день, два, неделю, пока не умрут в страшных мучениях!

Несколько мамлюков выскочили наперерез беглецам, рассекая окружавшую их, мечущуюся толпу. В воздухе свистели плетки, которыми наемники нещадно лупили по головам зевак.

— Сюда! — крикнул Гораджич, увлекая друзей в барахольную лавку, на ходу срывая бурнус и одежду бедуина. Через пару минут из заднего окошка лавки вылезли три странных человека: один из них выглядел как нищий дервиш — в чалме и драном халате на голое тело, другой — как купец-иудей, в ермолке и желтом плаще, а третий, узкоглазый и маленький, был одет в женскую византийскую далматику с длинными рукавами, концы которых чуть не касались земли. Бросившись в толпу, они затерялись в ней, и вместе с людским потоком понеслись к запасным воротам, где еще не успели выстроиться мамлюки. Но Пильгрим со своим отрядом уже врезался в задние ряды и пробивался туда же.

— Хватайте дервиша и иудея! — заорал он, узрев своих врагов и указывая на них мечом. — Вон они!

Но Гораджич, Агуциор и Джан уже проскочили узкие ворота и понеслись по улице. Сзади разносилось лошадиное ржанье и топот копыт. Свернув в переулок, беглецы побежали вдоль высокой каменной стены, а впереди — через несколько десятков метров они уткнулись в тупик. Лишь небольшая, заросшая зеленью калитка виднелась слева.

— Попробуем? — предложил Гораджич и толкнул ее плечом. Калитка на их счастье оказалась незаперта, и они очутились в благоухающем акациями саду. За кронами деревьев виднелась куполообразная крыша беломраморного дома. Никого из охранников или прислуги поблизости не было.

— Чует мое сердце — в стенах этого дворца мы найдем приют! — воскликнул князь Гораджич, поправляя чалму.

— Или смерть, — добавил Рихард, оглядываясь. Китаец лишь улыбнулся, обнажив мелкие желтые зубы. Пригнувшись, все трое побежали вперед и выскочили к небольшой беседке, возле которой журчал искусственный ручей, ниспадая из каменного грота. На бережке играл маленький смуглый мальчик, а в самой беседке сидели два человека: белокурая дама, поспешно набросившая чадру при виде трех выскочивших из зарослей мужчин, и безбородый, с мучнистым цветом лица евнух, выхвативший меч.

— Кто вы, негодяи, и как посмели проникнуть во дворец посла султана Магриба Юсуфа ибн-Ташфина? — выкрикнул он.

— Успокойтесь, благородные дамы и господа, — отозвался Гораджич, пряча кинжал. — Мы не причиним вам вреда. Но будем вам крайне признательны, если вы потерпите наше присутствие часика два-три.

— Сейчас я позову слуг и вас скормят леопардам, — нахмурился евнух, поднося к губам золоченый свисток. За стеной в это время разнесся громкий голос Пильгрима:

— Оцепите весь квартал! Они не могли уйти далеко. Проверьте все дома, каждый закоулок!

— Погоди, Бензуф! — остановила евнуха дама. — Не торопись. Мне кажется, эти люди попали в беду.

— Вы совершенно правы, прекрасная госпожа! — поклонился Агуциор, при этом его ермолка свалилась на землю.

— Молчи, иудей! — пригрозил Бензуф. — Ты не смеешь разговаривать с моей повелительницей.

— Думаю, Бензуф, ты не прав, — произнесла дама. — Я вижу в лицах наших гостей европейские черты. Ведь вы рыцари? — прямо спросила она. — Переодетые в маскарадные костюмы?

— Да, черт побери! — воскликнул Гораджич. — И просим у вас укрытия от преследования. Я смею надеяться на вашу благосклонность, поскольку то, что я успел разглядеть, наводит меня на мысль, что и в вас течет не восточная кровь.

— Вы наблюдательны, — согласилась Катрин де Монморанси, поднимая чадру. На ее красивом, освещенном солнечными лучами лице играла легкая улыбка. — Однако, поспешим в дом. Я с удовольствием окажу услугу соотечественникам, которых не видела… десять лет.

Перепоручив ребенка Бензуфу, графиня повела трех неожиданных гостей в свой флигель, примыкавший к дворцу посланника. Введя их в свои покои, Катрин пригласила их сесть, а сама полуулеглась на низеньком, покрытом персидским ковром диване, поджав под себя по восточному обычаю ноги.

— Что привело вас в Каир? — спросила она, соскучившись в обществе молчаливого Бензуфа. — Откуда вы родом? Как вас зовут? Были ли вы в Константинополе? Где теперь центр европейской моды? Что носят дамы во Франции? Какова длина поясов? Кто правит в Труа и Шампани? Не встречался ли вам рыцарь по имени Гуго де Пейн?

— Сударыня, мы ответим на все ваши вопросы — только по порядку и не сразу, — любезно ответил князь Гораджич. — Скажу лишь, что славный рыцарь Гуго де Пейн — мой друг, и мы вместе прибыли в Палестину около двух лет назад, — при этих словах лицо графини вздрогнуло. — А пока, не позволите ли нам всем забраться вон в тот громадный сундук?

— Но… почему? — изумилась графиня.

— Не из любопытства к вашим нарядам, а потому лишь, что я слышу за окнами голос нашего недруга — Пильгрима.

— Тогда не мешкайте, — согласилась Катрин, открывая дверцу сундука и выбрасывая, из него свои платья. Когда все трое уместились внутри, она захлопнула крышку и щелкнула замком. Потом повернулась к двери, в которую уже входили Бензуф с мальчиком, а за ним — вооруженный мечом Пильгрим и двое мамлюков.

— Как вы посмели явиться к избраннице султана Юсуфа с оружием в руках? — гневно спросила она, нахмурив брови. Пораженный ее красотой, Пильгрим замер. Желая поначалу ответить ей резко, чтобы показать, кто здесь хозяин, он передумал и сменил тон.

— Простите, — ответил Пильгрим, откровенно и вызывающе любуясь ее лицом, — но мы ищем опасных преступников… А нашли — драгоценный алмаз. Как жаль, что мы не встречались раньше! — взгляд Пильгрима скользнул по разбросанным на полу платьям и задержался на огромном сундуке. — И теперь я даже рад, что поиски привели меня сюда. Почему вы избегаете светского общества, сударыня? Своей красотой вы бы только украсили наши скучные приемы у султана Насира. И доставили бы лично мне огромное удовольствие лицезреть вас! — Пильгрим коснулся замка на сундуке. — А где ключик? — спросил он вдруг.

— Подите вон! — потребовала графиня, краснея от негодования.

Пильгрим грубо захохотал.

— Я имею в виду — ключик от вашего сердца, — выдавил он из себя сквозь смех. — Ваши тряпки меня не интересуют. Так когда вы явитесь во дворец султана?

— Я пожалуюсь на вас моему господину Юсуфу ибн-Ташфину!

Пильгрим притянул к себе за руку сына графини и потрепал его по головке.

— Славный мальчуган! — произнес он со скрытой угрозой. — Жаль, если с ним что-нибудь случится… Берегите его, сударыня.

Пнув ногой сундук, Пильгрим резко повернулся и пошел к двери, сделав знак мамлюкам следовать за ним.

— Я не прощаюсь, — многозначительно добавил он, посмотрев на Катрин и зловеще улыбнувшись. — И учтите: оказывая содействие преступникам, вы становитесь врагом султана Насира и с вами можно будет поступать так, как мне заблагорассудится… Но меня-то вам нечего бояться! — и вновь рассмеявшись, он покинул комнату. Выйдя за ворота, Пильгрим обратился к мамлюкам:

— Поставьте караулы у всех выходов: они где-то здесь, я чую. И не выпускайте никуда эту женщину, если она вздумает покинуть дворец. Она мне нужна.

В голове Пильгрима уже созрел план в отношении Катрин де Монморанси. Загоревшись страстью к белокурой красавице, Пильгрим решил во что бы то ни стало овладеть этим лакомым кусочком, не упустить ее из рук. Сладострастно улыбаясь, он задумал дождаться ночи, а там… там, под покровом темноты, пробраться во флигель и насладиться ею, а затем увезти в свой загородный дом на окраине Каира. Что делать с Катрин дальше — Пильгрим пока не предполагал. Если она будет продолжать сопротивляться, то — мало ли неопознанных трупов находят на дорогах Египта? И никому до них нет никакого дела…

— Вылезайте, — сказала графиня, отпирая сундук. — Негодяй ушел… До чего же омерзительный тип!

— Он еле избежал виселицы в Ульме, — произнес Гораджич. Думаю, вы теперь также в опасности.

— Бензуф, мы завтра же покинем Каир! — сказала Катрин, обратившись к евнуху. — Соберите в дорогу все необходимые вещи и испросите разрешение на проезд у султана Насира.

— Куда вы намерены направиться? — спросил Агуциор.

— В Иерусалим. Если это удастся.

— Торговля между Египтом и Палестиной не прекращается, — сказал Гораджич. — Было бы прекрасно, если бы в список сопровождающих вас были внесены еще три слуги, — намекнул он.

— Вы поняли, Бензуф? — произнесла графиня.

— Вы слишком милосердны, — проворчал старый евнух. — Трое мужчин возле вас — вряд ли это понравится султану Юсуфу…

— Мы можем переодеться женщинами, — придумал Гораджич, подмигнув Агуциору. — И ваш ревнивый султан может спать спокойно.

— Ну, хорошо, — согласился Бензуф, качая головой. — Чувствую, что меня повесят за ноги на воротах Алжира.

— А теперь — рассказывайте, — нетерпеливо потребовала графиня, посмотрев на рыцарей. — Где вы познакомились с Гуго де Пейном? Когда-то давно, я была… дружна с этим человеком…

Графиня де Монморанси слушала Милана Гораджича, затаив дыхание. Все, связанное с Гуго де Пейном, пробудило в ее душе далекие воспоминания, кольнуло ее сердце той непреходящей болью, которая всегда сопутствует первой любви, счастливой ли она была или несчастной. И хоть прошли годы, жизнь ее изменилась, и сама она была не прежней беззаботной девушкой — невестой сероглазого юноши, а матерью одного из наследников магрибского трона, но чувства ее не угасли, не обратились в пепел, разнесенный над Тирренским морем, а продолжали слабо гореть, неподвластные ни времени, ни расстоянию. Она не могла поверить, что Гуго де Пейн, которого Катрин представляла себе таким же, как в дни своей юности, находится не так уж и далеко от Каира — в Иерусалиме, куда она должна была вскоре направиться. Ощущение близкой встречи наполнило ее грудь тревогой и ожиданием. Как встретит ее рыцарь, что скажет, какие слова найдут они друг для друга?..

Гораджич, видя, что графиня не слушает его, поглощенная своими думами, умолк. Его привлекла ее красота, присущая зрелой женщине, печальный взгляд голубых глаз, кольца светлых волос и какая-то особая таинственность, окружавшая ее, европейку, ставшую наложницей могущественного султана Северной Африки. Сербский князь, повидавший в своих странствиях немало женщин, относился ко всем к ним, в основном, как к лишней обузе в дороге, вроде прихваченного по ошибке столового серебра, тогда как можно обойтись простой деревянной ложкой, которую легко в случае ненадобности и выбросить или одолжить товарищу. Но тут — он словно бы впервые столкнулся с непонятной ему силой, тревожно и ласково коснувшейся его закаленного во многих испытаниях сердца.

— Вы, верно, хотите услышать и мою историю? — очнувшись, произнесла она и рассказала все, утаив лишь имя своего жениха.

— Думаете ли вы окончательно вернуться на родину? — волнуясь, спросил Гораджич, непроизвольно сжимая ее руку, сочувствуя ее страданиям и втайне мечтая о том, чтобы ни Юсуф ибн-Ташфин, ни далекий жених больше не отягощали ее память.

— Я еще не решила, — ответила графиня. — Однако, уже темнеет и вам надо позаботиться о ночлеге.

— Мы, как солдаты, привыкли спать на сырой земле, — сказал Гораджич. — Но если вы позволите нам укрыться в той беседке, где встретили вас, то лучшей перины и не придумать!

— Располагайте ею полностью, — отозвалась Катрин. — По правде говоря, мне бы хотелось, чтобы в эту ночь вы были где-то неподалеку. Со смертью посла дворец почти опустел, а этот человек, Пильгрим… он вызывает у меня страх.

— Мы придем к вам на помощь по первому зову, — горячо сказал Агуциор. В это время вернувшийся Бензуф сообщил, что разрешение на выезд получено, и к утру можно собирать вещи и отправляться. Ядовито улыбнувшись, он швырнул Агуциору целый ворох женской одежды, купленной им по дороге на рынок.

— Облачайтесь, — потребовал он. — Нечего вам разгуливать по саду в мужских штанах!

— Это разумно, — со смехом поддержала его Катрин. — Думаю, сегодня вы переодеваетесь не в первый раз, — забрав с собой сына, она удалилась в задние комнаты, а спустя некоторое время из флигеля в ночной полумрак выскользнули три женские фигуры под чадрой; две — с крутыми плечами, а одна — миниатюрная, семенящая позади них.

Через два часа, когда по восточному мягкая, с молочно-шоколадным отливом луна осветила спящий Каир, с его вытянувшимися к небу минаретами, дворцами и арками, под стук колотушек сторожей к калитке в стене, окружавшей дом магрибского посла, прокрались пять темных фигур; их лошади с повозкой ждали на соседней улице. Пильгрим сильно рисковал, намереваясь похитить одну из наложниц Юсуфа ибн-Ташфина — в политическом смысле это грозило серьезными осложнениями в отношениях двух могущественных султанов. В худшем случае, его голова могла оказаться на столе Юсуфа ибн-Ташфина, присланная в знак примирения. Но внезапная страсть к графине помрачила его разум. Кроме того, он надеялся, что ему удастся спрятать концы своего злодеяния в воду. Отобрав особо верных ему воинов, Пильгрим решился на столь отчаянный шаг. Отпустив дежуривших у калитки караульных мамлюков, он достал длинный нож и через решетку отодвинул запор. Путь к флигелю был свободен. Взяв с собой одного из наемников, Пильгрим поспешил к своей цели.

Во флигеле было несколько комнат, но во всех них было темно, а окна закрыты крепкими решетками. Дверь также не поддавалась. Пока мамлюк возился с ее запором, Пильгрим обдумывал, как на следующий день он будет докладывать султану Насиру о похищении графини и какие титанические усилия он прилагает к ее поискам. Улыбка блуждала по его лицу, а рука сжимала длинный кинжал. Наконец, дверь поддалась, и стала со скрипом открываться.

— Не шуми ты так! — толкнул в спину мамлюка Пильгрим. — Иди первым.

Но лишь только наемник переступил порог, как прячущийся в темной прихожей евнух, со словами: «Получи же, негодяй!», пронзил его острым ножом. Тело мамлюка навалилось на Пильгрима, но он толкнул его вперед, на старика, и Бензуф, вместе с убитым им наемником, упали на пол. Подскочивший Пильгрим тотчас же оказался рядом и воткнул кинжал в горло евнуха, пригвоздив его к деревянному полу.

— Вот так! — проговорил Пильгрим, с трудом вытягивая кинжал обратно: голова Бензуфа при этом стукнулась об пол. Пильгрим замер, прислушиваясь к тишине вокруг; глаза его постепенно стали привыкать к темноте. Потом он шагнул в коридор, прошел одну комнату, покосившись на огромный сундук, другую, и вступил в покои графини.

Разбуженная неясным шумом и подозрениями, Катрин в белой ночной рубашке сидела на постели, прижимая головку сына к своей груди. Увидев Пильгрима, вошедшего в комнату с кинжалом в руке, она вскрикнула.

— Спокойно! — прошептал бросившийся к ней Пильгрим. Он выхватил из ее рук мальчика и прижал острие кинжала к его горлу. — Если вы закричите — то жизнь вашего сына в ту же минуту оборвется! Можете мне поверить, что я не бросаю слов на ветер!

Смертельно побледневшая Катрин широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на кончик кинжала, коснувшийся бьющейся артерии.

— Одевайтесь! — приказал Пильгрим, зажимая плачущему мальчику рот. — Вы поедете со мной.

— Куда? — пересохшими губами прошептала графиня.

— Не задавайте лишних вопросов. Я гарантирую жизнь и вам, и вашему сыну. Поторопитесь, время не ждет!

Послушная его воле, Катрин набросила на плечи плащ, обулась в легкие туфли, незаметно спрятав в складках маленький нож — подарок султана Юсуфа.

— Я готова, — произнесла она.

— Идите вперед, — потребовал Пильгрим, любуясь ее станом. Сейчас, смертельно напуганная, она еще больше возбуждала его страсть. Выйдя в коридор и наткнувшись на мертвого, преданного старика-евнуха, Катрин вновь вскрикнула. Ненависть к убийце Пильгриму обожгла ее.

— Ничего, ничего, — проворчал сзади лже-рыцарь. — Он сам напоролся на кинжал. Не надо быть таким заботливым охранником. Спал бы себе тихо и ничего не случилось.

— Вас покарает небо! — обернулась к нему Катрин.

— Оно меня столько раз карало, — рассмеялся Пильгрим, — что я становился с каждым разом все здоровее и здоровее. Не оглядывайтесь!

Пройдя через сад, они вышли из калитки и направились к ждущим неподалеку лошадям. Катрин и ее сына усадили в повозку и приказали лечь на дно, накрывшись покрывалом. Пильгрим и трое мамлюков вскочили на лошадей и неторопливо поехали на северо-запад, где на окраине Каира находился его дом и где все было готово к брачной ночи. Но на полпути к нему Пильгрим остановил коня, словно вспомнив о чем-то.

— Джаба! — попросил он одного из наемников-мамлюков. — Вернись назад и вытащи из флигеля труп Сандро. Нехорошо, если утром его обнаружат слуги посла — его могут опознать. Брось его в канаву.

— Слушаюсь, господин! — произнес мамлюк и понесся обратно.

Между тем, всхлипывания мальчика, когда Пильгрим тащил его через сад, разбудили Джана, всегда спавшего словно чуткая лесная рысь. Он открыл щелочки глаз и прислушался. Затем осторожно встал и прокрался к флигелю. Заглянув в распахнутую дверь, он увидел два, освещенные луной, трупа. Цокнув языком, китаец повернулся и поспешил к беседке, где тотчас же разбудил обоих рыцарей. Путаясь в длинных юбках, князь Гораджич и Агуциор побежали к месту трагедии, сжимая в руках кинжалы. Случилось самое худшее, чего опасался Милан Гораджич: графиня Катрин де Монморанси и ее маленький сын исчезли.

— Это работа Пильгрима! — в отчаянье проговорил князь, вонзив кинжал в подушку и пуская по комнате перья. — Мне следовало это предвидеть!

— Мы не можем оставить ее в беде, — произнес Агуциор. — Если бы знать, куда увез ее. этот негодяй?

Джан остановил его, приложив палец к губам и показывая другой рукой в окно; его чуткий слух уловил шаги по дорожке.

— Кажется, к нам гости, — прошептал Агуциор, выскальзывая в коридор. За ним последовал Гораджич, прихватив скомканное покрывало и свертывая его в жгут.

Лишь только мамлюк Джаба ухватил за ноги своего мертвого товарища, как на горле его стянулся узел, и он влетел в комнату, распластавшись на полу. Усевшись на него верхом, Гораджич еще крепче стянул концы покрывала. Затем ослабил захват и дал мамлюку немного подышать воздухом и прийти в себя.

— Где Пильгрим? — проговорил он, наклоняя свое лицо к Джабе.

— Настоящий мамлюк никогда не будет предателем, — делая судорожные глотки, выдавил из себя Джаба. Гораджич снова затянул узел: на сей раз надолго.

— Где Пильгрим? — повторил он, хлопая мамлюка по щекам.

— В загородном доме, — ожил «настоящий» мамлюк. — Я покажу вам дорогу.

— Графиня и ее сын с ним? — спросил Агуциор.

— Естественно, — сознался Джаба.

— Говори точнее — где находится дом, — потребовал Гораджич.

Выслушав подробное описание, князь взглянул на Агуциора.

— Времени терять нельзя, — сказал он. — Поступим так: я переоденусь в платье этого мерзавца, мы с Джаном сядем на его лошадь и поедем вперед, а вы, Рихард, поторопитесь за нами.

— Что будем делать с ним? — Агуциор указал на помертвевшего от страха мамлюка.

— Свяжем и оставим здесь, во флигеле. Пусть слуги султана узнают, кто похитил графиню и убил бедного Бензуфа. Думаю, на этом карьера Пильгрима закончится. Как, надеюсь, и его поганая жизнь, — и князь начал переодеваться в третий раз за сутки. Через некоторое время, он и сидящий сзади Джан, мчались по указанному адресу.

Возле дома Пильгрима, за крышей которого угадывались треугольные очертания величественных пирамид, прогуливался сонный мамлюк. Увидев прикрывавшего рукавом лицо Гораджича и миниатюрную женщину на седле сзади, он удивленно присвистнул.

— Кого это ты приволок, Джаба? — крикнул он. — Персиянку?

— Нет, одного никудышного китайца, — ответил Гораджич, соскакивая с коня и нанося мамлюку сильнейший удар в нос. — Тебе он не понравится, — добавил он успокоившемуся охраннику. — Пойдем в дом, Джан! Придется и тебе потрудиться, хватит кататься.

Гораджич громко забарабанил в ворота.

— Открывайте! — заорал он. — Сонные тетери! Это я, Джаба!

— Чего вопишь? — послышался чей-то недовольный голос и ворота начали отворяться.

— Да тут приятель наш упал и не шевелится: может с ним что случилось?

Вышедший из дома мамлюк, посмотрел на лежащего на земле и… через секунду улегся рядышком.

Гораджич и Джан вошли в дом, оглядываясь по сторонам.

— Вырубай всех подряд, — сказал князь китайцу. — В этом осином гнезде хороших людей нет.

— Хорошо, — согласился Джан, тотчас же выполняя его просьбу, увидев вышедшего на шум охранника. Падение его тела привлекло из спальни еще двоих мамлюков, полуодетых, но с мечами в руках. В высоком прыжке, обеими ногами Джан нанес им четкие удары в височную область. И тут, словно горох из сита, со всех сторон стали сыпаться просыпающиеся наемники, еще не сразу осознавшие — что случилось и кто на них напал? Некоторых из них Гораджич проткнул мечом, одолженным у Джабы, а остальных оставил для Джана. Он даже не стал смотреть, как китаец расправляется с ними, поспешив по лестнице вверх, на второй этаж.

В это время, в спальне Пильгрима, хозяин дома в разорванной на груди рубашке, с пылающими глазами и лицом оцарапанным ногтями Катрин, пытался овладеть графиней. Он сбил ее ударом кулака на диван и начал срывать одежду, исступленно выкрикивая проклятия в ее адрес.

— Потом я отдам тебя на растерзание своим мамлюкам! — хрипел Пильгрим, разрывая шелковую ткань и впиваясь зубами в грудь Катрин; с всклокоченными волосами, безумным взглядом он походил на демона, неудержимого в своей страсти. Он не слышал шума внизу, как не услышал и распахнувшуюся позади дверь. Но прежде, чем князь Гораджич успел занести меч, Катрин слабеющей рукой нащупала спрятанный кинжал и вонзила его в грудь Пильгрима. Тот отпрянул, схватившись рукой за рану, и с изумлением посмотрел на пылающее лицо пленницы.

— Дрянь! — прошептали его губы, и Пильгрим опрокинулся навзничь.

— Кажется, вы сами успели себя защитить! — кинулся к графине Гораджич; она билась в истерике, судорожно рыдая, цепляясь за него руками.

— Нет! Нет!.. — повторяла она одно только слово.

— Успокойтесь, — ласково произнес князь, прикрывая ее обнаженные плечи своим плащом мамлюка. — Все позади. Негодяй мертв.

Он осмотрелся в комнате, ища какой-нибудь графин с водой, но кроме вина на столике ничего не обнаружил.

— Выпейте это! — налил он в кубок вина и протянул графине. Почти силой он заставил ее выпить.

— Ну вот, вот, хорошо! — сказал Милан, поглаживая ее белокурую голову. — А где ваш сын?

— Он… запер его… в соседней комнате, — с трудом произнесла графиня; зубы ее стучали о край кубка.

Гораджич поднялся, примерился к двери и, отступив шага на два, выбил ее плечом. К нему кинулся перепуганный мальчик.

— Нам нужно уходить, — сказал князь, передавая сына Катрин. Мы воспользуемся лошадьми мамлюков, найдется тут наверняка и повозка. Я последую за вами куда вы прикажете: к султану Магриба или в Иерусалим. Решайте.

— Я больше не хочу возвращаться в Алжир, — подумав немного, твердо произнесла графиня.

— Хорошо! — радостно вспыхнули глаза Гораджича. — Поспешим же в наш Тампль, о котором я вам уже много рассказывал. Кажется, шум внизу стих. Джан прекрасно знает свое дело!

Вслед за шагами на лестнице, дверь распахнулась и в комнату вбежали Рихард Агуциор и Джан.

— Я как всегда опоздал! — улыбнулся Агуциор, поклонившись графине. — Кто его убил? — он кивнул на Пильгрима.

— Я, — произнес Гораджич, встретившись взглядом с Катрин.

— Наверное, мы разбудили весь квартал, — добавил он, помогая графине подняться; он укутал мальчика в одеяло и повел его к двери. Сзади, пошатываясь, шла Катрин де Монморанси.

— Я захвачу кое-какие теплые вещи! — крикнул им вдогонку Агуциор. Открыв встроенный в стену шкаф, он не слышал, как позади него медленно поднялся Пильгрим. Мутный взгляд лже-рыцаря уставился на спину своего врага. Нагнувшись и подняв свой меч, Пильгрим ухватил его обеими руками и из последних сил вонзил его под левую лопатку Агуциора…

Милан Гораджич, спускаясь по лестнице вместе с Катрин де Монморанси и ее сыном, услышал слабый крик и звук рухнувшего тела. Выхватив меч, он бросился обратно в комнату. Прямо перед ним стоял, шатаясь, словно пьяный, Пильгрим, пытаясь вытащить меч из спины лежащего Агуциора.

— Негодяй! — выкрикнул Гораджич и, замахнувшись, нанес страшный удар, который рассек Пильгрима почти пополам — от ключицы до живота. Весь забрызганный кровью врага. Милан склонился над мертвым Рихардом Агуциором.

— Так и не дождется старик Курт своего сына из Палестины, — прошептал он, закрывая рыцарю глаза. Ему показалось, что две половинки тела Пильгрима продолжают шевелиться, словно пытаясь собраться в одно целое. Подняв меч Агуциора, князь вонзил его между ними, с отвращением плюнув на останки лже-рыцаря. Затем вышел из комнаты и быстро побежал вниз по лестнице, вслед за ушедшей вперед Катрин де Монморанси с сыном.

Беда не приходит одна. На пути из Каира к границам Палестины, пробираясь окольными дорогами, останавливаясь в малонаселенных деревнях, тяжело заболел сын графини. Началось все с пустякового пузырчатого пятнышка на лопатке, которое стало лосниться, краснеть, гноиться, а кожа вокруг него натянулась, словно на барабане. Резко подскочила температура, запеклись губы, отечный язык как бы натерли мелом. Ребенок метался на кровати, в хижине приютившего их пастуха, стонал, бормотал что-то бессвязное, а в его глазах застыло невыразимое чувство ужаса: он будто бы молил свою мать о чем-то, что был не в силах передать словами.

— Это… чума, — выговорил страшное слово князь Гораджич, пытаясь оторвать плачущую мать от тела ребенка. За два дня лицо мальчика стало землисто-серого цвета, покрывшись синими пятнами на щеках, нос заострился, а глаза запали глубоко внутрь. На третий день, в ночь, ребенок умер, и невинный дух его, не пощаженный чумой, отлетел на небеса. Безутешному горю графини не было предела. Как мог князь утешал ее, но какие слова могут дойти до сердца матери, только что потерявшей сына? Ребенка похоронили на опушке леса, и Гораджич, смастерив из двух стволов молодых кипарисов крест, установил его на могиле.

— Вам нужно думать о будущем, — произнес князь, дотронувшись до руки Катрин. — Вы молоды и прекрасны. Теперь ничто не связывает вас… с Алжиром.

— Да, — печально отозвалась Катрин, отвечая на его пожатие.

— Знайте, — взволнованно сказал Милан, ощущая себя в непривычной роли, — в этом мире есть человек которому вы дороги и на которого вы можете положиться во всем. Этого человека не волнует ваше прошлое поскольку он сам прошел через многие испытания и если вы скажете ему… слово… которое…

— Не продолжайте, — остановила его графиня. — Я бесконечно благодарна вам за все, что вы для меня сделали.

— Хорошо, — смутился Гораджич. — Оставим этот разговор.

— Постойте. Я рассказала вам не все о своей жизни, — графиня посмотрела ему в глаза. — Мой жених, тогда, давно… Этим человеком был Гуго де Пейн!

— Понятно, — Гораджич выдержал ее взгляд, но лицо его, покрытое сетью мелких морщин, загорелое лицо вечного странника омрачилось, словно его коснулась проплывающая по небу грозовая туча. — Теперь тем более я обязан доставить вас в Тампль. Хотя бы ценою собственной жизни, — добавил он.

Через день, простившись с могилой умершего мальчика, Катрин де Монморанси, Милан Гораджич и Джан продолжили свой опасный путь к границам Палестинского государства. Они бросили ненужную теперь повозку и ехали верхом, оставив одну сменную лошадь. В дороге им несколько раз встречались отряды мамлюков, но Гораджич вовремя сворачивал в лес, опасаясь возможного столкновения. И хотя у графини было с собой разрешение на выезд, но контроль на дорогах ужесточился, и еще неизвестно было — какие меры предприняты в связи с убийством тайного советника султана Исхака Насира? Да и вообще, что произошло в Каире после их бегства из города? Возможно, оставшиеся в живых охранники Пильгрима дали соответствующие показания против графини и князя, которых видели в доме советника и сейчас их усиленно разыскивают, чтобы доставить в Каир? Все это вынуждало путников пробираться вперед с особой осторожностью, тщательно выбирая маршрут. Кроме того, по пятам за ними двигалась чума, приближаясь к Палестине…

Измученные долгим переходом путники еще не знали, что самые трудные испытания поджидают их дальше — в устье Нила и в Аравийских песках, куда они отклонились, избегая прямых дорог на Маараф и Хеврон, где были выставлены многочисленные посты мамлюков и подтянувшихся к ним частей Санджара. И испытания эти были связаны не с неприятельскими задами, а с силами природы. Утлая лодка, на которой они переправлялись через разлившийся Нил, бросив на берегу лошадей, внезапно опрокинулась и мутная желтая вода, тяжелая, как конопляное масло, потянула их а дно. Гораджич, обхватив одной рукой графиню, поплыл к глинистому берегу, до которого оставалось несколько десятков метров. Джан уже выбрался на берег, путаясь ногами в тине; внезапно он закричал, что было так не свойственно выдержанному и молчаливому китайцу. Вглядевшись туда, куда махал рукой Джан, князь увидел огромного, соскользнувшего в воду крокодила. Зеленое, отвратительное чудовище плыло к ним, выставив над поверхностью воды изумрудные, отливающие желтым блеском глаза. Катрин находилась в обморочном состоянии, и потому не видела грозившей им страшной опасности. Взглянув на близкий берег Гораджич похолодел: еще одна напасть ждала их там. Из зарослей бамбука, неслышно ступая своими кошачьими лапами, выходил, пригибая к желтому песку роскошную гриву, царь всех зверей — африканский лев… Сзади — одно чудовище, спереди другое! Милан Гораджич предпочел гнусной рептилии сухопутного хищника. Тем более, что у него был опыт управы с ним, недаром он долго путешествовал по землям Африки и перенял некоторые навыки черных колдунов. Выбравшись на берег, он перенес подальше бесчувственную графиню и повернулся к подступавшей огромной кошке, которая остановилась и приготовилась к броску. Краем глаза Милан увидел, что и крокодил также вылез на отмель, застыв с разинутой пастью, словно ожидая исхода встречи человека и зверя, не решаясь мешать царственному льву. Гораджич, скосив глаза к носу, как учили его колдуны, шепча их заклинания и выставив вперед большой палец и мизинец правой руки (сложив три остальных), поворачивая их слева направо, словно завинчивая крышку люка, короткими шагами двинулся ко льву. Мистическая сила, заложенная в его жестах и словах, подействовала на хищника, как он того и ожидал. Лев мотнул головой, издал громкий рык, с огромным неудовольствием посмотрел на приближающегося князя, продолжавшего вращать рукой и бормотать заклинания, с силой хлопнул хвостом по песку, развернулся и мелкой рысцой затрусил обратно в заросли бамбука. Гораджич вытер ладонью холодный пот, струившийся по лицу и облегченно вздохнул. Он вернулся к графине и привел ее в чувство. Затем потряс также впавшего в бессознательное состояние Джана.

— Продолжим наш путь, — как ни в чем не бывал произнес Милан, улыбнувшись. — Скажу вам честно, Катрин, мне приходилось попадать и в более тяжкие переделки…

— Мне кажется, что рядом с вами любая женщина чувствует себя спокойно и уверенно, — нежно поблагодарила его графиня.

— К сожалению, их было так мало, — отозвался князь.

Через несколько суток, путники благополучно добрались до аравийских пустынь, но потребовалось еще немало дней, прежде чем они миновали их безводные пески, бредя ночью, ориентируясь по свету далеких звезд, и отдыхая в вырытых Гораджичем и Джаном ямах, под палящими лучами солнца. Наконец, уже теряя последние силы, они выбрались на покрытые зеленью пастбища, вступив на благодатные земли Палестины. Здесь, в нескольких милях от крепости Петра, их заметил и подобрал конный разъезд одного из отрядов гессенского барона Рудольфа Бломберга, и сам военачальник, опознав среди трех измученных скитальцев рыцаря-тамплиера Гораджича, немедленно снарядил экипаж для их срочной отправки в Иерусалим.