"Влюбиться в дьявола" - читать интересную книгу автора (Хойт Элизабет)

Глава 3

Целых семь лет Рено копил то, что намеревался сказать начистоту своему другу. Ах, только бы они встретились с Джаспером Реншоу снова! О, сколько у него накопилось к нему вопросов, и на все он хотел бы получить ответы, потребовать подробных объяснений! И вот теперь, когда долгожданный момент наступил, Хоуп искал внутри себя следы былого нетерпения, былой злобы… и ничего не находил.

Лакей при входе объявил:

— Мистер Вейл.

На лице у гостя уже проступали морщины, глаза были печальными, но в целом Вейл почти не отличался от того друга, с которым Рено провел свои лучшие юношеские годы. Это был тот самый молодой человек, для которого он приобрел офицерский патент и которого считал самым лучшим и самым верным другом… И этот друг бросил его, оставил умирать на чужой земле среди кровожадных дикарей.

— Вы унаследовали титул, не так ли? — спросил Рено.

Вейл кивнул. Он так и остался стоять в дверном проеме со шляпой в руках, не осмеливаясь войти. Он пытался понять, какие мысли роились в голове дикого зверя, сидевшего на кровати.

В момент соскочившая с постели мисс Корнинг с достоинством выпрямилась. Рено так напряженно всматривался в лицо Вейла, что на минуту забыл о ее существовании. Он спохватился, пытаясь удержать ее за руку, но опоздал. Беатриса уже вышла навстречу гостю.

Она слегка откашлялась.

— Как мне кажется, мы с вами уже однажды встречались, лорд Вейл, на одном из маминых званых вечеров в парке.

Вейл перевел взгляд на Беатрису. Заморгал, как бы вспоминая, потом широко улыбнулся и низко поклонился:

— Простите меня, дорогая леди, за мою забывчивость. Напомните, кто вы?

— Моя кузина, мисс Корнинг, — громко проворчал Рено. Объяснять Вейлу, что они очень далекие родственники, не имело смысла.

Вейл в недоумении сдвинул густые брови:

— А я никогда не слышал о том, чтобы у вас была кузина.

Рено криво улыбнулся:

— Она объявилась совсем недавно.

Мисс Корнинг переводила взгляд с одного мужчины на другого, недовольно сдвинув тонкие брови.

— Не послать ли за чаем?

— О, большое спасибо! — отозвался Вейл.

В то время как Рено отрицательно замотал головой:

— Нет.

Вейл взглянул на него, и улыбка исчезла с его лица. Мисс Корнинг опять откашлялась.

— Хорошо, я думаю, что чай в любом случае не помешает. А пока я оставлю вас наедине друг с другом.

Она прошла к дверям. Поравнявшись с Вейлом, загораживающим проход, она шепнула ему на ухо:

— Не задерживайтесь надолго. Он еще очень слаб, Вейл понятливо кивнул, приоткрыл двери для леди и плавно прикрыл их после того, как она вышла. Затем он медленно повернулся в сторону Хоупа, и тот резко бросил:

— Я не инвалид.

— Но ведь вы больны?

— Я простудился на корабле, но это пустяки, скоро пройдет.

Вейл вскинул брови, но не стал расспрашивать ни о чем подробно. Вместо этого он задал простой вопрос:

— Что случилось?

Рено язвительно усмехнулся:

— Мне кажется, я первый должен спросить вас об этом. Вейл отвел взгляд и резко побледнел.

— Я счел… Вернее, мы все сочли вас мертвым.

— Но я не умер, — чеканя каждое слово, сказал Рено. Он вспомнил жуткую вонь паленого мяса. Веревки, врезавшиеся ему в руки. Как он продирался через снег и ветер.

Сквозь маску кровавой жестокости на него в упор смотрели ее карие глаза…

Он замотал головой, отгоняя туманные бредовые видения и стараясь целиком сосредоточиться на человеке, стоявшем перед ним. Его рука непроизвольно поползла к ножу на постели.

Вейл настороженно следил за всеми его движениями.

— Я никогда не оставил бы вас, если бы знал, что вы живы.

— Но факт остается фактом: меня живого бросил мой лучший друг.

— Мне очень жаль. Но я… — Вейл широко раскрыл рот в нерешительности и опустил глаза вниз. — Я видел, что вы умираете, Рено.

В тот же миг в душе Рено вспыхнул огонь злобы и вслед за этим жажда мщения. Темные силы ада нашептывали ему о том, что его предали и бросили. Он ясно вспомнил искаженное страданиями лицо еще живого человека, которого сжигали на костре. Усилием воли он гнал от себя жуткие воспоминания: запах горящего мяса, дым, каркающие человеческие голоса.

— Что же произошло в лагере Вендо? — спросил он.

— После того как они унесли вас? — уточнил Вейл. Вздохнув и не став дожидаться дальнейших расспросов, он принялся рассказывать:

— Нас, Манро, Хорна, Гроува и Коулмена, привязали к пыточным столбам и начали мучить, Коулмена они, в конце концов, убили.

Рено мрачно кивал. Ему было хорошо известно, как обращались со своими пленниками индейцы: будь то белые или пленные индейцы другого племени. Для победителей не было никакой разницы.

Вейл тяжело вздохнул, сжал губы, будто сдерживаясь изо всех сил.

— Затем, после гибели Коулмена, на другой день индейцы привели нас к пыточному столбу, на котором висело полуобгоревшее тело какого-то мужчины. Нам они сказали, что этим трупом были вы. На нем была ваша куртка, те же черные волосы. Я не сомневался в правоте их слов. Да и не я один. Мы все, кто выжил, поверили в то, что этим несчастным были вы.

Вейл поднял голову, его глаза встретились с синими глазами Рено, в которых светился немой вопрос.

— Его лицо было опаленным. Почти черным, обуглившимся, то есть фактически никакого лица-то и не было.

Рено отвел взгляд в сторону. Голос разума четко и внятно подсказывал ему, что у Вейла, как, впрочем, и у других пленных, не было никакой возможности прийти ему на помощь. Кроме того, они поверили в его смерть — доказательств было предостаточно. Любой здравомыслящий человек поверил бы в это, если бы увидел то, что пришлось увидеть и услышать его друзьям.

Но вопреки всему… Да, вопреки всему жестокий зверь, притаившийся в его душе, отказывался считаться с любыми оправданиями. Его бросили, оставили те, ради кого он пошел на неоправданный риск, пытаясь спасти их; те, кого он считал своими друзьями, предали его.

— Прошло целых две недели, прежде чем Сэм Хартли привел свой отряд, чтобы выкупить нас, — тихо заметил Вейл. — Вы все это время тоже находились в лагере индейцев?

Рено покачал головой, сосредоточив взгляд на своей смуглой руке, лежащей на белоснежном одеяле, — контраст был очевидным. Сухожилия рельефно выпирали на исхудавшей руке.

— Как поживает моя сестра Эмили?

В ответ раздалось то ли недовольное, то ли раздраженное покашливание Вейла.

— Эмили. С ней все в порядке. Она опять вышла замуж, вы не слышали. За Сэмюела Хартли.

Рено с удивлением поднял глаза и прищурился:

— Капрал Хартли? Разведчик и проводник? Вейл хмыкнул и расплылся в улыбке:

— Да, хотя он уже больше не капрал. Он сколотил себе состояние на торговле колониальными товарами.

— Мисс Корнинг говорила мне, что Эмми вышла замуж за жителя колоний, но мог ли я представить себе, что им окажется Хартли.

Даже если Хартли сейчас и был богат, для Эмили в качестве мужа он не очень подходил. Этот человек не соответствовал ни ее статусу, ни ее благородному происхождению. Все-таки дочь графа. Как это могло с ней случиться?

— Год назад Хартли приехал в Лондон по торговым делам и неожиданно для всех похитил сердце вашей сестры.

Рено размышлял над тем, что узнал. Раздражение и гнев опять завладели им. Неужели Эмили так изменилась за прошедшие семь лет? Хотя, конечно, за прошедшие годы изменилось все — он сам, его воспоминания об Эмили. Неужели перенесенные испытания изменили его настолько, что от того человека, каким он был прежде, не осталось ничего?

— Что же произошло с вами, Рено? — тихо спросил Вейл. — Как вам удалось избежать смерти в лагере индейцев?

Рено недовольно дернул головой и с усмешкой взглянул на своего бывшего друга:

— Неужели вам это действительно интересно?

— Конечно. — Вид у Вейла был явно озадаченный. — Еще как интересно.

Вейл взглянул на него, ожидая продолжения рассказа, но Рено скорее умер бы, чем открыл душу перед своим бывшим другом.

Устав ждать, Вейл равнодушно огляделся.

— Я так рад, что вы вернулись домой целым и невредимым.

— Это все? — резко спросил Рено.

— Что — все?

— И это все? — опять повторил Рено. Он очень устал, ему хотелось спать. Черт побери, ни жестом, ни словом он не хотел показать, как утомился. — Вам больше нечего сказать? Вы пришли только ради этого?

Вейл наклонил голову и глубоко задумался. Затем пошевелился, расправил плечи и выпрямился. Широкая, нехорошая улыбка скользнула по его губам.

— Нет, не совсем. Рено вскинул брови.

— Я хотел поговорить с вами о предателе, — вкрадчиво произнес Вейл.

— О предателе? — удивился Рено.

— Да, о том человеке, который предал нас индейцам возле Спиннер-Фоллз. — Слова Вейла ворвались в душу Рено, подняв целую бурю чувств, едва позволившую ему до конца расслышать последнее, что сказал Вейл: — Предатель с матерью-француженкой.

Уже поднимаясь с чайным подносом в руках по лестнице к дверям спальни Рено, Беатриса вдруг услышала шум и грохот. Замерев на нижнем пролете лестницы, она подняла голову вверх, прислушиваясь и надеясь на то, что ничего страшного не произошло. Несчастный случай? С каминной полки упала и разбилась китайская статуэтка или каминные часы? Вздор. Она тряхнула головой и ускорила шаги. Но едва она поднялась на этаж, как раздался второй, еще более сильный грохот и треск. О Боже, что же там происходило? Схватка? По звукам она решила, что лорд Хоуп и лорд Вейл схватились друг с другом в жестоком поединке и пытаются убить друг друга.

Быстрыми шагами она почти пробежала по коридору и уже оказалась возле спальни, как вдруг двери сами распахнулись и оттуда вылетел лорд Вейл — слава Богу, живой и невредимый, но страшно злой.

— Не думайте, Рено, что на этом наш разговор закончен! — крикнул он. — Черт побери, я еще вернусь, чтобы во всем разобраться!

Он нахлобучил свою треуголку на голову, повернулся и тут увидел прямо перед собой бледную Беатрису с круглыми, ничего не понимающими глазами. Подобострастная улыбка скользнула по его лицу и исчезла.

— Прошу прощения, мадам. Хочу предупредить вас, что он, вероятно, сейчас никого не хочет видеть. Он не в том состоянии, в каком подобает быть джентльмену в приличном обществе.

Она заглянула сквозь щель внутрь розовой спальни, затем опять перевела взгляда на Вейла. Когда он проходил мимо, она с ужасом заметила краснеющую ссадину на его щеке. Несомненно, кто-то только что нанес ему удар по лицу.

— Что случилось? — с тревогой спросила она. Вейл потряс головой:

— Он совсем не тот человек, каким я его знал когда-то. Он… буйный и жестокий. Пожалуйста, будьте осторожны. Затем лорд Вейл галантно поклонился и начал спускаться вниз по лестнице. Беатриса молча проводила его взглядом, потом с недоумением посмотрела на поднос в своих руках и заметила, что все-таки немного расплескала чай, залив салфетку, на которой стоял чайник. Она могла бы вернуться на кухню под предлогом, что нужно заменить грязный поднос, на чистый, или затем, чтобы отдать распоряжение горничной, чтобы та доставила новый поднос в апартаменты графа, но все эти увертки показались ей проявлением малодушия и трусости — ей даже стало стыдно за себя.

Беатриса смотрела на полуоткрытые двери спальни лорда Хоупа, за которыми, кроме него, никого не было, и колебалась.

Наконец она распрямила плечи и, набравшись храбрости, решительно вошла в спальню.

— Я принесла чай и немного печенья, — нарочито оживленным тоном произнесла она, направляясь с подносом к его кровати. — Думаю, немного чая взбодрит вас.

Хоуп лежал на постели лицом к стене. Сначала ей показалось, что он спит, но она тут же отогнала эту мысль — разве мог он сразу заснуть после такого тарарама.

— Подите прочь, — сказал он, не поворачиваясь.

— Кажется, вы в дурном расположении духа, — как можно дружелюбнее заметила она.

Она поднесла поднос к столику возле кровати и с ужасом увидела целую груду разбитых вещей: страшные на вид фарфоровые часы, две керамические свинки. Обломки вещей вместе с разбитыми чуть раньше чайником, чашкой и блюдцем представляли собой целую кучу мусора.

Беатриса из осторожности повернула к столу, стоявшему ближе к окну, чтобы быть вне досягаемости.

— О чем вы там бормочете? — ворчливо попытался выяснить Хоуп.

Стол, конечно, был занят вазой и подсвечником. Ей пришлось с трудом втискивать поднос, чтобы не расплескать содержимое чайника.

— Что-то о дурном расположении духа или я ослышался? — буркнул Хоуп, не пытаясь скрыть раздражение.

— Ну вот, наконец-то. — Беатриса оглянулась, как только поднос был водворен на место. Она улыбнулась, заметив, что Хоуп по-прежнему лежит носом к стене. — Мне кажется, вы приняли меня за прислугу.

На минуту воцарилось молчание. Беатриса ловко разлила чай, полагая, что его мучает совесть. Все-таки он вел себя довольно грубо, а она проявила просто ангельское терпение.

— Может, вы сами подадите мне чай? Она смутилась. Может, не стоит?

— Чай очень полезный и укрепляющий напиток. Я не раз замечала его благотворное действие, особенно если кому-то нездоровится из-за погоды. — Как она успела заметить, ему нравился очень сладкий чай. Она положила в чай сахар и поднесла чашку к его кровати. — Откровенно говоря, мне не по душе ваш небрежный и капризный тон.

Он по-прежнему лежал лицом к стене. Поколебавшись, она поставила чашку на столик возле постели. Этот фарфор нельзя было отнести к костяному — тонкому и прозрачному, настоящему китайскому. Рисунок был странноватый, напоминающий уродливый кривобокий мост желто-черного цвета. Но какой бы ни была посуда — бить ее все равно нельзя, и это никому не могло понравиться.

— Будете пить чай? — предложила она.

Он пожал плечами. Что это могло означать — понять было невозможно. Беатрису разбирало любопытство. Что же такое могло тут произойти между ним и лордом Вейлом?

— Выпейте чаю, это взбодрит вас, — заботливо предложила она.

— Вряд ли, — фыркнул он.

— Ладно, — она чуть приподняла юбки, готовясь тихо выйти, — в таком случае я оставляю вас.

— Не уходите.

Его просьба прозвучала так тихо, что она с трудом расслышала ее. В недоумении она взглянула на него. Он лежал неподвижно, а она не знала, как ей лучше поступить — уйти или остаться. Она не знала, чего он от нее на самом деле хотел.

Он лежал на боку, одна рука под одеялом, другая — сверху. Беатриса подошла и дотронулась до его руки. Какое-то внутреннее чувство шептало ей, что она поступает правильно. Рука у него была теплая и мягкая. Она медленно провела пальцами по коже и нежно сжала его руку. В ответ он ласково пожал ее пальцы. Теплая волна толкнула ее в грудь, затем пробежала по всем жилам, наполняя душу новым, каким-то непонятным, горячим чувством. Но затем вдруг все прояснилось. Счастье, огромное счастье овладело ее сердцем. Простым ответным рукопожатием он пробудил в ней целую бурю чувств, о существовании которых она даже не подозревала, но именно острота и новизна ощущений заставили ее насторожиться. Он был непредсказуемым, и вести себя с ним нужно было осторожно.

Тут она услышала его слова:

— Он считает меня предателем. У нее замерло сердце.

— Что вы имеете в виду?

Наконец Хоуп повернулся к ней лицом. Ему явно было тяжело. Видно было, как он переживал и мучился — глаза ввалились, под ними темные круги. Он ни за что не хотел выпускать ее руку.

— Вы знаете, наш двадцать восьмой пехотный отряд попал в засаду и был почти поголовно вырезан.

— Да, — отозвалась она с пониманием. Бойня, резня, жестокость — самые ужасные, но, к сожалению, обычные явления на войне, которая велась в североамериканских колониях.

— Вейл сказал, что кто-то предупредил врага о нашей дислокации. Оказывается, нас предал французам и их союзникам-индейцам наш человек, из нашего отряда.

Беатриса молчала, не зная, как реагировать. Ужасно сознавать, что люди погибли из-за чьей-то подлости и предательства. Но если лорд Хоуп узнает имя настоящего предателя, вряд ли ему станет легче — скорее, наоборот.

Она буквально умирала от любопытства — так ей хотелось узнать, не были ли связаны семь лет его отлучки со Спиннер-Фоллз и трагедией, произошедшей в тех местах.

Все это вихрем пронеслось в ее сознании, но ответ Беатрисы прозвучал лаконично и вежливо:

— Мне очень жаль.

— Вы не понимаете. — Он сжал ее руку в поисках утешения и поддержки. — У предателя мать была француженкой, поэтому Вейл считает изменником меня.

— Но ведь это же глупо… исходить из этого! — воскликнула Беатриса. — Впрочем, да, мать-француженка. Этот факт может набросить тень подозрения, но странно, что у кого-то вообще могла возникнуть мысль о том, что такой человек, как вы, способен быть предателем.

В ответ он промолчал, просто сжимая ее руку.

— А я думала, — осторожно начала Беатриса, — что лорд Вейл — настоящий друг.

— Я тоже так считал. Но так было семь лет назад. Боюсь, с тех пор много воды утекло, и мы с ним сильно изменились.

— Именно поэтому вы ударили его? — спросила она. Он пожал плечами.

Беатриса поежилась от внезапно нахлынувшего страха. Ей припомнилось предупреждение Вейла: вести себя осторожно. Ну что ж, она начеку. Облизнув от волнения губы, она продолжила:

— Думаю, каждый, кто хорошо вас знает, ясно понимает, что вы не способны на предательство.

— В таком случае вы плохо меня знаете. — Он отбросил ее руку, и теплые чувства, зародившиеся в ее душе, стали постепенно угасать, поскольку едва зародившаяся приязнь была грубо отвергнута. — Вы меня совсем не знаете.

Беатриса тяжело вздохнула:

— Вы совершенно правы, я вас совсем не знаю. Она подошла и взяла поднос с чаем.

— Но, как мне кажется, в этом не только моя вина. Выходя, она тихо затворила за собой двери.

Хотя Беатриса обязательно раз в неделю, а иногда и чаще навещала Джереми Оутса, его дворецкий Патли всегда делал вид, будто не узнает ее.

— Как прикажете доложить о вас? — небрежно спросил Патли пришедшую днем гостью. У него опять был такой вид, будто он впервые увидел Беатрису.

— Мисс Беатриса Корнинг, — ответила она, как обычно, ровным тоном, подавляя желание придумать себе какой-нибудь звучный титул.

Но Патли выполнял свою работу, не более того. И это оправдывало его излишнее рвение. Кроме того, Беатриса снисходительно относилась к людским слабостям.

— Очень хорошо, мисс, — подчеркнуто вежливо ответил Патли. — Посидите пока в гостиной, я проверю, дома ли мистер Оутс.

Благожелательность была одним из основных качеств Беатрисы. Другим, не менее ценным для нее качеством было соблюдение требований этикета, даже если они казались смешными. Мистер Оутс всегда был дома, он не мог быть в другом месте. Беатриса закатила глаза:

— Хорошо, Патли.

Патли провел ее во внутреннюю гостиную, темноватую и душноватую, заставленную тяжелой мрачной мебелью. За время отсутствия Патли она привела в порядок свои мысли и чувства. Разговор с лордом Хоупом расстроил Беатрису, ее не покидало чувство вины и обиды. В конце концов, разве леди обязана так терпеливо сносить дурное расположение духа джентльмена, пусть и болеющего, если он в бешенстве выходит из себя и дерется со своим лучшим другом, с которым, правда, не виделся семь лет? Не совершала ли она глупость? Ведь он вел себя невообразимо грубо и неприлично. Она знала, как он, должно быть, расстроен, взбешен, и все из-за того, что произошло с ним после его возвращения в Англию. Но роль мальчика для битья ей не подходила, хотя, судя по всему, именно такую роль он пытался ей отвести.

Патли вернулся с сообщением, что Джереми готов увидеться с ней. Беатриса последовала за дворецким по узкой лестнице в комнату Джереми.

— Мисс Беатриса Корнинг, сэр, — объявил Патли, входя в двери.

Она ловко проскользнула мимо грузного дворецкого и вошла в комнату. Все хорошо в меру. Ослепительно улыбнувшись Патли, она твердо сказала:

— Ну вот и все, благодарю вас.

Дворецкий что-то пробухтел себе под нос и вышел, закрыв за собой двери.

— Он с каждым днем все вреднее и вреднее. Беатриса подошла к окну и отдернула одну из гардин.

Солнечный свет осветил комнату, раздражая глаза Джереми, но еще хуже средь бела дня лежать в темной комнате.

— Ваши слова можно принять за комплимент, — протяжно произнес Джереми с кровати.

Его голос звучал слабее, чем в ее прошлый визит. Перед тем как повернуться лицом к нему, Беатриса глубоко вздохнула и широко улыбнулась. Почти все пространство комнаты занимала кровать, окруженная принадлежностями, необходимыми для ухода за тяжело больным человеком. Впритык к кровати стояли два стола, уставленные сплошь бутылочками и скляночками с мазями, заваленные кучами книг и старыми повязками. Картину жуткого беспорядка завершали разбросанные повсюду писчие перья и чернильница. На самом краю одного из столов, ближайшего к больному, лежали очки. Рядом с кроватью стоял старый стул, вокруг спинки был обвязан шелковый шнур, свободные концы лежали на сиденье. Когда Джереми хотелось посидеть у камина, слуга привязывал его к стулу — так было удобнее передвигать стул с больным господином.

— По-видимому, — сказал Джереми, — Патли уверен в том, что я способен обесчестить вас, иначе он не относился бы с таким явным неодобрением к вашим визитам.

— Скорее всего он просто болван, — возмутилась Беатриса, подвигая один из стульев к кровати Джереми.

Повсюду в помещении чувствовались неприятные запахи, следствие телесных испражнений, особенно возле постели больного. Однако улыбка не пропала с лица Беатрисы, она притворилась, что ничего не замечает. Когда пять лет назад Джереми вернулся с войны на континенте, он терпеть не мог «больничные запахи». Но Беатриса не знала, как обстоят дела теперь: то ли он привык к этим запахам, то ли научился не обращать на них внимания, то ли уже не чувствовал их, но в любом случае она не собиралась оскорблять его, выказывая брезгливость и неприязнь.

— Я принесла вам свежие газеты и новые памфлеты, которые добыл мне по моей просьбе лакей. — Беатриса начала вынимать из сумки прессу.

— О нет, не стоит так себя утруждать, — сказал Джереми, поддразнивая ее.

Она подняла голову, и их взгляды встретились. У Джереми были чудесные синие глаза, никак не вязавшиеся с его болезнью. Своей яркой, чистой синевой его глаза напоминали бездонное весеннее небо. Да, когда-то Джереми был настоящим красавцем. Его каштановые волосы отливали цветом золотистой пшеницы, лицо было открытое и приветливое, хотя инвалидность и страдания уже отразились на его внешности — в уголках рта и вокруг глаз обозначились резкие морщинки.

Мать Джереми была закадычной подругой Мэри, тетки Беатрисы, поэтому Джереми и Беатриса фактически выросли вместе — часто играли в детстве и были, что называется, неразлучными друзьями. Он знал ее, как никто другой, даже лучше Лотти. Когда она смотрела в синие глаза Джереми, она понимала, что эти глаза прекрасно отличают притворную маску радости и благожелательности от искренней боли и сочувствия.

Она оглянулась по сторонам, потом ее взгляд невольно скользнул по одеялу, по тому месту, где должны были находиться его ноги.

— Что?

— Не притворяйтесь наивной дурочкой, Беатриса Корнинг, — с лукавой, простодушной улыбкой, нисколько не изменившейся с детских лет, сказал Джереми. — Да, я инвалид, но у меня есть свои источники информации, и, признаюсь откровенно, сейчас в свете только и говорят о возвращении вашего виконта.

Беатриса недовольно поморщилась:

— Но он вовсе не мой виконт.

Джереми приподнял голову над подушками. Обычно днем он сидел на кровати, но сегодня он лежал, выглядел вялым и апатичным. Беатриса подавила невольную дрожь. Неужели ему стало хуже?

— Как же не ваш? Я с трудом могу представить себе, что виконт не ваш, — продолжал он дразнить ее. — Разве это не тот самый приятный молодой человек, который изображен на портрете, висящем в вашей гостиной? Я несколько лет наблюдал за тем, как вы мечтательно и подолгу рассматриваете его портрет.

Беатриса нервно сплела пальцы.

— Неужели мой интерес к портрету был настолько очевидным?

— Только для меня, дорогая только для меня, — ласковым голосом произнес Джереми.

— О, Джереми! Как же я наивна и простодушна!

— О да! Но вы все равно восхитительны. Беатриса вздохнула с несчастным видом:

— Но он совсем не такой, каким я себе его представляла. Я не думала, что он остался в живых, ведь все мы считали его погибшим.

— Неужели он такой страшный? — Джереми округлил глаза от притворного ужаса.

— Не-ет. Хотя борода и длинные волосы…

— Да, борода ужасно смотрится.

— Да, но только не у капитанов морских судов, — возразила Беатриса.

— Напротив, именно у капитанов, — решительно воспротивился Джереми. — Я не вижу причин для того, чтобы делать исключения в данном вопросе. Надо быть твердым, отстаивая свое мнение.

— Ладно, ладно, не спорю. — Беатриса махнула рукой в знак согласия. — Вы не поверите, но борода — не самое ужасное в облике виконта Хоупа. У него еще есть татуировка.

— Какой кошмар! — не без удовольствия отметил Джереми, у него даже щеки порозовели от возбуждения.

— Я вас расстроила и разволновала, — огорчилась Беатриса.

— Нисколько, — отозвался он. — Но если бы и так, все равно продолжайте. Возбуждение — штука приятная. Итак, чем заинтересовал вас лорд Хоуп? У него борода и татуировка с якорями и змеями, но ведь вас взволновало не только это, не правда ли?

— Треугольные птицы, — растерянно призналась Беатриса.

— Что?

— Татуировка в виде трех странных маленьких птиц возле правого глаза. Что заставило его разместить ее на таком видном месте?

— Даже не догадываюсь.

— Кроме того, у него случаются такие вспышки гнева, Джереми! — воскликнула она. — Что-то вызывает у него приступы ненависти — похоже, его душа жутко страдает от пережитого.

Джереми помолчал, затем произнес:

— Прощу простить меня, но ведь он воевал, да? В колониях?

Беатриса закивала.

Он шумно вздохнул, а затем начал медленно говорить, тщательно подбирая слова:

— Тому, кто не бывал на войне, трудно объяснить, как война и все, что происходит вокруг, меняют человека. То, что он видит, порой вынуждает к таким поступкам… Держитесь с ним построже, если, конечно, он не совсем еще огрубел.

— Разумеется, вы правы, — ответила она, нервно сжимая пальцы. — Но, судя по всему, за этим что-то скрывается. О, как бы мне хотелось знать, что случилось с ним за эти семь лет!

Джереми криво усмехнулся:

— Уверяю вас, даже если бы вы знали, что ему довелось испытать, вы ничем не могли бы ему помочь.

Пораженная Беатриса открыто посмотрела в глаза Джереми, ясные и проницательные.

— Какая же я дурочка, не правда ли? Ждать появления романтического принца исходя из портретного образа.

— А почему бы и нет? — возразил он. — Жизнь была бы очень скучна без грез, без романтики. Разве не так?

Она благодарно взглянула на Джереми:

— Вы всегда умеете найти нужные слова, мой друг.

— Стараюсь, — вежливо отозвался он. — А теперь расскажите мне вот что. Хоуп отнимет титул, который сейчас принадлежит вашему дяде?

— Думаю, что да. — Беатриса взглянула на свои сплетенные руки, чувствуя, как тяжело опять стало на душе. — Сегодня утром ему нанес визит виконт Вейл. Они страшно поругались, но у меня нет никаких сомнений в том, что он действительно виконт Хоуп.

— А если это так?

Она с удивлением взглянула на него. Неужели он не понимает, какая грустная перспектива ожидает их с дядей?

— Мы потеряем дом.

— Вы всегда можете прийти жить в мой дом, — ласково поддразнил ее он.

В ответ на его шутку она улыбнулась, но ее губы дрожали.

— Дядю Реджи может хватить апоплексический удар.

— Не волнуйтесь. Он на самом деле достаточно крепкий человек, — успокоил он ее.

Она закусила губу, сейчас ей было не до шуток.

— Но если он заболеет или с ним что-нибудь случится… Джереми… Как мне тогда быть?

Она прижала руки к груди.

— Не терзайте себя понапрасну, дорогая, — опять успокоил ее Джереми. — Все будет хорошо. Не волнуйтесь.

— Я знаю, — вздохнула она и попыталась принять веселый вид. — Дядя Реджи сегодня утром совещался со своими адвокатами. Он вернулся как раз перед моим уходом.

— Представляю, какая заварится каша. Если ваш дядя не отдаст титул, то, полагаю, им удастся провести свой проект через парламент. — Джереми явно повеселел. — Да, вряд ли совещание в Вестминстере обойдется без размахивания кулаками!

— Вам не следовало бы так откровенно радоваться подобной перспективе, — упрекнула его Беатриса.

— А почему бы и нет? Эти штучки выставляют английских аристократов в забавном свете.

Едва закончив фразу, Джереми тихо застонал. Он крепко сжал в кулак лежащую поверх одеяла руку, так что побелели костяшки пальцев.

Беатриса слегка приподнялась:

— Вам плохо?

— Нет, нет. Не тревожьтесь, дорогая.

Джереми глубоко вздохнул, по его виду сразу стало ясно, что на него накатил очередной приступ боли. Лицо посерело, румяна, наложенные на щеки, лишь еще больше подчеркивали его бледность.

— Давайте я помогу вам присесть, чтобы вы могли выпить глоток воды.

— Черт побери, Беа!

— Джереми, дорогой, не надо так волноваться. — Теперь уже она успокаивала его. Она твердо взяла его за плечи, приподняла и помогла сесть на кровати. От него волнами исходил жар. — Полагаю, я заслужила это право.

— Да, заслужили, — слабым голосом ответил он. Она налила воды в небольшую чашку и подала ему. Он сделал несколько глотков и вернул чашку назад.

— Вы уже думали о том, что вас ждет в том случае, если Хоуп станет графом Бланшаром?

Беатриса поставила чашку на один из заваленных столов и нахмурилась:

— Я ведь вам уже говорила, что в этом случае дяде Реджи и мне придется оставить дом в Лондоне.

— Я не об этом. — Джереми отмахнулся. — Он ведь займет место вашего дяди в палате лордов.

Беатриса медленно опустилась на стул.

— Лорд Хасселторп потеряет голос на выборах.

— Что крайне важно, нам очень нужен этот голос, — значительно произнес Джереми. — А известно, каких политических взглядов придерживался Хоуп?

— Не имею представления.

— Его отец принадлежал к тори, — задумчиво произнес Джереми.

— Ну, тогда он, по всей видимости, тоже, — с досадой заметила Беатриса.

— В политике дети не всегда покорно идут по стопам родителей. Но если Хоуп проголосует за билль мистера Уитона, победа за нами.

Лицо Джереми слегка порозовело от возбуждения, его глаза заблестели, будто внутри у него вспыхнул яркий свет.

— Наконец-то солдаты, которые служили и храбро сражались под моим началом, получат пенсион, который они заслужили по праву.

— Я попытаюсь потихоньку выведать, к какой партии тяготеет Хоуп. Возможно, мне удастся перетянуть его на нашу сторону.

Беатриса молча улыбалась, пытаясь вместе с Джереми разделить его восторг, но в глубине души ее одолевали сильные сомнения в успехе этой затеи. Лорда Хоупа, по-видимому, интересовали только собственные дела. Вряд ли его хоть в какой-то степени может волновать судьба простых солдат.

За пять дней Рено до чертиков надоело лежать в постели. Регулярные визиты мисс Корнинг раздражали его и выводили из себя. Не спрашивая у него разрешения — видимо, уверенная в том, что ее общество доставляет ему удовольствие, — она запросто входила к нему и располагалась возле его кровати. Но постепенно он привык к ее визитам. Ему нравилось подкалывать ее насмешками, выводить из себя. Правда, сегодня она куда-то запропастилась. Он понятия не имел, где ее носит.

Рено с усилием встал с постели, кое-как натянул на себя поношенную синюю куртку и, схватив в руки нож, распахнул двери. Молодой лакей стоял в коридоре возле дверей его спальни, очевидно, для того, чтобы остановить Хоупа, если ему вдруг, в припадке бешенства, вздумается бегать по всему дому.

Рено покосился на него:

— Передайте мисс Корнинг, что я хочу кое о чем с ней поговорить, — и начал закрывать за собой двери.

— Не могу.

— Что? — оторопел Хоуп.

— Ее нет дома, — торопливо пояснил лакей.

— Ладно. И как долго ее придется ждать?

Лакей смущенно отступил на шаг, но почти сразу взял себя в руки.

— Она скоро вернется, но точнее я не могу сказать. Она поехала навестить мистера Оутса. Иногда она там задерживается надолго.

— Кто такой мистер Оутс? — заинтересованно спросил Хоуп.

— Мистер Джереми Оутс, — простодушно начал болтать лакей. — Оутсы из Суффолка. По слухам, довольно состоятельная семья. Он уже давно знаком с мисс Корнинг, очень давно, и она навещает его три-четыре раза в неделю.

— Случайно, это не почтенный стареющий джентльмен? — спросил Хоуп.

Лакей почесал затылок:

— Не думаю. Напротив, мне говорили о нем как о молодом приятном джентльмене.

И тут в голову Хоупа закономерно пришла вполне естественная мысль: хоть с момента своего возвращения в Лондон они виделся с мисс Корнинг каждый день, но что он знал о ее личной жизни? Да почти ничего.

То, что Оутс — настоящий английский джентльмен, — полбеды. Был ли он красив или уже считался ее женихом? Последняя мысль пробудила бурю необузданных чувств, которых он сам не ожидал. И тут у него невольно вылетел вопрос:

— Она помолвлена с ним?

— Пока нет, — ответил слуга и хитро подмигнул. — Но все идет к тому, ведь не зря она навещает его так часто.

Но Рено надоело выслушивать догадки. Он плечом отпихнул надоевшего болвана-слугу в сторону и пошел к лестнице.

— Эй! — окликнул его лакей. — Вы куда?

— Хочу встретить мисс Корнинг у порога, — буркнул Рено.

Ноги настолько ослабели, что едва слушались его. Для того чтобы сохранить равновесие, он ухватился за перила и начал медленно и неуверенно, словно старик, спускаться вниз. Рено злился, но ничего не мог поделать.

— Мне велено не выпускать вас из спальни, — внезапно, почти возле его уха, раздался знакомый голос лакея. Слуга взял Хоупа под руку, чтобы поддержать его, а Рено так ослабел, что даже не противился проявлению такой бесцеремонности.

— Кто велел тебе держать меня в моей комнате? — вдруг спросил он.

— Мисс Корнинг. Она очень волновалась, чтобы вы случайно не ушиблись и не поранились. — Говоря, лакей поглядывал на него сбоку. — Вы не хотите, милорд, чтобы я проводил вас обратно наверх?

— Нет, не хочу, — отрезал Рено. Он запыхался, и у него ни на что не было сил. Невероятно, но всего месяц назад он мог весь день идти пешком без передышки, а сейчас, спустившись по лестнице, он с трудом переводит дух от усталости.

— Я совсем не это имел в виду, — ответил лакей, выразительно посмотрев на Рено. Пока они пересекали холл, слуга не проронил ни слова. Дойдя до коридора, ведущего на служебную половину, лакей вдруг предложил: — Может быть, вам подать воды, милорд? Подождите меня здесь.

— Да, пожалуй. — Рено прислонился к стене. Едва лакей скрылся в направлении кухни, он решительно прошел к выходу и открыл парадную дверь.

От холодного ветра сразу перехватило дыхание, но он, не колеблясь, вышел на крыльцо. День выдался серым и холодным, в Лондоне уже началась зима. К северу от озера Мичиган уже выпал снег. Медведи, отъевшиеся за осень, готовятся к зимней спячке. Он вспомнил, с каким наслаждением Гахо ела медвежатину, зажаренную в медвежьем жиру. Как она широко улыбалась, когда он приносил убитого кабана. Радостные морщинки разлетались в стороны от ее губ, а глаза лучились от счастья. На миг его прошлая и нынешняя жизнь настолько переплелись, что он утратил чувство реальности и забыл, кто он и где находится.

Отключившись от реальности, он не заметил, как перед парадным входом в Бланшар-Хаус остановилась карета. Грум спрыгнул с козел, поспешно опустил ступеньку и открыл дверцу. Из кареты неторопливо вышла мисс Корнинг.

Едва увидев Хоупа, она нахмурилась, ее брови сошлись на переносице.

— Что вы здесь делаете? Почему вы встали с постели?

— Я встал, потому что решил встретить вас, — строгим голосом ответил Рено. — Где вы были?

Она не обратила никакого внимания на его вопрос.

— Неужели вы настолько глупы, что, не успев оправиться от болезни, выходите на улицу, тем более зимой? Вы должны немедленно вернуться в дом и лечь в постель. Артур, — она окликнула грума, — пожалуйста, проводите лорда Хоупа…

— Никуда не надо меня провожать, — с ледяным спокойствием возразил Рено. Грум лишь взглянул на него и сразу понял, что лучше держаться от Рено на расстоянии, и благоразумно замер в сторонке, — Я уже давно не ребенок и не слабоумный дурачок, о котором надо так уж заботиться. Повторяю вопрос: где вы были?

— В таком случае позвольте мне пройти вместе с вами в дом. — Она сделала шутливый приглашающий жест, и злоба, душившая Хоупа, сразу стала отпускать его.

Он с жадностью схватил ее за руки и при этом так сжал, что она тихо вскрикнула от боли.

— Ответьте мне.

Озорная насмешка мелькнула в ее зеленых глазах, но она твердым тоном спросила его:

— Почему я должна отчитываться перед вами?

— Потому. — Лучшего ответа он не нашел.

Ее лучистые серо-зеленые глаза очаровали его, ему казалось, что он видит перед собой два зеленых поля, освещенных солнцем, и был не в состоянии оторвать взгляд от ее лица. Их взгляды встретились, и она, нисколько не смущаясь, спросила:

— Мало ли где я могла быть, почему это вас так интересует?

Рено много всякого перевидал на своем веку: плен, страдания, долгие годы жизни под угрозой смерти, — но, хоть пытай его, он не мог найти нужных слов, чтобы дать достойный ответ строптивой девчонке.

Но тут затянувшуюся неловкую паузу как нельзя кстати прервал выстрел.