"Чечения - битва за свободу" - читать интересную книгу автора (Яндарбиев Зелимхан)

Суть и аспекты национального единства

Единство — один из самых употребляемых на сегодня терминов во всех языках народов СССР. Да, пожалуй, и мира. Им обозначаются политические демократические издания, парламентские группы. Единство! — один из главных девизов возрождающихся наций, опорный лозунг борьбы, начертанный ярчайшими красками на всех знамёнах национально-освободительных движений. О единстве нации, народа, этнической группы, общественно-политического движения, любого малого или большого человеческого коллектива пекутся все, и всем его не хватает. В сознании многих этот термин приобрёл некоторые элементы фетишизации. Как только не ратовали за реализацию его смысла! Кто только из политиков, жонглируя им, не обвинял своего противника в сепаратизме или экстремизме! Какие только варианты не претерпевал он даже за период с апреля 1985 года! Но мало кто задумывался над тем, что термин единство каждый раз, сообразно контексту употребления и общественно-политической ситуации, требует своей конкретизации через прилагательное и только тогда начинает работать в требуемом смысле. Рассмотрим его в самом злободневном на сегодня сочетании — национальное единство. Каков смысл, содержание, направленность и действенность национального единства применительно к чеченскому народу? В чём оно выражается и от чего зависит? Нужно сначала определиться: есть ли национальное единство в нашем народе или нет? Что оно есть, видно даже невооружённым взглядом. Сегодня оно есть в любом народе или этнической среде на территории СССР, и зависит не только от внутринациональных факторов того или иного народа, сколько от всеобщей политико-экономической реальности, в которой оказались все мы, народы Советской империи.

Почему мы тогда кричим о необходимости национального единства, призываем бороться за то, что есть? Видимо, дело в качественном наполнении понятия единство. А оно должно быть сообразно своему времени, задачам, стоящим перед народом, и условиям, в которых он оказался на данный исторический отрезок своего развития. Для каждого периода национального развития есть свои специфические аспекты проблемы единства и его приоритетные определения. И только верно обозначив их, можно конкретизировать проблему. А без конкретизации любое понятие недейственно, можно сказать, даже антидейственно своему смыслу. Значит, применяя его так часто, как сегодня, но не конкретизируя в своём приоритетном определении, термин единство может иметь эффект бумеранга. Что не редко, отчасти, мы и наблюдаем.

Чеченский народ осознаёт, что он единый национальный организм с единой верой, обычаями, привычками, языком, психологическим складом мышления, историей и многим другим, отличающим его от других народов, но, вместе с тем, ему назойливо навязывают необходимость быть единым… Это равносильно тому, как человеку, сидящему на коне, твердить: Вам нужен конь, без коня не обойтись, пешком вы никуда не дойдёте…, то есть говорить, всё что угодно, но путём игнорирования наличного коня внушать сомнение в его наличности. И самый большой эффект, достигаемый таким путём, — это нерешительность к дальнейшему движению. Чеченский народ сегодня очень похож на такого всадника. Народ, естественно, недоумевает, оглядывается в поисках этого единства, и, наконец, внушает себе, что единство — нечто необыкновенное, исключительное состояние или явление, недоступное ему в силу врождённых этногенетических недостатков. А на самом деле оно есть лишь обыкновенное состояние любого здорового национального организма.

Когда мы конкретизируем понятие единство как национальное, оно включает в себя все качественные аспекты проблемы и, прежде всего, её основу — национальное согласие. Но национальное согласие может интуитивно осознаваться, не включаясь в орбиту сознательного действия интеллекта нации в том или ином направлении, и, может быть, осмысленно задействовано в сферу её жизнедеятельности. От степени осмысленности и зависит коэффициент полезного действия.

Наличие неосознанного, вернее, неосмысленного, самим народом национального согласия есть предкачественное состояние единства, которое может быть развито до качественного состояния и может быть реорганизовано противодействующими силами в национальное брожение, отчасти, и посредством метода прямого отрицания наличных его моментов, как мы указывали выше, что легко перерастёт в противостояние. На последнее, вероятно, и рассчитывают, по крайней мере, если не те, кто болтает об отсутствии у нас единства, — то во всяком случае, те, кто способствует этой болтовне и поощряет её.

Расчёт, более чем верный: чеченцы психологически не приемлют никакую микросреду, в которой нет согласия. На этот счёт есть масса пословиц. Нет худшей характеристики для чеченской семьи, чем обвинение в отсутствии семейного согласия. Такое отношение автоматически переносится на любое общественное мероприятие, группу единомышленников, политическую организацию. В этой связи, слухи о противостоянии и грызне между общественно-политическими демократическими организациями республики, распускаемые спецслужбами, во-первых, не соответствуют действительности, а во-вторых, имеют тактический подрывной характер и далеко идущие цели.

Для того чтобы сегодняшнее национальное согласие стало действенной силой, должно быть обозначено приоритетное для данного исторического момента определение этого согласия, через которое оно может трансформироваться в новое качество — единство, способное сконцентрировать энергию народа на главном, стратегическом направлении необходимого действия. Национальное единство чеченского народа должно быть осознано и осмыслено нами как политическое единство, как политизированная осознанность момента. Последние десятилетия чеченский народ жил неполитической жизнью, отторгнутым от политических процессов, протекающих в мире (даже у себя в республике). Вместе с Советской властью, которая не была принята народным духом (на некоторые причины этого указал А. Солженицын в Архипелаге ГУЛАГ), были отвергнуты и институты государственной власти, особенно политические. Делалось это разными путями и методами. В начале 20 — х годов и в 30 — е годы неприятие власти носило откровенно противоборствующий характер: абречество, мятежи, как пишет А. Авторханов, даже восстания, как следствие внутреннего протеста против грубого, безнравственного, невежественного вторжения коммунистического варварства в мир национального духа. Возмущение тем, что сулившие равенство, братство, дружбу принесли самую худшую форму насилия — духовную, нравственную деградацию, переросло в физическую форму отпора. Народ, всю жизнь отдававший приоритет морально-нравственным институтам общества перед грубостью канцелярского стиля государства, и боровшийся с ними в царское время (поэтому, в немалой степени, поверивший обещаниям большевиков), не собирался сдаваться. Но силы были слишком неравные. Десятки тысяч лучших людей были физически уничтожены, а обессиленный чеченский народ выброшен в необъятные просторы Средней Азии — вовсе не для того, чтобы сегодня, на исходе XX века, он мог представлять политическую силу.

Тринадцать лет высылки не похоронили чеченский народ, потому что вся энергия оставшегося в живых костяка нации была брошена для дела физического выживания: на этом самом тайном и никем ещё не описанном фронте борьбы, в недрах самого бесчеловечного из всех насилий над человеком, защищая последний форпост истинной чеченскости, полегли потенциальные политики конца пятидесятых, шестидесятых, семидесятых годов. Но они сделали в своей жизни самую большую политику — сохранили нацию, которая, кстати, все эти тридцать лет мало вспоминала о них, но и не забывала, а придёт время — воздвигнет в их честь бессмертный памятник. Конечно, осознав, что физическим противостоянием ему не устоять, народ из чувства самосохранения выбрал тактику пассивной борьбы. Он просто самоотстранился от чуждых государственных структур, занялся восстановлением своего экономического авторитета: всё было чётко поделено на наше, то есть признаваемое полноценным и подчинённое закону морали, можно сказать, юрисдикции негласного национального права, и на их (не наше), государственное, мыслимое как ничейное, кое в чём незаконное, которое можно было и приватизировать (самым правильным определением которого будет трофейное). К государственным институтам и политической сфере то же самое отношение: осваивать осваивали, но, в основном, как хорошую возможность расширения сферы материальной деятельности. Государство можно было и обмануть, и проигнорировать. Короче: ты меня не трогай, и я тебя не трону! Отказавшись от активной политической борьбы, народ тихо выживал, даже в самые мрачные свои дни уверенный в том, что Аллах Велик, и Он ничего не оставит не отомщённым! О том, что жизнь кардинальным образом изменится, я, например, слышал в конце семидесятых годов.

В виду того, что сам народ отказался от активной политической жизни, власть приняла правила игры: отказ от политической сферы в жизни республики не только поощрялся, но и стимулировался колониальными властями. Чеченец или ингуш мог совершить любое экономическое преступление, находясь на номенклатурной должности, и его продвигали в другую клетку на доске государственной политики. Мало того, именно кадры с грехами и имели преимущество в борьбе за высокое кресло, тем более, на роль марионетки в политической деятельности. Честных, безгрешных и принципиальных людей на советские и партийные посты не пускали. Бдели зорко. Хотя и случался недогляд. Иначе говоря, делалось всё, чтобы самосознание чеченского народа ориентировалось на что угодно, только не на политику. Только во второй половине семидесятых наше национальное самосознание стало ощущать неестественность своего состояния. Скорее всего, по наитию, чем осмысленно, делались первые шаги в сознательную политическую борьбу отдельными смельчаками.

Хотя они и носили челобитный характер, но свидетельствовали о качественных процессах в национальной психике. Это был уже период, когда народ начал достигать некоторой экономической самореабилитации, стали высвобождаться силы для политической жизни. Кроме того, стимулирующими факторами таких процессов были национальные проблемы и политические преступления колониальных властей. В этом ряду стоит проблема памятника Ермолову, который долгие годы детонировал взрывы политического протеста в среде национальной интеллигенции и студенчества. Культурная, историческая дискриминация, гонения на деятелей литературы и искусства, на общественных деятелей прошлого — всё откладывалось в основу будущего взрыва против политического бесправия.

Самым значимым и, пожалуй, политически зрелым, смелым действием за весь период так называемого застоя было политическое восстание ингушей в январе 1973 года. Его политизирующее воздействие на массы было огромным, в этом и было основное значение. Не только ингуши, но и многие чеченцы прошли эту школу политического всеобуча. И реальные плоды не заставили долго ждать — и положительные, и отрицательные. Последние, опять-таки, в силу исторических предпосылок, имели значение стимулятора новых действий. Власовское десятилетие в этом плане стоило республике дорого, но…

К счастью, политическая жизнь, как и вообще жизнь в республике, протекала не изолированно от всеимперской — она, в свою очередь, была только звеном в цепи всеисторического развития мира. Мы тоже, медленно, но верно, двигались к политической полноценности. В результате же имеем то, что имеем. Естественно, самосознание, дезориентированное в стратегическом плане и физически истощённое, не может так быстро освободиться от инерции пассивной борьбы, неполитического восприятия политического мира. Этим и пользуются, ибо именно политический аспект развития и определяет наш сегодняшний день. А степень политического единства, политическая неполноценность единства народа определяет его национальное самосознание, успех в борьбе за национально-государственное устройство, свободное, независимое политическое, экономическое, культурное развитие. Мир политизирован, и в этом качестве независим от нас. Более того, мы, как и все народы, целиком и полностью зависимы от этой политизации. Пытаться сегодня навязать народу неполитические средства и правила борьбы, неполитические структуры развития и взаимодействия с миром равносильно попыткам разводить морскую рыбу в аквариуме с пресной водой, поставив его посреди океана. Это тоже, практически, возможно, но не имеет перспективы. Только политической диверсией или, в лучшем случае, политическим идиотизмом можно назвать попытки некоторых деятелей отрицать сегодня необходимость политических организаций в общественных структурах нашего народа. Их апелляции, главным образом, к тому, что в прошлом наш народ жил без политических партий, вызывает лишь снисходительную улыбку. Так, в определённые моменты своего прошлого все народы жили без политических партий, более того, кое-кто и по деревьям лазил.

Но мы же не собираемся туда возвращаться. Наоборот, все ратуем за развитие. А развитие, как известно, есть движение, и национальное развитие невозможно без политического. Ведь, не отказываемся же мы от транспорта из-за того, что в прошлом ходили пешком. Причина тут, видимо, иная.

В политизированном мире просто невозможно дышать деполитизированным воздухом. Такая попытка неминуемо приведёт к параличу национального организма. Да, были в развитии каждого народа этапы, его естественное развитие не требовало политических механизмов, а структуры саморегулирования были чисто традиционными. Но это было обусловлено иными социально-экономическими условиями, доклассовыми (или догосударственными) формами общественного развития или периодом самовосстановления после исторических катаклизмов, разрушивших тот или иной национально-государственный организм, когда физическое, экономическое и моральное истощение этноса требовало одного — выжить физически. Последний такой период для чеченского народа длился более тридцати лет, начиная с 1944 года. Нет, пожалуй, он длился больше века: с 1859 года Чечения была физически истощена Русско-Кавказской войной и на время сложила оружие. Во всех иных случаях, даже в доисторической государственности, существовали различные виды политических группировок. Разве что назывались они по-другому. Но важна не форма, тем более, название, а суть. В современном мире эти группировки оформились в чёткие структуры, которые выработали политическое развитие мира, что диктуют динамика и сложность процессов развития общества в его политическом, экономическом, культурном и этническом выражении.

Сегодня очевидно, что ни один народ не может нормально развиваться без своей государственности. Чем совершеннее форма государства, тем интенсивнее развитие. А совершенство государственности находится в прямой зависимости от степени независимости народа, образующего данное государство, и прямо пропорционально совершенству политической системы. Это — аксиома даже для тех, кто кричит о ненужности политических партий. Но одно дело сознавать, другое — осмыслить. Говорить сегодня о современном национальном государстве и мыслить его без политической оснастки, которую выработал весь цивилизованный мир, и опыт которого доказывает её действенность, — по меньшей мере, наивно. Если быть исторически объективным, зарождение национальных партий у нас началось многие десятилетия назад, и более или менее чётко обозначилось после октябрьского переворота. Так называемый Атагинский национальный совет был политической организацией. Именно политические расхождения были причиной размежевания между ним и Шериповым Асланбеком, примкнувшим к большевикам. Надо заметить, именно отсутствие чётких структур, закреплённых уставом, во многом способствовало поражению названного совета в борьбе за влияние на массы. Политический строй является мозговым центром государства, от его совершенства зависит динамика развития, а стимулирует его совершенствование многопартийность. Говоря иначе — без государства, значит, и без политических атрибутов, сегодня может существовать, то есть развиваться, только народ, ещё не сложившийся как единый национальный организм и находящийся в архаической стадии развития. Но мы же мыслим себя развитым народом с многотысячелетней историей, а обозримый период нашего прошлого, с полным на то основанием, мыслим как период национально-государственного самовосстановления, проходящий через неизбежные этапы. Следовательно, нам необходимо выбирать: развиваться ли нам дальше в направлении государственного самовосстановления или же существовать с перспективой скатиться к национальной деградации и превратиться в атрофированную массу, какой хочет видеть нас имперский центр, и на осуществление чего он не жалел ни средств, ни сил. Уверен, что все выберут путь развития. Значит, мы выбираем путь политической организации нации, а это — политические партии, как бы кто их не именовал.

Необходимость выбора в организации общественных структур нации между традиционными и новыми формами, предлагаемыми характером и условиями общественного развития, — это вовсе не происки авантюристов и не амбиции групп, преследующих свои узкокорыстные интересы, а условия включения нации в общемировой механизм организации и регулирования социально-политической и экономической структуры государства, особенно при переходе к демократическим формам правления. Этот вопрос достаточно исследован в политической науке. В каждом обществе, после того, как выявлены его противоречия, решающую роль играет осознание их людьми, организованными в политические группы. Это особенно верно, когда речь идёт о людях и группах, намеревающихся изменить ту социальную среду, в которой им приходится действовать, — указывает Джузеппе Боффа, автор выдающегося труда по истории СССР. (См. Джузеппе Боффа История Советского Союза, с. 27.)

Это, можно сказать, универсальный принцип организации политической борьбы, диктуемый самой жизнью, временем, социально-политическими условиями, порождёнными ими проблемами и, наконец, характером государственных структур. Тут никто ничего не выдумал и выдумать не мог.

Было время, были условия, когда чеченское общество функционировало посредством чисто тейповых структур. Но оно не было столь политически наэлектризованным и не находилось под политическим воздействием извне, а структуры его были сильно разряжены, и их затребованность самой общественной жизнью не носила систематического характера. Сегодня качественно иная ситуация. Уже полтораста лет традиционные структуры общественного механизма работают в тесной, в некоторой степени, даже принудительной увязке со структурами мощной европеизированной государственной машины. К этому добавилась необходимость создания национального независимого государства, реализация которой возможна только через политическую борьбу. Причин и условий, требующих переоснастки общественных структур, ещё много. Об этом можно будет говорить отдельно. Сказанного достаточно, чтобы понять эволюционный характер политических организаций по сравнению с родовыми институтами.

Да, политическая организация (партия) выступает своего рода антитезой родовым структурам, непременно и то, что она будет иметь на себе родовые пятна последних. И вовсе не безболезненно пройдёт этот качественный переход. Но неизбежность и необходимость налицо, ибо политика есть концентрированное выражение экономики, а тейповые структуры породили бы, вернее, усугубили бы тенденцию тейповых интересов в той или иной сфере экономической жизни, что не только чревато родовой монополизацией, но и парализовало бы саму экономику в государственном её выражении, породило бы хаос. Радетели неполитических форм и методов организации общественного развития, видимо, на инерции убегания к корням (что само по себе хорошо, но не во всех конкретных случаях) не успели ещё осмыслить эту сторону вопроса. Помешала ещё отчуждённость от черновой политической деятельности в низах общественной жизни. Если выразиться словами историка-экономиста С.-Х. Абумуслимова: отвергнув политическую борьбу через политические организации, нашему народу придётся пожинать горькие плоды тейповых усобиц, именно нацеленных на обладание политико-экономической властью. А это пагубно для всего народа.

Итак, вопрос должен стоять не в плане: нужны нам или нет политические партии, а как органичнее вписать их в общественное сознание народа. Конечно, это порождает массу новых вопросов, и ситуация обретает новую динамику развития. Но это рационалистически фатальная неизбежность, диктуемая логикой общественно-политического развития. Закономерно встаёт проблема: как соотнести необходимость политического единства нации и необходимость политических партий, что очень непросто сделать в нашем обществе, где упорно насаждается мнение: если много общественно-политических организаций, значит, между ними нет согласия. Отсюда, естественно, напрашивается единственный вывод, что вновь создающиеся демократические организации разобщают народ. Это иезуитски коварно настроенная ловушка обывательского, политически невежественного сознания. Особую опасность таит в себе приём политической дискредитации идей многопартийности через параллель между новыми партиями и КПСС, дискредитировавшей себя перед всем миром как организатора всех мыслимых и немыслимых преступлений XX века.

Для КГБ самым удобным контингентом при проведении этой диверсии против демократических партий оказались некоторые религиозные авторитеты. Они уже признают и подчеркивают, что КПСС натворила много бед народу, а затем уже проводят главную мысль: хватит нам одной партии, нечего создавать ещё новые. Новые преподносятся как идентичные компартии — преступные только лишь тому, что называются партиями. Этот же приём распространён и среди части интеллигентствующей псевдодемократии, выступающей радетельницей неполитической структуры общества. И те, и эти ни словом не заикаются о том, что областной комитет имперской партии должен быть распущен.

Напротив, своими безответственными и политически невежественными словопрениями выгораживают КПСС от справедливой критики.

Во-первых, многопартийность, как убедительно демонстрирует развитой мир, не только не отрицает политическое единство народа, а, наоборот, формирует и развивает его. Во-вторых, мы говорим о политических партиях, опирающихся на родной национальный организм. Национальные партии типа КПСС, конечно, для чеченского и любого другого народа, находящегося в подобном ему положении, не были и не могут быть стимулирующей силой национального политического единства.

Последнее нельзя трактовать как отрицание межпартийной интеграции народов в современном мире. Наоборот, максимальная интегрированность политических партий и систем, народов друг в друга напрочь исключает слияние, мыслится политической перспективой современности. Могут возразить: КПСС тоже состоит из интегрированных национальных партий. В чём разница между интеграцией партий и имперскостью структур? В чём ошибка большевиков? Кстати, её сегодня повторяют все вновь возникшие партии России, а под видом объединения всех демократических сил Союза делается новая попытка создать новую имперскую партию. Ошибка большевиков состоит в том, что они подменили суть межпартийной интеграции слиянием партии разных народов. Попросту говоря, тогда такого понятия и не существовало, и сама проблема межпартийной интеграции тоже не стояла и не мыслилась. То есть была создана РСДРП, подразумевавшаяся, в основном, как партия, выражающая интересы русского народа. Затем, как её звенья, создавались национальные по форме (территориально), а по сути — интернациональные местные организации.

В период борьбы за власть, когда она мыслилась как всеобщее национальное освобождение из-под гнёта царизма, порой даже укрепляло партию большевиков. Но после завоевания власти большевиками сразу же обнаружились непримиримые противоречия между имперским характером РСДРП и успевшими уже стать более или менее национальными её организациями. Период общности их целей был закончен, ибо вопрос завоевания власти вообще — основной для русской её части, был решён полностью, а главный для национальных организаций вопрос — национальное освобождение народов, как вдруг выяснилось, только стал первым пунктом программы этих организаций. Что можно и возможно было в мононациональном государстве — невозможно и недоступно бывает в многонациональном. Вспомним слова А. Авторханова о том, что Ленина интересовало не создание независимых национальных государств, а создание национальных коммунистических государств, подчинённых единому центру. Если разность задач между русской частью большевиков и национальной частью местных организаций в какой-либо республике выявилась не сразу, то это объясняется только тем, что в подавляющем своём большинстве национальные организации состояли из русских. И как только национальный состав в них начинал превалировать, эти противоречия неизбежно обнажались. Следствием чего, как правило, были частые чистки на местах и репрессии.

Поведение большевиков вытекало из тактических заготовок, сделанных ими ещё задолго до начала революционных событий, исходя из многонационального характера империи. Вот как комментирует А. Авторханов одно из совещаний РСДРП в феврале 1913 года: «Совещание отметило, что в предстоящей революции малые нерусские народы России будут играть важную роль. Надо заручиться их поддержкой в пользу партии. Для этого совещание рекомендовало, а ЦК утвердил как главный лозунг по национальному вопросу следующие положения: признание права угнетённых царской монархией и нацией на самоопределение, т. е. на отделение и образование самостоятельного государства. Тут же ЦК делало оговорку, сводящую на нет только что объявленное право нации на самоопределение, говоря, что право нельзя смешивать с целесообразностью и что партия будет решать национальный вопрос каждый раз конкретно, в интересах классовой борьбы пролетариата за социализм».[2]«Ленин на все явления жизни — национальные или интернациональные — смотрел с одной единственной точки зрения: насколько данное явление приближает или удаляет его от власти…как использовать данное явление или бедствие в интересах завоевания власти. Если возникла коллизия между интересами существования нации и интересами борьбы за власть, большевизм предпочитал интересы борьбы за власть».[3]«Национальный вопрос всегда был функциональной величиной генеральной стратегии большевизма. Таким он был на путях завоевания власти до революции. Таким он остаётся на путях удержания и укрепления этой власти после революции. Поэтому постановка национального вопроса, подход к нему, характер его решения менялись в зависимости от изменения стратегии партии и её ближайших целей. Таким образом, национальная политика партии, в строгом смысле этого слова, не была даже политикой вообще, а была тактикой партии, которая менялась каждый раз, когда менялась общая политика партии». Так характеризует А. Авторханов отношение большевистской партии к решению проблем национальных меньшинств Российской империи в другой своей книге Империя Кремля.

Отношение большевиков к национальным структурам внутри своей партии говорит только об эволюции такого взгляда, сообразно времени и ситуации. В той же Империи Кремля А. Авторханов на примере Украины указывает на причины и следствия отсутствия до последнего момента национальных компартий в национальных республиках СССР.

«Когда Центральная Рада Четвёртым Универсалом от 22 января 1918 года провозгласила независимость Украины, украинские коммунисты не имели своей организации и, вряд ли, чувствовали её необходимость. Однако же русский центр не дремал. Большевики мгновенно оценили ситуацию. Обратимся к указанной книге:

«Спросят, где же была во время этих судьбоносных для Украины событий украинская коммунистическая партия? Да нигде. Такой партии вообще не было. Были отдельные большевистские группы, состоявшие преимущественно из русских, в промышленных районах. Парадоксально, но факт — украинской коммунистической партии нет до сих пор, есть коммунистическая партия Украины. Для того, кто не силён в знаниях национальной философии большевиков, тут как будто никакой разницы нет — КПУ или УКП. Однако для большевизма разница гигантская: большевики никогда не признавали существования в России (то есть в СССР. - 3. Я.) национальных большевистских партий среди нерусских наций. Были лишь территориальные организации, прямо подчинённые раньше РСДРП, РКП(б), ВКП(б), а теперь КПСС. Есть украинский народ, есть украинский язык, есть даже Украинская Советская Социалистическая Республика, но нет украинской коммунистической партии, как нет русской, грузинской, армянской, узбекской и т. п. компартий, а есть коммунистическая партия Грузии, компартия Армении, компартия Узбекистана.

Это сделано для того, чтобы подчеркнуть, что все они не национальные, а территориальные организации, руководящие своими республиками, в качестве филиалов московского ЦК партии (единственная затея создать УКП принадлежала социалисту и самостийнику Владимиру Винниченку, когда он с группой с таким названием в 1920 году вошёл в состав украинского Совнаркома как заместитель председателя правительства, но, узнав, с кем имеет дело, убежал в том же году на Запад). Если, например, украинцы или грузины говорят наша партия, то они имеют в виду только КПСС».[4]

Основная опасность, таящаяся в любой национальной партии, в том числе и компартии, для любой империи (вернее, партии нации, находящейся в колониальной зависимости) — это осознание политически организованной группой необходимости решать задачи, стоящие перед её народом, в максимальной независимости, особенно от имперского центра и его структур. Поэтому и недопустимо создание такой партии, даже если она классически коммунистическая. Ленинская гвардия прибегала для этого к любым средствам и действиям. «В 1917 году, когда она пришла к власти, в состав Центральной Рады входили все национал-демократические и социалистические партии Украины, среди которых не было только одной партии — партии большевиков Украины, ибо никому из украинцев и в голову не приходило создать такую партию. Её создали только в июле 1918 года на первом съезде КП(б) Украины, который проходил не на Украине, а в Москве. В последнем факте — вся зловещая символика новой эпохи, положившей начало образованию новой империи — Советской империи. На этом съезде лжеукраинцев присутствовало 212 делегатов, из которых больше половины были русскими, евреями, поляками, латышами. Остальные были обрусевшими украинцами с имперским (рабским. — 3. Я.) мышлением. Смешно сейчас читать писания советских историков, когда они обоймами перечисляют активных украинских коммунистических деятелей того времени, среди которых такие украинцы, как Ворошилов, Орджоникидзе, Гамарник, Феликс Кон, Дзержинский и другие (как похоже на Чечено-Ингушетию, когда в любой обойме коммунистов того периода встретишь кого угодно, но не чеченцев и ингушей, кроме ставших дежурными фамилий А. Шерипова и Г. Ахриева. — 3. Я.), а те, кто были действительно украинцами (Чубарь, Затонский, Скрыпник, Любченко, Гринько и др.) были ликвидированы в последствии как шпионы и буржуазные националисты. Конечно, инквизиция Сталина была вполне интернациональной, и он в те годы никого не уничтожал, руководствуясь лишь одним расовым признаком. Однако анализ жертв Большого террора 30 — х годов показывает, что именно среди украинской партийной и беспартийной интеллигенции жертв террора было в несколько раз больше (а в Чечении почти поголовно истреблялись чеченцы. — 3. Я.), чем в центральных областях России. (А. Авторханов Империя Кремля.)

Теперь мы подошли, пожалуй, к самому важному для нас моменту анализа национальных организаций КПСС:

«В установлении Советской власти на Украине, вернее, в аннексии Украинской Народной Республики Советской Россией, украинские коммунисты сыграли двойственную роль: с одной стороны, они верили Ленину, что Украина, даже советизированная, останется независимой республикой (как верят наивные чеченцы сегодня демократическому руководству России во главе с Ельциным и Хасбулатовым, последний из коих является новоимперской наживой в новой тактике старой национальной политики единой неделимой России. — 3. Я.), а с другой стороны, по поручению Москвы, они фактически держали курс на систематическое выкорчёвывание корней украинской национальной идеи и её носителей».[5]

Иначе говоря, коммунистическая партия Украины была создана с подрывной целью, чтобы не допустить самоопределения Украины в независимое государство и провести эту антиправовую акцию под видом победы коммунистической идеи в национальном самосознании народа.

Способствующую этому роль сыграло, как раз, и политическое невежество масс украинского народа. Подобная тактика применялась большевиками абсолютно во всех национальных республиках разваливающейся Российской империи. Применяется она и до сих пор. Не претерпела существенных изменений и роль национальных компартий в национальных республиках, хотя некоторую панику в монолитность КПСС внесло отделение компартий балтийских республик, Грузии и потеря ими власти. Сильнее оказался её плацдарм в автономных образованиях. Конечно, здешние обкомы тоже перестраиваются. Если раньше, например, обком КПСС Чечено-Ингушетии выполнял задачу идеологического диктатора по отношению к коренному народу, то сегодня он является, по существу, пятой колонной в процессах национального возрождения, главным направлением удара которой является фронт национально-освободительной борьбы в этих процессах. Несколько в иной плоскости рассматривает вопрос о национальных компартиях Д. Боффа, но его вывод подтверждает анализ внутрипартийных процессов РСДРП(б), ВКП(б), КПСС, сделанный А. Авторхановым:

«Большевики никогда не высказывались в пользу федерального принципа в организации партии.

Идея эта была окончательно отвергнута в 1919 году на VIII съезде, где вновь получила одобрение твёрдая объединительная позиция, и центральные комитеты национальных компартий были приравнены к простым областным комитетам РКП(6). Растущий централизм усилил эту тенденцию. Когда в 1920–1921 гг. образовались азербайджанская, армянская и грузинская компартии, то они были поставлены в подчинение не только Центральному Комитету в Москве, но, кроме того, и его региональному бюро для Кавказа — Кавбюро, которым руководил тогда Орджоникидзе. Весной 1920 г. ЦК украинской компартии, выбранный, правда, лишь незначительным большинством голосов IV конференции КП(б)У после острого внутрипартийного конфликта был распущен московским центром».[6]

Еще более сложную эволюцию проделали партийные организации в Туркестане. «…Не удивительны поэтому резкие колебания численности: от первоначальных 2 тыс. человек до 57 тыс. к концу 1919 г., затем сокращение почти наполовину и снова рост до 42 тыс., потом ещё сокращение в результате следующей чистки 10 тыс». (там же).

Не будем занимать место и время, приводя цитаты из фундаментального труда по истории Советского Союза известного английского советолога Эдварда Карра, который, рассматривая единственные проблемы, приходит к идентичным выводам о природе и характере компартии России. Желающих отошлём к изданию:

Эдвард Карр. История Советской России. Большевистская революция 1917–1923. Книга 1. Такова борьба русских большевиков за имперские структуры своей партии, её цена и последствия.

Кстати, за них в будущем немало пришлось расплачиваться и самим русским большевикам. Перед историей одинаково сурово караются любые неверные действия — и умышленные, и неумышленные. Верховный суд истории не квалифицирует их по степени криминальности: выносит приговор по общему результату. Нам достаточно того, что сегодня КПСС является имперской партией, чтобы оценить её роль в сегодняшних политических процессах и сделать соответствующие выводы.

Закон несовместимости целей и задач действует в любой политической среде, где есть различие национальных интересов. Наднациональные партии, как бы они не назывались, были и будут имперскими, и они одинаково нетерпимо относятся к независимым национальным партиям, всячески стараясь поглотить, а то и просто ликвидировать их. Демократическая партия России уже сделала несколько таких попыток под разными предлогами и лозунгами консолидации демократических сил России, посредством различных форумов, в том числе, и созданием региональных центров. Основной курс всё тот же КПСС-овский, то есть слияние… А что это такое, мы говорили выше. Почему возможно межпартийное слияние в мононациональном государстве, но противопоказано в многонациональном образовании, где каждый народ претендует на своё собственное государство?

Поскольку принцип политической борьбы зиждется на доминировании политической программы другой, то любое слияние партий различных народов привело бы неизбежно к доминированию национальных интересов одной части над национальными интересами другой.

Вследствие этого во главе партии, образовавшейся слиянием партий разных национальностей, становится национально многочисленная группа, обретающая имперский характер.

Опять-таки, яркий тому пример КПСС, которая сегодня, даже при самом искреннем своём желании, не в состоянии изменить характер своих политических структур, ставших после Октября механизмом национально-политического подавления самосознания народов. Против таких неизбежных аномалий в имперской партии единственно верным средством является отделение национальных организаций от центральных структур, образование абсолютно независимых структур, нацеленных на выполнение национальных задач. По этому пути пошли, как мы отмечали, в балтийских республиках и в Грузии — и это стало важным, во многом, решающим моментом в достижении политического единства народами этих республик. Сразу же после отделения компартий этих республик от КПСС выявилась их неспособность к политическому лидерству при отсутствии поддержки имперского центра — ЦК КПСС. Итак, о национально-политическом единстве сегодня мы можем говорить только в отношении мононационального организма, и обеспечивается оно во многом межпартийным единством. Как явствует из опыта, республиканская организация КПСС не может быть политическим выразителем национальных проблем чеченского и ингушского народов.

Не может — в силу объективной зависимости от имперского центра. Следовательно, нужна другая политическая сила, способная обеспечить выражение национальных интересов, и ею может стать только новая партия, зародившаяся на новой национальной почве и опирающаяся на неё. Именно такая партия и сможет объединить вокруг себя общественно-политические силы республики для политического единства, что явится новой ступенью национального согласия и межнационального доверия.

Конечно, в плане развития политических структур на межкавказской основе встаёт вопрос межпартийной интеграции политических партий Кавказа. И это уже вопрос давно назревший, могущий стать мощным внешним фактором национального единства как каждого народа Кавказа в отдельности, так и в целом, уже как основной внутрикавказский фактор. Но это уже отдельная тема.

Не будем спешить: в отличие от империи, которая рушится, у нас впереди целая вечность. Мы не будем откладывать и начало отсчёта нашей вечности, для чего необходимо всем, единым фронтом, действовать во имя её.

Июнь 1991 г.