"Особый отряд 731" - читать интересную книгу автора (Хироси Акияма)

Городок в степи

Крытый брезентом военный грузовик пришел за нами лишь во втором часу пополудни. Нас молча посадили в машину, и она тронулась. Мы даже не могли определить направление движения. Сквозь маленькие застекленные круглые оконца в брезенте я видел поля и мелькавшие то здесь, то там памятники павшим в боях.

Грузовик мчался со страшной скоростью по пустынной, безлюдной дороге. Примерно через час машина резко сбавила скорость и, сделав несколько крутых поворотов, остановилась.

— Ну вот, и приехали, — сказал сопровождавший нас Накано.

Я соскочил на землю, залитую лучами весеннего солнца, и, как человек, едва очнувшийся от сна, жмурясь от ослепительного солнечного света, пытался осмыслить развернувшуюся передо мной картину. Нет, это не было игрой воображения, вызванной ослепительным сиянием солнца. В самом центре однообразной плоской равнины стояли высокие современные здания, чего я никак не ожидал.

В центре над всеми другими строениями возвышалось огромное четырехугольное, облицованное белыми плитками здание. Таких больших зданий я не видел ни в Осака, ни в Синьцзине, ни в Харбине, через которые мы проезжали по пути сюда. Озаренное лучами солнца, оно казалось ослепительно белым и высоко вздымалось, заслоняя небо. Здание было обнесено кирпичной стеной, поверх которой в несколько рядов была натянута колючая проволока. Оглянувшись, я увидел, что несколько дальше, позади нас, возвышался высокий земляной вал с колючей проволокой, и понял, что весь этот городок изолирован от внешнего мира. Этот вал, как я потом узнал, тянулся на пять километров, а центральное здание по объему было в три раза больше здания Марубиру в Токио.

Мы стояли на плацу перед казармами и учебными корпусами.

— Сейчас с вами будет говорить господин начальник учебного отдела. Становись! — скомандовал встретивший нас вольнонаемный Комия. Поручив нас другому вольнонаемному — Осуми, он побежал встречать начальника учебного отдела.

Судя по свирепому лицу Комия, это был злой и чванливый человек. Нам стало неприятно, что нами командует человек, который является всего лишь младшим военным чиновником, не говоря уж о Накано, перед которым мы также должны были держать себя соответственно его чину.

Место каждого в строю пока еще не было точно определено, поэтому после построения я, Хаясида и Кусуно оказались рядом.

— До чего страшно, — со вздохом тихо прошептал кто-то.

Внимание всех было приковано к громадным, внушительным зданиям, за которыми ничего нельзя было увидеть.

Мы еще не знали, где находимся, но чувствовали, что попали в часть особого назначения.

К востоку от здания, находившегося в центре, возвышалась огромная труба. Из нее клубами валил черный дым. Вдали за трубой виднелся аэродром. К западу от здания выстроились в ряд какие-то белые дома, похожие на больничные корпуса, склады и жилые постройки европейского типа.

Улыбаясь, Накано самодовольно произнес:

— Говорят, что труба вот той котельной по величине вторая в Маньчжурии. Ну как? Наверное, вы в первый раз в жизни видите такую большую трубу?

Но мы были не столько изумлены, сколько обеспокоены.

Как и все, я был подавлен видом проволочных заграждений и охвачен смутным чувством какого-то страха.

От беспечного настроения, с которым я ехал в Маньчжурию, не осталось и следа, и я впервые серьезно задумался о том, что меня ожидает здесь.

Начальником учебного отдела был подполковник медицинской службы Ниси. Когда он поднялся на возвышение, я по простоте душевной решил, что сейчас мы услышим о нашей службе, но Ниси произнес только обычное приветствие, поздравил нас с благополучным прибытием и, пожелав здоровья, призвал отдать все свои силы предстоящей службе.

Вечером за ужином нас накормили до отвала свининой, сладким пирогом и другими вкусными блюдами, о которых мы в Японии могли только мечтать. Так же сытно и вкусно кормили нас и потом.

На следующий день нас и еще человек сто, прибывших сюда в разное время, собрали вместе и разбили на учебные группы. Почти все мы были ровесниками, с той лишь разницей, что одни из нас окончили четыре класса средней школы, другие — полную среднюю школу, а некоторые — только начальную. Я и Хаясида хотели попасть в одну группу и встали в строй рядом, но нас разъединили. Я попал в четвертую, а Хаясида — в третью, В каждой группе было семнадцать-восемнадцать человек. В нашей группе начальником был вольнонаемный Осуми из Симоносэки, и мы облегченно вздохнули. В группе Хаясида начальником оказался Комия, который вчера произвел на нас такое отталкивающее впечатление.

Казармы, где нам предстояло жить, представляли собой небольшие одноэтажные бараки; посредине каждого из них тянулся проход, по обе стороны которого на некотором расстоянии от пола возвышались сплошные нары; на них лежали зачехленные постельные принадлежности. Казармы обогревались печами, в окна были вставлены двойные рамы. Ниже окон вдоль стены находились небольшие индивидуальные полки для личных вещей.

Жизнь в отряде регламентировалась обычными для каждой воинской части правилами, но материально нас обеспечивали несравненно лучше, чем это было в любой другой части. В Японии нам приходилось есть все вплоть до травы и отрубей, а здесь утром и вечером нас обильно кормили отборной пищей и только в обед иногда подбавляли соевые бобы, да в особые дни, установленные приказом для всей армии, давали вареный гаолян. В остальные же дни в наш дневной рацион, кроме риса, ежедневно входила свинина во всех видах. В лавочке, находившейся в расположении части, мы свободно могли покупать сакэ[6] и различные сладости.

Мой месячный оклад был невероятно высок. Помимо основного оклада — около ста иен, я получал фронтовые и надбавку за службу на опасной территории. Всего набиралось около трехсот иен, которые я при всем желании не смог бы истратить, да и тратить их было некуда. Все деньги, кроме тридцати иен на карманные расходы, я каждый месяц вносил на военную сберегательную книжку. До ста иен в месяц разрешалось высылать родителям. Об этом я написал матери. Указывая свой обратный адрес, я перед словами «731-й Маньчжурский отряд, учебный отдел» написал «Маньчжоу-Го, провинция Биньцзян, уезд Пинфань». Мне сделали замечание, что «никогда нельзя указывать местонахождение части и писать о том, что здесь делается», и приказали переписать письмо.

Пришлось переписать открытку. Я знал, что ее прочтет цензура, и потому не стал писать о нашей части. Впрочем, и эта открытка, попади она начальнику группы, возможно, показалась бы ему неосторожной, хотя я всего в двух-трех строках сообщал лишь о том, что жив и здоров, и спрашивал, нужно ли высылать деньги. Писать о своих впечатлениях, о городах, через которые мы проезжали по пути сюда, о моих здешних товарищах, очевидно, тоже было нельзя.

От матери пришел ответ. Она писала, чтобы я не беспокоился, так как дома все благополучно, а свои сбережения отдал бы родине.

— Замечательная у тебя мать! И ты крепись, не поддавайся, — с этими словами начальник группы Осуми передал мне открытку от матери.

Это было спустя месяц после приезда на место. Я еще не знал, почему следует так строго хранить тайну нашего пребывания здесь, но вскоре все стало ясно, и меня все чаще и острее мучило раскаяние: зачем я приехал в это страшное место.