"Дневник Габриеля" - читать интересную книгу автора (Фрост Скотт)

3

Я просидела в своем кабинете до четырех часов утра, когда позвонили судмедэксперты и сообщили, что тело увезли и место преступления опечатали. Тогда я отправила свидетеля Брима из участка домой и положила видеокассету из камеры слежения в сейф. Сев в «вольво», я вставила в магнитолу кассету Пабло Казальса и поехала по Лэйк-стрит, затем повернула налево и направилась к подножиям гор, видя в зеркале заднего вида огни Лос-Анджелеса.

Надо на пару часов отвлечься от этого дела. Посплю часика полтора, а потом сделаю то, что делают все настоящие мамы: приготовлю Лэйси яичницу, тосты с джемом, налью апельсинового сока, сяду с ней позавтракать и скажу все то, что должна была сказать вчера вечером.

Я повернула на Марипоса-стрит и поехала к дому. Откуда-то сбоку вдруг вылетел белый «хундаи», практически царапнув по переднему бамперу моей машины, и водитель начал выкидывать из окна газеты «Стар ньюз» на подъездные дорожки, ведущие к гаражам. Я обогнала автомобиль слева и посмотрела на водителя. В тусклом утреннем свете он показался мне иностранцем, может, европейцем, лет двадцати семи-двадцати девяти, с усталыми ввалившимися глазами иммигранта, покинувшего родину в погоне за американской мечтой и обнаружившего, что эта самая мечта — две низкооплачиваемые работы и четыре часа сна в сутки.

По привычке я еще раз взглянула на «хундаи» в зеркало заднего вида, но тут свет фар выхватил из сумерек койота, стоявшего посреди улицы, — его шкура в темноте отливала красным. Когда я подъехала ближе, наглая тварь как ни в чем не бывало перешла дорогу, но стоило мне проехать, он такой же самоуверенной походкой вернулся на середину проезжей части.

В конце квартала я кликнула пультом дистанционного управления, открывающем двери гаража, и подъехала к своему ранчо с тремя спальнями. И тут у меня перехватило дыхание, словно чья-то рука схватила сзади за горло. В гараже не было желтой «хонды» Лэйси. Я посидела в машине до тех пор, пока дыхание не нормализовалось, потом вышла и уставилась на пустое место рядом с моей машиной.

«Черт», — слетело с моих губ. Если бы… Нет, нельзя заниматься самокопанием, но мне хотелось. Ну почему я ничего ей не сказала? Испугалась?

Я услышала, как газета шлепнулась на дорожку, и посмотрела на проезжую часть. На другом конце дорожки замер белый «хундаи». Автомобиль все стоял на месте, но лишь я подошла и забрала газету, водитель резко дал газу.

— Если бы я была умнее, — пробормотала я себе под нос. Дыхание белым облачком поднялось в холодный воздух.

Над вершинами Сан-Габриел первый намек на рассвет окрасил темно-фиолетовое небо мягким свечением солнца. Ящерица зашуршала в листьях плюща, растущего на холме за нашим домом. Ворона сидевшая на телефонном столбе, каркнула, извещая о начале нового дня. Я посмотрела на улицу и заметила, что «хундаи» уехал, не выбросив больше ни одной газеты. Это показалось мне странным, но сейчас мне уже все, черт возьми, казалось странным.

Я развернула газету и взглянула на первую полосу. Заголовок гласил: НЕКОРОНОВАННАЯ КОРОЛЕВА РОЗ? Под ним — фотография Лэйси с баллончиком в руке, рот перекошен в злобном крике.

Я сунула газету под мышку и на долю секунды задумалась: а не пробежаться ли по соседям, пока они не выползли в тапочках и пижамах, и не собрать ли все эти газеты? Но в одном из домов на кухне уже зажегся свет. Слишком поздно. Я вошла в дом и закрыла за собой гаражную дверь.

На кухонном столе лежала записка от Лэйси: «Как можно быть такой бестолковой… Я у подруги».

Я вздохнула и села. Да, мои планы о семейном завтраке с треском провалились. Я взглянула на холодильник, а потом на плиту. Не могу вспомнить, когда же я в последний раз готовила что-нибудь. Да, говорила об этом, даже продукты покупала, но так ничего и не готовила. Посмотрев на вазу с фруктами, я поняла, что понятия не имею, как они вообще оказались на моей кухне. Знаю только, что выросли из семечка.

Я взяла банан, выключила свет и пошла по темному дому. Потопталась в нерешительности около двери в комнату Лэйси, потом заглянула внутрь в надежде, что вопреки всем доказательствам, что дочки нет дома, она окажется-таки в своей спальне. Увы, комната была пуста. Я зашла и легла на ее кровать. От подушки исходил сладкий залах ее волос. Он напомнил мне о том времени, когда Лэйси была совсем малышкой, и аромат ее тельца еще долго оставался на моих руках после того, как я укладывала ее спать. Смятое платье из тафты валялось посреди комнаты вместе с грязными носками, лифчиком и футболкой с эмблемой Гринписа.

— Бестолковая, — прошептала я в темноту. Потом почистила банан, положила его себе на грудь и уснула, не откусив ни кусочка.

Через четыре часа я проснулась. Автоответчик мигал, извещая о шести сообщениях, которые я не заметила, придя домой. Два — от друзей Лэйси, которые считали, что ее поступок просто класс, два — от журналистов с местного телевидения, которые просили об интервью, одно — от директора школы, который считал, что неплохо бы посидеть втроем и обсудить условия, в которых растет девочка, а последнее — от фаната Парада роз, который считал, что у такой дрянной девчонки мать — просто кусок дерьма, дегенератка и шлюха, которой нельзя поручить даже выращивание шимпанзе.

После такой замечательной новости я пошла на кухню, чтобы реабилитироваться, разбила в сковородку два яйца, сделала тост и отрезала половину грейпфрута. Яичница подгорела.

Я оставила Лэйси записку с просьбой позвонить на мобильный, чтобы я знала, что с ней все в порядке, и сказала, что приду попозже и мы поговорим, или, точнее, выслушаю и узнаю, насколько же я бестолковая.

Выйдя на улицу, я заметила первые признаки тихоокеанского шторма, который бился о подножия гор и окутывал город легким туманом. В тусклом дневном свете поблескивали белые цветы юкки, растущей в горах. Вдали, над центром Лос-Анджелеса нависли тучи.

Все утро по радио взахлеб рассказывали о поступке моей девочки. Даже местная радиостанция ввязалась в разборки, хотя она склонна была объяснять поведение Лэйси тем ужасным вредом, которое в мировом масштабе наносит употребление пестицидов и гербицидов, а не тем, что девушка-подросток просто пыталась привлечь внимание своей матери. Один из слушателей, звонивших в студию, изобразил Лэйси этакой последовательницей Рейчел Карсон.[4]

Когда я вылезла из машины на парковке рядом с отделением полиции, то заметила, как в мою сторону повернулись несколько голов. Вот что меня ждет — все будут оборачиваться и тыкать в меня пальцем. «А вот идет мать той девочки, никудышная мать». Я буду прокаженной на Параде роз, мамашей, которая позволила рухнуть столетней традиции. В убойном отделе меня встретили стоя бурными аплодисментами, а потом я обнаружила на своем рабочем столе дюжину баллончиков, оклеенных разрешениями на ношение огнестрельного оружия.

Трэйвер постучал в дверь, а потом вошел с таким мрачным видом, словно явился на гражданскую панихиду.

— Я слышал, — осторожно начал он. — Нам необязательно говорить об этом, если ты не хочешь.

— Не хочу.

— Хотя, возможно, было бы полезно поговорить.

— Кому полезно?

— Как Лэйси?

— Ночевала у подруги.

— Хорошо.

— Не для меня.

— Так ты хочешь поговорить?

— Нет.

Трэйвер некоторое время постоял молча, в его глазах застыло такое выражение, словно он пытался найти дорогу по карте. Затем он кивнул и сказал:

— Если захочешь…

— Спасибо, — перебила я.

— Я к твоим услугам, если ты будешь готова.

— Поговорить, значит, хочешь?

— Именно.

Я кивнула.

— Так вот, я — шлюха, которой нельзя поручить даже выращивание шимпанзе, — сказала я, а потом двинулась к выходу, чтобы допросить временного сотрудника Суини.

Трэйвер несколько секунд смотрел на меня, не зная, как ответить, а потом улыбнулся и пошел за мной:

— А мне нравятся шимпанзе.

По нашим данным, Суини жил в одном из маленьких белых бунгало, стоявших вдоль небольшой улочки в Южной Пасадене, ответвлявшейся от Мишшн-стрит. Бунгало представляли собой один из первых опытов послевоенного строительства, подобные квартальчики усеивали старые районы. Сейчас здесь в основном жили бедные иммигранты из Мексики.

Вдоль дорожки, ведущей к бунгало, валялось несколько пластиковых игрушек. Пучки травы прорастали сквозь трещины в асфальте.

Бунгало не помешало бы покрасить и настелить новые крыши. По периметру дома росли несколько «райских птиц» весьма потрепанного вида. Влажная погода, казалось, усиливала ощущение, что эти домишки, выстроенные для возвращающихся на родину ветеранов, уже отжили свое.

Трэйвер посмотрел на номера домов, потом кивнул в сторону последнего.

— Он должен быть в крайнем справа.

Пока мы шли по дорожке, я заметила, как в нескольких окнах отдергивались занавески, и смуглые лица с подозрением взирали на нас, а потом быстро исчезали, когда становилось ясно, что мы пришли не за ними. Из одного бунгало доносился сладковатый запах свинины «карнитас», доходящей до готовности в духовке. В двух других через покосившиеся окошки слышались звуки телевизора. Мы подошли к входной двери Суини. На окне желтой краской были нарисованы какие-то силуэты. Промокший розовый рекламный листок, призывающий отдать свой ковер в самую лучшую в мире химчистку, грустно лежал на крыльце, постепенно отдавая краску влажному бетону.

— Что-то подсказывает мне, что у химчистки здесь мало клиентов, — сказал Трэйвер, взглянув на рекламу.

Я постучала в дверь. Ответа не последовало. Внутри было тихо.

— Когда он должен прийти на работу в магазин?

— Уж точно не сейчас.

Я снова постучала и громко известила: «Полиция», но никто опять не ответил.

Судя по фотографии, изъятой нами из дела Суини, он определенно подпадал под категорию «обыкновенный, без особых примет»: темные волосы, рост сто шестьдесят сантиметров, черты лица именно такие, чтобы раствориться в любой толпе.

— Я обойду дом и посмотрю, есть ли задняя дверь, — сказала я и двинулась вокруг бунгало.

Трэйвер подергал ручку.

— Эй, да тут открыто.

Он толкнул дверь и, не заходя внутрь, закричал:

— Полиция!

Через боковое окно я увидела ослепительную вспышку, которая означала, что внутри дома сработал детонатор. Я крикнула Дэйву, но было слишком поздно. Взрывное устройство было сконструировано таким образом, чтобы убить человека, входящего в дверь. Окружающий меня мир изменился с потрясающей скоростью. Волна горячего воздуха сбила меня с ног, осыпав дождем из битого стекла. Падая, я посмотрела на входную дверь и увидела, что Дэйв исчез в облаке пыли и грязи, а дверь сорвало с петель, и она, кувыркаясь, отлетела и ударилась о стену бунгало напротив.

И все было кончено. Не успела я и глазом моргнуть.

Я лежала на сырой земли, чувствуя горький привкус пыли во рту. Поднявшись на четвереньки, я ощутила, что по щеке и из носа тонкой струйкой бежит кровь. Я ощупала голову и обнаружила, что в череп, как раз над линией роста волос, воткнулся осколок оконного стекла величиной с пятицентовую монету. Хотя я и не помнила, собственно, звук взрыва, но прочувствовала тишину, наступившую после. Такое впечатление, что всю зону поражения накрыли звуконепроницаемым покрывалом. Даже воздух казался неподвижным, пустым, словно бомба проделала дырку в пространстве.

Я, пошатываясь, поднялась и взглянула на бунгало. Туман, окутывавший квартал, превратился в дождь, словно высвободившись от силы взрыва. Капли стучали по земле, нарушая странную мертвую тишину. Воздух наполнился едким запахом взрывчатки. Я на какое-то время потеряла равновесие, но удержалась на ногах.

Один коричневый ботинок Дэйва валялся на крыльце, все еще с завязанными шнурками. Сам Дэйв лежал на дорожке на спине, положив босую ногу на обутую. Зеленый носок наполовину сполз. Он напоминал малыша, который решил побегать босиком во дворе.

Я доковыляла до него и опустилась на колени. Его глаза были открыты и не двигались. Все лицо покрыто мелкими порезами и сеточкой кровеносных сосудов, лопнувших в результате контузии. Обе руки подняты, и рукава спортивной куртки задрались до локтей. Пуговицы на рубашке отлетели, и она распахнулась, обнажая грудь. Капли дождя смывали с его живота грязь и песок.

— Дэйв?

Даже если он меня слышал, то не подал признаков жизни. Я двигала пальцами по его шее, пока не нащупала еле слышный пульс. Его грудь слабо поднималась при вздохах.

— Дэйв? — снова заорала я.

В его правом глазу полопались все сосуды, началось кровоизлияние, и белок постепенно стал малиновым. Дэйв несколько раз моргнул, потом его взгляд с удивлением сфокусировался на мне, словно я только что пришла в гости без предупреждения.

— Дэйв, ты меня слышишь?

В его глазах мелькнуло понимание.

— Произошел взрыв. Ты ранен.

Он пошевелил губами, пытаясь что-то сказать, но ничего не вышло. Затем Дэйв предпринял вторую попытку и еле слышно сказал:

— Без дураков.

Из соседнего бунгало вышла напуганная мексиканка лет тридцати пяти.

— Вы говорите по-английски? — крикнула я.

Женщина кивнула.

— Позвоните 911 и скажите, что ранен офицер полиции.

— У нас нет телефона.

Я посмотрела на Дэйва. Его взгляд снова потерял осмысленность. Я встала и пошла к машине, чтобы воспользоваться рацией. На полпути я услышала первые сирены, спешащие к месту взрыва. Но я все равно взяла рацию и сообщила: «Ранен офицер полиции», чтобы не оставалось сомнений, что нам окажут всю необходимую помощь.

Когда я шла обратно к Дэйву, то обратила внимание, что во всех бунгало вылетели стекла и осколками засыпало всю дорожку. Кровь начала заливать мой правый глаз. Я дотронулась до куска стекла, торчащего из головы, и почувствовала боль. Снова проверила пульс Дэйва. Без изменений. Вот только глаза закатились.

Я вытащила «глок» и двинулась к входу в бунгало, где дверная коробка болталась на одном гвозде. Подняв пистолет, я проверила все комнаты, чтобы убедиться, что Суини не спланировал еще какую-нибудь гадость. Но в помещениях за источником взрыва все было в целости, словно ничего и не случилось. Кружка, наполовину заполненная кофе, на кухонном столе. Рядом несколько пустых бутылок из-под пива. Зато комната, которая располагалась по направлению взрыва, лежала в руинах. Повсюду обломки дерева, гипсокартонные стены превратились в труху, теперь рассыпанную по полу.

Как только мое сознание прояснилось, сбросив пелену контузии, я заметила проводки и обломки спускового механизма, остатки которого валялись на выжженном полу. Услышав, как первый патрульный автомобиль с сиреной подлетел к месту происшествия, я сунула пистолет в кобуру и поторопилась к Дэйву. Следом за полицейскими примчалась пожарная машина, а прямо за ней — бригада «скорой помощи». Но вдали завывали еще несколько сирен. Ничто не сможет так быстро вызвать подмогу, как волшебные слова «ранен офицер полиции». Они же самые страшные.

Я стояла над Дэйвом, жалея, что ничего не могу сделать, и чувствовала себя беспомощной, потому что в этой ситуации самое лучшее — не вмешиваться. Ко мне подошел офицер и что-то сказал, но я не услышала. Несколько пожарников склонились над Дэйвом и начали оказывать ему первую помощь. Еще один пожарник взял меня под руку, отвел к крыльцу соседнего бунгало, усадил, а потом натянул резиновые перчатки, которые под дождем казались неестественно светлыми.

Пожарный поднял палец перед моими глазами и начал водить туда-сюда.

— Можете следить за пальцем?

Я кивнула и сказала:

— Я в порядке.

Он вытащил кусок стекла из моей головы и наложил повязку. Я посмотрела на Дэйва, теперь со всех сторон окруженного желтыми куртками пожарников и врачей «скорой помощи». Бунгало оцепили больше десятка полицейских. Я услышала, как один из них вызывает специалиста по обнаружения и обезвреживанию взрывчатых веществ. Вдруг у меня заболела голова, и в ушах застучало так, словно я наконец услышала взрыв. Я посмотрела на бунгало, пытаясь сконцентрироваться на вырванной с корнем двери. Почему-то возникло ощущение, что я должна что-то вспомнить. Но вот что? Но мой мозг забуксовал и никак не мог найти сцепление.

Рядом со мной сел на корточки еще один офицер и заговорил:

— Что вы можете рассказать…

Пожарник тем временем продолжал задавать мне свои вопросы:

— Где-нибудь болит?

Приехало еще несколько машин с мигалками, заполнив воздух сиренами. А я уставилась на дверной проем, пытаясь вспомнить, убежать от водоворота голосов, заполнивших мою голову. Пожарник помог мне подняться и накинул теплоизолирующее одеяло из фольги мне на плечи.

— Возможно, вас контузило и вам нужно наложить швы.

Он повел меня к машине «скорой помощи». И тут меня осенило. Я оглянулась и посмотрела на разлетевшуюся в щепки дверь. Как мог человек, чей опыт преступной деятельности ограничивается подделкой подписей на чеках, изготовить такое изощренное взрывное устройство? Это так же невероятно, как то, что Суини и грабитель, спустивший курок в цветочном магазине, — одно лицо.

Команда пожарников пронесла мимо меня Дэйва к стоящей под парами машине «скорой помощи». В корсете и шине-воротнике. Я посмотрела, как его грузят в «скорую», а потом снова взглянула на бунгало.

Если Суини не мог изготовить бомбу, то для кого она предназначалась? Для нас? Или для него? Одно мне было понятно прямо сейчас: офицеры натягивали желтую ленту, оцепляя место преступления, коричневый ботинок Дэйва лежал на крыльце, словно в ожидании следующего шага, в воздухе витал густой аромат жареного мяса, а дождь смывал тошнотворный запах взрывчатки.

— Если бы Трэйвер не остановился и не крикнул: «Полиция!», а сразу же зашел внутрь, то его убило бы мгновенно, — сказал мне офицер из отряда по обезвреживанию взрывчатых веществ. — Бомба была изготовлена со специфической целью и обладала очень малой зоной поражения. Поскольку Трэйвер оставил дверь открытой и не стал сразу заходить, то эффект от взрыва распространился на большую территорию, чем предполагалось.

Было пять вечера. С момента взрыва прошло семь часов. Дэйв лежал в реанимации с переломом черепа из-за удара дверью, выбитой взрывной волной. Его накачали снотворным, но он пребывал в сознании. Неизвестно, восстановится ли полностью зрение правого глаза, это станет понятно, когда спадет отек. Лечащий врач сказал, что для человека, которого снесла вылетевшая при взрыве дверь, Дэйв отделался легким испугом. А я ответила, что врачу стоит держаться подальше от Вегаса, если он так понимает везение.

У меня в сухом остатке четыре шва на голове, звон в ушах, грязь по всему телу и пропитавшийся кровью ватный тампон в одной ноздре. Кошмар, мучивший мою маму с тех пор, как я стала копом, — не то, что меня убьют, а то, что я потеряю привлекательность и муж меня бросит. Если бы она только понимала, что я была плохой женой задолго до тампона в носу, то наши отношения были бы более гладкими.

Из отделения скорой помощи я позвонила жене Дэйва и сказала, что произошло и что он скоро поправится. Она стала выпытывать подробности, словно пыталась найти прореху в моей истории и выяснить, что я скрываю от нее действительно ужасные новости. Я слышала, как она сдерживает слезы.

— Я думала, что после ухода из патруля он будет в безопасности. Детективов же не должны ранить.

После этого я оставила Лэйси сообщение на автоответчик, что я в порядке — на случай, если она что-то краем уха услышит в новостях.

Мне хотелось лечь и закутаться в уютное одеяло из верблюжьей шерсти, но вместо этого я снова стояла посреди злосчастного бунгало в полиэтиленовых бахилах и разговаривала с детективом Диланом Гаррисоном из отряда по обезвреживанию бомб. Ему тридцать семь, предполагаю, он — гений, обожающий вещи, которые взрываются ночью, днем и в остальное время. Как большинство офицеров отряда по обезвреживанию бомб, Гаррисон нашел там свое прибежище, поскольку больше никуда не вписывался. Он красавчик, хотя, кажется, даже не догадывается об этом. На самом деле внешность иногда тяготит его, он практически стыдится своей привлекательности. Гаррисон расхаживал по комнате как олень, которого выслеживает охотник, — каждый свой шаг он тщательно просчитывал, чтобы привлечь к себе как можно меньше внимания и не вызвать подозрений. Обладатель светлых волос, зеленых глаз и худощавого, но сильного тела, к которому относился так, словно это было чье-то чужое тело, в котором он был заточен лишь на время. В моменты нелюбви к своему телу он напоминал мне многих знакомых женщин.

Хотя в его личном деле не имелось никаких специальных отметок, мне казалось, что он в свое время получил серьезную физическую или психическую травму, или и то, и другое. Под внешней привлекательностью Гаррисон скрывал душевную боль. И бог знает что еще он скрывал, работая с взрывными устройствами.

Я подошла к двери, где в момент взрыва находился Трэйвер, и оглянулась. Все стены и пол испещрены малюсенькими кружочками, нарисованными маркерами, которыми эксперты пометили фрагменты взрывного устройства. Я посмотрела на Гаррисона и вдруг поняла, что я не помню, что он только что сказал.

— То есть вы говорите…

— Что взрывное устройство изготовлено для того, чтобы убить человека, входящего в дом, не мешкая у двери, и закрывающего ее за собой.

Гаррисон смотрел на меня так, словно ждал, смогу ли я сложить кусочки головоломки, которые он только что разложил передо мной. Он тестировал меня. Вообще-то я не привыкла к такому обращению со стороны младших офицеров, но Гаррисон не был похож на других.

— Например, человека, вернувшегося домой?

Он кивнул.

— Бомбу изготовили, чтобы убить того, кто здесь живет.

— Возможно, тот, кто ее изготовил, кого-то поджидал, например нас.

Я сама не верила в то, что сказала, но мне было любопытно посмотреть на мыслительный процесс Гаррисона.

— Но зачем собирать такое сложное устройство, если вы не уверены в успешном результате?

— Возможно, смысл не в том, чтобы убить, а в чем-то другом. Террористы часто так делают, — предположила я.

— Да, когда бомба закладывается в общественных местах, в машинах, почтовых ящиках, универмагах, торговых центрах, клиниках, где делают аборты.

— Как, например, Унабомбер.[5]

Гаррисон кивнул.

— Здесь предполагались жертвы.

— Я предпочитаю слово «убийство».

— Да, — промямлил он таким тоном, словно ему становилось не по себе от этого слова.

Я задумалась.

— Значит, весьма сомнительно, что бомбу изготовил Суини, если только не хотел покончить с собой.

— Люди не используют для самоубийств бомбы-ловушки.

И хотя Гаррисон не знал многого о тех способах, с помощью которых люди покидают нашу планету, в данном случае я не могла с ним не согласиться.

— Но если Суини нужна была, как вы говорите, жертва, то почему бы просто не выстрелить из пистолета.

— Слишком много крови.

— Не поняла.

— Пистолет — это слишком интимно. Террористы не любят близкого контакта с людьми. Бомба оставляет место полету фантазии, который отсутствует, когда просто спускаешь курок.

— Полет фантазии? — переспросила я.

— Взрыв — это творческий процесс. А выстрел — просто процесс умерщвления.

— Вы говорите о контроле.

— Именно. Тот, кто предпочитает пистолет, просто убийца. Но человеку, который использует взрывное устройство, нужно нечто большее, чем смерть.

Я посмотрела на девятимиллиметровый ствол, болтающийся у Гаррисона в кобуре, и задумалась, не относятся ли его слова частично и к нему самому. Сможет ли он выстрелить в критический момент? Сможет ли он прицелиться и нажать курок даже для спасения собственной жизни? Я не знала ответа.

— А что вы можете сказать о преступнике по взрывному устройству?

Гаррисон сел на корточки и изучил то место, где была установлена бомба. Интересно, в душе он восхищается тем, что видит? Нельзя быть экспертом по взрывчатым веществам, если не любишь бомбы.

— Профессионал, очень опасен, любит свое дело. Чрезвычайно осторожен. Все, что он использовал при изготовлении бомбы, можно купить в любом хозяйственном магазине, отследить невозможно. Химический анализ, скорее всего, покажет, изготовил ли он взрывчатку сам или выбрал взрывчатое вещество, которое легко приобрести на черном рынке.

— Он? — уточнила я. — Думаете, это мужчина?

Мой вопрос удивил Гаррисона. Он даже улыбнулся:

— Женщины не взрывают людей. Они предпочитают огнестрельное оружие.

На мгновение его глаза забегали, словно он искал выход из комнаты. Да, я была права. Он был ранен, скорее всего, в сердце Прекрасной Незнакомкой, чей взгляд до сих пор ему снится. Но Гаррисон прав. Женщина нажала бы на курок, а не заложила бомбу. Почему-то эта мысль меня даже немного успокоила, сама не знаю почему.

Когда эксперты закончили изучать обломки, мы прочесали каждый угол бунгало, чтобы побольше выяснить о Суини. Но, кроме того, что он предпочитал свободные трусы-боксеры и покупал дешевую одежду, сказать было особо и нечего. Никаких тебе семейных фото, писем, записных книжек, выписок из банка, чеков — ничего личного. Ни любимой ручки рядом с телефоном, ни магнитика на двери холодильника. Ничего особенного в верхнем ящике дешевого комода рядом с кроватью. Даже в холодильнике лежали в основном готовые расфасованные обеды, которые, казалось, созданы специально для того, чтобы сбить с толку. В итоге все мои знания, полученные о Суини, сводились к тому, что у него обхват талии восемьдесят пять сантиметров и он любит нежирную пищу, но в этом он мало чем отличался от всех мужчин, с которыми у меня когда-либо были отношения.

Но кое-что я все-таки узнала о Суини, и, возможно, самое важное — он что-то знал об убийце Дэниела Финли, и из-за этого его пытались убрать. И если юный гений детектив Гаррисон прав, то преступник, заложивший бомбу, и убийца, столь интимно выпустивший пулю в затылок Финли, — это два разных человека, а это значило, что мне, возможно, предстоит искать двух убийц, а не одного.

— Мне нужен напарник на замену Трэйверу. Не хотите поучаствовать?

— Я не занимаюсь убийствами.

Я видела, как в его голове крутятся шестеренки так же, как если бы он распутывал провода взрывного устройства: так, тут красный, а тут синий, этот не заземлять и ради всего святого не трогать вон те два, а иначе всем нам крышка.

— Я не… мне не очень нравится находиться рядом с трупами, — пробормотал он.

— С целыми не нравится, зато с кусочками, на которые их разрывает бомба, нравится, — проворчала я.

Лицо Гаррисона исказилось от боли, словно на него нахлынули дурные воспоминания.

— Просто…

— А я и не спрашивала нравится — не нравится… Решено, вы — мой новый напарник, — заявила я.

— Разве не нужно утверждать назначение?

— За все назначения отвечает старший детектив убойного отдела.

— И это вы.

— Угадали.

Гаррисон — единственный из моих знакомых копов, кто воспринимал просьбу об участии в расследовании убийства как форму наказания. Он выглядел как человек, много лет проживший в пещере и только что вытащенный на солнышко. Мир такой огромный, и он не может его контролировать.

— Это временно.

— Хорошо, — буркнул он, его взгляд не выдавал эмоций, спрятавшись в убежище своей привлекательности.

Я вышла на дорожку между бунгало и дошла до границы, обозначенной лентой. Дождь прекратился, хотя асфальт все еще был влажным, а тучи по-прежнему нависали над горами. Я сняла бахилы и протянула их одному из экспертов.

Гаррисон вышел наружу и начал осматривать дверь, практически приклеившуюся к стене соседнего бунгало. Казалось, он более органично смотрелся бы на археологических раскопках, а не на месте преступления. Ему не хотелось работать в паре со мной, и лично я считала, что из-за этого нежелания он идеально годился на роль напарника. Бойся человека, который чего-то хочет слишком сильно. Кажется, так говорила моя мать, хотя она имела в виду секс, а не амбиции.

Я села в машину и поехала по мокрым улицам мимо старых коттеджей в ремесленном стиле и одноэтажных испанских ранчо с терракотовыми черепичными крышами. Я заехала в госпиталь и проверила, как там Дэйв, а потом отправилась домой убедиться, что мои отношения с дочкой в лучшем состоянии, чем бунгало Суини.