"ОХОТА НА КРУТЫХ" - читать интересную книгу автора (Граков Александр)

Глава III ПЕРЕМИРИЕ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

— Миша, Миша! — Олеся ерзала на диване совсем как маленькая девочка. — Можно я тебя так буду называть, попроще? И... ну... мне надо! Понимаешь!

— В туалет? — усмехнулся Михай. — А что же тут непонятного?

Выглянув в окно, он вдруг заволновался.

— Ты посмотри, посмотри куда мы заехали!

— В тупик, что ли? — Олеся прилипла носом к стеклу. В темноте почти ничего не было видно, лишь изредка проносилась мимо окна цепочка огней, уходящих по диагонали на верх какой-то горы.

Михай вдруг поскучнел и прикусил язык.

— Донбасс это! А впереди — узловая станция Николаевка. Я уже здесь проезжал. Ну, двинулись, а то не дай Бог что случится!

— Не волнуйся, я с пеленок терпеливая! — засмеялась Олеся, и внезапно испуганно: — Ой, а эти полудурки в коридоре или в тамбуре?

— Да ты со мной, чего боишься-то?

— Ну да, ты что же, меня прям в туалет заведешь? А, была не была, пошли?

— Да они небось дрыхнут уже — первый час ночи, — успокоил ее Михай, выглядывая из купе. В проходе было пусто. Удивительно сонный вагон! Он прихватил со столика «Данхилл» и зажигалку и, проводив Олесю до туалета, открыл дверь в тамбур.

— Когда выйдешь, непременно позови!

Вышел, прикурил и стал жадно вглядываться в проносящиеся мимо огни. За спиной отворилась дверь перехода из соседнего вагона.

— Разрешите прикурить!

Обернулся. Молодой накачанный парень с короткой стрижкой правой рукой роется в боковом кармане. И еще успел заметить мелькнувший в переходе огонек сигареты.

— А-ах! — Парень начал гнуться от жесткою удара в солнечное сплетение, а Михай выворачивал из его руки револьвер с набалдашником глушителя. И тут же резко двинул ногой по приоткрытой двери прохода. Она захлопнулась, смачно приложив кого-то по ту сторону.

— Вот так! Ноу смокинг! — с удовлетворением констатировал он, разглядывая револьвер, и, услышав со стороны того, с короткой стрижкой, щелчок пружинного ножа, с маху приложил рукоять револьвера к его виску. Парень дернулся и завалился вбок по стене.

Сзади щелкнула дверь его вагона. Михай резко обернулся и... глушитель уперся в упругую девичью грудь.

— Миша! — воскликнула Олеся и тут же: — Ой, что же это?

— Твои знакомые! — успокоил ее Михай, нащупывая пульс на шее парня. — Боюсь, теперь мне надо сказать «ой»!

— Он что, мертвый? — ужаснулась Олеся.

— И как ты догадалась? Только не надо патетики: «лучше бы на его месте была я» — и всего такого прочего.

Он зашел в переходный тамбур. Там лежал еще один, вернее — полусидел. И — тоже без признаков жизни.

— Я сейчас, мигом. Подожди здесь! — Сунул ей в руки револьвер. — Увидишь еще кого из «знакомых» — стреляй без предупреждения. Да, а ты стрелять-то хоть умеешь?

— Я с тобой, Миша! — уцепилась за его руку Олеся, игнорируя заданный вопрос.

— Ну ладно, пошли!

Они быстро вернулись в купе, и Михай, порывшись в «дипломате», извлек из него трехгранный штырь с ручкой.

— Запрись и никого не впускай. Кроме меня, конечно!

Вернувшись в тамбур, вставил штырь в замочную скважину и... входная дверь распахнулась, впустив дождевую морось, свежий прохладный воздух и грохот вагонных колес. Михай не мешкая подтянул к проему парня с короткой стрижкой и вытолкнул наружу. Затем вытащил из перехода второго и, не разглядывая его, спустил следом. Отправил туда же валявшийся на полу пружинный нож, взяв его за рукоятку через носовой платок. Вытащил из-за пояса пистолет с глушителем, тщательно протер его тем же платком и, сожалеюще поцокав языком, швырнул туда же — в ночь. Закрыл дверь, прислушался. Тишина.

— Ну удивительно спящие вагоны! — вторично за эту ночь вырвалось у него. — Вот и все пока! Можно сказать — еще раз повезло.

Михай прикурил и жадно затянулся. Докурив, вернулся в купе.

— Собирайся!

Олеся пристально глядела на него.

— Ты не коммерсант! И мне надо в Москву, а не в какой-то вонючий Донбасс!

— Ну, женщины, вас не поймешь! То ей за границу надо, то в Москву. Впрочем, это твое личное дело. Я схожу в Николаевке, — и он начал надевать кожаный пиджак. Затем защелкнул «дипломат» и, подняв диванную крышку, достал кожаную сумку с блестящими застежками. И взялся за ручку двери.

— А я? — голос Олеси зазвенел от напряжения.

— А что ты? Встретишься в белокаменной с папочкой, покаешься, скажешь, что больше так не будешь, и заживете вновь тихо-мирно.

— И ты веришь в то, что говоришь? После всего, что произошло?

— А что произошло? — посерьезнел Михай. — Ничего не произошло. А то, что привиделось тебе в кошмарном сне, забудь, вычеркни из памяти! И меня, кстати, заодно. Считай, что я тоже тебе приснился.

— Нет, не посчитаю! Мне сейчас как никогда нужно крепкое мужское плечо, чтобы на него опереться. А ты, защитив, подло бросаешь меня на полдороге. Так не поступают честные и благородные мужчины, к которым ты себя, без сомнения, относишь!

— Да кто ты в конце концов такая, чтобы устраивать мне почти семейные сцены? — возмутился Михай. — Подкидыш какой- то. Да еще влип из-за тебя в «мокруху»! Меня теперь этот поезд довезет или к виселице, или к расстрельной стенке. И все по твоей милости! Кстати, тебе за пособничество в убийстве тоже статья светит. И немалая! Так что хочешь со мной идти — пошли, вместе добираться до Москвы будем. У меня на сердце спокойнее будет — никому ничего не сболтнешь. А не хочешь — катись колбаской дальше! Но учти, если они уж решили тебя пришить — сделают на все сто процентов, можешь не сомневаться. Я уже понял — эти, из «крутых», играют по-крупному. Так что не на этой станции, так на следующей из купе вполне могут вытащить твой хладный труп! — пугнул он Олесю напоследок.

Подействовало. Вытащила свой кожаный чемоданище и уставилась на Михая.

— Выйди, пожалуйста, мне переодеться надо!

Он пошел на перекур в тот же тамбур. Оглядел все напоследок тщательно, не забыв про переход. Везде чисто, никаких следов крови.

... На станции Николаевка Донецкой железной дороги к вагону номер девять от стоящего неподалеку на привокзальной площади «мерседеса» метнулись трое плотно сбитых парней в ветровках. Осмотрев пустое купе, переглянулись и забарабанили в закрытую дверь купе проводника. Оттуда высунулась заспанная физиономия.

— Ну чего тарабаните! Тут никто не выходит и не заходит! И вообще, пока не проедем Украину...

— Послушай, друг! — Один из парней сунул за пазуху проводнику стодолларовую купюру. Дверь мгновенно откатилась в сторону.

— Я вас внимательно слушаю!

— Тут девушка должна была ехать, в этом вагоне. В среднем купе! Ну, такая... «упакованная».

— Как же, помню, помню! — зачастил проводник. — Ее в Чопе подсадили.

— Не знаю, в Чопе или в жопе. Мне сейчас важно одно — куда она делась?

— Да спит небось, ночь ведь. Им обоим до самой Москвы!

— Сам ты спишь, козел сраный! — не выдержав, громыхнул старший тройки и схватил проводника за горло. — Говори, падла, где ссадил девку? И кто с ней в купе ехал? А ты, Федь, смотайся в соседний вагон и поищи там наших: Серого и Повидло. Тоже, суки, небось дрыхнут без задних ног, — обратился старший к одному из двоих.

— Ребята, на чем хотите поклянусь — нигде они не просились у меня, чтобы выпустил! А с девчонкой вашей здоровый такой венгр ехал, вернее — он закупил купе от самого Будапешта, а его уговорили взять в Чопе эту дамочку, — проводник уже понял, с кем имеет дело, и стал белее простыни, на которой спал до этого. Старший оценил его состояние и отпустил горло.

— Ладно, только в штаны не наложи, а то потом разговаривать с вонючим противно будет. Оставлю тебе сотню, если скажешь, давно ли ты их видел в вагоне.

— А две станции назад выходили на минутку: мужик покурить, а дамочка ваша, извините, в туалет, — проводник понял, что соврать в этой ситуации для него — святое дело. Скорее отстанут.

Подбежал Федя, которого послали в соседний вагон.

— Витек, там их нет!

— Как нет? Да что же это за паскудство? Тех нет, эти отсутствуют... Ни хрена не понимаю! Пусть шеф сам разбирается в этом кроссворде! Куда пошли! — рявкнул Витек на приятелей, взглянув на часы. — Поезд стоит еще десять минут. Прочесать все вагоны до отхода! Ты, — он ткнул в Федю, — в ту сторону, а мы — в противоположную.

Вскоре их и след простыл. Проводник с облегчением перевел дух, вытащил из-под майки стодолларовую купюру, любовно разгладил на столике и, внезапно плюнув, скомкал и запустил ею в приоткрытую дверь купе. Это была отличная ксерокопия...

Проводник во втором вагоне от головы поезда стоял возле приоткрытой двери тамбура и чесал пятерней в затылке.

— Вот зараза! Забыл-таки запереть на предыдущей стоянке! А все тот шахтер со свадьбы — выпей еще да выпей еще... Вот и допился, мать твою! Поскорей запереть, пока никто не вывалился. Уволят к чертям собачьим.

Заперев дверь, он прошел в свой закуток и, пошарив под нижней полкой, извлек оттуда початую бутылку «Российской». Налил в стакан, и только прицелился опрокинуть его — испытать радость похмелья, как дверь — хрясь! — распахнулась и в купе ворвались двое здоровых ребят.

— Батя, у тебя никто не выходил на этой станции?

— Слава Богу, до Луганска могу отдыхать. А что?

— А ничего! Причащайся на здоровье! — И парни исчезли так же внезапно, как появились.

Проводник выдохнул. Лаканул зелье и застыл умиротворенно, ощущая, как живительная влага рассасывается по организму. Состав плавно дернулся и пошел от станции.

— Ты куца меня тащишь? — в темном проулке за привокзальным рестораном Олеся резко выдернула свою руку из руки Михая. Тот, воспользовавшись случаем, поправил на плече кожаную сумку.

— Куда надо, туда и тащу! И давай поживее, если хочешь следы замести. Я же тебе говорил, что уже бывал в этих местах. Так вот, еще через квартал отсюда будет гостиница.

— А может, ты хочешь меня затащить куда-нибудь в уголок потемнее, изнасиловать и ограбить?

— Ты была замужем? — внезапно спросил ее Михай.

— Была, — машинально ответила Олеся. — А какое тебе, собственно говоря, дело?

— А такое, что изнасилованием замужнюю женщину напугать очень трудно. Для очистки совести конечно будет орать «помогите», но только вполголоса или шепотом, чтобы никто не услышал. А ограбить тебя я мог еще там, в вагоне. И вообще, ты мне порядком надоела своими капризами. Или иди за мной, или возвращайся к тем из «мерседеса».

При упоминании о «мерседесе» Олеся зябко передернула плечами и покорно поплелась за Михаем, помахивая «дипломатом». Ее «бегемота» тащил он.

Метров через двести из-за поворота им дружески подмигнула неоном вывеска «Гостиница».

— Дай сюда «дипломат»! — Он порылся в нем, вынул какой-то документ и вернул ей чемоданчик. — Пошли!

— Номер на двоих, по одному паспорту! Это моя жена, — Михай подал сонной администраторше паспорт. Та молча раскрыла его и заглянула. Вложенная пятидесятидолларовая купюра, как опавший осенью с дерева лист, слетела в выдвинутый ящик стола. Так же молча она протянула ключ и лишь затем промолвила:

— Комната 96, второй этаж. На сколько суток желаете остановиться?

Михай сунул ключ Олесе и, показав рукой, иди, мол, наверх, устраивайся, вернулся к барьеру администраторши.

— Вы, надеюсь, поймете мое щекотливое положение — моя репутация, ревнивый муж.... Кстати, он может прийти с дружками и спросить, не вселяли ли вы за последнюю пару-тройку часов симпатичную молодую женщину и мужчину, — вторая зеленоватая купюра такого же достоинства легла на полировку административного стола, — а вы...

— А я уже неделю никого не вселяла, — сонное лицо администратора чуть оживилось, купюра спорхнула туда же, куда и первая. — Мертвый сезон — конец сентября, — закончила она.

— Спасибо! — Михай пошел к лестнице.

— Не за что, у самой муж пьяница. Когда надоест это занятие, предупредите заранее об уходе.

Девяносто шестой оказался номером люкс с совмещенным санузлом, холодильником, телевизором, телефоном, платяным шкафом и двумя одинарными кроватями, стоящими одна возле другой с таким малым просветом, что их в двуспальную не составляло никакого труда скомбинировать.

Когда Михай вошел в номер, Олеся распаковывала чемодан. На свет появился все тот же серый «Адидас».

— Ну и как же мы будем? — спросила она напряженно.

— Что — как?—сделал непонимающее лицо Михай.

— Я в смысле — спать как будем? Вдвоем, в одном номере...

— Слушай, ты прекратишь свои дурацкие «как, зачем и почему»? — Он разозлился. — В спальном вагоне в одном купе на двух диванах ей, видишь ли, спать можно, а в такой же обстановке в гостинице — уже не то. Может, пойти попросить администратора приделать колеса к номеру или на худой случай — к твоей кровати, чтобы тебе спокойно дремалось? Никто на твою целомудренность посягать не собирается! В крайнем случае могу пойти и попросить отдельный номер, — скажу, что поругались. У нее небось в загашнике еще есть!

— Нет! — быстро отреагировала Олеся. — Одна я спать боюсь.

— Тьфу ты! Одна — боится, вдвоем — тоже. Хочешь, я тумбочку между кроватями поставлю?

— В два часа ночи грохотать на всю гостиницу. Очень милая самореклама, — съязвила она, направляясь с костюмом и махровым полотенцем к ванной. — Я иду купаться!

— Ая думал — в музей или в театр! — отлил ей Михай такую же монету. — Спокойной ночи!

— Ты что же, думаешь, я в ванной спать буду?

— Нет, просто я хотел сказать, что когда ты вернешься оттуда, я уже буду спать. — Он начал разбирать правую кровать.

Она фыркнула, скрываясь за дверью ванной.

... Михая разбудили какие-то посторонние звуки. Он потер глаза и взглянул на часы — без малого три. А разбудили его всхлипывания — Олеся сидела на краю левой кровати, уткнув голову в колени, и тихо плакала. Михай взглянул на ее сгорбленную горестную фигурку, и у него тревожно и сладко заныло сердце.

— Ты... чего? — спросил он почему-то шепотом.

Олеся повернула голову и на него взглянули огромные, чисто вымытые слезами глаза, в которых одновременно отразились обида, боль и нежность.

— Мне холодно, — так же прошептала она. — И очень-очень одиноко.

Михай встал, подошел и сел рядом. Осторожно обнял маленькую фигурку и спрятал у себя на груди ее голову, зарывшись лицом в пушистые густые волосы.

— А сейчас — тепло?

— Сейчас — хорошо! — прошептала Олеся и подняла лицо. Он поцеловал сперва по очереди закрытые глаза, затем — доверчиво раскрывшиеся губы...

—... Как неудобно, — бормотала она исцелованными, зашершавевшими губами спустя полчаса, поудобнее устраивая голову на мощной груди Михая, — вроде бы — две кровати, и в то же время — как бы ни одной подходящей. Правда ведь, Миша-Мишенька?

—Угу, — счастливо и умиротворенно в первый раз согласился с ней Михай.

... Олесе снился лимонад. Целый водопад его низвергался с выступу скалы, омывая ее волосы, грудь — все тело. А она, запрокинув голову и раскрыв рот, пила и пила его и никак не могла напиться. Восхитительно тонкий запах апельсина кружил голову, водопад переливался всеми цветами радуги... Она счастливо засмеялась и открыла глаза. В обыденной жизни, в отличие от сна, все оказалось намного проще: Михай, уже одетый, склонился над ней и водил у самого ее носа бокалом шипучего пенистого напитка. Олеся, выпростав из-под одеяла руку, жадно потянулась к нему, но Михай, рассмеявшись, отдернул руку с бокалом.

— Вставай, соня, уже обед!

— Я не соня, я Олеся, — сварливо поправила она его и вновь требовательно протянула руку. — Дай!

— А что за это? — хитро прищурился Михай.

— Бессовестный, ты авансом получил уже за бочку этой водички, — она поймала руку с бокалом, потянула к своим губам и, облив обнаженную грудь, жадно выпила напиток. — А теперь есть хочу!

— Пожалуйста! Сразу ужин, завтрак и обед ждут вас, мадам!

Действительно, на столике у стены красовались нарезанный крупными ломтями нежно-розовый копченый окорок, крупные свежие помидоры, зелень, хлеб и огромный арбуз.

— Ого! — Олеся удивилась. — Откуда?

— С рынка, конечно! Он тут недалеко. Так что если хочешь есть...

— Лицом к стене! — скомандовала Олеся. И мигом исчезла в ванной, прихватив разбросанную ночью одежду. Через пятнадцать минут они вдвоем уминали роскошный походный обед.

— А когда поедем дальше? — запивая еду лимонадом, спросила она.

— Дня через три! — посерьезнел Михай. — Раньше никак нельзя. . Твои знакомые устроили настоящую облаву по всему городку — ищут нас. Так, на всякий случай трясут. Они ведь точно не знают, на какой из трех станций мы сошли. Но трясут основательно. Наведывались и сюда, в гостиницу. Но мои доллары оказались посущественней совести администраторши Любы. Мы с тобой даже в регистрационной книге не отмечены. Одно меня волнует: о тех двоих, которые покинули поезд с моей помощью, — ни слухов, ни сплетен. Будто они не под откос вывалились, а воспарили в небо, подобно Иисусу Христу.

— А тебе какая забота об этих подонках? Папашка мой названый набирает к себе в ОМОН только кандидатов не меньше чем с пятнадцатилетним тюремным стажем и парой-тремя трупами за плечами. Ну как, успокоилась твоя совесть?

— Интересный у тебя папашка, оч-чень интересный, — протянул задумчиво Михай и внезапно оживился: — А знаешь, Олеська, мы, пожалуй, передохнем с недельку здесь, в Николаевке!

— А как же Москва?

— А что Москва? Она уже почти тыщу лет простояла, простоит еще неделю, я думаю. А мне здесь кое-какие дела обстряпать надо.

— Это что — по коммерческой линии? — с ехидцей ввернула Олеся.

— Ага, по ней самой. Что будем делать, спрашиваешь? Справлять между делами нашу медовую неделю.

— Если ты думаешь, что моя вчерашняя доверчивость и беззащитность дают тебе повод... — начала заводиться Олеся, но Михай, решительно обняв, закрыл ей рот долгим поцелуем. Побрыкав немного возмущенно ногами на вплотную стоящей к столу кровати, куда он толкнул ее, Олеся ответила Михаю...

— Ну хватит лизаться, — спустя два часа ласковой борьбы она оттолкнула его и, усевшись рядом на кровати, потребовала: — Давай рассказывай дальше!

— Про что рассказывать? — изумился он.

— Про Игоря, конечно, друга своего! Ты что думаешь — я забыла уже?

— А-а-а! — вспомнил Михай. — Ну что же, времени у нас навалом...