"Непарадные портреты" - читать интересную книгу автора (Гамов Александр)

1. «Госдума — это осиное гнездо, кругом враги»

— ...А я не люблю баню! — сразу же закипятился Жириновский, когда однажды в канун Нового года сам же и позвал меня в свою же парную. — Мы в бане все мозги выпариваем. Вот я в халате сижу, мне жарко, я из-за вашего фотокорреспондента сижу в нем. Так-то я сидел бы и в плавках, а то и без плавок. Чтобы тело отдыхало.

— Может, в бане поговорим?

Лидер ЛДПР захватил березовый веник, напялил на голову банную шляпу с логотипом «Комсомольской правды», которую я привез ему в подарок...

— Ну что ж, можно и поговорить под легкий парок. Ведь баня — это страшный вред. Водка — вред. Но мы спасаемся водкой, потому что проблемы ведь не решены. Сто лет не решаем проблем! Александр Второй начал, а мы стоим на месте. И гибнет страна. Потому что Столыпин отменил крепостное право, а земли не дал. Но это же издевательство: баня есть, а входить нельзя. Столыпин говорил: землю дам. И не дал. Его убили за это.

— Так давайте же войдем в баню...

— Ни один руководитель не может довести реформу. — Жириновский нехотя взял в руки шайку. — Если я не до конца разделся, мне противно. Или я оденусь в тулуп и выйду на улицу, или уже разденусь, буду здесь голый. Вы мне этого не позволяете. Так и тут. Ни одна реформа не дала эффекта. Ладно, и вы тоже берите веник. Но только согреться и выйти. А когда сидят минут двадцать, сто двадцать, весь порозовел, потом прошибает. Что такое пот? Мы организм обезвоживаем... Вообще, в нашей стране вредный образ жизни...

Жириновский скидывает халат, потом напяливает рукавицы и, держась за стенку, все же ведет меня в баню, ворча на ходу:

— Как скользко-то!

Кто такой Владимир Жириновский? Большой политик? Великий актер? А может, и тот, и другой — «вместе взятые» нашим непростым временем?

Вот написал эти строки и вспомнил один эпизод — в какой-то степени объясняющий, чем завораживает (а кого-то раздражает и кому-то надоедает) Владимир Вольфович.

...В 20-х числах апреля 2006-го, ближе к ночи, в храме Христа Спасителя готовились к Божественной литургии, посвященной Пасхе. И тут внесли Благодатный огонь, привезенный из Иерусалима. Жириновский протиснулся через толпу чиновников, которые окружали Святой огонь, зажег свои свечи. А потом, в отличие от чиновников, которые так и остались стоять на месте с зажженными свечами, пошел в массы — к верующим, сияя и приговаривая:

— Пожалуйста, вот огонь, прямо из Иерусалима!

...Мы садимся с Жириновским рядышком на теплый полок. Вождь оттаивает, и тут я начинаю его «раздевать», то бишь «колоть».

— А вот на съезде ЛДПР...

— Ведь дали обрывки: Жириновский обещал не ругаться матом. Я же об этом не говорил.

— То есть будете продолжать.

— Я упрекал партийцев, что кто-то из них оказался предателем. Десять лет назад снимал меня бытовой камерой у себя дома, и там я сказал пару фраз, расслабился. Он продал кассету — и на весь мир это прозвучало. Что это? Люди же не знают ситуации.

— То есть будете ругаться матом.

— Да я никогда не ругался матом. Я могу какие-то слова сказать в мужской компании. Просто так — ребята побалдели, выпили — и сказал. Все! Я что, оскорбил кого-то? Ведь я говорю не потому, что мне это... культуры не хватает. Я образованный. Но я часто знаю и слышу, что люди хотят эти простые слова... Люди оживляются, им приятно. Вот в чем смысл! А на съезде я имел в виду, что даже в быту теперь буду вынужден не употреблять ни одного слога.

— Вы в партию кого-нибудь взяли бы из порнозвезд?

— У нас нет никакого желания. Мы хотим быть дальше от порнографии. Наш избиратель — простой, бедный. Его раздражает, когда показывают, как депутаты гуляют — там шампанское льется рекой, полуголые девицы. Ну что такое? Люди без работы, живут в одной комнате три поколения. Ну как жить? Когда вот я в служебной квартире один бываю, никого нет — сто тридцать метров. Я хожу, что хочу делаю. А люди в одной комнате всю жизнь — шесть человек. С ума можно сойти.

— Но у вас же много квартир — поделитесь...

— Это не мои — штаб-квартиры в регионах. На меня было записано — начали орать, что это мое. Стали переписывать на всех активистов...

— А как вашим активистом стать? Мне вот, допустим.

— Свободный прием.

— И чего я должен делать?

— Да ничего. Вступили в партию и ничего не делают...

— А платить вы мне будете?

— Это вы должны платить. Но мы не берем с вас. Мы иногда помогаем. Бедным активистам.

— Правда, что вам Кремль приплачивает, чтобы вы его решения проводили в Думе?

— Может, дают кому-то пакеты, но нам никто ничего не дает, и мы не видим, кому дают.

— А вы где берете деньги?

— Прошу, собираю — и все. За нами никакая фирма не стоит. Никакая...

— У кого вы просите?

— У богатых. Звоню им, прошу, где-то какие-то копейки собираю. И все.

— То есть мне вы ничего не дадите?

— Вам дам одеколон. Сейчас... Паша, позвони, пусть Дима-охранник принесет. Или таджик...

(Приносят одеколон «Жириновский».)

— О, одеколон! Его пить можно?

— Но это же французский, от Живанши! Мировой лидер запаха!

— Значит, пить нельзя...

Жириновский выходит из парной, садится на диван, закуривает...

— Если бы я был на месте президента, я бы объявил: вот программа на 20 лет. Прекращаем выборы. Сегодня Госдума не нужна. Распускаем.

— А Совет Федерации?

— Распустить все законодательные органы. Не тратить деньги. Общественная палата — вот наш парламент. Давайте! Там будет сто двадцать шесть человек. Лучшие люди страны... Вот закон по ЖКХ. Одобряете? Одобряем. Вводим. Не одобряют — дорабатывают. Все законы готовит Минюст. Одобряет Общественная палата, и указом президента вводятся они. Зачем столько выборов? Что вы выбираете все время? Общественная палата, президент. Они еще раз посмотрят правительство, может, кого-то заменят. И все занимаются бизнесом. И партии приостанавливают свою деятельность. И профсоюзы. Ну давайте оздоровим свою страну!

— Нам Конституцию менять, что ли?

— Конституция пускай остается. Но работать будет общественный договор.

— Это диктатура получится.

— Опять... Ну все, хорошо, давайте умирать при демократии. Диктатура вас пугает, лагеря, репрессии?

— Да. И чекисты сидят, говорят, в Кремле.

— Опять все выдумывают. Они в прошлом работали, допустим, в КГБ. Дальше что?

— Путин говорил: бывших чекистов не бывает.

— И что? Я вам говорю вариант, как жить хорошо. Вы мне навязываете, как жить плохо.

— А вдруг нам потом снова захочется жить в свободной стране?

— Она и будет свободной. Что значит свободная? Все выборы — игра. Кто кого обманет. Грязь, компромат. Какая это свобода?

— А с чиновниками как поступите?

— Чиновники сокращаются в три раза как минимум. Сейчас миллион, будет триста тысяч. Функции разрешительные. Чиновник не может отказать. Ну-ка, давай сюда, что ты ждешь три месяца? У тебя срок месяц. Взятку ждешь? Пошел вон! Все. Не в тюрьму, а пошел вон. И его портрет на всю страну: Петров Николай Петрович — негодяй, задерживает исполнение документов. Подозрение на получение взятки.

— В газете, что ли?

— И по телевизору! Вот-вот... Сейчас президенту нужно сказать: все в деревню! Кто стоит в очереди на квартиру в городе, вы квартир не получите. В деревню! Там сразу дом усадебный, гараж, погреб, мастерская. И давай, гони туда с юга безработных. И давайте поднимайте сельское хозяйство, чтобы тучные стада, пшеница, ячмень, хмель. «В деревню!» — сейчас должен быть клич. Двадцать лет не давать квартир в городе. Если я имею работу, деньги, жилье, образован, я болеть не буду. Мне шестьдесят, я в бане и ничем не болею.

— Ну что, еще чуть-чуть попаримся?

— Если вы не будете задавать дурацких вопросов...

— Владимир Вольфович, в прессе периодически мелькает: Жириновский дерется...

— Не я, а на меня нападают, а подают, будто я дерусь. Самый первый конфликт — это Тишковская, женщина. Мы разнимали депутатов. Возьмите из архива... Я стою. Тишковская меня бьет. Я так вот стою — она мне вцепилась в грудь и ногой еще снизу между ног бьет. У меня лицо такое испуганное.

— А водичкой тогда вот орошали...

— То же самое. Я вышел в качестве протеста в президиум. И я один был, а «яблочников» 40 человек, хотели меня бить. Я их остановил водичкой — нарзан из бутылки. Даже на них ничего не капнуло, они были далеко.

— Когда вот в узком кругу с вами говоришь, вы как-то спокойны, взвешенны, мудры. А вот в Госдуме...

— Госдума — это осиное гнездо, кругом враги!

— ...а в Госдуму попадаете — меняетесь...

— Все так. Они же знаете как? Нервная энергия отрицательная на меня каждый день. Как змеи шипят...

Жириновский хмурится, черпает из шайки воду и плещет на раскаленные камни. Камни зло шипят и обдают меня паром.

— ...А взять вот газовый конфликт с Украиной... Как быть?

— Я бы обратился в Брюссель: поставьте ваших контролеров на прохождение газа по российско-украинской границе. Я вам должен сколько кубометров? Вот они, вот пошел газ, ваш газ. На выходе — украинско-словацкая граница — пришло меньше, все — взыскивайте с Киева. Везде бы поставил международных контролеров. И чтобы не злился Ющенко, всем бы сделал одну цену европейскую.

— А с Крымом что делать?

— Крым украинцы сами нам отдадут. Потому что мы будем повышать цены на газ, и им лучше продать Крым нам. И все свои заводы. А потом окончательно влиться в Россию. Все! Подрастет новое поколение, скажут: да идите вы на фиг! Какое там НАТО! Вот Россия — мы русские, украинцы — славяне! Все — одна страна! Поэтому молодое поколение — оно воссоединится. Украина, а дальше остальные — Узбекистан, Азербайджан, Грузия... Еще двадцать лет — и все!

— Но как быть с военными базами?

— Я против был, чтобы наши базы убрали с Кубы и из Вьетнама. Но в принципе можно уйти из Приднестровья, Южной Осетии — пускай там стоят европейцы и наши солдаты не погибают. Сколько ребят погибло на абхазско-грузинской границе! Мне их жалко! С какой стати? Пусть европейцы и НАТО, пусть они погибают.

— Владимир Вольфович, вот в бане паримся, а про женщин — ни-ни... Как они вам в политике?

— Ну, у них подход свой — корпоративно-половой. В политике у нас в основном женщины, которые или незамужние, или разведенные и никогда больше не вступят в брак.

— Но сексом-то они занимаются?

— Есть, конечно, и, как правило, неудовлетворенные. Да-да, тогда они все это в работу, и появляется элемент злости, ненависти. Им наплевать на страну, у них нет государственного мышления.

— Из женщин-политиков кто в сексуальном плане наименее удовлетворен?

— Ну, неудобно говорить. Они же все рядом со мной в парламенте... Больше свиданий, и чтобы не было женщин, которые годами не имеют мужчины, и мужчин, которые по полгода не имеют женщин. Это вред большой.

— Может, национальная программа на этот счет тоже должна быть?

— Я бы открыл специальные салоны. Слова «публичный дом» звучат плохо. У нас полно разведенных, вдовцов, неженатых. Ну что им делать?

— А сколько надо заниматься сексом?

— Молодежи хочется раз в неделю, постарше можно раз в месяц. Но как минимум хотя бы раз в три месяца...

— Почему так редко?

— Ну зачем каждый день? Это все изнуряет. Стараться реже...

— Ну вот... А еще говорят, Жириновский женщинами увлекается.

— Это все чушь. У меня все в обычном формате. Конечно, увлекаюсь. Но некогда мне сейчас. Но с удовольствием бы... Две-три приставали ко мне — письма, цветы. Не я к ним, а они ко мне. Ну что я могу? Они хотят, чтобы я был с ними, любовные встречи, замуж и так далее... У каждого мужчины, считаю, в жизни несколько женщин — от трех до трехсот. Пускай не обманывают, что верны своей жене.

— И у вас столько?

— Мало, я вообще себя девственником считаю. Я родился и вырос в СССР, у нас секса не было.

* * *

— Что еще?

— За столом посидеть бы...

— Давайте. Любую тарелочку да вилочку чистую «Комсомолке»!

— А вы вообще честный человек?

— Да. И добрый. И слишком откровенный. Это мне вредит. Но это моя черта характера... Дайте стаканчики! (Жириновский наливает вина.) Из Абхазии привезли это. Не нашего розлива...

...Когда баню Жириновского разогрели до ста двадцати градусов, корреспондент «КП» пошел на опрометчивый шаг...

— Владимир Вольфович, а почему бы нам с вами не прогуляться по морозцу?

— Прямо так?

— Конечно. Снежком пообтираемся.

— А ты этих, разрушителей Отечества, как Черномырдин, Бородин, тоже выводил на мороз?

— Тогда снега и мороза не было...

— Вот их бы надо! Ну ладно уж, пошли...

Жириновский, прежде чем выйти на улицу, накинул халат и надел тапочки. Больше халата и тапочек в ЛДПР не было, поэтому я пошел в чем был. То есть почти без ничего.

Лидер ЛДПР, окутанный паром, по-мальчишески загигикал и стал месить сугробы. Потом зачерпнул пригоршню снега и начал им обтираться. Досталось и мне... Было ощущение, что я получил «ледяной ожог».

Когда пар опал, на Жириновского снова накинули халат.

Обратно в баню мы летели со скоростью примерно сорок километров в час: Жириновский, в халате, — впереди, я, без халата, — сзади.

Снова уселись на полок.

— Средневековье какое-то, — ворчал, отогреваясь, Владимир Вольфович. — В средние века-то рентгена не было, вот и лечились пиявками да баней.

Потом он взорвался:

— Ты на кого работаешь? Это тебе в Кремле дали такое задание — запарить и заморозить лидера ведущей партии страны?

— Не-а, — стуча зубами, оправдывался я. — Сам придумал. Я б-б-больше не буду.

— Вы меня уже шестнадцать лет трамбуете! Благодаря вам я умру на двадцать лет раньше. У меня организм на сто лет рассчитан, а я умру в восемьдесят. А может, как Жженов, до девяноста доживу. Если, конечно, с «Комсомолкой» больше не буду ходить в баню...

«Комсомольская правда», 28 декабря 2005 г.