Сергей НЕКРАСОВ. ВСЯ ФАНТАСТИКА -В ОДНОЙ ПАПКЕ

В этом месяце исполняется 100 лет со дня рождения Ильи Варшавского. Он был одним из ярких представителей «Золотого века» отечественной НФ, одним из тех, кто заложил основы жанра в его нынешнем виде. На первом месте в его рассказах всегда находился человек, а фантастический антураж и весь жанровый арсенал служили для того, чтобы показать с новой стороны извечные человеческие проблемы.

Илья Иосифович Варшавский как будто всегда был писателем старшего поколения. Он пришел в литературу поздно, на шестом десятке лет. И воспринимался как мэтр – благодаря возрасту и жизненному опыту, благодаря мастерству, которое было очевидно уже в самых первых его произведениях. Дымящаяся трубка и шкиперская бородка дополняли образ «старого морского волка» советской НФ.

Какое стечение обстоятельств нужно для того, чтобы инженер-механик вдруг начал сочинять прозу? Семейная легенда гласит, что свой первый рассказ – это была юмореска «Роби» про упрямого робота – Варшавский написал, поспорив со своим сыном. Начинающему автору был к тому времени пятьдесят один год. Рассказ опубликовала «Наука и жизнь», следующий – «Индекс Е-81» – получил премию на международном конкурсе журнала «Техника–молодежи». А уже в 1964 году вышел первый сборник «Молекулярное кафе», окончательно закрепивший за писателем статус одного из лидеров советской НФ.

В этом стремительном признании есть какая-то легкость, напоминающая нам об атмосфере начала 1960-х годов. Удивительное время, когда слова «невозможно» и «невообразимо» исчезли из публичного лексикона, когда все было впервые и казалось, что любая поставленная задача может быть решена. Захотим – полетим в космос, захотим – построим справедливое общество. И ведь решали, летали, строили…

«В моей биографии нет ничего такого, что может объяснить, почему на пятьдесят втором году жизни я начал писать научно-фантастические рассказы. Поэтому биографические данные я опускаю», – писал автор в предисловии к своему первому сборнику. Однако его лукавство не должно вводить нас в заблуждение. Нас интересует не то, почему он стал писателем. Интересно понять, почему он стал писателем Варшавским, в произведениях которого так своеобразно сочетаются юмор и скепсис, вера в научный прогресс и социальный критицизм. И тут без биографии не обойтись.

Варшавский родился 14 декабря 1908 года в Санкт-Петербурге. Еще в юности, не поступив в театральную студию, он пошел в «мореходку» и несколько лет плавал механиком торгового флота по морям и океанам. Позже работал инженером в московском институте теплотехники. Но основная часть трудовой биографии будущего фантаста оказалась связана с кораблестроением: несколько десятков лет он проработал на ленинградском заводе «Русский дизель», создавая и испытывая двигательные установки для кораблей морского флота.

Несколько строк о том времени: исторический оптимизм и готовность людей мириться с бытовыми неурядицами, бюрократические войны между разными учреждениями и отделами в учреждениях, индустриализация страны и быстрое развитие новых видов техники. И, конечно, война, проехавшаяся катком по всей стране. В ноябре 1941-го Варшавский был отправлен в эвакуацию, баржа на Ладожском озере затонула, из полутора тысяч пассажиров до берега добрались лишь триста – в их числе будущий писатель, сумевший продержаться в ледяной воде до прихода спасательного катера. (Уже тогда у него начались проблемы со здоровьем – о которых знали близкие, но о которых невозможно догадаться по его текстам.)

К началу 1960-х перед нами – опытный инженер-производственник, автор нескольких изобретений оборонного значения, наставник молодежного конструкторского бюро. Разворот его к НФ был неожиданный, но столь же мощный, как у создаваемых им кораблей. Поначалу Варшавского записывают в категорию авторов-юмористов. Действительно, отличительной чертой многих его произведений является умение увидеть смешное в типическом, развернуть привычную сцену в юмористический скетч. Быстрому росту известности писателя способствовало и то, что юмор его был направлен поначалу на такую модную тему, как кибернетика.

К началу 1960-х бывшая «прислужница империализма» была реабилитирована и превратилась в модную новинку. В те годы академики становились «поп-звездами», а лекции на тему «Может ли машина мыслить?» собирали многотысячные аудитории. Рассказы Варшавского попали в точку и даже сделали его местной знаменитостью. Несколько лет, пока позволяло здоровье, писатель вел на ленинградском телевидении передачу «Молекулярное кафе», посвященную проблемам развития науки в современном обществе.

Юмористический эффект в рассказах Варшавского часто возникает за счет совмещения фантастического образа и старых образцов человеческого мышления, свойственных «донаучной» эпохе. Фантастическое – это когда что-то происходит не так, как заведено, встраивается в мир человека как полноправный участник тех склочно-комических процессов, какие мы привыкли видеть в жизни. Например, в том же «Роби» забавнее всего не логические ошибки робота-зазнайки, а его союз с тещей главного героя. В рассказах о жизни ученых интересны не законы биотоков, а безответственные действия лаборантов и бюрократические склоки докторов наук, которым эти биотоки вверены на попечение.

Многие стереотипы Варшавский берет в фантастическое будущее из собственного прошлого. Например, рассказы о бывалых космонавтах – очевидный парафраз легенд и историй о «старых морских волках». О привязанности человека к своей профессии, что становится особенно очевидно на исходе лет. Космос, кибернетика, биохимия – ко всем направлениям нового технологического уклада автор примеряет истории и мифы предыдущего периода, индустриального общества.

В юмористических рассказах из жизни «автоматов и людей» Варшавский спорит не с учеными, а чаще всего с мифами о науке, которые циркулируют в публичном пространстве. Пародия, примененная к стереотипному сюжету, у него направлена на обыгрывание логических упущений. Она вскрывает неумение персонажа увидеть рамки применимости рабочей модели и выйти за них. Например, в рассказе «Контактов не будет» высмеиваются кочующие по разным текстам «стандартные» процедуры контакта с использованием теоремы Пифагора и цветомузыки. Земные исследователи оказались слишком зашорены, чтобы «увидеть» язык запахов, с помощью которого общаются пришельцы, – а те, в свою очередь, принимают землян за недоразвитых существ, неспособных к языковой (запаховой) коммуникации.

Еще одно направление – литературная пародия. Писатель не обращает внимания на «звезды на погонах» собратьев по перу: достается даже Ефремову с его искусственными именами персонажей и антропоцентрической убежденностью в том, что разумная жизнь во Вселенной может существовать только в человекоподобном теле. А уж сказка о Красной Шапочке, перетолкованная на новый лад, и вовсе переполнена ироничными цитатами из нескольких десятков западных авторов.

Однако пародия и юмор – не главные для Варшавского темы. НФ интересна для него как инструмент, моделирующий процедуры научной и инженерной работы. Варшавский ни слова не говорит о так называемой «романтике научного поиска». В центре его внимания – практическая реализация новых идей, которая сталкивается в жизни со множеством препятствий. И оказывается, что даже весьма запутанную житейскую ситуацию можно представить как инженерную проблему, с определенными логикой правилами решения.

«Фантастика пользуется теми же методами, что и современная наука. Ставит мысленный эксперимент: а что будет, если…» Метод – вот правильное слово. Для Варшавского фантастическая ситуация важна как площадка для демонстрации рационалистического (рационализаторского) метода. И здесь главное – искать и защищать альтернативы в мышлении, восприятии, оценке житейских и/или инженерных ситуаций. Не отвергать какие-то возможности сразу: ведь успешной способна оказаться версия, которая поначалу кажется сомнительной или вовсе невообразимой.

Маска писателя-фантаста позволяет Варшавскому перевести эти принципы на язык бытовых сцен. Так возникают на страницах его рассказов многочисленные изобретатели-неудачники, ставящие гениальные эксперименты на собственной даче (эту тему мы позднее встретим у Шефнера). Следом за ними являются в гости пришельцы из других вселенных и путешественники во времени, перепутавшие дату. Всюду для автора важна логическая схема ситуации, этакая «штука» – ход мысли и все, что ему препятствует. Но в каждом случае центром рассказа становится не схема, а конкретный человек и человеческие переживания.

Писатель замечал: «Представители точных знаний больше всего любят как раз такие «парадоксальные» ситуации, которые заведомо противоречат науке. Потому что в парадоксах спрессованы горизонты будущего метода мышления». В одном из рассказов для ускорения научного развития он даже вводит должность «консультанта по немыслимым предположениям» и направляет на консультацию к нему различных академиков, чтобы придать свежий импульс их работе.

Варшавский с долей иронии смотрит на современную науку и технику: он знает изнутри, что институты развития сами очень неразвиты, их деятельность сопровождается большим числом сбоев и холостых залпов. Но при этом он нигде не идет так далеко, как Генрих Альтов, нигде не ставит задачу создать «периодическую систему элементов» научного или изобретательского типа мышления. Для Варшавского важнее сохранить свежесть взгляда и точность социальной оценки. Одна из главных для него линий связана с тем, что наука и техника развиваются очень быстро и стремительно вторгаются в человеческий мир. Но сам человек не слишком к этому готов. Не очень хорошо приспособлен к решению новых задач, не встречавшихся ему ранее на эволюционном пути. Он норовит везде, куда ни попадет, создать для себя уютную нишу, в ней окопаться и «никого не пущать». В общем, Варшавский не испытывает по поводу человека особенных иллюзий. Он твердо знает: какие тепличные условия двуногому ни создай, он все равно будет куролесить ради собственной прихоти.

«Идеальное общество», лишенное проблем и противоречий, кажется автору невозможным – этому посвящены юморески «Казнь Буонапарте» и «Призраки». А в рассказе «Неедяки» встречается и вовсе прямая критика марксистского постулата о том, что человека из обезьяны создал труд. Логически и стилистически упакованная в форму литературной игры, она не вызвала никакого отторжения у цензуры. На далекой планете космонавты обнаружили странных существ, которые ничего не едят, поскольку не нуждаются в питании, а избыток воды и воздуха делает лишними любые конфликты. Неедякам не о чем говорить и договариваться, нет причин вести войны и создавать согласительные комиссии. Эта высокоорганизованная форма жизни начисто лишена признаков разума. Но вдруг неожиданно разум появляется и развивается очень быстро. Причиной стали блохи, завезенные на планету корабельным псом! Для борьбы с чесоткой за короткий срок неедяки создают комиссии и исследовательские институты, а также промышленное производство в крупных масштабах…

В этом шутливом рассказе нет никаких публичных выпадов против властей. Здесь даже не диссидентская «фига в кармане», здесь всего лишь заявка на самостоятельность мышления, на отказ от догм. Но таких заявок много (вспомнить хотя бы напыщенную пустозвонскую речь доктора философии, автомата категории А, доказывающего невозможность биологической формы жизни в юмореске «Вечные проблемы»), и становится понятно, что к официальной советской доктрине Варшавский относится как минимум скептически.

При этом, правда, неизбежно возникает следующий вопрос: а насколько искренней была та критика капиталистического общества, которую мы находим во многих рассказах Варшавского, где действие происходит в Америке или в условной Дономаге? Ведь даже там, где речь идет о конкретных исторических реалиях, писатель опирается не на коммунистическую идеологию, а на здравый смысл и моральные ценности, укрепившиеся в обществе в послевоенное время. К этому нужно добавить, что «антизападные» выпады Варшавского направлены, за немногими исключениями, не против конкретного Запада и даже не против капиталистической эксплуатации. Они направлены против тоталитаризма, против диктатуры косности и подавления индивидуальности – тема поистине универсальная. Такая критика, пропущенная через призму фантастического обобщения, относится в равной степени к любому обществу – и к советскому в том числе.

Описание концлагеря в «Побеге» отсылает в первую очередь к истории гитлеровского рейха. Но в нем есть и другие черты, связывающие рассказ с советской историей, и черты универсальные, отсылающие к общезначимым ценностям.А основная фантастическая идея – сочетание гипноза и стимулирования высших эмоций для управления человеческими массами – вызывает в памяти «Обитаемый остров».

Такие рассказы, как «Побег» и «Солнце заходит в Дономаге», предупреждают об опасности превращения общества в «Матрицу». Они содержат предостережение против технологий социального программирования, которые легко могут быть развернуты против человека (машиной или другим человеком – неважно). Социальная НФ Варшавского не связана с какими-то конкретными техническими решениями: она демонстрирует возможные последствия внедрения этих решений в жизнь общества. Особенно трагичные в том случае, если внедрение новых технологий не сопровождается изменением основных социальных институтов и норм. Вот почему эта фантастика остается интересной и актуальной в наши дни.

Илья Варшавский написал более 80 рассказов, несколько коротких повестей (в основном фантастические детективы). При жизни писателя вышло пять авторских сборников – больше не получилось, последние годы мешала работать тяжелая болезнь. И все же за короткий срок он сумел сделать для НФ очень много. Благодаря ему в отечественной литературе оформился и укрепился жанр фантастического рассказа. Писателю в полной мере было присуще умение в одной фразе выстроить экспозицию, на нескольких страницах обозначить и разрешить эмоциональный конфликт, построить и объяснить логический парадокс. Многие его тексты и сегодня могут служить образцами писательского мастерства.

Некоторые темы Варшавский стал разрабатывать первым среди российских авторов: виртуальная реальность, экологическая катастрофа. Первым стал выпускать юмористические руководства для начинающих фантастов (в этом у него сегодня много последователей). Яркое сочетание идеи, образа, сюжетной интриги делает многие его рассказы классикой жанра: «В атолле», «Фиалка», «Молекулярное кафе»… Рассказы о бывалых космонавтах перекликаются с ранними историями Лема о пилоте Пирксе, в «Лавке сновидений» мы встречаем самостоятельность сказочного образа, свойственную Шекли и Желязны, в «Маскараде» – карнавальную щедрость «Новой волны». Нет, не напрасно Лем сказал, оценивая первые работы Варшавского, что здесь «в одной папке может уместиться вся западная фантастика»…

Илья Варшавский был писателем старшего поколения – и на будущее он смотрел с высоты своего «исторического опыта». Спокойное понимание того, что будущее будет совсем не таким, каким мы его себе представляем, отличает многие его рассказы.

Именно это знание прошлого, которое равносильно знанию будущего, проходит красной нитью через его произведения. Он точно знает, что ни одна сфера отвлеченной деятельности (будь то наука или техника, управление обществом или космические исследования, вычислительная техника или гастрономия) не может развиваться по абстрактным законам и правилам в отрыве от человека. Именно человек создает эти законы и правила, именно человек определяет ценности и приоритеты для созданного им мира. Сильные эмоции и моральные ценности – вот что лежит в основе любой человеческой деятельности и любого успеха. Попытайтесь оторвать человека от эмоций и ценностей – и вы получите инвалида, ходячую функцию, достигающую успеха за счет разрушения всего общества. Об этом и рассказ «Тревожных симптомов нет», один из самых сильных и примечательных произведений этого фантаста.

Но при том (вот странная история!) в будущее писатель Варшавский смотрит с оптимизмом. Это очень осторожный оптимизм, хотя из сегодняшнего дня он порой может показаться наивным. Уверенность в своих силах, в способность своими руками создать лучшее будущее – отличительная черта поколения, пережившего войну. Именно этого исторического оптимизма остро не хватает современной отечественной фантастике.