"Добро Пожаловать В Ад" - читать интересную книгу автора (Никулин Игорь Владимирович)

Глава двенадцатая

Получив багаж — спортивную сумку с теплыми вещами, фотопленкой и чистыми видеокассетами, Якушев сдвинул мешающие при ходьбе кофры с камерами и вышел на площадку перед аэропортом. День еще только зарождался, но было достаточно тепло и тихо и немноголюдно. Надувал слабый ветер, шевелил облысевшие ветви высоченных тополей.

Со стоянки к нему подошел, наигрывая ключами, парень в кожаной куртке.

— Куда, командир?

— В Моздок.

Парень задумался, прикидывая в уме расстояние и сумму.

— Четыре сотни.

Якушев сгоряча отказался, в кармане командировочными лежало каких-то два миллиона.

— Смотри! — кисло предупредил парень. — Автобусом туда часов пять пилить, больше потеряешь. Темнеет рано, на каждом блокпосту шмонать станут. Доберешься к завтрашнему дню.

Не зря ли он отказался от предложения Лукьянова лететь бесплатно с Чкаловского аэродрома? Поговаривали, правда, что иногда армейцы часами не выпускали репортеров из самолета, а то и вовсе, подчиняясь чьему-то нелепому приказу, заворачивали назад. Да и шагу потом не давали ступить самостоятельно. Якушев же хотел работать независимо, и быть независимым с самого начала.

— По рукам, — нехотя согласился он. — Расчет по приезду.

Водитель кивнул и направился к прижавшемуся к тротуару жигуленку.

Ехать пришлось около двух часов. Якушев дорогой молчал, разглядывая окрестности. Водитель, поймав на приемнике музыкальную волну, мурлыкал себе под нос…

Им велели остановиться на блокпосту у поселка Прохладное. Водитель достал из бардачка документы и вышел к перекрывшему проезд бородатому автоматчику. Второй проверяющий открыл дверь со стороны Якушева.

— Документы, — потребовал он, придерживая съезжающий автомат.

Виктор предъявил редакционное удостоверение, паспорт. Автоматчик, увидев штамп с московской пропиской, буркнул:

— А вас что сюда тянет?..

— Работа, — ответил он тем же тоном.

Осмотрев салон и не найдя в нем ничего подозрительного, военный отошел к блокам и сделал пометку в регистрационном журнале.

— Проезжай! — разрешил он водителю.

Захлопнув багажник, тот прыгнул за баранку и запустил двигатель.

Отъехав от поста метров на пятьдесят, заслышав позади глухой гул, водитель свернул к обочине.

Мимо пронесся зеленый уазик, за которым, растянулись боевые машины пехоты. Трещали моторы, выбрасывая в небо клубы сизого дыма. Гремели, отбрасывая ошметки грязи, гусеничные траки. Из башни головной машины по пояс торчал танкист в шлемофоне, равнодушно глядя на прижавшиеся к обочине жигули.

… На въезде в город, развернувшись, не доезжая бетонного контрольно-пропускного пункта, где вытянулись в ожидании досмотра машины, водитель затребовал плату:

— Дальше не поеду! — заявил он категорично. — Проверка за проверкой. Пока до гостиницы доберешься, измахратишь нервы…

В самом центре Моздока, возле типового трехэтажного здания комендатуры, царило постоянное движение. Входная дверь поминутно бухала. Показав часовому пропуск, за ней то и дело исчезали военные, с хмурыми лицами выныривали назад и расходились пешком или же уезжали на машинах, в зависимости от ранга.

На площадке перед комендатурой прохаживался гражданский, которого Якушев отчего-то сразу принял за коллегу-журналиста.

— Не подскажешь, где пресс-центр? — подойдя, спросил он.

Мужчина болоньевой куртке, поверх которой висела пластиковая аккредитационная карточка, показал на дверь.

— Второй этаж.

Поблагодарив, Якушев поднимался по крыльцу, решая, что лучше: нагло проскочить мимо часового — преисполненного собственной значимостью пацана, вооруженного калашниковым, или удариться в пространные объяснения, к кому он прибыл и по какому поводу.

Часовой с бесстрастным лицом демонстративно передвинул автомат на живот.

— Я в пресс… — заявил было Якушев, но солдатик невежливо перебил:

— Пропуск!

— У меня пока нет…

Договаривая последнюю фразу и надеясь на благосклонность часового, Виктор уже взялся за ручку входной двери.

— Руки за голову! — фальцетом вскричал воин.

Поневоле он выполнил команду. Часовой довольно грубо прошелся по одежде, потом по карманам.

— Нет у меня оружия, — слепил улыбку Якушев и скосил глаза на грудной карман. — Там мое редакционное удостоверение. Проверьте.

Вояка запустил руку в карман, вытащил карточку. Долго перечитывал ее, сверил фотографию. Поскучнев, засунул ее обратно.

— На втором этаже. Правое крыло.

Якушев подсказку принял без благодарностей, молча вошел в холл и, поднявшись по лестнице, попал в длинный коридор.

Десятки дверей предстали ему, без номеров, табличек или других опознавательных знаков. Догадайся как хочешь, что за службы скрываются за этими дверями…

На пресс-центр объединенной группировки он наткнулся случайно. Внутри разговаривали, он постучал. Ответа не последовало.

Войдя в комнату с зарешеченным окном, он увидел представительного полковника в камуфлированном, благородного покроя, бушлате (не путать с тем жалким подобием, что носят срочники и средний офицерский состав), слушавшего атлетичного офицера с чеканным обветренным лицом.

— … и не дает носа высунуть. Лежим в снегу, а он с пулеметом, да патронов, видно, не меряно…

— Погоди, Саша, — отвлекся на посетителя полковник. — Что вы хотели?

— Получить аккредитацию…

— Одну минуту. Сядьте пока, подождите. Товарища вот встретил, только с передовой вернулся…

Атлет, гоняя пальцами по столу спичечный коробок, продолжал как ни в чем не бывало:

— Солдаты лупят в ответ, да наобум. Толку никакого. Благо, старшина с нами ехал из ОМОНа, возвращался со штаба. Отобрал у бойца гранатомет и на звук шарахнул. Рвануло… и тишина. Поднимаем хари — молчок. Встаем — не стреляет. Кончили с-собаку… В БТРе хмырь прокурорский ехал, кабинетный, чистенький. Как пальба поднялась, завалился за колеса, про автомат забыл. А тут сразу осмелел: «Найдите труп и снимите отпечатки пальцев». Старшина ему: «На хрена»? «А вдруг он в розыске, по оттискам идентифицируем». Омоновец плюнул, покрыл его матом и ушел в рощу. Вернулся в крови. В одной руке нож, в другой отрубленная кисть чечена. Швырнул ее прокурорскому: «Тебе надо, сам и откатывай…»

— А тот?

— Позеленел, бедолага. Не успел отойти, вытошнило.

Полковник покачал головой и, вспомнив о Якушеве, спросил:

— Так откуда вы?

— Агентство «Рейтер». Вот мои документы.

Оформление бумаг много времени не заняло, чему Якушев был откровенно удивлен. Ведь в Москве, в журналисткой среде, ходили слухи, что иной раз аккредитации можно ожидать дни, а то и недели, и порой вопрос стоял не в расторопности военных, а в отношении начальства к конкретно взятому СМИ.

Полковник покрутил карточку, с кем-то созвонился, заполнил вручную пару бланков, заверил печатью и один отдал Якушеву.

— Вечером в 18.00 мы раздаем пресс-релизы. Там вся информация, которая может вас интересовать. Но вам же этого мало?.. Можете не отвечать, я и так знаю. Но в Чечню поезжать не советую. Если мы в состоянии обеспечить вашу безопасность, там за вашу жизнь никто не даст ломаного гроша. Пугать не буду, но уже бывали случаи, когда вашего брата-журналиста ставили к стенке, заподозрив в сотрудничестве с контрразведкой…

Во дворе комендатуры Якушев подвернул к курившему мужичку в болоньевой куртке уже как к давнему знакомому.

— Подскажи, друг, где тут можно устроиться на ночь?

— Давно из Москвы?

— Утренним рейсом.

— А от какой конторы? — поинтересовался он, имея в виду издание, на которое работал Якушев.

— «Рейтер».

— Ого! — воскликнул он. — Будем знакомы. Олег Малышев. Представляю «Ведомости»… Уже оформился? Тогда советую карточку носить на видном месте, хотя бы как я… Документы на каждом углу проверяют.

— Обязательно воспользуюсь советом… Так где здесь гостиница?

— Гостиница? — переспросил Малышев. — Гостиница-то есть, да не про нашу честь. Армейскими чинами забита, что сельдью бочка.

— А как тогда быть?

— Что-нибудь придумаем. Я снимаю комнату у бабушки. Если хочешь, можешь остановиться у меня. И мне не так скучно.

— Неудобно… — засомневался Виктор.

— Брось ты! Места в комнате хватит. Только, если у тебя время терпит, давай немного обождем. В штабе идет совещание… Хочу перетолковать с командиром десантного полка.

— Интервью?

— Своего рода. Хотя обычно армейцы нас вниманием не жалуют. Кстати, продаю совет: на диктофон или блокнот не рассчитывай. И не вздумай кого из офицеров фотать. В лучшем случае разобьют морду.

— А в худшем? — спросил Якушев.

— Камеру!

— С чего ради?

— Времена нынче такие. Все имеет свою цену, а значит, покупается и продается. Даже военная тайна. Думаю, не открою для тебя Америку, если скажу, что чеченцы скупают в штабах информацию о прибывающих подразделениях, их численности, маршруте движения. Вплоть до фамилии командира и его домашнего адреса. Потом в нужный момент настраиваются на радиоволну и вещают: «полковник Иванов, не уберешься к такой-то матери, вырежем семью под корень. А живешь ты там-то…». Как думаешь, что после этого у Иванова на душе? А если еще и фото в газете?.. Все равно, что чеченам визитку оставить… Видишь, как приходится работать?

Малышев поднял клапан кармана куртки, показав позолоченный колпачок шариковой ручки. Отвернувшись от скучающего часового, он осторожно потянул колпачок, — и он превратился в тонкий шнур, исчезающий в недрах куртки. Журналист с загадочным видом расстегнул молнию. Шнур появился из обметанного нитками тайника в подкладке, уходя к оттопыренному карману пуловера, где судя по всему, лежал диктофон.

— Чудо шпионской техники! Пишет в радиусе пяти метров, причем чище, чем на родной микрофон.

…Совещание в штабе объединенной группировки вскоре закончилось.

Входная дверь распахнулась и больше не закрывалась. На крыльцо хлынул сплошной пятнистый поток. Малышев присматривался к выходившим из комендатуры. Увидев в числе последних кряжистого военного в краповом берете, включил диктофон и двинулся навстречу.

Орлиный взор офицера упал на репортерскую карточку, вызывающе болтавшуюся у него на шее.

— Корреспондент еженедельника «Ведомости», — отрекомендовался Малышев. — Товарищ полковник, пару слов о поставленной вам задаче…

Десантник журналистов недолюбливал и, оттеснив могучим плечом Малышева с пути, прорычал:

— Без комментариев.

Кивнув коллеге — видал? — Малышев нагнал шагающего к машине полковника и быстро заговорил:

— Обсуждался ли сегодня вопрос о штурме Грозного?

Открыв дверь, краповик уперся бычьим взглядом в надоедливого репортера.

— Что вас тянет сюда, как мух на навоз?! Сидел бы в Москве, черкал о проститутках и тампаксах!..

— Минуточку! — невозмутимо перебил Малышев. — Президент в своем обращении акцентировал внимание, что войска в Чечню входят с целью наведения правопорядка. Поясните, о наведении какого порядка идет речь, если это сопряжено с гибелью мирных жителей?

Полковник вскипел:

— Мирные?! Ты сам-то в Чечне был, губошлеп? Встречал там таких?! Это не тех ли ты, шрайбикус драный, называешь мирными, что исподтишка долбят нам в спину?.. А?.. Это для вас, писак, старухи и ребятня — жертвы войны. А в моем полку такая бабуля, после того как бойцы накормили и напоили чаем, вместо спасибо — троих взорвала гранатой!.. Миндальничаем с ними… Дали бы срок: не хочешь воевать, убирайся. Остался — лови на полную!.. На войне правил нет.

Запрыгнув на сидение, он с треском захлопнул дверь. Водитель утопил педаль, уазик влетел в лужу и обрызгал брюки Малышева.

— Вот и все, — он отключил запись, подошел к Якушеву. — Пошли, здесь недалеко.

Перейдя дорогу, они свернули в переулок и зашагали вдоль кирпичных и железных оград вглубь частного сектора.

— Давно вы здесь? — нарушил молчанку Якушев.

— В Моздоке? Второй день как вернулся из Грозного.

— И как там?

— А!.. — Малышев отмахнулся и полез в брюки за куревом. — Двумя словами не опишешь. Тут прочувствовать надо, на собственной шкуре.

— Но как вы туда попали? Пишут, что город в плотном кольце, птица не пролетит.

— Ну если пишут… — съязвил Малышев и засмеялся. — Дорога на юг, в горы, открыта. Туда, в Грузию и Дагестан, уходят беженцы. Обратно — на замену — наемники… Ты брат, меньше официальщину слушай. У армейцев ведь тоже своя политика. Хочешь пример из жизни?.. По ОРТ передают: «у совхоза Долинский колонну федеральных войск поджидала засада…» Чечены начинают ее лупцевать «Градом». Убитые и раненые, само собой… Что делать? Пока бойцы отстреливаются, командир запрашивает звено вертолетов, и те в течении получаса равняют с землей и залповые установки и совхоз… Какие у обывателя при этом возникают ассоциации? Боевики — сугубо отрицательные личности. А уж раз они наших бьют, то и с ними нечего чикаться.

— Что, есть и другая точка зрения?

— Пожалуйста, тот же хрен, только вид сбоку… Кстати, второй версии я склонен больше доверять. Федералы тихо и без всякого сопротивления входят в Долинский и… начинают шмон домов под предлогом поиска оружия и боевиков. Не забывают и о своих карманах. Набивают деньгами и золотишком, пока не нарываются. Парень из местных, после того, как схлопотал прикладом по морде, кинулся в драку. Пристрелили, как боевика. А чтобы прокуратура за дышло не взяла, гранату за пазуху подложили… По совхозу поднялся крик. И тогда выяснилось, что мужички давно сформировали отряд самообороны. После убийства схватились за автоматы … На счастье, вертушки вовремя подоспели. И пошла наука, Родину любить. Кто виноват в случившемся? Командир? Тогда тень на всю группировку. И как объяснить общественности, что десятки человек погибли при разграблении российского поселка?.. Сумели оформить, красиво и… убедительно. Возможно, командира еще и к ордену представят.

— Да ну?..

— А чему ты удивляешься? Тут много чего интересного… Возьми, к примеру, заигрывания правительства с Дудаевым. 13 декабря во Владикавказе проходят переговоры, и в тот же день самолеты обрабатывают Грозный. Впрочем, я понимаю, если речь зашла бы о стратегических целях. Аэродром, где боевики собирались переделывать учебные самолеты на боевые, танковый полк под Шали. Но зачем бомбить городские кварталы, хоть убей не пойму.

Погода испортилась. Небо посерело, затянулось мутными клоками туч. Солнце пропало, и в воздухе отчетливо запахло снегом.

По дороге брели двое солдат. Рослый, грея руки в карманах, огибал подернутые хрустальной паутиной льда лужи. Второй, довольно щуплый, утопая в не по размеру большом бушлате, поспевал за ним.

— Закурить не найдется? — пробасил, поравнявшись, рослый.

Якушев выкроил из своих запасов полпачки и отдал ему.

Рассовав сигареты, рослый закурил.

— Кайф, — затянувшись, глубокомысленно произнес он. — Давно таких не пробовал. Нас всякой дрянью, вроде «Луча», пичкают…

— Откуда вы, если не секрет?

Солдат насторожился, но Якушев развеял его опасения, показав карточку журналиста.

— Аэродром охраняем, — ответил за товарища щуплый, попыхивая сигареткой. — Но, говорят, скоро на Грозный пойдем.

— И есть желание?

— А кто будет спрашивать? Приказ…

— Чеченцев не боитесь? — на полном серьезе спросил Виктор.

— Ха… Стадо баранов.

— А если придется штурмовать?

Рослый стряхнул пепел на носки заляпанных берцев, задумчиво собрав на лбу гряду морщин.

— Скажут, значит будем.

— Мы из ВДВ! — гордо заявил щуплый, кутаясь в воротник. — Этим все сказано.

— Но боевики оказывают ожесточенное сопротивление…

— Пока… Кто с ними воюет — пехтура! Ни стрелять, ни драться… С двадцати шагов по слону не промажут.

Якушев скептично поджал губы, не оспаривая доводы солдат. И сменил тему:

— Живете в казармах?

— Казармы, они в части остались, — сказал щуплый. — У нас палатки.

— Недавно статья в «Комсомолке» вышла, — влез в беседу Малышев. — Какой-то тыловой генерал распинался, будто бы подразделениям выданы универсальные палатки, способные удерживать температуру на уровне комнатной.

— Ага?.. — не поверил рослый, шмыгнув носом. — А что, и вправду такие бывают? Не… мы в обычных. Холодно в них, как на улице… Только, вы про это не пишите… Добро?

Подойдя к синим металлическим воротам, Малышев нажал на звонок. Во дворе, под живым навесом из переплетшихся виноградных лоз, загромыхала цепью собака. Калитку открыла ветхая старушка в меховой безрукавке.

— Входите, — признав квартиранта, пригласила она.

— Моя квартирная хозяйка Анна Ивановна. — Сказал Малышев. — Необыкновенной доброты женщина…

Сопровождаемые хриплым лаем рвавшегося с цепи кобеля, они поднялись на веранду. Разувшись в прихожей, Якушев прошел через тесную кухню, где вкусно пахло жареной картошкой, в комнату Малышева, и прикрыл за собой дверь.

— Неплохо устроился, — заметил он, усаживаясь на край застеленной прозрачным покрывалом кровати.

Повесив куртку на округленную спинку венского стула, Малышев достал из холодильника початую поллитровку водки, маринованные помидоры и резаный хлеб. Сходил на кухню за стаканами.

— За знакомство? — он вытащил из горлышка бумажную пробку и расплескал водку по стаканам.

— Я совсем немного! — запротестовал Якушев и накрыл его ладонью.

— Как хочешь, — пожал плечами Олег и наполнил свой до краев.

— Вечером еще в комендатуру идти.

— За сводкой? На кой… она тебе сдалась? Думаешь, напишут что-нибудь дельное?.. Ладно, неволить не стану. Вздрогнем.

Нюхнув водку, Якушев собрался с силами, выпил. Взяв мятый помидор, надкусил тонкую кожицу и всосал в себя кисловатую, растекающуюся во рту мякоть.

Малышев крупными глотками осушил стакан, шумно занюхал горбушкой хлеба.

— А знаешь, что меня больше всего бесит? — покраснев, спросил он.

Якушев промычал нечленораздельное, управляясь с капавшей соком помидоркой.

— Вранье правительства! Наглое! В глаза… Наш дорогой Министр по делам национальностей божился, что к ночи пятнадцатого, от силы к шестнадцатому с бандитами будет покончено. Пророческие слова, не правда ли?.. А двадцатого в Грозный пошли танки, и также убрались назад. Дюжина догорала в городе… не считая убитых солдат… А Паша Грачев… — он криво улыбнулся. — Паша изволит подвергнуть сомнению само понятие штурм, который мы — продажные писаки — применяем к предстоящим событиям. Штурм — оказывается — есть массированные бомбовые удары по городу, а подобного… не было и не предвидится. И боевиков в Ичкерии — всего ничего, и большинство воюет за Дудаева под угрозой расправы. Надо лишь убрать со сцены его самого и его приспешников в республике настанут мир и порядок. Только кто тринадцатого бомбил Грозный? Марсиане?! А двадцать первого, после чего Дудаев отдал приказ начать повсеместные боевые действия?..

— Почем я знаю? — честно признался Якушев, у которого от обилия противоречивой информации уже пухла голова. — Костиков, пресс-секретарь Президента уверяет, что никакого штурма не предвидится.

— Тогда скажи на милость, с какой стати в аэропорт ежедневно прибывают десятки бортов?.. Послушать того же Егорова[4], так войска вводят только для создания изоляционных колец вокруг Грозного и вокруг всей Чечни… Вранье! Складывается впечатление, что генералы вообще плохо понимают, что происходит. Один обещает расправиться с Дудаевым двумя десантными полками. Другой, блаженный, плетет, что не в характере чеченцев вести партизанскую войну. Бред сивой кобылы! Он, наверное, в школе двойки получал.

Замолчав, Малышев наполнил стакан водкой, посмотрел на собеседника и, получив молчаливый отказ, залпом выпил. Отломив корочку хлеба, забросил в рот, медленно работая челюстями.

— Наши неверно строят политику. Дурацки неуклюжие телодвижения обращают даже тех чеченцев, на которых собирались опираться в будущем, и которых вроде бы защищаем от дудаевского произвола — в смертельных врагов. Сами все поганим!.. Мне иногда становится страшно, какое будущее нас ждет… Мы становимся свидетелями великой ошибки. Великой трагедии, которая виток за витком началась раскручиваться… И я не верю, что война закончится, пусть задавят Дудаева и зальют кровью Грозный… Это только начало…

И он потянулся к бутылке, вытрясая в стакан последние капли спиртного.

Вечером Малышев пригласил его в баню…

Сидя в душной парилке, Якушев истекал потом. Внизу, где жар слабее, Малышев, постанывая от удовольствия, хлестался березовым веником. На ступень выше млели двое спортивного склада парней, которых Виктор по бритым, окантованным затылкам и нехитрым татуировкам с группой крови, принял за военнослужащих.

— Не замерзли еще? — отложив растерявший листву веник, спросил красный как рак Малышев.

— Поддай-ка еще, старина…

Отправившись в моечную, Малышев вернулся с полным ковшиком воды и, примерившись, выплеснул на раскаленные камни. Вода яростно зашипела на каменьях, к потолку взвился клуб пара. Дышать сразу сделалось нечем.

Парень помоложе, с нательным крестиком на плоской груди, не выдержав температуры, пулей покинул парилку.

— Эх, только выстужает, — проворчал вслед Малышев.

Беглец скоро вернулся с двумя запотевшими бутылками пива.

Якушев завистливо глотал слюну, глядя, как ребята поглощают ледяное пиво. Терпения хватило ненадолго. Выйдя из парной, он вскарабкался по лесенке на скользкий край бассейна, ухнул в воду, охлаждая распаренное тело. Обмотавшись вокруг бедер полотенцем, отправился к банщику за пивом.

В гардеробной он застал не спеша раздевающихся местных, скинул полотенце и нырнул обратно в парную.

Малышев вновь поддавал жару. Вновь шипела на каменке вода, и пар белым облаком устремлялся к набрякшему крупными каплями потолку.

Кавказцы немного потеснили парней, и тоже заблаженствовали, растирая блестевшие от пота смуглые тела…

После пары ковшиков, чрез меры выплеснутых на камни, они не долго продержались в стоградусной душегубке. С воем сорвался кавказец с багровым шрамом на спине и унесся за дверь к бассейну.

Плеснула на пол вода, следом донесся облегченный не то стон, не то вздох. Как по команде, они бросились прочь из парилки; долго плескались в бассейне, и переполнявшая его вода перехлестывала через выложенные кафелем бортики.

Растеревшись полотенцами — красные, горячие, заново рожденные — расположились за общим столом. Банщик принес водку, пиво с фисташками и фарфоровую тарелку с кусками жареной баранины.

Тот, что со шрамом, оделся в черный джинсовый костюм, ловко скрутил крышку и разлил спиртное по пластиковым стаканчикам. Внимание Виктора привлекла его серебряная печатка с изображением оскаленного волка и арабской, смахивающей на якорь, буквы.

— За дружбу? — поднял тост кавказец.

— За дружбу! — согласился молоденький армеец с лейтенантскими звездами на пятнистой хэбэшной куртке, наброшенной на голые плечи.

Под такой тост не отказался от чарки и Якушев. Водка немедленно обожгла желудок. Раскусив зеленую фисташку, он сплюнул шелуху и хлебнул вспенившееся пиво прямо из бутылочного горла.

Бутылка водки, пройдя по кругу, опустела. Ей на смену, из-под стола, появилась вторая. Появлению ее никто не возражал…

Первым раскис молоденький лейтенант. Осоловев, он уже плохо отдавал себе отчет.

— Ты здешний? — он обнял за шею сидевшего сбоку кавказца. — К-как зовут тебя, друг?

— Нет, я не осетин, — рассмеялся тот, сверкнув частоколом золотых зубов. — Мы с Вахой приехали из Аргуна.

— Тогда еще по м-маленькой? — икнув, предложил лейтенант.

— Витька, тебе хватит, — урезонивал его сослуживец.

— Отстань!.. Я хочу выпить с ними! — возбужденно выкрикнул лейтенант Витя, и полез обниматься с чеченцем. — Д-давай, а?

— Хватит, Витя, — сказал тот, кого звали Вахой — жилистый, с крупным горбатым носом. — Ты уже и так хорош.

— Да… пора собираться, — засуетился второй офицер, вытаскивая пьяного из-за стола и помогая ему одеться.

Дергаясь телом, пытаясь сохранить шаткое равновесие, Виктор кое-как затянул ремень и снова пристал к чеченцу.

— Ты боевик?… Воюешь с нами? Ну… скажи…

— Я в спецназе «Черные волки».

Лейтенант скрипнул зубами:

— Эх… жили бы спокойно. Нет, воевать… Видишь крестик? — он выдернул из-под куртки капроновую нитку. — Когда сюда уезжал, сестренка надела. П-пигалица, десять лет всего, а… соображает. Не драться нам надо, а так вот… за одним столом… Эх!..

Поддерживая лейтенанта, приятель вывел его на освежающий воздух.

«Жизнь замысловатая штука, — думал, засыпая на разостланной на полу постели, Якушев. — Только она могла свести за одним столом людей, сегодня поднимающих тост за дружбу, а завтра готовых сойтись с беспощадной и бессмысленной схватке, сгорая от обоюдной ненависти и желания уничтожить друг друга… Как жесток и несовершенен мир!..»

Минувший день для него оказался весьма насыщенным разными событиями и встречами, которые еще предстояло осмыслить. Но самое важное удалось договориться с новыми знакомыми — Вахой и его старшим братом Мамедом, и уже завтра, за символическую сумму, его отвезут в Грозный.

Процесс, что называется, пошел…