"Философия логического атомизма" - читать интересную книгу автора (Рассел Бертран)

VI. Дескрипции и неполные символы

В этот раз я предлагаю обратиться к теме дескрипций, к тому, что я называю «неполными символами» и к существованию описываемых индивидуумов. Вспомните, что прошлый раз я рассматривал существование такого вида вещей, который вы подразумеваете, говоря «Люди существуют», «Треки существуют» или другими фразами той разновидности, где у вас есть существование, которое может относиться ко множественному числу. Сегодня я намереваюсь иметь дело с существованием, которое утверждается в единственном числе, типа «Человек в железной маске существует» или некоторыми выражениями той разновидности, где у вас есть объект, описываемый фразой «определённый такой-то и такой-то» [ «The so-and-so»] в единственном числе, и хочу обсудить анализ пропозиций, в которых встречаются фразы такого вида. Разумеется, в метафизике имеется огромное количество пропозиций, относящихся к данной разновидности. «Я существую», «Бог существует» или «Томер существовал», и другие подобные высказывания всегда встречаются в метафизических дискуссиях и, я думаю, трактуются в обычной метафизике таким способом, который включает простую логическую ошибку, с которой мы будем иметь дело сегодня, ошибку того же самого типа, о которой я говорил на прошлой неделе в связи с существованием видов вещей. Один из способов проверки пропозиции такого типа заключается в том, чтобы спросить себя, что случилось бы, если бы она оказалась ложной. Если вы возьмете такую пропозицию, как «Ромул существовал», вероятно большинство из нас подумает, что это не так. Очевидно, сказать, что Ромул существовал, — это совершенно осмысленное высказывание (истинное, либо ложное). Если бы civ Ромул входил в наше высказывание, было бы ясно, что высказывание о его несуществовании было бы вздором, поскольку у пропозиции не может быть конституенты, которая ничего вообще собой не представляет. Каждая конституента должна иметь место как одна из вещей в мире, а следовательно, если бы Ромул сам входил в пропозиции о том, что он существовал или не существовал, обе эти пропозиции, если бы он не существовал, не могли не только быть истинными, но даже не были бы значимыми. Очевидно, это не тог случай, и первый вывод, который отсюда следует, состоит в том, что хотя и кажется, как если бы Ромул был конституентой данной пропозиции, на самом деле это ошибочно. Ромул не входит в пропозицию «Ромул не существует». Допустим, вы пытаетесь разобраться, что подразумевает данная пропозиция. Например, вы можете взять всё то, что Ливии должен сказать о Ромуле, все свойства, которые он ему приписывает, включая вероятно и то единственное, которое помнит большинство из нас, а именно, тот факт, что его звали «Ромул». Вы можете всё это объединить и образовать пропозициональную функцию, сказав: «х имеет такие-то и такие-то свойства», и это будут те свойства, которые, как вы обнаружили, перечислены у Ливия [23]. Здесь у вас имеется пропозициональная функция, и сказав, что Ромул не существовал, вы просто говорите, что данная пропозициональная функция никогда не является истинной, что она невозможна в том смысле, который я разъяснял в прошлый раз, т. е., что у х нет значения, делающего её истинной. Это сводит несуществование Ромула к тому типу несуществования, о котором я говорил в прошлый раз, когда мы рассматривали несуществующих единорогов. Но последнее не является полным описанием существования или несуществования такого типа, потому что есть другой способ, которым не способны существовать описываемые индивидуумы, и это в том случае, где описание применяется более чем к одному человеку. Например, вы не можете говорить об «определённом жителе Лондона» [ «The inhabitans of London»], не потому что такового нет, но потому что их много. Вы, следовательно, видите, что пропозиция «Ромул существовал» (или «Ромул не существовал») вводит пропозициональную функцию, потому что имя «Ромул» на самом деле не является именем, но разновидностью сокращённой дескрипции. Оно обозначает человека, который сделал то-то и то-то, который убил Рема, основал Рим и т. д. Оно является сокращением для такого описания; если вам нравится, оно сокращение для «человек, которого звали „Ромул“». Если бы оно действительно было именем, вопрос о существовании не мог бы возникнуть, потому что имя является именем чего-то, или же оно не является именем, и если такого человека как Ромул нет, то не может быть и имени такого несуществующего человека, так что данное единственное слово «Ромул» на самом деле представляет собой разновидность сокращённого или свёрнутого описания, и если вы думаете о нём как об имени, то впадаете в логические ошибки. Когда вы осознаёте, что оно представляет собой дескрипцию, вы, стало быть, осознаёте, что любая пропозиция о Ромуле на самом деле вводит пропозициональную функцию, включающую описание, как (например): «х, которого звали „Ромул“». Последнее сразу же знакомит вас с пропозициональной функцией, и когда вы говорите «Ромул не существует», вы имеете в виду, что данная пропозициональная функция не является истинной ни для одного значения х. Имеется две разновидности описаний, одни могут быть названы «неопределёнными дескрипциями», когда мы говорим о «неопределённом таком-то и таком-то» [ «a so-and-so»], а другие могут быть названы «определёнными дескрипциями», когда мы говорим об «определённом таком-то и таком-то» [ «the so-and-so»] (в единственном числе). Например: Неопределённые: Определённые:

[а] человек, [а] собака, [а] свинья, [а] кабинет министров. Человек в железной маске.

Человек, который последним зашёл в эту комнату.

Единственный англичанин, который когда-то оккупировал Папскую область. Число жителей Лондона.

Сумма 43 и 34. (Для дескрипции не необходимо, чтобы она описывала индивидуум; она может описывать предикат, отношение или что-то ещё.)

Определённые дескрипции — это фразы того типа, о котором я хочу вести речь сегодня. Я не хочу говорить о неопределённых дескрипциях, так как то, что было о них сказать, сказано мной в прошлый раз. Я хочу, чтобы вы осознали, что вопрос о том, является ли фраза определенной дескрипцией, зависит только от её формы, а не от вопроса, существует ли определённый индивидуум, описываемый таким образом. Например, я назвал бы фразу «определённый житель Лондона» [ «The inhabitant of London»] определённой дескрипцией, хотя фактически она не описывает никакого определённого индивидуума. Относительно определённой дескрипции прежде всего нужно осознать то, что она не является именем. Возьмём фразу «автор Веверлея». Это — определённая дескрипция, и легко видеть, что она не является именем. Имя — это простой символ (т. е. символ, не имеющий каких-либо частей, которые являются символами); простой символ обычно обозначает определённый индивид, или в расширенном смысле объект, который не является индивидом, но временно трактуется, как индивид, или по ложному убеждению считается индивидом, таким как человек. Фраза такого типа, как «автор Веверлея» [ «The author of Waverley»] не является именем, поскольку она представляет собой комплексный символ. Она содержит части, которые являются символами. Она содержит четыре слова, и значения этих четырёх слов уже зафиксированы, и они фиксируют значение фразы «автор Веверлея» [ «The author of Waverley»] в единственном смысле, в котором эта фраза имеет какое-либо значение. В этом смысле её значение уже предопределено, т. е. когда значения слов «the», «author», «of» и «Waverley» уже зафиксированы, в значении всей данной фразы нет ничего произвольного или конвенциального. В этом отношении она отличается от слова «Скотт», потому что, когда вы зафиксировали значение всех других слов в языке, вы ничего не сделали для фиксации значения имени «Скотт». Иначе говоря, если вы понимаете английский язык, вы должны понимать значение фразы «автор Веверлея», если никогда не слышали её до сих пор, тогда как вы не поняли бы значение слова «Скотт», если никогда не слышали данного слова ранее, поскольку знать значение имени значит знать, к чему оно применимо. Иногда вы найдёте людей, высказывающихся так, как если бы дескриптивные фразы были именами, и найдёте, например, предположение, что такая пропозиция, как «Скотт является автором Веверлея» на самом деле утверждает, что «Скотт» и «автор Веверлея» суть два имени одного и того же человека. Это совершенное заблуждение; прежде всего, потому что «автор Веверлея» не является именем, и, во-вторых, потому что, как вы очень хорошо можете видеть, если бы это было так, данная пропозиция была бы подобна пропозиции «Скотт есть сэр Вальтер», и не зависела бы от какого-либо факта, кроме того, что так звали рассматриваемого человека, поскольку имя и есть то, как зовут человека. Фактически Скотт был автором Веверлея тогда, когда никто не называл его так, когда никто не знал, был ли он автором или же нет, и факт, что он являлся таковым, был физическим фактом, фактом, что он сидел и писал книгу своей собственной рукой, что никоим образом не связано с тем, как его звали. Здесь нет произвола. Вы не сможете никаким подбором терминологии установить, является ли он автором Веверлея, потому что на самом деле он решил написать его и вы ничем себе не поможете. Это иллюстрирует, что фраза «автор Веверлея» совершенно отлична от имени. Вы можете доказать это совершенно ясно с помощью формальных аргументов. В пропозиции «Скотт является автором Веверлея» слово «является» конечно же выражает тождество, т. е. что сущность, имя которой Скотт, тождественна с автором Веверлея. Но когда я говорю: «Скотт является смертным», данное «является» относится к предицированию, что совершенно отлично от «является», выражающего тождество. Ошибочно интерпретировать пропозицию «Скотт является смертным» как означающую «Скотт тождествен с одним из смертных», потому что (помимо других причин) о «смертности» нельзя говорить кроме как посредством пропозициональной функции «х является смертным», что относит слово «является» к предицированию. Вы не сможете редуцировать «является», относящееся к предицированию, к другому «является». Но «является» в «Скотт является автором Веверлея» относится к тождеству, а не к предицированию1 Если в данную пропозицию вместо «автор Веверлея» подставить какое угодно имя, скажем «с», то она преобразуется в «Скотт является с», тогда, если «с» есть имя того, кто не является Скоттом, данная пропозиция становится ложной, тогда как, с другой стороны, если «с» есть имя Скотта, то она становится просто тавтологией. Сразу же очевидно, что если бы «с» совпадало с самим словом «Скотт», то «Скотт является Скоттом» есть как раз тавтология. Но если вы возьмёте любое другое имя, которое также является именем Скотта, тогда, если имя будет использоваться как имя, а не как описание, пропозиция всё ещё будет тавтологией. Поскольку само имя есть просто способ указания на предмет, и не входит в то, что Смешение этих двух значении слова «является» по существу свойственно гегелевской концепции тождества-в-различии. ы утверждаете, так что если один предмет имеет два имени, вы получите в точности то же самое утверждение, независимо от того, какое из двух имён используете, при условии, что они на самом деле являются именами, а не сокращёнными дескрипциями. Поэтому есть только две альтернативы. Если «с» имя, препозиция «Скотт является с» либо ложна, либо тавтологична. Ни пропозиция «Скотт является автором Веверлея» не является ни тем и не другим, а стало быть, она не совпадает с какой-либо пропозицией формы «Скотт есть с», где «с» является именем. Это другой способ иллюстрации того, что описание совершенно отлично от имени. Я с удовольствием проясню то, что говорил как раз сейчас, а именно, если вы подставите другое имя на место «Скотт», которое также является именем того же самого индивидуума, скажем, «Скотт есть сэр Вальтер», тогда «Скотт» и «сэр Вальтер» используются как имена, а не как дескрипции, ваша пропозиция есть тавтология в строгом смысле. Если же кто-то утверждает: «Скотт есть сэр Вальтер», то способ, которым он это подразумевает, был бы использованием имён как дескрипций. Подразумевалось бы, что человек, называемый «Скоттом», есть человек, называемый «сэром Вальтером», и фраза «человек, называемый „Скоттом“» является дескрипцией, таковой является и фраза «человек, называемый „сэром Вальтером“». Поэтому это не было бы тавтологией. Пропозиция подразумевала бы, что человек, называемый «Скоттом», тождествен человеку, называемому «сэром Вальтером». Но если вы и то и другое используете как имена, существо дела совершенно иное. Вы должны заметить, что имя не встречается в том, что вы утверждаете, когда используете имя. Имя — это просто средство выражения того, о чём вы пытаетесь утверждать, и когда я говорю «Скотт написал Веверлея», имя «Скотт» не входит в то, что я собираюсь утверждать. Я утверждаю нечто о человеке, а не об имени. Поэтому если я говорю: «Скотт есть сэр Вальтер», используя эти два имени как имена, ни «Скотт», ни «сэр Вальтер» ни входят в то, что я утверждаю, но только человек, который имеет данные имена, и, стало быть, то, что я утверждаю, является тавтологией. Достаточно важно осознать эти два различных использования имён или любых других символов: одно, когда вы говорите о символе, и другое, когда вы используете его как символ, как средство сказать о чём-то ещё. Если вы говорите о своём обеде, само собой вы не говорите о слове «обед», но говорите о том, что собираетесь съесть, а это совершенно иное. Обычное использование слов состоит в переходе к вещам, и когда вы используете слова таким способом, высказывание «Скотт есть сэр Вальтер» является чистой тавтологией, в точности на том же уровне как и «Скотт является Скоттом». Это возвращает меня к пункту, что когда вы берёте «Скотт является автором Веверлея» и подставляете вместо «автор Веверлея» имя на место дескрипции, вы с необходимостью получаете либо тавтологию, либо ложь — тавтологию, если подставляете «Скотт» или какое-то другое имя того же человека, и ложь, если подставляете что-то ещё. Но сама эта пропозиция не является ни тавтологией, ни ложью, и это показывает вам, что пропозиция «Скотт является автором Веверлея» отличается от любой пропозиции, которая может быть получена, если вместо «автор Веверлея» вы подставите имя. Этот вывод одинаково верен для любой другой пропозиции, в которую входит фраза «автор Веверлея». Если вы возьмёте любую пропозицию, в которой встречается данная фраза, и замените её собственным именем, будет ли это имя «Скотт» или любое другое, вы получите отличную пропозицию. Вообще говоря, если именем, которое вы подставляете, является «Скотт», ваша пропозиция, если она была истинной до этого, будет сохранять истинность, а если она была до этого ложной, будет оставаться ложной. Но это отличная пропозиция. Не всегда верно, что она остаётся истинной или ложной, как можно видеть из примера: «Георг IV желал знать, является ли Скотт автором Веверлея». Неверно, что Георг IV желал знать, является ли Скотт Скоттом [24]. Таким образом, бывает даже так, что истина и ложь пропозиции иногда изменяются, когда вы подставляете имя объекта вместо описания того же самого объекта. Но в любом случае, когда вы подставляете имя вместо дескрипции, всегда получается отличная пропозиция. На первый взгляд тождество достаточно загадочно. Когда вы говорите: «Скотт является автором Веверлея», для вас как будто бы заманчиво думать, что есть два человека, один из которых Скотт, а другой — автор Веверлея, и случилось так, что они совпадают. Это, очевидно, абсурдно, но данный способ, всегда привлекателен при рассмотрении тождества. Когда я говорю: «Скотт является автором Веверлея», и «является» выражает тождество, причина того, что здесь тождество может быть выражено верно и нетавтологично, состоит как раз в том, что одно есть имя, а другое — дескрипция. Или обе фразы могут быть дескрипциями. Если я говорю: «Автор Веверлея является автором Мармиона», последнее, конечно, утверждает тождество двух дескрипций. Следующий пункт, который я хочу сейчас сделать ясным, заключается в том, что когда дескрипция (на будущее, когда я говорю «дескрипция», я имею в виду определённую дескрипцию) входит в пропозицию, нет конституенты данной пропозиции, соответствующей этой дескрипции как целому. При правильном анализе Пропозиции дескрипция разлагается и исчезает. Другими словами, КОГДА я говорю: «Скотт является автором Веверлея», предполагать, ЧТО вы имеете здесь три конституенты: «Скотт», «является» и «автор Веверлея», есть ошибочный анализ. Это конечно тот способ анализе, который может прийти вам на ум. Вы можете допустить, что «автор Веверлея» — комплексное выражение, и оно может быть разложено далее, но вы можете посчитать, что для начала пропозиция может быть расщеплена на эти три кусочка. Это совершенно ошибочно. «Автор Веверлея» вообще не является конституентой пропозиции. На самом деле конституент, соответствующих дескриптивным фразам, нет. Сейчас я попытаюсь вам это доказать. Первая и наиболее очевидная причина состоит в том, что могут быть значимые пропозиции, отрицающие существование «определенного такого-то и такого-то». «Определённый единорог не существует» [ «The unicorn does not exist»]. «Наибольшее конечное число W существует». Пропозиции такого типа являются вполне значимыми. совершенно здравыми, правильными, пристойными пропозициями, и вероятно не может быть такого, чтобы единорог был конституентой пропозиции, так как ясно, что он не может быть конституентой, постольку поскольку никаких единорогов нет. Поскольку конституенты пропозиций конечно же суть то же самое, ЧТО и конституенты соответствующих фактов, и поскольку то, что единорога не существует, является фактом, совершенно ясно, что единорог не является конституентой данного факта, так как если бы имелся какой-то факт, конституентой которого был бы единорог, имелся бы и единорог, и было бы неверно, что он не существует. В частности это применимо в случае дескрипций. Итак, поскольку для «определённого такого-то и такого-то» возможно не существовать и, тем не менее, для пропозиций, в которые входит «определенный такой-то и такой-то», возможно быть значимыми и даже истинными, мы должны попытаться увидеть, что означает, когда говорят, что определённый такой-то и такой-то существует. Благодаря нашей озабоченности практическими делами временная характеристика глагола становится исключительно надоедливой пошлостью. Было бы гораздо приятнее, если бы они не имели временной характеристики, как, я думаю, имеет место в китайском языке, но я не знаю китайского. Вы должны быть в состоянии сказать: «Сократ существует в прошлом», «Сократ существует в настоящем», «Сократ существует в будущем» или просто «Сократ существует», без каких-либо временных импликаций, но к несчастью язык этого не позволяет. Тем не менее, я собираюсь использовать язык таким безвременным способом; когда я говорю: «такое-то и такое-то существует», я не собираюсь подразумевать, что оно существует в настоящем, прошлом или будущем, но просто, что оно существует, без каких-либо импликаций, затрагивающих время. «Автор Веверлея существует» [ «The author of Waverley exists»]: есть две вещи, которые для этого требуются. Прежде всего, что такое «автор Веверлея»] Это — человек, который написал Веверлея, т. е. теперь мы пришли к тому, что у вас есть затрагиваемая пропозициональная функция, а именно, «х пишет Веверлея», и автор Веверлея — это человек, который пишет Веверлея, и для того, чтобы человек, который пишет Веверлея мог существовать, необходимо, чтобы данная пропозициональная функция обладала двумя свойствами:

1. Она должна быть истинной по крайней мере для одного х.

2. Она должна быть истинной самое большое для одного х.

Если бы никто не написал Веверлея, автор не мог бы существовать, а если бы его написали два человека, не мог бы существовать определённый автор, на которого указывает артикль. Так что вам требуются эти два свойства: одно, что она является истинной по крайней мере для одного х, а другое, что она является истинной самое большое для одного х; и то и другое требуется для существования. Свойство быть истинным по крайней мере для одного х — это свойство, которое мы рассматривали в прошлый раз; это то, что я выражал, говоря, что пропозициональная функция является возможной. Поэтому мы переходим ко второму условию, что она является истинной самое большое для одного х, а это вы можете выразить следующим образом: «Если х и у написали Веверлея, тогда х тождествен у, чем бы ни бьши х и у\» Последнее говорит, что его написал самое большое один человек. Оно не говорит, что кто-то вообще написал Веверлея, поскольку если бы никто его не написал, это высказывание всё ещё оставалось бы истинным. Оно говорит только то, что его написал самое большое один человек. Первое из приведённых условий существования нарушается в случае определённого единорога, второе — в случае определённого жителя Лондона. Можно объединить эти два условия и получить сложносокращённое выражение, включающее значение обоих. Вы можете их оба редуцировать к тому, что: «(„х написал Веверлея“ тождественно с „х есть с“, чем бы ни был х) возможно относительно с». Я думаю, что это просто настолько, насколько вы способны высказать утверждение.

Вы видите, что означает сказать, что существует некоторая сущность с; мы можем не знать, что она собой представляет, но она такова, что когда х есть с, истинно, что х написал Веверлея, а когда х не есть с, не истинно, что х написал Веверлея; и это равно высказыванию, что с — единственный человек, который написал Веверлея; и я говорю, что у с есть значение, которое делает его истинным. Так что данное целостное выражение, являющееся пропозициональной функцией о с, является возможным в отношении с (в объяснённом в прошлый раз смысле). Вот что я подразумеваю, когда говорю, что автор Веверлея существует. Когда я говорю: «Автор Веверлея существует», я имею в виду, что имеется сущность с такая, что «х написал Веверлея» истинно, когда х есть с, и ложно, когда х не есть с. «Автор Веверлея» здесь совершенно исчезает как конституента; поэтому, сказав: «Автор Веверлея существует», я ничего не говорю об авторе Веверлея. Вместо этого вы разработали рассмотрение пропозициональных функций, и «автор Веверлея» исчез. Вот почему можно осмысленно сказать: «Автор Веверлея не существует». Это было бы невозможно, если бы «автор Веверлея» был конституентой пропозиций, в вербальном выражении которых встречается данная фраза. Тот факт, что вы можете обсуждать пропозицию «Бог существует», есть доказательство того, что слово «Бог», как оно используется в данной пропозиции, является дескрипцией, а не именем. Если бы слово «Бог» было именем, вопрос, касающийся существования, не мог бы возникнуть. Итак, я определил, что имею в виду, когда говорю, что описываемый предмет существует. Я всё ещё должен объяснить, что подразумеваю, говоря, что описываемый предмет имеет определённые свойства. Предположим, вы хотите сказать: «Автор Веверлея был человеком», последнее будет репрезентировано следующим образом: «(„х написал Веверлея“ тождественно с „х есть с“, чем бы ни был х, и с — человек) является возможным в отношении с». Вы заметите, что то, что до этого мы придали как значение «Автор Веверлея существует», является частью данной пропозиции. Последнее — часть любой пропозиции, в которую фраза «автор Веверлея» имеет, как я его называл, «первичное вхождение». Говоря о «первичном вхождении», я имею в виду, что у вас нет пропозиции об авторе Веверлея, входящей в качестве части в некоторую большую пропозицию типа «Я убеждён, что автор Веверлея был человеком» или «Я убеждён, что автор Веверлея существует». Когда она имеет первичное вхождение, т. е. когда пропозиция, к ней относящаяся, вовсе не является частью большей пропозиции, фраза, которая определяется как значение «Автор Веверлея существует» будет частью этой пропозиции. Если я говорю, что автор Веверлея был человеком, поэтом, шотландцем или кем-то ещё, я говорю об авторе Веверлея, как имеющим первичное вхождение, высказывание о существовании всегда является частью этой пропозиции. В этом смысле все пропозиции, которые я высказываю об авторе Веверлея, влекут, что автор Веверлея существует. Так что любое высказывание, в которое дескрипция имеет первичное вхождение, влечёт, что описываемый объект существует. Если я говорю: «Нынешний король Франции лыс», это влечёт, что нынешний король Франции существует. Если я говорю: «Нынешний король Франции имеет прекрасную шевелюру», это также влечёт, что нынешний король Франции существует. Следовательно, если вы не понимаете, каким образом должна отрицаться пропозиция, содержащая дескрипцию, вы придёте к заключению, что не является истинным то, что либо нынешний король Франции лыс, либо он не лыс, поскольку, перечислив все лысые предметы, вы не найдёте его среди них, и перечислив все не лысые предметы, вы также не найдёте его среди них. Найденное мной единственное предположение, позволяющее рассматривать его в общепринятом направлении, — это предположение, что он носит парик. Вы можете избежать гипотезы о том, что он носит парик, только заметив, что отрицанием пропозиции «Нынешний король Франции лыс» не будет пропозиция «Нынешний король Франции не лыс», если под ней вы подразумеваете, что «Существует такой человек, как король Франции, и этот человек не лыс». Причина этому в том, что когда вы устанавливаете, что нынешний король Франции лыс, вы говорите: «Существует такое с, что с есть нынешний король Франции, и с — лыс», а отрицанием последнего не является «Существует такой с, что с есть нынешний король Франции, и с — не лыс». Оно более сложное. Оно имеет следующий вид: «Либо не существует такого с, что с есть нынешний король Франции, либо, если такой с существует, то с — не лыс.» Вы видите, таким образом, что если вы хотите отрицать пропозицию «Нынешний король Франции лыс», вы можете сделать это, отрицая то, что он существует, вместо отрицания того, что он лыс. Для того чтобы отрицать высказывание, что нынешний король Франции лыс, которое представляет собой высказывание, состоящее из двух частей, вы можете действовать, отрицая одну из частей. Вы можете отрицать одну часть, которая ведёт к предположению, что нынешний король Франции существует, но не лыс, или другую часть, которая ведёт вас к отрицанию того, что нынешний король Франции существует; любое из этих двух отрицаний ведёт вас к ложности пропозиции «Нынешний король Франции лыс». Когда же вы говорите: «Скотт — человек», возможности двойственного отрицания нет. Единственный способ, которым вы можете отрицать «Скотт — человек», это сказать: «Скотт — не человек». Но там, где встречаются дескриптивные фразы, у вас есть возможность двойственного отрицания. Крайне важно осознать, что фраза типа «определённый такой-то и такой-то» не встречается в анализе пропозиций, в вербальное выражение которых она входит, что, когда я говорю: «Автор Веверлея человек», «автор Веверлея» не является субъектом данной пропозиции тем способом, которым субъектом был бы Скотт, если бы я сказал «Скотт — человек», используя «Скотт» как имя. Я не могу удовлетворительно подчеркнуть, сколь важен этот пункт, и как много ошибок вы получаете в метафизике, если не осознаёте, что когда я говорю: «Автор Веверлея — человек», последняя пропозиция не имеет той же самой формы, как «Скотт — человек». Она не содержит конституенту «автор Веверлея». Важность этого весьма значительна по многим причинам, и одна из них это вопрос о существовании. Как я указал вам в прошлый раз, имеется огромное количество философии, покоящейся на понятии о том, что существование является, так сказать, свойством, которое вы можете приписать вещам, и что вещи, которые имеют место быть, обладают свойством существования, а вещи, которые не существуют, нет. Это вздор, берёте ли вы виды предметов или описываемые индивидуальные предметы. Когда я, например, говорю: «Гомер существовал», под «Гомером» я понимаю некоторую дескрипцию, скажем, «автор поэм Гомера», и я утверждаю, что эти поэмы были написаны одним человеком, и данная пропозиция весьма сомнительна; но если вы можете предоставить действительного человека, который на самом деле написал эти поэмы (предположим, что существует такой человек), сказать о нём, что он существовал, было бы выражением бессмыслицы, не ложности, но бессмыслицы, потому что только об описываемых людях можно осмысленно сказать, что они существуют. Прошлый раз я указывал на ошибку в выражении: «Люди существуют, Сократ — человек; следовательно, Сократ существует». Когда я говорю: «Гомер существует, это — Гомер; следовательно, это существует», то это ошибка того же самого типа. Аргумент «Это — автор поэм Гомера, и автор поэм Гомера существует; следовательно, это существует» совершенно ошибочен. Существование может осмысленно утверждаться только там, где есть пропозициональная функция. Вы можете утверждать «Определённое такое-то и такое-то существует», подразумевая, что существует как раз одно с, которое имеет данные свойства, но когда вы предоставите с, ими обладающее, вы не в состоянии сказать о таком с, что оно существует, поскольку это бессмысленно; это не ложно, но вообще не имеет значения. Поэтому индивидуумы, имеющие место в мире, не существуют, или скорее, бессмысленно говорить, что они существуют, и бессмысленно говорить, что они не существуют. Этого нельзя сказать, когда вы дали им имена, но только тогда, когда вы их описали. Когда вы говорите: «Гомер существует», вы имеете в виду, что «Гомер» — это описание, которое к чему-то применимо. Дескрипция, когда она полностью установлена, всегда имеет форму «определённое такое-то и такое-то». Тип вещей, которые подобны данным дескрипциям в том отношении, что они встречаются как слова в пропозиции, но на самом деле не являются конституентами правильно проанализированной пропозиции, вещи данного типа я называю «неполными символами». В логике существует очень много разновидностей неполных символов, и они являются источниками многих недоразумений и ложной философии, потому что люди введены в заблуждение грамматикой. Вы считаете, что пропозиция «Скотт смертей» и пропозиция «Автор Веверлея смертей» имеют одну и ту же форму. Вы считаете, что они обе являются простыми пропозициями, приписывающими предикат субъекту. Это совершеннейшее заблуждение; одна из них приписывает (или скорее может приписывать), а другая нет. Те вещи, которые подобны «автору Веверлея» и которые я называю неполными символами, сами по себе не имеют никакого значения, но приобретают его только в контексте. «Скотт», взятое как имя, имеет значение само по себе. Оно обозначает определённого человека, и тот существует. Но фраза «автор Веверлея» не является именем и сама по себе не обозначает вообще ничего, потому что когда она используется в пропозициях правильно, эти пропозиции не содержат никакой соответствующей ему конституенты. Помимо дескрипций существует значительное количество разновидностей неполных символов. Это классы, о которых я буду говорить в следующий раз, и отношения, взятые в расширенном смысле, и т. д. Такие комплексы символов на самом деле представляют собой то, что я называю «логическими фикциями», и они охватывают практически все объекты, хорошо известные в повседневной жизни: столы, стулья, Пикадилли, Сократа и т. д. Большинство из них либо классы, либо ряды, либо ряды классов. Во всяком случае, все они являются неполными символами, т. е. они являются комплексами, обладающими значением только в использовании и не имеющими никакого значения сами по себе. Если вы хотите разобраться в анализе мира или анализе фактов или если вы хотите получить какое-либо представление о том, что на самом деле представляет собой мир, важно осознать сколь многое из того, что имеет место в фразеологии, связано с природой неполных символов. Очень легко это можно видеть в случае с «автором Веверлея», потому что «автор Веверлея» не обозначает ни просто Скотта, ни что-либо ещё. Если бы он обозначал Скотта, пропозиция «Скотт есть автор Веверлея» совпадала бы с пропозицией «Скотт есть Скотт», что не так, поскольку Георг IV хотел знать, истинна ли первая пропозиция, и не хотел знать истинна ли вторая. Если бы «автор Веверлея» обозначал нечто иное, чем Скотт, пропозиция «Скотт есть автор Веверлея» была бы ложной, что не так. Следовательно, вы должны заключить, что «автор Веверлея» сам по себе на самом деле вообще ничего не обозначает; а это характеристика неполных символов.