"Белый слон" - читать интересную книгу автора (Рубан Александр)

Глава 5. «Ты не услышишь»

— Ты умный, — сказала Хельга. — Ты умеешь целоваться. Обними меня!

Она ждала меня у старого трамвайного кольца. Плащ у неё был застёгнут на все пуговицы, поясок аккуратно завязан, волосы были рассыпаны по плечам, а глаза смеялись.

Я молча протянул ей шаль. На бегу я успел немного подумать.

«Обиделся?» — спросила она глазами.

«Не на тебя», — ответил я, продолжая протягивать шаль.

Мы были здесь не одни. Было время обеда, час пик. Переполненные конки и автобусы проносились, не останавливаясь, и пешеходы, взалкавшие стать пассажирами, сновали от остановки до остановки челночными рейсами. Отчаявшиеся просто ждали, а самые отчаянные уходили пешком. Нас то и дело толкали.

Она подошла ко мне вплотную и погладила меня по щеке. Я вздохнул, набросил на неё шаль и свёл концы под подбородком.

Она права: мы здесь наедине.

И у неё зелёные глаза.

Но я успел подумать.

— Спасибо, — сказал я. — И… ты извини, но всё это было зря. Я должен вернуться.

«Зачем?» — спросила она глазами.

Ответ у меня уже был сформулирован, и я ответил:

— Я офицер. Я получил повестку. Наконец, я женат и люблю жену. А на неё будут показывать пальцем и говорить: вот идёт жена дезертира!

«Неправда!» — сказала она глазами и повторила голосом:

— Неправда!

— Что именно? — уточнил я.

«Почти всё» — глазами. И голосом: — Почти всё.

Да, может быть, и так, подумал я, вспомнив белого слона и звёздочки на барьере. Но я обязан считать себя офицером, и повестка была — со всеми вытекающими. Остальное неважно.

Я повернул руку и посмотрел на часы. Тринадцать тридцать восемь остаётся меньше семи минут. И ещё добежать.

— Тебе что-то известно?.. — я продолжал держать концы её шали. (Женщин с такими глазами надо сжигать на кострах.) — Ты что-то знаешь об этом деле?

Подъехала конка и, скрипя рессорами и тормозами, остановилась. Она была почти пуста. Это была частная конка, и садились в неё неохотно, потому что из двух лошадей, запряжённых цугом, лишь одна была здоровая — вторым был «пегасик». Такая пара может понести.

— Знаешь или нет?

«Знаю. Всё». — И голосом: — Всё о тебе.

— Тогда расскажи. — Я снова посмотрел на часы.

Хозяин конки уговаривал толпу: «Смирнёхоньки — из одной кормушки едят, садитеся, господа, не бойтеся, у меня баба на что трусиха, а что ни воскресный день — на базар катаю…»

— Ты не услышишь, — сказала Хельга. — Ты сейчас глухой.

Она мягко отстранилась от меня, стянула шаль на плечи и, подойдя к «пегасику», стала чесать ему за лопаткой, там, где росло рудиментарное крылышко. Уродец по-птичьи закинул голову на спину, зажмурился и звонко застонал.

— Хельга!.. — я снова посмотрел на часы. — Понимаешь, ещё четыре минуты, и я дезертир. Скажи мне хоть что-нибудь. Хотя бы на прощанье.

— Беги… — сказала она, не оборачиваясь и продолжая почёсывать. Расквась им физиономии — юношам, которые смеялись над тобой. Они тебе сочувствовали и завидовали, но ведь смеялись! Ты разгневан праведно, беги. Убей кого-нибудь. Служивого, отпустившего тебя попрощаться: он тоже смеялся. Отними у него оружие и убей. — Хельга взглянула на меня через плечо. Её глаза говорили совсем другое — но я не мог разобрать, что именно. Вот зачем ты решил вернуться. Все остальные причины ты придумал потом.

— Нет, не придумал! Вспомнил!.. Ты почти заставила меня забыть, но я вспомнил!

«Ласковый, господа, — вещал возница, — гляньте, какой ласковый, с любой животиной душа в душу, барышня красивая и та не боится, а вы чего же…» — Конка постепенно заполнялась.

Хельга отошла от «пегасика» (он шумно вздохнул и свесил голову, кося на неё влажным голубым глазом) и снова подошла ко мне вплотную. Взяла меня за запястья и, оттянув их книзу, прижала к своим бёдрам.

Глаза в глаза и губы в губы.

— Ты просил: на прощанье, — сказала она. (А глазами…) — Это было на прощанье. — (…глазами она говорила…) — Виктор, я не хочу с тобой прощаться! — (…то же самое!)

Мне стало трудно дышать.

— Зина предлагала тебе остаться на чай, — объявила Хельга. Предлагала?

«Да», — ответил я. (Глазами. Говорить я ещё не мог.)

— А знаешь, зачем?

«М-м… нет. А что?» — Я повёл плечом.

— Она хотела, чтобы ты отсиделся у них в «удобствах».

Я подумал.

«Возможно. Но, видишь ли, я…»

— Вижу: ты бы не стал этого делать. Ни за что. Для тебя естественнее бежать, чем прятаться, и естественнее драться, чем бежать.

— Ты мне льстишь, — сказал я (наконец-то словами).

— Нет — и ты это знаешь. Не перебивай… Для тебя самое естественное драка. Юношей много, а ты один. Служивый вооружён. Лучше смерть в глупой драке, чем дезертирство. Или чем ТУДА… Правильно? Ты — это задумал?

— Ты — ведьма! — Я дёрнулся, но Хельга крепко держала мои запястья.

— Колдунья. Это больше, чем ведьма, но бесполезней. Так значит, я права?

— Я тоже!

— Нет! — (И глазами: «Нет!») — Но это долго объяснять, а коротко ты не услышишь. — Хельга нервно мяла руками мои запястья и даже кривила губы от огорчения: так ей хотелось, чтобы я услышал, и так она была уверена, что не смогу…

— Ну а вдруг? — я заставил себя улыбнуться. — Попробуй. — Я снова хотел посмотреть на часы, но Хельга не отпустила мою руку, сжав её ещё крепче.

— Хорошо, я попробую… — (Глаза в глаза).

— Повестки не было, Виктор! — (Глазами то же самое).

Я подумал. Думать, собственно, было не о чём, но я честно подумал. Мы стояли всё так же вплотную, мои руки у неё на бёдрах. У неё были зелёные глаза, а в глазах — ожидание и надежда.

— Нет, — сказал я с сожалением. — Повестка была… Другое дело, что она, может быть…

— Вот видишь? Ты не услышал.

— Подожди, Хельга! Дай мне договорить. Я хотел сказать, что повестка могла быть инспирирована ИМИ — но это ничего не меняет. Повестку подписал мой командир. Лично, своей рукой. Я обязан явиться — и вовремя. Если я опоздаю хотя бы на полминуты, я буду дезертир.

Хельга резко подняла моё левое запястье к лицу и разжала пальцы:

— Ты дезертир.

А глазами: «Ты спасен!..» — и ещё что-то, чего я уже не услышал. Было тринадцать сорок пять. С секундами.

Я оглянулся на штаб. Две минуты бегом. Ну полторы, если очень постараюсь… Поздно.

Ведьма! Так заговорить зубы.

И сам хорош: побежал за юбкой…

Я попытался что-нибудь быстро придумать. Вахта закрыта, военная дисциплина вступила в силу… А если мимо? Там, где лестница — картон вместо стёкол. И на первом этаже, кажется, тоже. Засиделся в кабинке: понос, господа! Или запор. Но — в штабе, в штабе, а не в бегах… А объясняться надо в присутствии этого хама («стал-мандал»), он засмеётся, и — в торец. И — понеслась… Нет, господин капитан, поздно: всех уже погнали в 14-й. Или ТУДА.

Поздно.

Ох, перестарался ты, Витенька, вживаясь в роль дезертира. До полного перевоплощения. До бесповоротного.

Б#1123;дный б#1123;глый б#1123;лый слонъ…

Конка уже ушла по направлению к центру города. Полнёхонькая — но толпы на остановке почти не убавилось… Хельга о чём-то спрашивала глазами — я не слышал. Отстранил, прощально сжав её плечики, отвернулся и побрёл в ту же сторону, куда ушла конка. Вообще-то, мне нужно было обратно, но получилось естественнее — туда. Сжать её плечики, отвернуться и уйти.

Дезертир. Беглец. Боевой офицер… «Вы Хельгина добыча, а не наша», сказала красивая. Что она имела в виду?

Я обхватил плечи руками — было промозгло, и октябрьское солнце уже не грело, а мой пуховик остался в штабе. Вернуться? Это никогда не поздно. Ещё немножко поживу, помёрзну.

То есть, солнце-то грело, но не меня: я последнее время что-то стал мёрзнуть. Все мы, кто после Парамушира, какие-то мерзляки стали Помазанник, вон, и в штабе ватник не снял.

Шагов через двадцать у меня в голове что-то забрезжило. Что-то вроде надежды. Я ведь нигде в штабе не отметился — ни в приёмной, ни тем более, ТАМ, а на вахте ещё никого не было. Надо предупредить Нику: если спросят, пускай говорит, что мы этой ночью не спали. Да нет, её не будут спрашивать. Спросят меня. Что вы, господа ОТТУДА, я не видел никакой трансляции, даже личного сна не видел, потому что не спал. Ни я не спал, ни супруга моя не спала… Повестка? Святые сновидцы, кто же мог знать? Выходит, я прободрствовал повестку? Вот это ой… То есть, как: почему не спали? Экие вы, право, недогадливые, господа ОТТУДА! Чем занимаются ночью супруги, когда не спят? Вот и мы тем же… Словом, такая вот линия поведения на допросе. Дальше. Кто меня видел в штабе? Чижик-пыжик — но ему я даже не представился, настолько был взбешён. Самохвалов — он сам меня предупредил (о чём?), значит, не выдаст. Девочки… Девочкам я представился, но они скорее с Хельгой заодно, чем с НИМИ. Больше никто не видел, даже Помазанник. Это хорошо, что он меня не видел. Ещё месяц назад я был бы уверен в нём, но этот месяц он провёл в «Ключах». А там люди меняются. Для того и «Ключи», чтобы людей менять. Ну, а для дежурного офицера я — просто «лопух»-первосрочник. Ветераны пораньше приходят, чтобы воспользоваться льготой и покалякать с командиром о личных делах, и все ветераны ТАМ… Пуховик! Мой пуховик висит в гардеробе штаба… А почему он, собственно, мой? Жалко: хороший пуховик и почти новый. Но не мой. Я там нигде не отметился.

И всё. Транслируйте повторную повестку, полковник Включенной: первую я прободрствовал. Белыми нитками шито — ан не порвёшь!

Я бодро повернул обратно и столкнулся с Хельгой.

— Погоня будет? — спросила она без предисловий.

— А зачем? — я усмехнулся, снова обхватил плечи руками и стал приплясывать. — Куда я денусь?

— Дезертиров расстреливают?

— Не сразу. — Мне было весело. Тоже мне ведьма, ни черта не знает! Через неделю будет новая повестка: на тот случай если я не спал и не видел трансляцию первой. Вот ежели опять не явлюсь, тогда — да, очень даже возможно.

— Ты замёрз. — (Без тени вопроса).

— Ещё чего! Я просто перенервничал.

Приплясывать я перестал, а стоять было холодно. Хельга тронула меня за руку, и мы пошли дальше — прочь от моего дома. Не всё ли равно, куда сейчас идти? Я шагал деревянно, но старался не ёжиться. Хороший у меня был пуховик.

— А если явишься? — спросила Хельга. — По новой повестке?

Господи, ей-то что?

— Пошлют в дыру, какая попоганей… Однажды так было, и вместо Тифлиса я полетел на Парамушир. Но сначала трое суток заполнял бланки. ТАМ. Чуть в звании не понизили. Постращали, пожурили, пожалели, посоветовали меньше пить и спать ночами. Дали полуроту необстрелянных и послали обезвреживать Парамушир… Впрочем, для Парамушира все мы оказались необстрелянными. Там человеческий опыт ни черта не стоит, это всё равно что натаскать на уличные бои, а забросить в джунгли, или наоборот…

Я осёкся, потому что вдруг сообразил простую вещь: если повестка инспирирована ОТТУДА, то никакая новая дыра меня не ждёт, даже самая поганая. А равно и сослуживцев моих, пришедших сегодня, не ждёт никакое уютное местечко на нашем шарике. Ни Мадрас (где слоны), ни тем более, Рио, ни даже Ашгабат (в нём, говорят, опять неспокойно)… Нет ни одной машины на стоянке у штаба. Есть очередь ТУДА. Спустя неделю просто всё повторится — будет повестка, и я сам приду к НИМ в лапы.

— Виктор, куда мы идём? — спросила Хельга.

— Я — куда глаза глядят. А ты?

— А я рядом. Может, возьмёшь меня под руку?

Я взял её под руку. Сразу стало теплее. А может, просто спокойнее. Равнодушнее к перспективам. Впереди неделя. Целая жизнь. На Парамушире я так далеко не загадывал…

Мои глаза глядели вдоль проспекта Светлых Снов, который как-то незаметно перешёл в улицу Пушкина. Справа нас обгоняли конки. Слева от нас буксовали автобусы. Ещё правее, за рельсами, тянулся высоченный забор из стеклобетона. Ещё левее, за разбитой мостовой, бурлил овощной рынок. Потом рельсы повернули направо, в проулок между двумя заводскими территориями, а мы пошли себе дальше, к Белому озеру. Я там давно уже не бывал. Там, почти напротив озера — дом, в котором я родился. Деревянный. Там три деревянных дома, каждому по сто пятьдесят лет, а за домами высоченный забор из стеклобетона, а за забором — территория «Кибероптики», где работает мичман Ящиц из Отдельного Парусного. Повезёт ли ему на днях ошибиться дверью?..

— Виктор! — Хельга подёргала мою руку.

— Да?

— Повестки не было, Виктор!

— Спасибо, Хельга, я это уже слышал. Кстати, — не помню, говорил ли я тебе, что я женат?

— Если надо бежать или драться, ты соображаешь быстрее.

— Уж так натаскан… Лучше скажи мне, колдунья: что ОНИ затевают? Что ИМ нужно от нас, парамуширцев?

— Я не знаю.

— Странно. Помнится, кое-кто говорил, что знает всё.

— Я знаю всё — о тебе. А то я могу знать о НИХ?

— Жаль, лучше бы наоборот… А обо мне откуда?

— От тебя.

— Гм. И когда это я успел.

— Сразу. У тебя разве не было: посмотришь на человека — и знаешь о нём всё.

— Я не колдун, Хельга.

— Это ещё не колдовство. Это… такая неизбежность. Ну, как звезда падает — значит, так суждено. Падает и горит, изо всех сил светит… Это жизнь. Я её вижу.

— Это смерть, если уж на то пошло. И если уж на то пошло, звёзды не падают. Падают метеоры: песчинки, пылинки. Камешки.

— Да. Но становятся звёздами.

«На миг, Хельга. На очень короткий миг!»

«Разве мало?»

У неё были зелёные глаза.