"Ребята не подведут!" - читать интересную книгу автора (Харш Ласло)




Глава третья ДУДИ ИСЧЕЗАЕТ


Как бы то ни было, а Пушок все же доставлял Габи немало хлопот. И не потому, что он был злым или коварным щенком — совсем нет. Да и с чего бы ему быть злым? Ведь на него и смотреть-то без смеха нельзя! Вот прыгает он на трех лапах, поджав под брюхо заднюю лапу; левое ухо опущено, правое торчком стоит, голова круглая, как шар, нос — пуговка, будто пришит нитками, а глаза-бусинки так и светятся любопытством. Ясное дело, он такой, что если уж кого-нибудь полюбит, то готов за него в воду прыгнуть, хоть до воды он не большой охотник. Зато кого возненавидит, то пиши пропало: ни косточками, ни корочками от сала, никакими другими вкусными вещами и даже сахаром дружбу его не завоюешь — хоть и возьмет из рук этот лакомый кусочек, но непременно зарычит. Что тут поделаешь, такая уж у него натура.

Например, едва увидев и обнюхав Дуци, он сразу же принял ее в свое маленькое сердце. И стоило услышать ему голос Дуци, как он покидал даже Габи и мчался к ней. Этак остановится перед ней на трех своих лапах, склонит голову набок, опустит левое ухо, навострит правое и давай вилять белым как снег хвостом, как бы говоря: «Что ты там стоишь, Габи? Иди сюда, здесь веселее».

А вот Эде невзлюбил. Как только заметит его, тут же начинает рычать и заливисто лаять. Габи мог бы поклясться, что в таких случаях Пушок так же косит глазами, как Эде, но делает это лишь для того, чтоб позлить его побольше.

По вечерам, когда объявляли воздушную тревогу, Пушок, разумеется, тоже ковылял в подвал, усаживался в сторонке я ждал.

Когда наконец в подвал спускались Комлоши, Пушок тотчас же начинал дергать Габи за брюки: значит, звал его присоединиться к Дуци. Надо сказать, что Пушок не обращал ни малейшего внимания на то, что у Комлошей красуется на груди желтая звезда. Ему, видимо, было наплевать, что с ними, как с виновниками всех их несчастий, запрещалось разговаривать.

И во имя мира, а вернее, из-за Дуци Габи вставал и шел с Пушком к Комлошам. И это было бы еще полбеды, хотя старший по дому, Тыква, вечно ворчал в усы: почему, мол, этот щенок дружит с «звездными»? А между тем «этот щенок» дружил не только с Дуци, но и с Габи, и с братьями Шефчиками, и с Денешем, и с Дюрикой. Не дружил он лишь с любимчиком Тыквы — Эде. И это грозило уже бедой.

Настоящая же большая беда пришла позже, когда, глухо ухая, заговорили зенитки и мощные разрывы бомб сотрясли стены подвала. В таких случаях Пушок обычно покидал своих закадычных друзей и с громким лаем подскакивал прямо к Розмайерам. Остановившись перед ними, он задирал вверх морду и принимался пронзительно выть и лаять.

Эде в страхе поджимал под себя ноги, а господин Розмайер набрасывался на щенка с криком: «Вот я задам тебе, тварь ты этакая!» — но Пушок нисколько его не боялся и лаял еще яростнее, еще злее.

И вот в один из этих вечеров в подвале чуть было не началась паника. Впрочем, на это были свои причины.

Разумеется, момент был не из приятных: наверху хлопали зенитки, слышались гулкие разрывы бомб. Пушок, по обыкновению, подскочил к Эде, скосил глаза и собирался было залаять, как вдруг произошло нечто необычное и страшное.

В этот самый момент в подвал, словно пронизав толстые стены и своды, ворвался леденящий, хватающий за сердце звук. Звук этот напоминал чем-то монотонный, не слишком громкий свист. Причем, родившись на высокой ноте, он забирался все выше и выше, пока не превратился в громкое и устрашающее у-у-у-у-у-у… Это зловещее завывание проникало всюду и, добравшись наконец до людей, охватывало их души леденящим холодом.

Обитатели подвала все, как один, повскакали со своих мест, будто связанные одной невидимой нитью, ибо каждый знал, что звук этот не что иное, как звук падающей бомбы. Свист вдруг замер, и глухой удар потряс весь дом, от каменного подвала до черепичной крыши. Потом на какое-то мгновение воцарилась тягостная, пугающая тишина. Все бросились к двери, впереди Тыква в каске, а следом за ним остальные. Отталкивая друг друга, все ринулись вперед, чтобы как можно скорее, пока не взорвалась бомба, выбраться из обреченного на гибель подвала. Габи же все сидел на скамейке, судорожно вцепившись в мамину руку, потому что мама, как ни странно, не забыла, что в таких случаях всего страшнее паника, когда обезумевшие от страха люди готовы проложить себе дорогу хоть по трупам. Кроме того, она хорошо понимала, что если бомба действительно упала где-то рядом, то никакое бегство уже не поможет. Вот почему она, вдруг обессилев, неподвижно сидела на скамейке рядом с Габи и ждала… Ждала, что же произойдет…

А произошло вот что: в тот самый момент, когда все вскочили и через мгновение ринулись к двери, Пушок, этот ласковый и приветливый щенок, вдруг рванулся вперед и молча, яростно набросился на Эде. Позже господин Розмайер уверял, будто Пушок вцепился прямо в горло Эде, хотя, по правде говоря, он хотел его схватить всего-навсего за штаны. По всей видимости, он решил, что этот самый Эде, от которого так неприятно пахнет, виноват во всем случившемся. Ну, а коли так, разве можно дать ему убежать! Эде в ужасе пытался укрыться за папашиной спиной, но тот не обращал внимания на оскалившегося Пушка. Он пробивался к двери, отшвыривая в стороны тех, кто встречался на его пути…

Но охватившая людей тревога была напрасной — взрыва не последовало. Те, кто уже добрался до верхних ступеней лестницы, снова спускались вниз, уверяя с виноватой улыбкой, что ничего страшного не произошло.

Вот тут-то господин Розмайер и обрушил весь свой гнев на щенка. Он начал кричать, что эта гадкая тварь, этот страшный, кровожадный зверь хотел перегрызть горло маленькому Эдушке! Да и не мудрено: разве можно ожидать иного от такой собаки, которая так и льнет к лицам с желтыми звездами. Он разделается с ней, убьет, растопчет, а если нет, то завтра же сообщит немцам и живодеру о ее существовании.

Пушок, этот «кровожадный зверь», скосив глаза и склонив набок голову, удивленно слушал некоторое время господина Розмайера, а затем залился звонким лаем. Как ни успокаивал его Габи, он не переставал лаять. Только вой сирен, возвестивших о том, что опасность миновала, положил конец перепалке между Пушком и господином Розмайером. Но даже после отбоя, когда господин Розмайер уже поднимался по лестнице, он то и дело оборачивался назад, что-то выкрикивая. А Пушок в ответ злобно рычал.

Старший по дому Тыква подошел к родителям Габи и заявил, что они непременно должны избавиться от Пушка. Однако отец возразил ему, сказав, что Пушок еще щенок и не может отвечать за свои поступки и что он не намерен избавляться от него лишь потому, что тот не любит господина Розмайера. В конце концов, если бы стали избавляться ото всех, кто не любит господина Розмайера, то уцелели бы в доме очень немногие.

— Собственно, чья эта собака? — презрительно фыркнул господин Тыква.

— Моего сына, — отрезал отец.

— Шефчиков, и Денеша, и Дюрики, — дополнил Габи.

— Так… — многозначительно протянул господин Тыква. — Ну, тогда сами дети и отдадут ее куда следует.

И, громко топая, он ушел.

Но суровый приговор господина Тыквы никто не привел в исполнение. Когда Габи и его родители выбрались из подвала и проходили мимо огромной кучи песка, высившейся посреди двора, Пушок вдруг ни с того ни с сего заупрямился и начал жалобно скулить.

Песок, который привезли во двор несколько дней назад, предназначен был для тушения пожаров при бомбежках, но Габи и его друзья считали, что он, скорее, пригоден для создания крепостей. В тот день, под вечер, они построили очень красивую крепость, и Пушок заскулил как раз у входа в эту крепость. Отец подумал, что Пушок заметил там своего недруга, Мурзу, и поэтому осветил фонариком крепость. Никакой Мурзы там не оказалось, но Габи обратил внимание, что красивая, высокая и очень прочная башня крепости бесследно исчезла. Он хотел было подойти поближе посмотреть, но Пушок заскулил еще громче и вцепился зубами в Габин ботинок.

— Погоди, — остановил его отец, — собака чувствует что-то неладное.

Пушок отпустил Габин ботинок и радостно завилял хвостом, как бы подтверждая слова отца.

Тем временем подошли к ним трое Шефчиков, Денеш и Дюрика, но Пушок тоже никого из них не подпустил к песчаной крепости. Дюрика громко засопел и захныкал, что хочет забрать обратно свое ведерко, которое забыл вчера вечером в крепости.

— Не ной, Дюрика, — послышался в темноте заискивающий голос Эде, — я сейчас его принесу.

И Эде — надо же показать ребятам, какой он храбрец! — шагнул вперед.

Пушок только этого и ждал. Оскалившись, он загородил дорогу Эде.

— Эта собака взбесилась! Ее надо пристрелить! — заорал господин Розмайер и, схватив Эде за руку, потащил за собой.

Вскоре все разошлись по домам. Габи тайком пронес Пушка к себе на постель и, называя его умницей, стал ласково гладить. А Пушок в благодарность все норовил лизнуть Габи в щеку. Так они и заснули.

Утром их разбудил громкий стук.

Когда мама открыла дверь, Габи услышал голос господина Розмайера: речь шла о Пушке. Тогда он быстро сунул щенка под подушку и притворился спящим. Едва он успел это проделать, как в комнату ввалился господин Розмайер и загремел:

— Габи, где твой щенок? Я принес ему немного костей. Ведь он спас нам жизнь.

Сон у Габи как рукой сняло. Он подскочил на постели и взволнованно спросил, что произошло.

Господин Розмайер рассказал, что бомба, вой которой они вчера слышали, упала посреди двора, врезалась в песок, завязла там и не взорвалась. Она и посейчас еще лежит в песке. Спасибо, что Пушок никого к ней не подпускал вчера вечером, а то бы бедняжка Эде непременно погиб. Да и не только Эде, а все жильцы взлетели бы на воздух, если бы не Пушок. Так что, возможно, собака получит награду. Бомба уже огорожена, скоро приедут саперы и обезвредят ее. Но как бы то ни было, виновник торжества — Пушок, вот потому-то он и принес ему немного костей…

Таким образом, Пушок был полностью оправдан и помилован. Однако сам Пушок никак не реагировал на эту радостную весть и даже не высовывался из-под подушки до тех пор, пока Розмайер не распрощался и не ушел. Только тогда он со- скочил на пол и набросился на кости, но Габи готов был поклясться, что, грызя их, Пушок все время косился на дверь.

После этой приятной неожиданности Габи навестил доктора Шербана и спросил еще раз, как называются те самые кровяные… шарики, что ли? Господин Шербан поинтересовался, зачем это ему понадобилось знать, и Габи ответил, что человек должен знать все, в том числе и то, как называются эти кровяные… Тут, конечно, Габи схитрил и не сказал доктору, что собирается создать боевую группу, для которой нужно подыскать подходящее название.

А такую группу создать было просто необходимо и как можно быстрее, ибо им, ребятам, доверили весь дом. Не двор, не балкон, не чердак, не бомбоубежище, а весь дом! Причем доверил им дядя Чобан.

Произошло это так. Дядя Чобан ушел. Правда, сначала ушел дядя Комлош, забросив за спину вещевой мешок. Дуци, стоя у ворот, долго махала ему рукой. Потом ушел квартирант Чобанов, размахивая крашеным солдатским сундучком. Вслед за ним ушли дядя Пинтер с первого этажа и сын дяди Варьяша. Правда, жил он не у них в доме и только пришел попрощаться с родителями… Словом, не проходило дня, чтобы кто-нибудь не плакал то на первом, то на втором этаже… Весь дом как-то неожиданно притих. Только у Розмайеров целый день гремело радио, разнося по двору трескучие военные марши. Должно быть, господин Розмайер нарочно похвалялся перед соседями радиоприемником, который он купил у Чобанов в тот самый день, когда дядя Андраш Чобан узнал, что и ему надо уйти из дома, прихватив с собой солдатский, выкрашенный желтой краской, сундучок.

Тетя Чобан утирала слезы, глаза у нее были красные-красные. Дядя Чобан стоял перед ней с солдатским сундучком в руке и говорил, что беспокоиться за него нечего: он, мол, все равно бросит солдатскую службу, так как не собирается умирать за то, чтобы пузан Розмайер набивал себе мошну и весь день слушал радиоприемник.

— И что с нами будет? — всхлипывая, запричитала тетя Чобан. — Что будет? Кто теперь присмотрит за домом?

Андраш Чобан беспомощно развел руками, окинул взглядом дом и уставился на Габи, на братьев Шефчиков, на Денеша, стоявших во дворе и молча глядевших на эту грустную сцену. В уголках губ дяди Чобана появилось некое подобие невеселой улыбки.

— Кто присмотрит? — с горечью переспросил он и, ткнув пальцем в ребят, сказал: — Да вот… они, ребята.

И, тяжело вздохнув, он отвернулся и торопливо зашагал прочь.

Разумеется, дядя Чобан сказал это просто так, с досады, но Габи воспринял его слова всерьез и решил тут же создать боевую группу — ведь им доверили, поручили присматривать за домом!

В тот же день, под вечер, он созвал всех своих друзей, даже и не подозревавших о том, что сегодня родится на свет новая боевая группа, верный помощник движения Сопротивления.

Собрались они на своем излюбленном месте, под лестницей на первом этаже, где в свое время спрятал Габи Пушка от немца в черной форме. Пришли Шефчики, двойняшки, Денеш, Дюрика, Дуци и даже Шмыгало с Милкой, хотя поначалу Габи колебался, стоит ли их звать: ведь жили они вместе с бабушкой не в их доме, а в маленькой хибаре за углом. В конце концов он все же решил, что Шмыгало и Милку вполне можно принять в группу, во-первых, потому, что они тоже дети, а во-вторых, чем больше будет группа, тем лучше. Эде, по счастью, дома не оказалось, да его и вряд ли бы позвали.

Габи стал председателем группы. Петера Шефчика выбрали секретарем, с тем условием, что, когда он по возрасту выйдет из секретарей, его место займет Янчи. Договорились о тайном знаке: согнутый указательный палец, что означало: «Пусть меня согнет вот так же, если я нарушу тайну». Петер-секретарь поинтересовался, какую тайну они должны хранить как зеницу ока.

— Тайну о том, что мы создали боевую группу, — разъяснил Габи. — Разве это не важная тайна?

Петер признал тайну крайне важной, и Габи уже собрался было предложить сыграть в футбол, как два невольных участника тайного совещания сцепились друг с другом.

Один из этих участников, Мурза, выгнула дугой спину, взъерошилась, воинственно ощетинилась и злобно зашипела. Второй же — Пушок — оскалился и грозно зарычал.

Габи тут же ударил Мурзу по морде, ткнул кулаком в бок Пушка и обратился к ним с длинной речью, в которой пытался внушить им, что сейчас не время ссориться.

Конечно, Мурза и Пушок вряд ли что-либо усвоили из его вдохновенной речи, а поэтому Габи сгреб правой рукой кошку, левой собаку, стукнул их лбами и потер мордами, как бы наглядно показывая, что такое настоящая дружба. Поначалу Мурза все еще продолжала шипеть, Пушок рычать, но вскоре все уладилось как нельзя лучше: вздыбившаяся на Мурзе шерсть улеглась, и она мирно замурлыкала; Пушок же приветливо завилял хвостом и тоненько тявкнул в знак примирения. Только после этого можно было пойти поиграть в футбол.

Вскоре выяснилось, что объединились они как раз вовремя.

В последующие дни они охотно здоровались друг с другом по нескольку раз в день, незаметно сгибая при этом указательный палец. Кроме того, весь дом не переставал удивляться внезапной дружбе Пушка и Мурзы. Разумеется, никто и не догадывался об истинной причине такой дружбы, поскольку ребята держали язык за зубами. Да и не до разговоров им было, ибо они хорошо понимали всю тяжесть ответственности, навалившейся на их хрупкие детские плечи: ведь присматривать за целым домом не так-то просто. Особенно если учесть, что делать это надо осторожно и незаметно.

Кстати говоря, толчком, побудившим группу к активным действиям, послужило неожиданное исчезновение одного из членов группы, а именно Дюрики.

Около полудня тетя Резик, мама Дюрики, вдруг обнаружила, что Дюрика куда-то запропастился. Она побежала к тете Чобан узнать, не торчит ли он у нее. Убедившись, что его там нет, тетя Резик вместе с тетей Чобан вышла на балкон, окликнула родителей Денеша и спросила, нет ли у них Дюрики. Нет, Дюрики у них тоже не было. Услышав громкие, взволнованные крики, во двор вышел дядя Варьяш и заявил, что он хорошенько проучит этого шалуна, который только и знает, что безобразничать да лазить по перекладине. Небось он и сейчас там. Но Дюрики у перекладины не нашли. Тогда мама Габи торопливо поднялась на балкон и рассказала соседям, что еще в первый день прихода немцев мчавшийся по улице немецкий танк задавил какого-то ребенка. Тогда тетя Варьяш недолго думая принялась уверять, будто немецкий танк задавил именно Дюрику и бедняжку увезли в больницу. Как потом выяснилось, Дюрики и в больнице не оказалось.

В этот момент ответственный секретарь группы решил, что пора и им вмешаться. Он побежал на первый этаж к председателю и, согнув указательный палец, доложил ему:

— Бесследно исчез Дердь Резик!

— Немедленно разыскать! — распорядился председатель.

Через две минуты вся группа была уже под лестницей и обсуждала план действий.

Шефчик-средний предложил дать Пушку обнюхать одежду Дюрики, а потом пустить его по следу. Но вся беда была в том, что, во-первых, Пушка еще не научили идти по следу, а во-вторых, вся одежда Дюрики была на нем. Тогда Денеш предложил сообщить о случившемся в полицию. Но это предложение отвергли, ибо если полиция примется за поиски, то для чего же тогда существует их группа? К тому же в доме не очень-то жаловали полицию. Ведь немало натерпелся от нее, например, дядя Шефчик во время забастовки на листопрокатном заводе или дядя Колба, когда его избрали на заводе уполномоченным профсоюза… Обо всем этом ребята хорошо знали и поэтому решили начать поиски на свой страх и риск. Габи очень хотелось достать какую-нибудь маскировочную одежду, но времени было в обрез, и, огорченно вздохнув, он объяснил каждому «разведчику» его задачу.

Ица и Мица обследовали квартиры первого этажа. Ица, черноволосая худенькая девочка, останавливалась в дверях и строго спрашивала:

— Дюри здесь нет?

Мица же, приветливая и пухленькая, заходила прямо в комнату и, улыбаясь, заглядывала под кровать.

Но Дюри как сквозь землю провалился.

Братья Шефчики разделились: пронзительно засвистев, Петер побежал по балкону направо, Янчи и Шани — налево. На самой середине балкона они встретились, но Дюри так и не нашли. Тогда они забрались на чердак и обнаружили там уйму интереснейших вещей. Прежде всего они с удивлением стали разглядывать свои собственные следы, отчетливо проступившие на толстом слое пыли. Затем наткнулись на старую железную печку и, осмотрев ее со всех сторон, решили печь зимой на ней картошку. Поодаль нашли какую-то картину, лежавшую лицевой стороной вниз. Недолго думая они перевернули ее и, смахнув пыль, радостно воззрились на нее. Наконец, удовлетворенные, они уселись на широкую балку под чердачным окном и принялись болтать ногами.

Председатель, захватив с собой Денеша и Пушка, взял на себя самый трудный участок: обстоятельно обследовать подвал. К тому же он давно собирался это сделать — еще несколько месяцев назад, как раз в день своего рождения. Но тогда ему что-то помешало, а потом он совершенно об этом забыл и только теперь вспомнил. Кстати говоря, он был почти уверен, что в подвале есть где-то тайная, замурованная комната, о существовании которой никто не знает. А раз так, значит, ее надо найти именно сегодня, когда ему представился крайне удобный случай.

Габи внимательно осмотрел каждую ступеньку подвальной лестницы: вдруг она сдвинется с места и под ней откроется потайной ход! Затем вдвоем с Денешем они простучали стены в тамбуре и в первом подвале. Оттуда перешли в бывшую прачечную, где исследовали все стены так же старательно, как делал обычно доктор Шербан, простукивая спину и грудь больного. Вдруг до них донесся сдавленный крик, и в то же мгновение Пушок заливисто залаял и заметался по подвалу. Они перевернули корыто, заглянули в оба больших чана, но Дюрики нигде не было. Тогда они побежали в бывшую угольную яму. Крики стали явственнее, и наконец они отчетливо услышали:

— Помогите! Помогите!

Сомнений нет: кто-то попал в беду. И этот кто-то не кто иной, как Дюрика, ибо голос принадлежал ему.

Поначалу Габи пришло в голову, что Дюрику схватили как участника движения Сопротивления и бросили в застенок. Поэтому он с еще большим усердием принялся обстукивать стены, чтобы отыскать потайной ход. Но, увы, поиски не увенчались успехом. Тем временем Денеш открыл дверь в конце подвала и зашел в кладовку, где дядя Варьяш хранил метлы, лопаты, ведра, половые тряпки. Голос теперь раздался совсем рядом. Пушок яростно заскреб по полу. Габи осветил карманным фонариком кладовку и молча принялся отбрасывать в сторону сваленные в кучу лопаты, ведра, метлы. Наконец они увидели покрытую толстым слоем пыли дверь, открыли ее и посветили фонариком. Луч света упал прямо на Дюрику, который сидел на полу с мячом в руках и как заведенный хныкал:

— Помогите, помогите, помогите…

Узенькая каморка, где, съежившись, сидел Дюрика, была совершенно пустая. Только валялся на полу обломок старой бельевой скалки. Вот уже несколько десятилетий как в доме никто не катал белье. Вполне понятно, что о гладильне совсем забыли.

Но как очутился здесь Дюрика?

Да очень просто: он играл в мяч на лестничной клетке, мяч провалился в темную дыру под лестницей. Дюри полез за ним, но выбраться наверх уже не смог, а поэтому уселся на пол и стал подавать сигналы бедствия: «Помогите, помогите, помогите!» Когда Габи и Денеш с Пушком случайно обнаружили его, он до того устал, что язык у него еле ворочался.

— Это будет наша конспиративная квартира, — осмотревшись, объявил Габи.

Он достал из кармана карандаш и на внутренней стороне двери написал, как видел у доктора Шербана:

«Помещение группы, сбор каждый вечер с 4 до 6».

Подумал немного и ниже написал:

«Консперативная квартира».

Снова задумался и переправил букву «е» на «и»:

«Конспиративная квартира».

Теперь все было правильно.

Чтобы замаскировать потайной ход, они снова забаррикадировали дверь метлами, лопатами, ведрами. Денешу и Дюрике пришлось еще поклясться, что даже под страхом смерти они никому не выдадут конспиративную квартиру. Лишь после этого Габи и Денеш торжественно вывели Дюрику во двор, который гудел будто растревоженный улей. Высыпавшие во двор обитатели дома наперебой советовали матери Дюри или сообщить об исчезновении сына в полицию, или вызвать «скорую помощь», или обратиться к пожарникам…

Габи пришлось на ходу придумать длинную и путаную историю о том, как они разыскали Дюрику в… котле. Узнав об этом, все пришли в неописуемый восторг, а дядя Варьяш на радостях даже провел его по перекладине, полагая, что доставляет этим Дюрике огромную радость.

На следующем сборе Габи сообщил группе о конспиративной квартире. Ребята ликовали. Братья Шефчики сразу же заявили, что берутся приукрасить комнату: на чердаке, мол, есть прекрасная печка и великолепная картина, которую можно повесить на стену, а еще они нашли красивый соломенный матрац в красную полоску… Шмыгало пообещал раздобыть лестницу, и тогда сборы группы можно будет проводить в конспиративной квартире.

К сожалению, снять с чердака печку Шефчикам не удалось, потому что она оказалась слишком уж тяжелой. Впрочем, в ней и не было особой нужды, так как вовсю светило жаркое июньское солнце. Зато на стену водрузили картину, а на полу расстелили соломенный матрац. Кстати, когда они спускали матрац с чердака, то чуть не напоролись на дядю Варьяша…

На следующий день Шмыгало принес стремянку. Ее просунули в оконный проем, и получился прекрасный вход в подвальное помещение.

После этого стали спускаться вниз по лестнице прямо в конспиративную квартиру. Поскольку Дюрика был первым, кто проник в нее, то он первым и спустился. За ним последовал Габи, ибо именно ему принадлежала честь первооткрывателя. Следом за ним двинулся Денеш, как сподвижник первооткрывателя. Потом Шмыгало и Милка, так как они раздобыли лестницу, и братья Шефчики, как нашедшие картину и соломенный матрац. Последним попал туда Пушок — последним потому, что он ничего не нашел, ничего не принес и ничего не открыл. Мурза на сбор не явилась.

— Сбор считаю открытым, — произнес председатель после того, как все расселись. Он сделал паузу, обдумывая, что же еще ему надо сказать как председателю.

В наступившей тишине ребята отчетливо услышали:

— Видите, брат нилашист, вон ту крайнюю квартиру? Она как раз вам подойдет. В ней живет всего одна женщина со своей девчонкой, мужа у нее забрали на трудовой фронт, и он вряд ли вернется. Если сумеете разделаться с ними, то квартира — ваша вместе со всем скарбом.

Голос принадлежал старшему по дому, Тыкве. В ответ послышался другой, совсем незнакомый, хриплый голос:

— Хорошо, папаша, будет сделано.

Затем наверху раздались тяжелые шаги, словно владелец хриплого голоса носил кованые сапоги, и все стихло.

— Сбор объявляю закрытым, — сказал Габи. — Нужно срочно составить план действий. Давайте решим, как защитить тетю Комлош и Дуци.

— А что, если схватить господина Тыкву и запереть в конспиративной квартире? — предложил Денеш.

— Или закрыть ворота и никого не пускать? — торопливо сказал Шмыгало.

— Надо бы узнать, кто такой этот незнакомец, — вставил Янчи Шефчик.

— Ты осел, — возразил ему Шани Шефчик. — Ты же сам слышал, что он — брат Тыквы.

— Сам ты осел, — обиделся Янчи, — он ему не брат, а сын, потому что назвал Тыкву папашей.

— Тогда Тыква — папаша своего собственного брата, — засмеялся Денеш.

— Вы ничего не понимаете, — пресек перепалку председатель. — Слово «брат» тут совсем ни при чем, потому что все нилашисты — ну те самые, которые заодно с Гитлером и которые хотят расправиться с Дуци, называют теперь друг друга братьями. Но ведь все знают, что люди они злые.

— Если этот человек злой, — рассудил Шефчик-младший, — значит, он все-таки сын Тыквы.

— Все это неважно, — отозвался председатель. — Самое главное — предупредить тетю Комлош.

— Верно, — поддакнул ему секретарь. — Надо поскорее ей сказать об этом.

Они тут же прервали заседание и поручили Габи, как делегату, известить тетю Комлош о грозящей ей опасности.

Они по одному выбрались по лестнице наверх и просто чудом избежали провала, так как в этот момент вернулся Тыква, провожавший, видимо, неизвестного нилашиста, и тут же услышал звонкое тявканье Пушка, который, оставшись на конспиративной квартире, остервенело лаял на мышь. Но ребята сделали вид, будто они здесь ни при чем, хотя куда-то спешивший Тыква и бросил им уже на ходу:

— Все равно я прикончу эту тварь!

Когда он наконец поднялся по лестнице, ребята испустили вздох облегчения. Теперь можно было действовать смело.

Но Габи уже успел известить тетю Комлош. На его звонок отозвалась только Дуци, сказав через запертую дверь, что мама недавно ушла и унесла с собой ключ, но часам к пяти непременно будет дома, так как людям с желтой звездой разрешается ходить по улице только до пяти вечера. Если же нилашисты поймают такого человека после пяти часов, то обязательно схватят его и убьют.

В пять часов Дуцина мама домой не пришла. Не пришла она и в шесть, и в семь, и в восемь… А в десять заревела сирена, и Дуци вытащили в окно, чтобы отвести в убежище. На сей раз Дуци не торчала в угольной яме, а съежившись сидела в бывшей прачечной и молчала. Личико ее как-то сразу осунулось, а глаза, без единой слезинки, казалось, пылали огнем. Она сидела и молчала. Если ее чем-нибудь угощали — а ей то и дело что-нибудь предлагали— она вежливо отвечала: «Большое спасибо, я не хочу» — и опять умолкала.

В тот вечер все в убежище были необычно молчаливы. Может быть, потому, что отец рассказал о намерении немцев демонтировать и вывезти завод, о том, что они пока упаковывают сырье, а потом дойдет очередь и до станков, которые направят прямо в Германию… А может, молчали и потому, что не вернулась Дуцина мама или потому, что каждый думал о своем муже, сыне, отце, находившихся неизвестно где…

Только Тыква не преминул заметить, что станки эти и сырье будут в Германии в надежном месте.

— Еще бы, их у Гитлера и клещами не вырвешь, — неожиданно проворчал дядя Варьяш, никогда не вмешивавшийся в политику.

— Да, если вывезут, то пиши пропало… — добавил дядя Шефчик.

— Неслыханно! — возмущенно прошипел господин Теребеш и что-то сказал жене по-немецки.

И снова все умолкли.

Только члены группы, устроившись в угольной яме, шепотом обсуждали, как быть с Дуци. Сначала они хотели ее спрятать, если вернется обратно тот самый злой нилашист. Спрятать ее нетрудно, раз есть у них теперь конспиративная квартира, о которой не знает ни одна живая душа. Там Дуци может преспокойно жить. Правда, в каморке малость темновато, но Шефчики поклялись, что, если Дуци туда переедет, они непременно приволокут с чердака печку, будь она в сто раз тяжелее. Прокормить ее тоже проще простого: много ли надо такой маленькой девочке, как Дуци? Совсем чуточку. Если каждый припрячет свой завтрак, то ни о каком голоде не может быть и речи.

Тем временем мамы, сидевшие в подвале-прачечной, тоже не теряли время даром и решили поочередно заботиться о девочке, пока не вернется ее мама. Тетя Шефчик оказалась первой в этой необычной очереди. Когда налет кончился, она отвела Дуци домой, уложила ее на кровать, укрыла одеялом и, поцеловав на сон грядущий, потушила свет.

На третий день снова появился незнакомый нилашист. На нем красовались черная шапка с козырьком, черные сапоги, зеленая рубашка и пестрый, невиданной расцветки, галстук. Сзади, на брюках, топорщилась кожаная кобура. Разглаживая усы и страшно важничая, он вместе с Тыквой обошел весь двор. Было видно, что он несказанно гордится усами, похожими на две жирные мухи, которые невзначай уселись прямо у него под носом.

— Девчонку надо отдать родственникам, — злобно отчеканил он, уставившись на Габи.

Тыква что-то промямлил, а зеленорубашечник, замахав руками, загремел на весь двор:

— Если у нее нет родственников, сдайте ее в полицию. В конце концов, в такое трудное время, когда от налетов рушатся целые дома, нельзя предоставлять какой-то там девчонке целую квартиру.

Тыква угодливо кивал головой и подобострастно проводил зеленорубашечника до ворот. Тот щелкнул каблуками, выбросил вперед правую руку и гаркнул:

— Баторшаг![3]

И, четко печатая шаг, ушел.

К тому времени у Габи уже готов был точный план. Как только зеленорубашечник ушел, он тут же бросился к покосившемуся домику Шмыгалы, который уставился на улицу своим единственно уцелевшим окном на разрушенные дома и на изрытую воронками мостовую… Все стекла в остальных окнах выбило при бомбежке взрывной волной и теперь их заменяли доски. Габи трижды свистнул, в ответ доски раздвинулись, и в окне показался Шмыгало. Габи согнул указательный палец. Шмыгало тоже согнул указательный палец. Габи махнул рукой: дескать, выходи. Тот кивнул и тут же вышел вместе с сестренкой Милкой, прижимавшей к груди тряпочную куклу.

Габи и Шмыгало, склонив головы, несколько минут о чем- то взволнованно совещались, потом согнули указательные пальцы, и Габи побежал к себе домой, тогда как Шмыгало и Милка направились прямо к бабушке и сказали ей, что они немного погуляют.

С той минуты в доме Габи стали происходить странные вещи.

У Шефчиков исчезли большие ножницы, которые всегда лежали на швейной машине. Тетя Шефчик перевернула вверх дном всю квартиру, но ножниц так и не нашла, хотя в тот день к ним никто не приходил. Она побежала к Денешам, чтобы рассказать о таинственном случае, по мама Денеша встретила ее словами:

— Представьте себе, Шефчике, сегодня к нам наверняка наведывался вор. Вдруг исчезла фуражка сына, которую он надевал только по праздникам. Ума не приложу, как это могло произойти!

В это же самое время мама Габи никак не могла отыскать его рубашку. Габи давно уже вырос из нее, и мама собиралась вырезать заплату на штаны Габи. Но рубашка словно сквозь землю провалилась.

Позже тетя Шефчик обнаружила, что пропали не только ножницы, по и старые ботинки Янчи, а также и штаны Шани.

Мама близнецов перерыла из-за двух свечек весь кухонный шкаф, но и свечки исчезли так же бесследно, как ножницы, штаны, рубашка и фуражка.

Вскоре двор огласили частые удары пестика о рельс — жильцы приглашались на общий сбор. Когда все собрались, Тыква объявил, что завтра утром он сдаст Дуци компетентным властям. Габи хоть точно и не знал, что это за «компетентные власти», но догадывался, что ничего хорошего от них не жди.

— Нужно ее обязательно сдать, — разглагольствовал Тыква, — потому что завтра евреев начнут переселять в гетто. Впредь лица с желтыми звездами будут жить только в специально предназначенных для них домах. А раз так, значит, мы не можем держать у себя в доме лицо с желтой звездой.

Из этой тирады ребята узнали, что Дуци не только девочка, но «лицо», о чем до сих пор они и не подозревали. Услыхав подобные откровения из уст Тыквы, Габи ужасно обрадовался, так как все еще сомневался в возможности осуществления своего плана: ведь девочки такие капризные! Они то смеются, то плачут — попробуй-ка разберись с ними! А теперь, когда надо иметь дело с «лицом с желтой звездой» — как сказал господин Тыква, — то проделать задуманное будет в сто раз легче.

После своего публичного заявления господин Тыква отпустил слушателей, а в доме по-прежнему происходили весьма странные события.

На следующий день, рано утром, когда едва забрезжил рассвет, во дворе раздался свист. Дверь квартиры Шефчиков неслышно отворилась, и из нее гуськом выскользнули братья. Проходя мимо, они постучали в окно к Денешам, затем крадучись спустились вниз и исчезли под темной лестницей. Несколько секунд спустя через двор пробежали близнецы. Потом послышалось, будто откуда-то из-под земли донесся лай Пушка, а во дворе раздался голос Дюрики:

— Я тоже иду! Возьмите меня!

Затем все стихло.

В десять часов господин Тыква в сопровождении тети Чобан, которая в тот день должна была ухаживать за Дуци, появился у Комлошей, чтобы сдать «лицо с желтой звездой» компетентным властям.

Они постучали в дверь. Ответа не последовало. Позвонили: такой же результат. Тогда они принялись изо всех сил колотить в дверь, но и на их грохот никто не отозвался. На всякий случай Тыква прильнул к замочной скважине и установил, что ключ вставлен в замок изнутри. Тут тетя Чобан всплеснула руками и запричитала:

— Ой-ой, бедняжечка! Она, наверно, покончила с собой от страха!

Тетя Шефчик, забыв про обед, окликнула тетю Чобан и спросила, что там случилось. Тетя Чобан прокричала, что бедняжка Дуци наложила на себя руки, так как этот бездушный злодей, то есть господин Тыква, замышлял против нее подлое преступление. На крик вышла из дверей тетя Варьяш, выглянула из окна мама Габи, на миг остановилась во дворе даже прислуга доктора Шербана, которая возвращалась с рынка с пустой кошелкой и была до предела разгневана тем, что со вчерашнего дня все продукты несказанно подорожали. И все они дружно принялись ругать на все лады господина Тыкву, который загубил жизнь невинной малютки.

Тыква втянул голову в плечи, как собака в дождливую погоду, но от двери Комлошей все же не ушел. Наконец ему удалось установить, что одно окно не заперто, а только закрыто. Тогда он распахнул его и елейным голосом протянул:

— Иди сюда, деточка, не бойся! Это я — дядя Рендек.

— Можете звать ее хоть до светопреставления, детоубийца! — наперебой заорали во дворе. — Ишь распелся: «деточка», «дядя Рендек», а еще вчера она была «лицом»! Ну погодите, падет грех на вашу душу за эту безвинно загубленную жизнь!

Даже дядя Варьяш и тот прослезился, забыв, как бессчетное количество раз величал эту «безвинно загубленную жизнь» непослушной проказницей и гнал ее со двора.

— Сроду не скажу ей грубого слова, только бы она осталась жива… — всхлипнул дядя Варьяш, когда тетя Шефчик укорила его прошлым.

Но поскольку ни призывы, ни елейные увещевания Тыквы оставались без ответа, то он, как старший по дому, сам влез в окно и принялся расхаживать по квартире. Немного погодя вдруг послышался его крик.

— Наверно, нашел тело маленькой покойницы, — предположила тетя Варьяш.

— Хорошо бы, его хватила там кондрашка! — пожелала тетя Чобан.

В следующую минуту в окне появилась огромная голова Тыквы, и он, удивленно моргая, сообщил:

— В квартире никого нет.

— Так и есть! Выбросилась в вентиляционную трубу, — запричитала прислуга господина Шербана и угрожающе помахала пустой кошелкой перед самым носом Тыквы.

Тот отошел от окна, скрылся в комнате и вскоре снова появился:

— Никакой вентиляционной трубы там нет. Сбежала маленькая бестия, только и всего.

— Вот и хорошо! — вырвался радостный возглас в толпе.

— Вам-то, конечно, хорошо, — ворчал господин Тыква, — раз все вы изменники и покровительствуете таким преступникам. А мне-то каково? Я ведь старший по дому и отвечаю за всех. Что я скажу, если у меня спросят? А? Надо отыскать беглянку, уйти далеко она не могла.

Все принялись жалеть Дуци. Куда она, сиротка, делась? Она же погибнет одна. Некому о ней позаботиться. Подло преследовать и притеснять такое безвинное дитя. Какой же она была милой и ласковой…

— Имейте в виду, вы обязаны найти беглянку! Вы мне еще за нее ответите! — бесновался господин Тыква.

— Ох, батюшки, да у меня суп убежал! — всплеснула руками тетя Варьяш и кинулась к себе домой.

— А я обед не успею сготовить! — воскликнула тетя Шефчик и скрылась за дверью.

— Что же это я стою, мне надо еще сало перетопить! — вспомнила тетя Чобан и тоже исчезла.

В мгновение ока двор и балкон опустели. Господин Тыква остался один как перст. Осмотревшись, он насмешливо произнес:

— Ах, значит, так? Никто не хочет ее искать? Ну что ж, тогда ребята найдут.

Но ребята тоже и не подумали искать Дуци, так как были заняты куда более важным делом: они провожали Шмыгалу я Милку, которые за руку вели к себе домой какого-то мальчишку. Потом ребята остались на улице, а неизвестный мальчишка, Шмыгало и Милка вошли в покосившийся дом с одним уцелевшим окном.

Бабушка как раз раздувала огонь в печке. Они остановились перед ней, и Шмыгало сообщил:

— Бабушка, мы нашли мальчика. Зовут его Тамаш, и с сегодняшнего дня он будет жить здесь.

Бабушка живо обернулась и протерла глаза. Возможно, они заслезились от дыма, а может, потому, что она не поверила собственным глазам, поскольку Шмыгало и Милка действительно держали за руку какого-то мальчишку. Бабушка внимательно оглядела с ног до головы неизвестного ей малыша и заметила, что, несмотря на жару, на голове у него — темно-синяя суконная фуражка, на ногах — старые ботинки, которые явно ему велики, что серая рубашка давно уже просится на заплаты, а выпачканные воском зеленые штанишки свободно болтаются на нем, как на пугале.

Мальчишка снял фуражку и тоненьким голоском вежливо поздоровался с бабушкой, которая удивленно смотрела на его белесые, кое-как подстриженные волосы.

Конечно, откуда ей было знать, что кое-как подстриженные волосы мальчишки — результат неловкого прикосновения к ним больших ножниц тети Шефчик, что фуражка еще недавно принадлежала Денешу, что в серой, изношенной рубашке когда-то щеголял Габи, что владельцем зеленых штанишек был некогда Шани Шефчик, а восковые пятна на штанах оставлены теми самыми свечками, освещающими конспиративную квартиру, из-за которых мама близнецов перебрала весь кухонный шкаф. Не знала она и того, что в ботинках, которые явно были велики, еще позавчера гонял мяч ученик первого класса Янош Шефчик. Да, всего этого бабушка не знала, как не знала и того, что волшебное превращение Дуци в мальчишку произошло на конспиративной квартире. Конечно, маскировка эта была далеко не идеальной, что признавал и сам Габи, но подслеповатую бабушку она, кажется, вполне удовлетворила.

Шмыгало и Милка, чтобы положить конец дальнейшему осмотру, принялись рассказывать бабушке печальную и трогательную историю Тамаша, сочиненную Габи. Они поведали ей, что Тамаш — именно такое имя получила Дуци на конспиративной квартире — жил в Обуде, но в их дом угодила бомба, и все погибли, кроме него. Теперь у бедняжки не осталось никого. Раньше была тетя, но она уехала от бомбежек в деревню и там бесследно пропала. Идти в сиротский дом Тамаш не хочет, потому что малышей там избивают до полусмерти… А Шмыгало и Милка обещают бабушке, что с сегодняшнего дня есть будут меньше, чтоб и Тамашу оставалось, а кроме того, всегда будут слушаться бабушку… только бы она не прогнала несчастного Тамаша…

Тамаш, до ужаса боявшийся Тыквы и «компетентных властей», тоже судорожно сжал руки и со слезами на глазах пропищал:

— Я буду слушаться, бабушка, не прогоняйте меня!..

Бабушка, которая, право же, очень походила на всех добрых бабушек из сказок, поцеловала Тамаша и пробормотала:

— Хм… очень уж он похож на девочку…

Потом, шаркая, подошла к кухонному шкафу, отрезала кусок хлеба, намазала жиром и протянула его Тамашу, подумав, что бедняга здорово проголодался, пока добирался с далекой Обуды.

Вот так-то бабушка и обзавелась третьим внуком, а вернее, внучкой по имени Тамаш, или Дуци.

А в доме все происходили странные события.

Под вечер появился зеленорубашечник и объявил всем, что он, начальник нилашистского участка Теофил Шлампетер, въезжает в дом и пусть все знают это.

Затем он поднялся на второй этаж, открыл дверь к Комлошам, но едва переступил порог квартиры, как на него хлынул холодный душ.