"Обманы Локки Ламоры" - читать интересную книгу автора (Линч Скотт)

Глава 4. При дворе капы Барсави

— Девятнадцать тысяч девятьсот двадцать, — произнес Жук. — Все. Можно мне теперь пойти и помереть?

— В чем дело, Жук? Мне казалось, ты будешь рад помочь нам сосчитать добычу. — Жеан сидел, скрестив ноги, в самом центре столовой в стеклянном подземелье Дома Переландро. Стол и стулья пришлось сдвинуть в сторону, чтобы освободить пространство для огромного количества золотых монет, разложенных вокруг Жеана и Жука маленькими блестящими кучками.

— Да, но вы не предупреждали, что будете таскать тирины.

— А ты как думал, парень? Белое золото — большая редкость. Кто же станет выплачивать тебе пять тысяч в белом золоте? И поди найди дурака, который согласится вот так запросто таскать его по городу! Мераджио всегда производит крупные выплаты только в тиринах.

В этот момент из коридора донесся шум, и в дверях неожиданно появился раскрасневшийся Локки в образе Лукаса Фервита. Он сорвал с переносицы фальшивые очки, развязал шейный платок и небрежным жестом сбросил шерстяной кафтан, соскользнувший на пол. В руке он держал сложенный пергамент с печатью голубого воска.

— Еще семьдесят пять сотен, мальчики! Я такого навешал ему на уши! Рассказал, что нашлись четыре подходящих галеона, но возникли проблемы с деньгами: надо заплатить взятки, собрать и протрезвить команды, умиротворить служащих и отогнать другие корабли с грузом. Представьте себе, он дал деньги без малейшего звука. О боги, почему мы не додумались до этой аферы два года назад?! И не надо возиться с поддельными кораблями, документами и прочей хренью, так как Сальвара ЗНАЕТ, что Фервит ему врет. Можно ничего не делать, просто расслабиться и пересчитывать денежки.

— Если ты находишь подобное занятие приятным, почему бы тебе самому этим не заняться? — Вскочив на ноги, Жук потянулся, отчего в спине у него захрустело.

— С удовольствием, Жук! — Локки не спеша достал из деревянного шкафа бутылочку красного вина и плеснул себе в бокал, затем развел теплой водой до нежно-розового цвета. — А ты можешь завтра вместо меня сыграть Лукаса Фервита. Уверен, дон Сальвара не заметит разницы. Здесь все?

— Пять тысяч крон, вернее, двадцать тысяч тиринов, — ответил Жеан. — За вычетом комиссионных, оплаты охраны и транспортировки на наемной телеге от Мераджио.

Для перевоза большого количества денег в убежище под Домом Переландро Благородные Подонки использовали простую подмену: во время остановки сундучки с деньгами исчезали с одной телеги и возникали на другой — уже под видом простых мешков с продуктами, — а дальше направлялись в нужное место, не вызывая особых подозрений. Любой храм, даже такой маленький и заброшенный, как Дом Переландро, нуждается в постоянном снабжении.

— Отлично! — Локки кивнул. — Подождите пару минут — я сдеру с себя остатки Лукаса Фервита и помогу вам перенести это счастье в тайник.

В дальней части подземелья, сразу за спальнями, располагалось целых три тайника. Два из них представляли собой достаточно широкие шахты, с неизвестной целью вырубленные Древними в Древнем стекле. Они уходили в землю на глубину в десять футов и по виду напоминали маленькие зернохранилища. Благородные Подонки приладили к ним обычные деревянные дверки и использовали для хранения своих капиталов. Сюда сбрасывали золото и серебро, которые не предполагалось использовать в ближайшее время. Обе шахты уже были заполнены более чем наполовину.

Сама же комната, в полу которой были вырублены шахты, использовалась для хранения средств «на каждый день», то есть для текущих трат. По ее стенам располагалось множество деревянных полочек, на которых лежали всевозможные монеты, упакованные в маленькие мешочки или просто столбиками. Здесь можно было увидеть дешевые кошельки с медными баронами, а также бумажники из дорогой тонкой кожи, туго набитые серебряными солонами. Тут же стояли маленькие запечатанные горшочки с половинками монет по полмедяка. Все это представляло собой так называемые «быстрые деньги», которые в любой момент можно было извлечь на какую-нибудь операцию банды. В тайнике находились даже небольшие кучки иностранных монет — марки Королевства Семи Сущностей, тал-вераррские солары и прочее.

Еще со времен отца Цеппа двери тайников никогда не запирали. Причина этому крылась не только в безграничном доверии членов банды друг другу (хотя это было чистой правдой). И не в том, что появление чужаков здесь было маловероятно (хотя и это соответствовало истине). Главная причина, простая, как доска, заключалась в том, что ни один из Благородных Подонков — ни Кало с Гальдо, ни Жеан с Жуком, ни сам Локки — не мог придумать достойного применения постоянно растущему капиталу.

Они являлись богатейшими ворами в городе, не считая, конечно, капы Барсави. Если верить маленькому пергаментному гроссбуху, лежащему тут же, на полке, после обналичивания второго чека дона Сальвары в распоряжении банды оказалось свыше сорока трех тысяч полновесных крон. По большому счету, теперь они уже не уступали в богатстве своей жертве и были намного богаче, чем большинство друзей дона Лоренцо. Благородным Подонкам могло бы позавидовать большинство торговых компаний города.

Но все это оставалось в тайне. Остальные Правильные Люди считали их заурядной бандой мелких воров. Общее мнение было таково: Благородные Подонки достаточно опытны и осторожны, но звезд с неба не хватают. Локки и его друзей это устраивало — для безбедного существования им вполне хватало десяти крон в год на каждого. А большие траты повлекли бы за собой нежелательное внимание со стороны обеих властей Каморра — как легальной, так и воровской.

За эти годы они уже заполнили тайники на три больших мерки, а сейчас работали над четвертой. Все это время они пересчитывали заработанные деньги — и большую их часть сбрасывали во мрак шахты.

Проблема была в том, что их наставник отец Цепп научил их освобождать каморрскую знать от ноши чрезмерных накоплений, но не посчитал нужным обсудить возможности использования этих гигантских сумм. Благородные Подонки не могли придумать ничего иного, кроме как тратить деньги на подготовку новых афер. Их дань капе Барсави составляла около кроны в неделю.

— Радуйтесь! — воскликнул Кало, появляясь на кухне ровно в тот момент, когда Локки и Жеан передвигали стол на обычное место. — Братья Санца вернулись!

— Интересно, — проворчал Жеан, — кто-нибудь когда-нибудь произносил эту фразу, кроме самих братьев Санца?

— Только в покоях свободных молодых красоток нашего города, — самодовольно парировал Кало, опуская на стол маленький джутовый мешочек. Локки вытряхнул на стол его содержимое: несколько медальонов с полудрагоценными камнями, набор достаточно красивых серебряных вилок и ножей, а также целая куча разнообразных колец — от простеньких медных безделушек до массивного золотого перстня с платиновыми вставками, бриллиантами и обсидианом.

— Очень мило и весьма правдоподобно, — одобрил Локки. — Но, на мой взгляд, маловато. Жеан, поройся в Липовом сундучке и принеси еще какую-нибудь дребедень. Да, и захвати для меня двадцать солонов, хорошо?

— Пожалуй. Двадцать солонов будет в самый раз.

Пока Локки с близнецами расставлял стулья вокруг стола, Жеан скрылся за дверью тайника. Там у левой стены стоял узкий деревянный сундук. Парень откинул скрипучую крышку и начал рыться в нем с задумчивым выражением лица.

Липовый сундучок был почти доверху заполнен сверкающими украшениями, предметами домашней утвари и прочими побрякушками. Тут валялись хрустальные статуэтки, зеркальца в резных рамках из слоновой кости, ожерелья и кольца, подсвечники из различных драгоценных металлов. Если порыться, можно было даже обнаружить бутылочки с бумажными этикетками, обернутые для сохранности в войлок. В них хранились загадочные снадобья и алхимические зелья.

Если бы Благородные Подонки взялись объяснять капе Барсави истинный характер своей деятельности, пожалуй, у них возникли бы определенные сложности. Поэтому они, не выставляясь, имитировали привычную жизнь рядовой каморрской банды. Не имея ни времени, ни особой склонности к традиционным ночным походам, они предпочитали прибегать к помощи Липового сундучка, содержимое которого пополнялось так же регулярно, как и коллекция нарядов. Для этого раз или два в год они совершали рейды по рынкам и ломбардам Талишема и Ашмера, где могли, не таясь, скупать всякую ерунду — свою предполагаемую добычу. Затем иноземное барахло разбавлялось местными, каморрскими добавками. Обычно это были вещи, походя, по движению души стянутые братьями Санца или добытые Жуком в ходе учебных вылазок.

Сейчас Жеан отобрал пару серебряных кубков, трое очков в золотых оправах и хороших кожаных футлярах, а также одну из закупоренных бутылочек. Осторожно прижимая к груди все это добро, другой рукой он порылся на полке и отсчитал двадцать маленьких серебряных монеток, затем пинком закрыл сундук и поспешил обратно в столовую. Там опять солировал Жук, который развлекал публику умением вертеть солон между пальцами правой руки. На это его сподвигли многомесячные наблюдения за близнецами Санца, которые виртуозно гоняли монетки двумя руками одновременно, причем в противоположных направлениях.

— Держите. — Жеан выложил свою добычу. — Скажем, что у нас была неудачная неделя. В такую дождливую погоду никто и не ждет многого от домушников, особенно от специалистов по вторым этажам. Боюсь, мы даже навлечем на себя подозрения, если принесем слишком много. Думаю, его честь поймет и простит нас.

— Конечно, — легко согласился Локки. — Разумная мысль.

Он потянулся за бутылочкой с медной крышкой, желая изучить ее повнимательнее. Ярлычок гласил, что это сладкое опиумное молоко — забава богатых дам, которую готовили из сушеных джеремитских маков. Освободив бутылочку от ярлыка и обертки, Локки сунул ее в мешок. Туда же отправилось и все остальное.

— Так, посмотрите хорошенько, не осталось ли на мне чего-то от Лукаса Фервита? Грим, мелочи костюма?

Разведя руки в стороны, он несколько раз повернулся вокруг своей оси. Жеан и близнецы заверили его, что в настоящий момент он от макушки до пят Локки Ламора.

— Хорошо. Теперь, раз наши личности благополучно восстановлены, пора платить налоги. — Локки поднял «краденую добычу» и неожиданно бросил ее Жуку. Мальчик вскрикнул и обронил свою монетку, но все-таки успел подхватить тихо звякнувший мешок.

— Это что, тоже часть моего морального воспитания? — обиженно воскликнул он.

— Просто я — старый ленивый подонок, — пожал плечами Локки. — Зато на этот раз тебе не придется работать шестом.

Чтобы выбраться из храма Переландро, им пришлось преодолеть сложную и запутанную систему тоннелей и боковых ответвлений. На земле они очутились уже в третьем часу пополудни. Накрапывал теплый дождик, при этом небо было словно поделено пополам гигантской линейкой и стилом Богов: с севера нависали низкие темные тучи, а чистая юго-западная половина неба лила на землю лучи солнца. Приятный, свежий после дождя воздух ненадолго лишился обычных городских миазмов. Благородные Подонки стояли на набережной Храмового района в ожидании наемной гондолы.

Наконец подошла узкая и длинная лодка, ветеран внутригородских перевозок. На носу ее перед маленькой статуэткой Ионо лежала недавно убитая крыса — жалкое подношение в надежде избежать чумы, невезения и крушения. На корме с шестом в руках торчал похожий на попугая перевозчик в полосатой красно-оранжевой куртке и большой соломенной шляпе, защищающей от дождя и свисающей на его костлявые плечи. Это оказался один из их знакомых — Витале Венто по прозванию Нервный из банды Серолицых, специалист по каналам и карманник.

Витале развернул покрытый плесенью кожаный зонт, чтобы по мере возможности уберечь пассажиров от дождя, и начал плавно толкать лодку на запад, двигаясь между высокими каменными набережными Храмового района и великолепной Мары Каморраццы. Когда-то Мара Каморрацца была садом-лабиринтом, принадлежавшим одному из правителей эпохи Теринского Престола, но сейчас давно пребывала в запустении. Порядочные горожане редко забредали в этот уголок, зато каморрские воры считали его своими угодьями. Единственная причина, по которой честные люди посещали эти опасные зеленые переходы, заключалась в том, что здесь сходились семь пешеходных мостов, соединяющих между собой острова.

Жеан тут же углубился в чтение небольшого томика стихов, который захватил с собой, а Жук продолжил упражнения с монеткой, что, по правде говоря, выглядело не слишком эффектным номером. Локки и братья Санца завели с Витале профессиональный разговор. Плавая по каналам, гондольер подрабатывал тем, что примечал плохо охраняемые или же особо перспективные торговые баржи и передавал эти сведения своим приятелям. Вот и сейчас он по пути несколько раз подал сложные сигналы кому-то на берегу, но Благородные Подонки вежливо сделали вид, что ничего не замечают.

Лодка приблизилась к Сумеречному холму, который даже в дневное время выглядел довольно тоскливо. Дождь как раз усилился, и одряхлевшая обитель мертвых скрылась за его пеленой. Витале свернул направо, и скоро они уже плыли между Сумеречным холмом и Муравейником. Работать шестом почти не приходилось — течение несло их по водам канала, будто истыканным многочисленными стрелами.

Движение стало менее оживленным, да и публика явно поменялась — из мест, где открыто правили законы Каморрского герцогства, их лодка вплыла в личные владения капы Барсави. По левому борту дымили кузни Угольного канала, выбрасывая в небо безобразные черные колонны дыма и сажи, под действием дождя сходящие на нет в вышине. Ветер Герцога относил эти клубы в Пепелище — один из самых убогих районов города, где различные банды и отдельные нищие сражались за право жить в грязных заплесневелых развалинах бывших роскошных вилл.

Слева по борту мимо гондолы прошла баржа, распространяя запах застарелого навоза и свежей смерти. На палубе лежало нечто, напоминавшее кучу лошадиных трупов. Тут же суетилось с полдюжины мясников: одни разделывали падаль длинными зазубренными ножами, другие раскладывали мясо под навесами от дождя.

Спросите любого каморрца, и он вам скажет, что данное зрелище весьма характерно для Чертова Котла и по виду, и по запаху. Если Отстойник являлся средоточием чудовищной нищеты, Западня имела скверную репутацию, Мара Каморрацца считалась смертельно опасным районом, а Пепелище — грязной и отдаленной окраиной, то Чертов Котел по праву заслуживал всех этих эпитетов сразу; вдобавок его обитатели славились редким равнодушием к своей и чужой жизни. Здесь все время стояла такая вонь, будто на пол мертвецкой в жаркий летний день вылили кувшин прокисшего пива. Большинство покойников из этого района так и не добиралось до кладбища бедных — простых ям, вырытых каторжниками на холмах Мелочевки: трупы попросту сбрасывали в канал или сжигали. Во времена перед заключением Тайного Договора даже городские стражники из числа «желтых курток» не отваживались заходить в Чертов Котел. Уже лет пятьдесят или больше здесь не работал ни один храм. Трудно даже представить, чем занимались и как умудрялись выжить нищие семьи, ютившиеся в крысиных норах Чертова Котла. Это было царство грязных таверн, притонов-однодневок и продавцов наркотиков, в котором заправляли самые жестокие и отчаянные банды капы Барсави.

Ежедневно в сем злачном месте собиралась примерно треть всех Правильных Людей Каморра — без малого тысяча бездельников и головорезов, которые только и делали, что бесконечно схватывались между собой и терзали соседей. Ничем не занятые и никуда не спешащие люди… Локки с опаской поглядывал по сторонам. Сам он был родом из Огневого района; Жеан — из респектабельного Северного Угла; Кало и Гальдо попали на Сумеречный холм из Отстойника. И только Жук пришел к ним из Чертова Котла — однако за два года, которые паренек провел с Благородными Подонками, он ни разу не заговорил о своем прежнем житье.

Вот и теперь он молча, не отрываясь, смотрел на плывущие мимо убогие причалы и покосившиеся дома, на жалкие обноски, мокнущие под дождем на бельевых веревках. Все дома и улицы здесь пропитались запахом гари и кухонного чада, стены зданий крошились, а Древнее стекло давно скрылось под слоем сажи и кучами мусора. Монетка в руках Жука перестала крутиться и, забытая, неподвижно лежала на тыльной стороне его левой ладони.

Локки вздохнул с облегчением, когда они наконец миновали Чертов Котел и поравнялись с высоким узким волнорезом, отделяющим его от Деревяшек. Каморрское кладбище разбитых кораблей выглядело куда веселее той части города, которая осталась у них за спиной.

Теперь перед ними открылась широкая укромная бухта, по площади превышавшая Плавучий рынок. Она была буквально усеяна качающимися на волнах обломками сотен кораблей и лодок. Некоторые из них все еще сидели на якоре, другие просто болтались без смысла. Часть развалюх в свое время стала жертвой снарядов или столкновений, остальные сгнили от времени. Между остовами кораблей, как накипь на застывшей похлебке, плавал слой более мелкого мусора, то уплывая, то снова возвращаясь под напором приливной волны. После прихода Лжесвета по поверхности бухты нередко пробегала странная зыбь, обозначая подводное движение крупных морских тварей — гостей из Каморрского залива. Если городские каналы отгораживались от моря прочными железными решетками, то Деревяшки оставались открытыми к морю с юга.

В самом сердце Деревяшек дрейфовала неповоротливая громадина без мачт, достигавшая шестидесяти ярдов в длину и примерно тридцати в ширину. На месте ее удерживали толстые цепи, по две на носу и на корме. В Каморре никогда не строили ничего подобного — по словам отца Цеппа, этот тяжелый и неуклюжий корабль прибыл из далекого Тал-Верарра. Просторные шелковые навесы укрывали от дождя широкую плоскую палубу — под этими навесами могли бы устраиваться приемы, по утонченности не уступающие празднествам разлагающегося Джерема. Но сейчас на палубе маячили лишь закутанные в плащи часовые, зорко всматривающиеся в пелену дождя. Локки разглядел по меньшей мере дюжину вооруженных людей — они стояли группами по двое-трое и не выпускали из рук арбалетов.

Однако Деревяшки отнюдь не выглядели пустынными — некоторые наиболее сохранившиеся корабли были заселены целыми семьями, на других расположились дополнительные компании стражей-наблюдателей. Витале осторожно лавировал между крупными обломками, одновременно подавая какие-то сигналы часовым.

— Прошлой ночью Серый Король пришил еще одного, — пояснил он, ловко орудуя шестом. — Теперь, уж будьте уверены, эти нервные мальчики с большими ножами с нас глаз не спустят.

— Еще одного? — Глаза Кало сузились. — А мы даже не слышали. И кого же?

— Да Длинного Тессо из Полных Крон. Его нашли в Ржавой Заводи висящим на воротах старой лавки. Мало того, что подвесили, так еще и отрезали яйца. В бедняге не осталось ни капли крови. Такие вот дела…

Локки с Жеаном переглянулись.

— Вы вроде были с ним знакомы? — усмехнулся Нервный Витале.

— В некотором роде… И уже довольно давно, — сухо ответил Локки, а сам задумался. Тессо был — теперь уже именно БЫЛ — гарристой Полных Крон, а помимо этого, одним из наиболее преданных вассалов Барсави и близким другом его младшего сына Пачеро. Казалось, никто в Каморре, кроме самого капы и герцогского Паука, не осмелился бы и пальцем его тронуть… А вот поди ж ты — пришел какой-то таинственный безумец, именующий себя Серым Королем, и совершил с Тессо то, что совершил.

— Получается, уже шесть мертвецов? — спросил Жеан.

— Семь, — поправил его Локки. — Хрен в душу, столько мертвых гаррист мы с тобой не видывали с тех пор, как под стол пешком ходили!

— Подумать только, а ведь когда-то я тебе завидовал, Ламора, — вставил Витале. — Хотя банда у тебя и совсем крошечная.

Локки бросил на него рассеянный взгляд, пытаясь и не умея найти ответ на мучавший его вопрос. Семь вожаков за два месяца. Разные банды, разные люди… Казалось, их ничего не связывает, кроме одного: все они, как выражался отец Цепп, были НАОСОБИЦУ. Как и он сам. Локки всегда нравилось держаться подальше от капы, но теперь он засомневался. Может быть, он тоже занесен в черный список? Вдруг Серый Король сочтет, что Локки представляет некую Ценность для Барсави, и направит в его сторону арбалетный болт? Сколько чужих смертей стоит между ним и этим самым болтом?

— Проклятье, — вздохнул Жеан. — Все будто нарочно запутано.

— Может, поскорее покончить с нынешним делом и слинять на какое-то время? — предложил Гальдо, наклонившись через борт и настороженно оглядываясь. — Посетить Тал-Верарр или Талишем… Или, по крайней мере, спрятать тебя, Локки.

— Извини, Гальдо, но ты бредишь. — Локки сплюнул за борт, — Я понимаю, ты хочешь как лучше, но давай разберемся. Капа никогда не простит, если мы сбежим и бросим его в тяжелое время. Он аннулирует наши особые права и посадит над нами самую ублюдочную свинью, какую найдет. Нет, Гальдо, мы не можем бежать, пока Барсави остается в городе. Черт, да Нацца первая перебьет мне обе ноги!

— Сочувствую, парни. — Витале перебросил шест из руки в руку, точными толчками продвигая гондолу вперед. — Да уж, работа на Канале не такая легкая и уважаемая, как у вас, но по крайней мере у меня нет оснований опасаться за свою жизнь. Вас подкинуть на Могилу или высадить на берегу?

— Нам надо повидаться с Гарцей.

— Не завидую вам, парни. Он сегодня в мерзейшем настроении. — Витале начал подгребать к северному берегу Деревяшек, где за каменным причалом теснились маленькие лавчонки и дома с меблированными комнатами. — Значит, к берегу.

Ломбард Гарцы-Безнадеги являлся одной из достопримечательностей империи капы Барсави. Хотя многие из его конкурентов были куда более приятными людьми, да и платили побольше, но никто из них не рисковал устроиться в непосредственной близости от дворца капы. Такое расположение обеспечивало Гарце дополнительные выгоды: Правильные Люди, сбывавшие ему ворованный товар, твердо знали, что назавтра об этом будет доложено Барсави, ибо репутацию активного и ответственного вора время от времени полезно подкреплять.

— Так и знал, — проворчал старый вадранец при виде пятерых Благородных Подонков. — В такой день как сегодня только самые ничтожные из гаррист рискуют высовывать нос на улицу. Ладно, заходите, жалкие дети каморрских сучек. Лапайте своими жирными руками мой чудесный товар, пачкайте мои прекрасные полы.

Лавка Гарцы в любое время года — в жару ли, в проливной ли дождь — была закупорена, как гроб: двери плотно закрыты, на узких зарешеченных окнах пыльные холщовые занавески. В воздухе стоял неизбывный запах плесени, жидкости для полировки серебра, выветрившихся благовоний и застарелого пота. И в центре всего этого находился сам Гарца — пожилой, чрезвычайно бледный человечек с широко посаженными водянистыми глазами. Каждая складочка и морщинка на его лице как будто сползала вниз, к земле. Создавалось впечатление, что бог, лепивший этого смертного, был слегка навеселе и обращался с глиной не слишком осторожно. Свою кличку Безнадега получил за крайнюю несговорчивость, которую проявлял всякий раз, как только речь заходила о продлении срока или снижении процентов. Кало как-то сказал, что если Гарце в скулу воткнется стрела, он предпочтет сидеть и ждать, когда она отвалится сама, вместо того чтобы заплатить лекарю за каплю мази и лоскуток бинта.

В правом углу заворочался на стуле полусонный охранник — жирный, неопрятный парень с дешевыми бронзовыми перстнями на всех пальцах и немытой курчавой гривой волос. С пояса у него свешивалась обитая железом дубинка. Громила медленно, без улыбки кивнул вошедшим — на случай, если они не прониклись, кто он здесь такой.

— Уже знаю, что ты принес, Локки Ламора, — продолжал брюзжать Гарца. — Флакончики с духами и женское нижнее белье. Столовые принадлежности и старые кубки. Погнутый, поцарапанный металл, который не купит ни один нормальный человек. Твои парни считают себя такими умницами. Они бы сперли и дерьмо у собаки из-под задницы, если бы знали, как донести его до дому.

— Мне смешно это слышать, Гарца, — перебил его Локки, забирая мешок у Жука. — Сегодня в моей сумке…

— …Не только крысиный помет. Я уже слышу по звуку. Давай посмотрим, вдруг ты по ошибке припер что-то стоящее.

Ноздри Гарцы раздулись. Он вцепился в мешок и ловким жестом высыпал его содержимое на специальную кожаную подушечку, лежащую поверх прилавка. Казалось, труд оценщика был единственным чувственным видом деятельности, доступным старику. Он действительно с головой ушел в работу. В глазах горела страсть, длинные скрюченные пальцы жадно сжимались и разжимались.

— Барахло, — объявил он, выуживая три медальона, украденных Кало и Гальдо. — Дурацкая алхимическая паста и речные агаты. Не годятся даже на корм козе. Даю по два медяка за каждый.

— Жестко, — заметил Локки.

— Зато справедливо, — отрезал Гарца. — Так да или нет?

— Семь медяков за три.

— Я умею считать, умник. Два на три будет шесть. Соглашайся или проваливай ко всем чертям!

— Ну, если выбор таков, я согласен.

— Хм-м… — Гарца внимательно изучил серебряные кубки из Липового сундучка. — Так и знал — поцарапанные. Неужели твои идиоты не могут принести вещь, не испортив ее в своих заскорузлых мешках? Ладно, думаю, что сумею отполировать их и продать кому-нибудь из крестьян. Один солон и три медяка за каждый.

— Один солон и четыре, — возразил Локки.

— Три солона и один медный за все сразу.

— Годится.

— Так, теперь это… — Гарца вытащил бутылочку опиумного молока, отвинтил крышку, понюхал, что-то пробормотал себе под нос, затем закрутил крышку обратно. — В принципе товар стоит больше, чем твоя никчемная душонка, но у меня нет на него покупателей. Поганые сучки из богатеньких подбирают товар сами или заказывают у алхимиков, но никогда не берут его с рук. Может быть, я смогу всунуть это какому-нибудь подонку, которому надо сделать перерыв между вином и гляделками. Три солона и три барона.

— Четыре солона и один барон.

— Ха, сами боги не выбили бы из меня четыре и два! Сам Моргайте, с пылающим мечом и десятком голых дев, накинувшись на мою задницу, получил бы четыре солона и один. Ты получишь три и четыре, и закончили с этим.

— Ладно. Но только потому, что мы торопимся.

Гарца записал промежуточный итог на клочке пергамента, потом бегло пробежался пальцами по маленькой кучке дешевых колец от Кало и Гальдо и расхохотался.

— Издеваешься? Все это дерьмо стоит меньше груды отрубленных собачьих хвостов.

— Да брось!

— Хвосты я хотя бы могу загнать на скотобойню. — Ростовщик по одному пошвырял Благородным Подонкам медные и бронзовые колечки. — Больше не приносите такого барахла, у меня самого закрома ломятся от всякой хрени, которую вовек не продать… — Тут Гарца наткнулся на перстень из золота и платины с бриллиантами и обсидианом. — Хоть одна стоящая вещь… Пять солонов ровно. Золото — настоящее, но платина — вераррская дешевка, такая же подлинная, как стеклянный глаз. А бриллиантами такой величины я гажу пять-шесть раз в неделю…

— Семь и три, — твердо перебил его Локки. — Я с большим трудом добыл именно эту вещь.

— И что? Я обязан платить больше из-за того, что твои мозги и задница случайно перепутались при рождении? По-моему, не слишком справедливо. Если бы так было принято, то я бы наверняка об этом слыхал. Бери свои пять монет и считай себя счастливчиком.

— Вот уж не думаю, что хоть один из твоих клиентов может назвать себя счастливчиком!

Все их встречи проходили по одному и тому же сценарию: поиск компромисса, взаимные оскорбления, неохотное согласие Локки и зубовный скрежет старика, пока он брал товар и прятал его под стойку. Под конец Гарца проворно сгреб обратно в мешок те вещи, которые его не заинтересовали.

— Ну, мои сладкие недоумки, похоже, мы сойдемся на шестнадцати солонах и пяти медяках. Хорошая сумма, ради этого имеет смысл тащить сюда телегу дерьма.

— Или держать ломбард, — широко усмехнулся Локки.

— Очень смешно! — огрызнулся старик, отсчитывая шестнадцать потертых серебряных монет и пять меньших медных кружочков. — Я дарю вам легендарное потерянное сокровище Каморра. Собирайте свое барахло и проваливайте до следующей недели. Если, конечно, Серый Король не выпустит из вас кишки за это время.

Когда Благородные Подонки, посмеиваясь про себя, вышли из лавки Гарцы, дождь сменился мелкой моросью.

— Помните, как говаривал отец Цепп? — улыбнулся Локки. — Ничто не дарит большую свободу, чем постоянная недооценка со стороны окружающих.

— О боги, именно так! — Кало закатил глаза и высунул язык. — Будь мы еще чуточку посвободнее, оторвались бы от земли и улетели, как птички.

К плавучей крепости Барсави напрямую тянулся длинный мост, достаточно широкий, чтобы на нем разошлись два человека. На берегу его охраняли четверо, чье оружие хорошо просматривалось под промокшими плащами. Локки был уверен, что еще столько же, если не больше, стражей притаилось в засаде на расстоянии полета стрелы. Приблизившись к мосту, он проделал все сложные сигнальные знаки, установленные на текущий месяц. Разумеется, охрана хорошо знала Благородных Подонков, но здесь было не принято пренебрегать формальностями, особенно в такое неспокойное время.

— Привет, Ламора. — Самый старший из стражников, жилистый старик с выцветшими татуировками в виде акул на шее и щеках, шагнул вперед. Воры крепко пожали друг другу руки. — Слыхал про Тессо?

— И ты тоже здравствуй, Бернел. Один из Серолицых уже сообщил нам по дороге. Так это правда насчет того, что его повесили и отрезали яйца?

— Истинная правда. Можешь представить себе, в каком настроении капа. Кстати, Нацца утром отдала распоряжение по этому поводу. Она хотела обязательно повидать вас. Так и сказала: придете с данью — не пускать, пока не встретитесь с ней. Вы же пришли платить дань, не так ли?

Вместо ответа Локки потряс маленьким мешочком, в котором звенели монеты — двадцать солонов Жеана и шестнадцать с небольшим Гарцы.

— А как же! Готовы исполнить свой долг честных подданных.

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь сейчас пришел по другой причине. Послушай, Локки, я знаю, что вы — особенные, у вас сама Нацца в друзьях и вообще… Но тем не менее ты же хочешь, чтобы сегодня все прошло гладко? Сегодня тут крутится много пезонов, и явных, и скрытых. Короче, все очень строго. Сейчас капа допрашивает парней из Полных Крон, где те были прошлой ночью.

— Допрашивает?!

— Да, по всем правилам. Так что следите сегодня за собой и ни в коем случае не делайте резких движений, хорошо?

— Уяснили, — протянул Локки. — Спасибо, что предупредил.

— Без проблем. Арбалетные болты тоже стоят денег. Стыдно тратить их на таких, как вы.

Бернел помахал им, и Благородные Подонки вступили на деревянный мост длиной в сто ярдов. Он упирался в корму неповоротливого судна, где были сняты несколько секций внешней обшивки, а на их место установлена пара окованных железом крепких дверей. Там тоже стояла охрана — вооруженные мужчина и женщина. Оба выглядели изрядно усталыми. Заметив приближающихся гостей, женщина стукнула в дверь четыре раза. Прошло несколько мгновений, прежде чем створки открылись внутрь. Подавив зевок, женщина вновь прислонилась к стене и поглубже натянула мокрый капюшон. Тучи уже относило к северу, и солнце снова начинало палить по-летнему.

Зал для публичных приемов на Плавучей Могиле был очень высоким, вчетверо выше человеческого роста. Это и неудивительно — горизонтальные переборки галеона сняли много лет назад, оставив только шкафут и верхнюю палубу. Пол и стены были выполнены из твердых пород светлого дерева. Переборки покрывали великолепные гобелены в черно-красных тонах с узором из акульих зубов, вытканных золотом и серебром. Тут тоже находилось полдюжины головорезов со взведенными арбалетами в руках. Поверх шелковых рубах на телохранителях были кожаные дублеты с металлическими накладками и боевые наручи; шеи их защищали плотные кожаные воротники. Да и зал выглядел под стать обитателям: вместо цветов и нарядных светильников — корзины для арбалетных болтов и стойки для запасных клинков.

— Эй, вы, полегче, — прикрикнула на стражей девушка, стоящая у них за спиной. — Понимаю, они выглядят охрененно подозрительно, но все-таки Серого Короля среди них не наблюдается.

На девушке были мужские бриджи и свободная блуза из черного шелка с пышными рукавами, поверх — рифленая кожаная кираса, причем, судя по ее виду, ее носили куда чаще, чем хранили в кладовке. По полу звонко процокали подбитые железом башмаки, вкус к которым она не потеряла с детства. Девушка радушно улыбнулась, но эта улыбка не затронула ее глаз, которые настороженно смотрели из-за стекол очков в простой черной оправе.

— Приношу извинения за подобный прием, дорогие мои, — обратилась Нацца Барсави ко всем Благородным Подонкам, но руку положила на левое плечо Локки. Она была выше его на добрых два дюйма. — Должна огорчить вас, но четверым придется подождать здесь, пока мы с Локки будем внутри. Вход только для гаррист. Папа сегодня в дурном настроении.

В этот момент из-за дверей, ведущих во внутренние покои Плавучей Могилы, раздался приглушенный вопль, за ним последовали неясные звуки — крики, проклятья, опять вопли. Нацца потерла виски и со вздохом откинула со лба непослушную прядь.

— Дознание с пристрастием, — пояснила она. — С целью подробного выяснения обстоятельств у ребят из Полных Крон папа пригласил Мудрого Праведника.

— Тринадцать Богов! — пробормотал Кало. — Уж лучше мы подождем здесь.

— Точно, — поддержал его Гальдо, полез в карман и вытащил слегка намокшую колоду карт. — Полагаю, мы и здесь найдем себе неплохое занятие. Скучать не придется.

Он лучезарно улыбнулся охранникам, но те при виде братьев Санца с картами в руках не проявили ни малейшего воодушевления. Некоторые просто попятились, другие, казалось, испытали желание снова взяться за арбалеты.

— Да что ж это такое, парни! — обиженно воскликнул Гальдо. — И вы туда же? Все это брехня чистейшей воды! Просто у всех за тем столом выдался на редкость неудачный вечер…

За широкими тяжелыми дверями открывался короткий пустой коридор. Охраны здесь не было. Нацца плотно прикрыла двери и лишь потом повернулась к Локки, протянула руку и пригладила его мокрые волосы. Уголки губ у нее печально опустились.

— Здравствуй, пезон. Я смотрю, ты опять недоедаешь.

— Да нет, я вроде питаюсь регулярно.

— Может, и регулярно, но недостаточно плотно. Помнится, когда-то давно я уже говорила, что ты похож на скелет.

— А я, помнится, был удивлен, что семилетняя девочка так бессовестно клянчит выпивку.

— Возможно, ты и прав — тогда я действительно перебрала. Но, надеюсь, сегодня ты простишь мне мою бесцеремонность. Пойми, Локки, дела у папы совсем плохи. Потому я и решила перехватить тебя до того, как вы с ним увидитесь. Полагаю, он заведет разговор… о некоторых вещах. И я хочу, чтобы ты… Неважно, что он потребует… но, Локки, ради меня… не прекословь ему. Соглашайся, понимаешь?

— Но это же естественно, Нацца! Ни один гарриста, если он, конечно, ценит жизнь, не поступит иначе. Неужели ты думаешь, что сегодня — особенно сегодня! — я пришел сюда сознательно злить его? Да если твой отец прикажет полаять, как собака, я тут же спрошу: «Какой породы, ваша честь?»

— Я понимаю, прости… Но я о другом: он не в себе, Локки. Он напуган. Безумно, неподдельно напутан. Я помню, каким угрюмым он был, когда умерла мама, но сейчас… Он кричит во сне. Пьет и принимает опиум каждый день, просто чтобы продержаться. Раньше только мне запрещалось покидать Могилу, но сейчас он велит сидеть здесь и Анжаису, и Пачеро. С нами постоянно пятьдесят стражей. Наверное, герцога — и того так не охраняют! Папа с братьями спорили об этом всю ночь.

— Что тут скажешь, Нацца? Мне… поверь, мне очень жаль. Но я не вижу, чем могу помочь. И о чем же он собирается просить меня?

Нацца бросила на него нерешительный взгляд, открыла было рот, но затем передумала. Она стояла, нахмурившись и плотно сжав губы.

— Черт побери, Нацца! Я сделаю все, что ты попросишь. Ради тебя я готов прыгнуть в залив и заарканить акулу. Но сначала ты должна мне рассказать, насколько эта акула большая и голодная. Понимаешь?

— Да. Послушай, Локки… право же, мне неловко, но думаю, будет лучше, если он сам скажет тебе. Ты просто помни, о чем мы с тобой говорили. Слушайся его. Повинуйся… а потом мы как-нибудь разберемся, ладно? Если оно у нас будет — это потом.

— ЕСЛИ? Ты пугаешь меня, Нацца. Во мне борются страх и любопытство.

— Что делать, Локки, так уж сложилось… Все очень плохо. Серый Король подбирается к папе. У бедного Тессо было шестьдесят бойцов, и десять из них находилось при нем неотлучно. Ты же знаешь, Тессо ходил в любимчиках, папа строил на его счет определенные планы — и вот… Долгие годы он все делал по-своему, а сейчас… я даже не уверена, держит ли он ситуацию в руках. Мне кажется, папа решил свернуть все дела и просто отсидеться тут с нами. Он настроен на долгую осаду.

— О-хо-хо, — тяжко вздохнул Локки. — Ты сама знаешь, что до сих пор он действовал вполне благоразумно, и я уверен…

— Да это чистое безумие — сидеть вот так взаперти до скончания веков! Раньше папа половину вечеров проводил в «Последней ошибке». В любое время дня и ночи он гулял по докам, по Маре Каморрацце, по Муравейнику. Он не боялся показываться на Процессии Теней и бросал медяки в толпу! Это герцог Каморра может запереться в своей башне и править по установленным законам. У капы Каморра так не получится. Он обязан появляться на людях!

— О да, и подставляться наемным убийцам Серого Короля.

— Локки, я торчу на этом долбаном корыте уже два месяца и знаю, о чем говорю. Поверь, здесь мы ничуть не в большей безопасности, чем если бы купались нагишом в самой грязной луже самого захудалого двора в Чертовом Котле! — Нацца сжалась и так крепко обхватила себя руками, что кожаный доспех на ней заскрипел. — Что нам делать? Кто такой этот Серый Король и где он прячется? Кто его люди? Мы сидим и ничего о нем не знаем… А эта сволочь преспокойно убивает наших подчиненных — по своему выбору, ни за что ни про что. Это неправильно! Мы чего-то не понимаем… за ним стоит какая-то сила, о которой мы не догадываемся.

— У него есть ум и удача. Но это не навечно, поверь мне, Нацца.

— Дело не только в его хитрости и везучести, Локки. Согласна, на любую старуху бывает случайная беременность… — Она нервно хихикнула. — Но знать бы, что припасено у него в рукаве? Какие-то сведения? Или люди? Если только ему не помогает кто-то… если в нашем стане не завелись предатели — а я почти уверена, что до сих пор этого не было, — значит, он намного превосходит нас по всем статьям.

— До сих пор?

— Не придуривайся, Локки! Дела будут катиться по наезженной колее — даже при том, что мы с папой безвылазно торчим на Плавучей Могиле. За нас работают Анжаис и Пачеро. Однако если он перестанет выпускать и их, все полетит на хрен. Возможно, гарристы сочтут разумным, когда прячется часть семьи Барсави. Но если мы ВСЕ запремся здесь, они назовут нас трусами. И не мне объяснять, что они недолго будут перешептываться у нас за спиной. Вожаки попросту выберут нового капу… или несколько кап. Или даже самого Серого Короля.

— Не думаю, что твои братья согласятся сидеть взаперти.

— Все зависит от того, насколько съехала крыша у нашего старика. Но даже если они сохранят свободу передвижения, это не решит всех проблем. Посмотри, мы уже проигрываем! Под нами ходит три тысячи ножей, а этот призрак скрутил нас в бараний рог!

— Ты думаешь, здесь замешано колдовство?

— Я могу подозревать все, что угодно. По слухам, Серый Король может убить одним своим прикосновением. Говорят, будто холодное железо не причиняет ему вреда. Тут впору заподозрить самих богов. Анжаис и Пачеро смеются надо мной… думают, я схожу с ума! Сами-то они расценивают происходящее как обычную войну за власть. Считают, что стоит потянуть время, запереть в безопасном месте старика-отца с младшей сестренкой и подождать, пока противник раскроет свои карты. А затем ответить ударом на удар. Но у них ничего не выйдет, Локки. Мне все это напоминает игру в кошки-мышки. Рано или поздно кошка сомкнет когти, как бы мышка ни дергалась. Неужели вы не понимаете?!

— Нацца, я знаю, ты взволнована. Говори — я буду слушать и молчать как рыба. Можешь кричать на меня, если хочешь. Но скажи, что я могу сделать при таком раскладе? Я всего-навсего простой вор, один из самых мелких подчиненных твоего отца. Спорим, если ты найдешь во всем Каморре банду меньшую, чем моя, я готов перекинуться в карты в пасти у акулы!

— Я хочу, чтобы ты успокоил папу, Локки. Мне необходимо привести его в состояние, хотя бы отдаленно напоминающее обычное, чтобы он мог выслушать меня серьезно. Вот почему я прошу тебя отправиться туда и постараться порадовать его. Как-нибудь особенно порадовать. Пусть он увидит перед собой преданного гарристу, который готов немедленно выполнить любое приказание. Как только он начнет строить планы на будущее, это будет означать, что он пришел во вменяемое состояние.

Короткий коридор упирался в еще одни массивные двери, похожие на те, что вели в приемный зал. Однако в отличие от первых эти двери оказались заперты на сложный вераррский замок, в котором часовой механизм приводил в действие целую систему надежных стальных засовов. В центре двери виднелась дюжина замочных скважин. Нацца сняла два ключа с цепочки, которую носила на шее, и, загородившись от Локки, принялась возиться с замком. Механизм внутри двери пришел в движение, раздалась серия щелчков — это срабатывали скрытые запоры. Железные засовы пришли в движение, и дверь открылась.

Раздался очередной крик; не приглушенный толстыми стенами, он прозвучал нестерпимо громко и отчаянно.

— Смотреть еще хуже, чем слушать, — предупредила девушка.

— Нацца, я в курсе, какую работу выполняет Праведник для твоего отца.

— Знать — одно, а видеть собственными глазами… Обычно Мудрый Праведник берет одного-двоих за раз. А сегодня папа заставил этого подонка работать целый день.

— Я, кажется, ясно дал понять, что мне это не нравится, — зловеще проговорил капа Барсави. — Почему же ты упорствуешь и заставляешь меня повторяться?

Темноволосый юноша был распят на деревянной дыбе. Он висел вниз головой, удерживаемый за кандалы на ногах, с вывернутыми до предела руками. Кулак капы попал несчастному в район подмышки — раздался звук, похожий на удар молотка для отбивания мяса. Брызнул пот, узник закричал, извиваясь в своих оковах.

— Зачем ты так оскорбляешь меня, Федерико? — кулак старика с выставленными костяшками снова обрушился в то же самое место. — Может, потрудишься придумать более убедительную байку?

Ребром ладони капа Барсави ударил Федерико по горлу. Парнишка задохнулся: кровь, пот и слюна текли ему в нос.

Сердцевина Плавучей Могилы напоминала роскошную бальную залу со скругленными углами. Теплый янтарный свет сочился из хрустальных шаров, подвешенных на серебряных цепях под самым потолком. Лестницы вели на круговые галереи, а уже оттуда — на часть палубы под шелковыми навесами. В дальнем конце зала на возвышении стояло большое удобное деревянное кресло, в котором капа Барсави обычно принимал посетителей. Убранство зала отличалось изысканным вкусом и роскошью, но сегодня здесь было неприятно находиться — в воздухе стоял запах пота, страха и обмоченных штанов.

Под потолком полукругом крепилось восемь деревянных рам, которые при необходимости можно было спускать вниз. На одной из них сейчас и висел несчастный Федерико. Надо сказать, Барсави достаточно часто занимался подобными делами, так что присутствие пыточного инвентаря в его покоях выглядело вполне оправданным. Шесть из восьми окровавленных стоек уже пустовало, на двух последних корчились пленники.

Капа обернулся на звук открываемой двери. Увидев дочь с Локки, он коротко кивнул им и жестом приказал подождать у стены. С возрастом Барсави не утратил своей массивности, за которую его часто сравнивали с быком, но стал как-то круглее и мягче. Три его бороды теперь опирались на тройной подбородок, вся фигура излучала довольство и умиротворение. Но в последнее время под глазами капы залегли темные круги, а щеки приобрели нездоровый румянец под воздействием неумеренных возлияний. Похоже, даже привычные пытки были для него непосильным напряжением — вспотевший и раскрасневшийся, Барсави скинул камзол и стоял возле дыбы в одной шелковой рубашке. Кроме капы и его жертв, в комнате находились Анжаис и Пачеро Барсави, старшие братья Наццы. Анжаис являлся миниатюрной копией отца — тот же капа, но за вычетом тридцати лет и двух бород. Пачеро же скорее походил на сестру — высокий, стройный, с непокорно вьющимися волосами. Оба брата тоже носили очки: покойную мадам Барсави, страдавшую близорукостью, угораздило передать свой недостаток всем трем выжившим детям.

Поодаль, возле стены, стояли в ленивых позах две женщины. Они отнюдь не являли собой образец красоты и изящества: лица невыразительные, на загорелых руках, изуродованных многочисленными шрамами, бугрились почти мужские бицепсы. Обе давно миновали юношеский возраст, но, несмотря на это, буквально излучали ауру силы и физического здоровья. Неразличимо похожие, близнецы Черина и Раиза Беранджиас были величайшими контрареквиллами, каких видел Каморр за свою многовековую историю. Всегда выступая в паре, сестры дали уже больше сотни представлений на Речных Игрищах, в ходе которых сражались с волчьими акулами, кальмарами, удильщиками и другими хищниками Стального моря.

Последние пять лет сестры Беранджиас служили личными телохранительницами и палачами капы Барсави. Их длинные дымно-черные гривы были убраны под серебряные сетки, украшенные блестящими акульими зубами. Если верить молве, каждый такой зуб означал смерть человека — одного из тех, которых сестры убили по приказу Барсави.

И, наконец, следовало упомянуть последнего из присутствующих в зале людей — хотя, зная его репутацию, вряд ли кто-нибудь решился бы назвать его «последним». Это был Мудрый Праведник — круглоголовый мужчина средних лет и умеренной комплекции. Его коротко стриженые волосы соломенного цвета выдавали принадлежность к исконно теринскому роду — таких светловолосых людей нередко можно было видеть в западных городах Картена и Лашена. Глаза Праведника всегда казались подернутыми влагой, как будто он вот-вот заплачет под действием сильных чувств, но выражение лица при этом оставалось неизменно безразличным. Вероятно, Мудрый Праведник был самым флегматичным человеком в Каморре — даже ногти своим жертвам он выдирал с равнодушием человека, полирующего туфли. Капа Барсави слыл весьма опытным специалистом по части пыток, но в случае затруднения всегда обращался за помощью к Праведнику — а уж тот никогда не разочаровывал своего хозяина.

— Он ничего не знает! — вдруг завизжал последний из пленников, которого, по всей видимости, еще не трогали. После того как Барсави нанес очередной изуверский удар Федерико, у парня сдали нервы. — Капа… ваша честь, умоляю! Никто из нас ничего не знает! О боги! Никто ничего не помнит!

Барсави подошел к юноше и схватил его за горло.

— Разве тебя о чем-то спрашивали? Или соскучился, не терпится принять участие? Ты молчал, когда шестеро твоих дружков один за другим отправились под воду. Чего же сейчас орешь?

— Пожалуйста, — прохрипел парень, жадно хватая воздух, едва Барсави ослабил хватку. — Прошу вас… это же бессмысленно. Во имя всего святого, капа, вы должны верить нам! Мы бы давно все рассказали, если б знали хоть что-то. Но мы ничего не помним! Мы просто не…

Капа заставил его заткнуться, с силой ударив по лицу. На мгновение в зале повисла тишина, прерываемая лишь хрипами и сдавленными рыданиями жертв.

— С какой стати я должен верить вам? Да будет тебе известно, Джулиан: я никому и ничего не должен. Ты пытаешься всучить мне дерьмо на палочке и утверждаешь, будто это жареная отбивная? Вы все занимались этим, даже не потрудившись запастись более или менее правдоподобной версией! Если бы вы слаженно врали… хрен вам в душу, я бы тоже разозлился, но, по крайней мере, мог бы понять это. Так нет же — вы целый день вопите, что просто ничего не помните! Вы — наиболее уважаемые после Тессо члены банды. Он сам вас выбрал! Его друзья, телохранители, его вернейшие пезоны. Тессо умер бы от стыда еще раз, наблюдая, как вы тут мешаете слезы с соплями и несете полный бред. Неужели ни один из вас не помнит, где он был прошлой ночью — как раз тогда, когда умер красавчик Тессо?

— Но это правда, капа Барсави. Умоляю вас…

— Еще раз спрашиваю — вы были пьяны?

— Нет, совсем нет!

— Может, вы обкурились? Все вместе?

— Нет-нет, мы ничего не курили… по крайней мере, все вместе.

— А как насчет гляделок? Чуть-чуть порошка от извращенных джеремитских алхимиков?

— Тессо нам не разрешал…

— Отлично, — Барсави небрежно, как бы ненароком, ударил юношу в солнечное сплетение. Наблюдая, как Джулиан судорожно хватает ртом воздух, капа покачал головой, затем повернулся и театрально воздел руки. — Что ж, раз мы перебрали все возможные объяснения вашей непонятной забывчивости, остается сослаться на колдовство или божественное вмешательство… Ах, извините, вы случайно не были заколдованы самими Двенадцатью Богами? Уж такое-то вы не просмотрели бы, правда?

Джулиан снова задергался в своих путах.

— Прошу вас, капа… прошу…

— Значит, все-таки не боги. Так я и думал. Боюсь, твоя маленькая игра чертовски меня утомила. Праведник!

Круглоголовый мужчина склонил голову, да так и застыл, прижав подбородок к груди и вытянув руки ладонями вверх, словно собирался принять подарок.

— Все это так скучно! Хотелось бы чего-нибудь ТВОРЧЕСКОГО. Если Федерико так ничего и не скажет, дадим Джулиану еще один, последний шанс.

Федерико начал визжать еще до того, как Барсави закончил говорить — по зале разнесся высокий отчаянный вопль, в котором жило предчувствие близкой запредельной боли. Локки изо всех сил сжал зубы, чтобы подавить дрожь. Как часто в этой жизни приходится сталкиваться с кровью и болью… Похоже, у Двенадцати Богов особый вкус к извращенной жестокости.

Мудрый Праведник подошел к маленькому столику, на котором рядом с горкой мелких стекляшек лежал плотный мешок с завязками. Он бросил в мешок несколько осколков и начал колотить им об стол. Дикие вопли Федерико заглушали звук бьющегося стекла, но Локки явственно представлял себе его. Несколько секунд спустя палач, очевидно, достиг желаемого результата. Захватив с собой мешок, он с неспешной ленцой направился к Федерико.

— Нет, нет… нет! Пожалуйста, не делайте этого… нет, прошу вас…

Удерживая одной рукой голову юноши на месте, Праведник быстро натянул мешок ему на голову и ловко затянул завязки на шее. Мешок заглушал крики мученика, которые становились все более истошными и бессвязными. Праведник начал мять мешок, сначала осторожно, почти нежно. Длинные пальцы палача вдавливали осколки в лицо Федерико. Сквозь ткань мешка начали проступать красные пятна. Палач месил мешок с ловкостью скульптора, придающего форму глине. Через какое-то время Федерико затих — из-под мешка доносились только страшные стоны. Локки молился всем Богам, чтобы несчастный поскорее впал в благословенное забытье.

Праведник увеличил силу нажима. Он давил там, где должны быть глаза юноши, нос, рот, подбородок. Ткань мешка насыщалась кровью, пока Федерико не перестал дергаться. Когда палач отнял руки от мешка, они выглядели так, будто он давил перезрелые помидоры. Грустно улыбаясь, Праведник отряхнул руки — с них стекали красные струйки. Затем так же молча он пошел к Джулиану, пристально глядя на него.

— Если даже это тебя не убедило, уж не знаю, что и делать, — вздохнул Барсави, — Это все, на что мы способны. Будешь говорить или нет?

— Капа, пожалуйста, — очень тихо прошептал Джулиан. — В этом нет нужды. Мне нечего вам сказать. Спросите меня о чем-нибудь другом… о чем угодно. Я все сделаю с радостью. Но то, что случилось прошлой ночью, для меня загадка. Я бы все рассказал вам — но, милостивые боги, я ничего не могу вспомнить. Пожалуйста, капа, верьте мне — я не стал бы ничего скрывать. Мы ведь были его верными пезонами, самыми преданными из всех.

— Искренне надеюсь, что не самыми, — Барсави, кажется, пришел к определенному решению.

Он жестом подозвал сестер Беранджиас и указал на Джулиана. Сестры работали быстро и слаженно — аккуратно освободили юношу от узлов и кандалов, которые удерживали его на дыбе, но оставили все веревки, опутывавшие его от шеи до лодыжек, а затем без труда подняли дрожащего паренька.

— Верными? Умоляю тебя, Джулиан, мы же взрослые люди! Не говорить ни слова о том, что случилось прошлой ночью — неважная демонстрация вашей преданности. Вы просто-напросто послали меня на… и я отплачу вам той же монетой.

В углу возле левой стены зиял большой открытый люк. Под ним плескалась темная вода. Пол вокруг люка был залит кровью.

— Я тоже отошлю тебя не в самое приятное место. Отправляйся к другим мертвецам.

Джулиан успел вскрикнуть один-единственный раз, прежде чем сестры-палачи швырнули его в люк вниз головой. Вода с плеском сомкнулась над несчастным вором, и больше он не показывался. Таков был давний обычай капы — топить провинившихся прямо под Могилой, в проволочной сети, висящей под дном корабля, словно гигантское сито.

— Спасибо, Мудрый Праведник, ты свободен. Мальчики, я позову вас позже. Заодно прихватите людей, чтобы тут прибраться, а пока, дети мои, побудьте на палубе. Раиза, Черина, отправляйтесь с ними.

Капа Каморра медленно подошел к своему старому удобному креслу и с облегчением опустился в него. Он тяжело дышал, но пытался это скрыть. Время от времени его пробирала дрожь. Рядом на столике стоял широкий винный кубок размером с большую миску для супа. Капа сделал долгий глоток, с закрытыми глазами смакуя аромат вина. Наконец, немного успокоившись, он поманил к себе Локки и Наццу.

— Ну что, дорогой мой мастер Ламора, сколько денег ты принес сегодня?

— Тридцать шесть солонов и пять медяков, ваша честь.

— М-да… Негусто за неделю.

— Вы правы, капа Барсави. Мне очень стыдно, но понимаете, этот проклятый дождь… Такая погода просто погибель для тех, кто лазает по верхним этажам.

— Пожалуй… — Барсави поставил кубок и начал потихоньку массировать ушибленные костяшки пальцев. — Случалось, ты приносил и побольше. Неоднократно. Да, не лучшая неделя выдалась.

— Воистину, капа.

— А знаешь ли, не все ведут себя, как ты. Другие стараются приносить мне еженедельно одну и ту же сумму. За дурака держат. В конце концов я теряю терпение и объясняю им, что к чему. Что ты думаешь про таких гаррист, Локки?

— Мне… мне кажется, у них очень скучная жизнь.

— Ха! Именно! Представь, какая хренова стабильность — один и тот же доход каждую неделю! И соответственно, одни и те же проценты для капы Барсави. Как будто я ребенок, который ничего в жизни не понимает. Благодарение богам, что есть гарристы вроде тебя. Ты-то приносишь мне честный процент. Это видно уже по тому, что ты не боишься прийти и извиниться за неудачную неделю.

— Я вроде бы не особо стесняюсь и тогда, когда мой баланс превышает норму.

— Что да, то да, — Барсави улыбнулся и уселся поудобнее. Из-под днища корабля, в том месте, куда сбросили беднягу Джулиана, раздались зловещие всплески и приглушенные удары. — Как бы то ни было, ты мой самый надежный и правильный гарриста. Как вераррские часы. Приносишь мою долю сам — вовремя и аккуратно, вот уже три года неделя за неделей. Ты ни разу не подводил меня с тех самых пор, как умер Цепп. Никакие обстоятельства не помешают тебе появиться передо мной с заветным мешочком в руках, — капа Барсави ткнул пальцем в маленький кожаный кошелек, который держал в руке Локки, затем кивнул Нацце.

Официально в организации Барсави девушка считалась финникером, то есть сборщиком налогов. Она могла на память выдать все платежи какой-нибудь банды за последние годы и никогда не ошибалась. На самом деле Локки знал, что все это она записывает для отца на специальный пергамент. Но для всех остальных подчиненных капы итоги баснословных доходов Барсави фиксировались и хранились в хорошенькой головке, на которой поблескивали прелестные холодные глаза. Локки бросил кошелек девушке, и она ловко поймала его на лету.

— И еще тебе никогда не приходит в голову послать вместо себя пезона, чтобы тот выполнил работу гарристы.

— Вы очень добры ко мне, ваша честь. Но сегодня к вам никого и не пускают, кроме гаррист.

— Не надо преувеличивать. Ты отлично понимаешь, о чем я. Нацца, родная, оставь нас с Локки наедине. Нам надо поговорить.

Нацца медленно кивнула отцу, затем, гораздо живее — Локки, резко развернулась и вышла из комнаты. За дверью простучали ее подкованные башмаки.

— Многие из моих гаррист круче тебя, — продолжал Барсави. — Более популярные, более яркие, банды у них больше, соответственно и доходы тоже. Но я не могу вспомнить другого человека, который был бы столь же учтив и внимателен, как ты.

Локки промолчал.

— Скажу честно, мальчик мой, мне многое не нравится… однако твоя вежливость все это искупает. Не напрягайся, расслабься. Я не собираюсь накидывать тебе петлю на шею.

— Простите, капа, но все знают, что для выражения своего недовольства вы часто используете…

— Иносказания?

— О да. Отец Цепп достаточно порассказал мне о нравах в Теринской Коллегии, чтобы я научился распознавать риторические ловушки для дураков, — объяснил Локки.

— И снова ты прав! Если кто-нибудь скажет тебе, что от старых привычек трудно избавиться, не верь ему, Локки. От них вообще невозможно избавиться, — Барсави хмыкнул и сделал еще один глоток вина, прежде чем продолжить. — Настали тревожные времена, Локки. Проклятый Серый Король начал серьезно подкапываться под меня. Потеря Тессо — большой удар… Видишь ли, у меня были определенные планы в его отношении. Теперь же обстоятельства заставляют меня спешно заниматься незапланированными делами. Скажи-ка, пезон, а что ты думаешь о моих сыновьях, Анжаисе и Пачеро?

— Как бы это сказать… Вам ведь нужен честный ответ?

— Именно так — честный и всеобъемлющий. Я приказываю тебе, пезон.

— Они очень уважаемые и опытные работники. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то отпускал шуточки у них за спиной. По словам Жеана, они отлично держатся в бою. Да и братья Санца побоятся вчестную играть с ними в карты, а это много значит.

— То, что ты сейчас лепечешь, я могу в любой момент услышать от дюжины своих шпионов. Все это мне известно. Я спрашиваю: что думаешь о моих сыновьях лично ты?

— Э-э… — Локки сглотнул и посмотрел в глаза капе Барсави. — Я считаю, что они достойны уважения. Знают толк и в делах, и в драке. Они очень трудолюбивы и достаточно талантливы, но… простите, ваша честь… Анжаис и Пачеро совершают большую ошибку, когда высмеивают Наццу. Им следовало бы прислушиваться к ее предостережениям и с благодарностью принимать советы. Пока вашей дочери хватает терпения и деликатности…

— Уворачиваться от них?

— Вы знали, что я это скажу?

— Я недаром считаю тебя осторожным и осмотрительным гарристой. Это твои главные достоинства, хотя далеко не единственные. Ты являешь собой образец чрезвычайно осторожного вора — еще с тех времен, как был прыщавым подростком. Мне нравится, что ты никогда не позволяешь жадности одержать верх над разумом. Такие люди, как ты, должны быть очень чуткими к чужой неосторожности. Мои же сыновья… они всю жизнь прожили в городе, который пресмыкался перед ними из-за одной их фамилии. Как истинные папины сынки, они рассчитывают на особое отношение к себе. Они очень неосторожные, даже наглые. И я хотел бы уже сейчас найти им советчика на многие месяцы и годы вперед. Я ведь не буду жить вечно, даже если сумею сейчас разделаться с Серым Королем.

От спокойной уверенности, которая прозвучала в голосе капы, волосы на голове у Локки встали дыбом. Барсави уже два месяца сидел взаперти в своей крепости. В данный момент он пил вино и дышал воздухом, в котором стоял запах крови восьми жертв — в прошлом членов одной из самых могущественных и лояльных банд.

Как разобраться, кто сейчас сидит перед Локки? Дальновидный и мудрый человек, заглядывающий в будущее? Или безумец, чей разум дал трещину, подобно оконному стеклу в пламени костра?

— Мне бы очень хотелось видеть тебя на таком месте, которое позволит давать необходимые советы Анжаису и Пачеро, — вкрадчиво продолжал капа.

— Но, ваша честь… Это чрезвычайно лестно для меня, но… Мы давно знакомы с вашими сыновьями, однако я никак не могу считать себя их близким другом. Мы иногда встречаемся, болтаем, играем в карты… Но давайте говорить начистоту: кто я такой? Всего-навсего мелкий гарриста.

— О том я и говорю. Даже сейчас, после происков Серого Короля, в городе хватает людей значительнее тебя — более сильных, смелых и популярных… Не стоит обижаться, мы ведь уже обсудили твои достоинства. Те самые, которых так не хватает моим сыновьям. Они нуждаются не в напоре, отваге или личном обаянии, а в холодном и расчетливом разуме. Я бы назвал это здравомыслием. Ты мой самый здравомыслящий гарриста. Ты сознательно принижаешь свою роль, исходя из того незначительного шума, который ты производишь. А теперь скажи — что ты думаешь о Нацце?

— Нацца? — Локки насторожился еще больше. — Она… просто великолепна, ваша честь. Нацца может слово в слово воспроизвести разговоры, которые мы вели десять лет назад, и не допустить ни единой ошибки, особенно если разговор был неприятным для меня. И вы еще называете меня осторожным, ваша честь? Вот где живет истинное благоразумие! По сравнению с вашей дочерью я неосторожен, как медведь в алхимической лавке.

— Да, — с гордостью подтвердил старик. — После моей смерти Нацца по праву стала бы следующим капой Барсави, но это невозможно. Ты же понимаешь, она женщина. Парни не допустят, чтобы ими правила младшая сестра. А я не хочу, чтобы мои дети передрались из-за наследства — той империи, которая останется после меня. Поэтому я не могу обойти их в пользу Наццы. Зато я могу — и должен — убедиться, что когда придет время, рядом с Пачеро и Анжаисом будет трезвый советчик, от которого они не смогут избавиться. Вы с моей дочерью старые друзья, не так ли? Я помню, как произошла ваша первая встреча много лет тому назад… Она сидела у меня на коленях и воображала, будто командует моими людьми. Все эти долгие годы ты всегда задерживался на Плавучей Могиле, чтобы повидаться с Наццей, сказать ей пару добрых слов. Ты ведь всегда был ее верным пезоном?

— О да, ваша честь, надеюсь, что так.

— Я в этом уверен, — Барсави сделал большой глоток из кубка и посмотрел на Локки с великодушной улыбкой на морщинистом лице. — Именно поэтому я разрешаю тебе ухаживать за своей дочерью.

«Ну что, пора начинать дрожать?» — спросили коленки Локки, но его хваленое здравомыслие выдало иной вариант — замереть и не двигаться. Так человек, вошедший в воду и увидевший рядом с собой треугольный плавник акулы, застывает как камень.

— Ох… — наконец смог выдавить из себя Локки. — Это так неожиданно…

— Конечно, неожиданно, — снисходительно согласился капа. — Но тут наши цели совпадают. Я знаю, что вы с Наццей испытываете взаимную симпатию. Благодаря этому союзу ты войдешь в семью Барсави, станешь отвечать за Анжаиса и Пачеро, а они — за тебя. Неужели не понятно? С родственными узами им придется считаться куда сильнее, чем с самым могущественным гарристой, — Барсави пожал правой рукой левый кулак и опять широко улыбнулся — этакое краснолицее божество, раздающее благословения с небесного трона.

Локки незаметно вздохнул. Ничего не поделаешь: ситуация требовала абсолютного, пусть даже молчаливого согласия, как если бы Барсави стоял с арбалетом у виска Локки. Люди умирали, отказав Барсави в гораздо меньшем. Оступиться от родной дочери капы стало бы весьма неприятным способом самоубийства. Попробуй Локки воспрепятствовать планам Барсави, и он не переживет сегодняшнюю ночь.

— Благодарю вас, капа Барсави. Для меня это высокая честь. Надеюсь не обмануть ваших ожиданий.

— Об этом не может быть и речи. И еще — насколько мне известно, несколько других гаррист тоже положили глаз на Наццу. Но я считаю, если бы кто-то хотел приручить ее, то наверняка бы уже это делал, верно? Представляешь, как они удивятся такой новости! Вот будет сюрприз!

«Да, — подумал Локки, — а моим свадебным подарком станет мстительная ревность неизвестного числа обманутых поклонников!»

— Все ясно, ваша честь… Когда и как я могу начинать?

— Наверное, тебе потребуется несколько дней, чтобы все обдумать, — предложил Барсави. — А я тем временем поговорю с девочкой. Конечно, сейчас ей нельзя покидать Плавучую Могилу. Но как только я разберусь с Серым Королем, ты сможешь ухаживать за Наццей по всем правилам.

— Я так понимаю, что теперь мне надо постараться побольше красть? — очень осторожно спросил Локки.

— Считай это моим заданием. Так сказать, в придачу к родительскому благословению, — ухмыльнулся Барсави. — Посмотрим, удастся ли тебе красть больше и сохранить при этом свое благоразумие. Я почти уверен в твоем успехе. И знаю, что ты не захочешь огорчать меня или мою дочь.

— Что вы, ваша честь! Я сделаю все, что в моих силах.

Капа Барсави поманил Локки и протянул левую руку ладонью вниз. Локки опустился на колени, принял эту руку в свои ладони и медленно поцеловал знакомый перстень Барсави — черную жемчужину с кровавой искрой в сердцевине.

— Капа Барсави, — произнес он, опустив глаза.

Капа взял его за плечи.

— Дарую тебе мое благословение, Локки Ламора. Благословение старика, заботящегося о своих детях. Этим решением я поставил тебя выше многих опасных людей. Конечно, для тебя не новость, что мои сыновья наследуют весьма рискованное дело, и если они проявят недостаточную осторожность или твердость… могут произойти неожиданные вещи. Возможно, когда-нибудь этим городом будет править капа Ламора. Ты когда-нибудь мечтал о таком?

— Если честно, нет, — прошептал Локки. — Я никогда не мечтал о власти капы, опасаясь проблем капы.

— Вот она, твоя осмотрительность! — Барсави улыбнулся и махнул в сторону дальних дверей, позволяя Локки удалиться. — Действительно, проблемы, с которыми приходится сталкиваться капе, весьма нешуточны. Но ты помог мне решить одну из них.

Локки вышел, путаясь в мыслях, а капа Каморра остался сидеть на своем троне, молча и глядя в никуда. Единственными звуками вокруг него было эхо шагов Локки и ровный стук капель крови, сочащихся из мешка на голове Федерико.

— Черт, Нацца, даже проживи я на свете тысячу лет и повидай все в этом мире по шесть раз, то и тогда охренительная ПРОСЬБА твоего отца поставила бы меня в тупик!

Девушка поджидала его в коридоре, за дверью. Как только часовой механизм захлопнул дверь в покои Барсави, она бросила на него виноватый и смущенный взгляд.

— Но объяснить тебе все заранее, наверное, было бы еще более неловко…

— Да уж, тут такая хрень, что не знаешь, как лучше. Послушай, Нацца, мне не хотелось бы тебя обижать, но…

— Я и не думаю обижаться, Локки, — перебила она.

— Нет, пойми меня правильно — ты мой хороший друг.

— У меня точно такие же чувства к тебе, Локки. Но тем не менее…

— Все так сложно?

— Да нет, не сложно. Слушай, — девушка схватила его за плечи и, слегка сгорбившись, заглянула в глаза. — Ты мне друг, Локки. Возможно, лучший из всех. Мой верный пезон. Я очень люблю тебя, но… совсем не как будущего мужа. И знаю, что ты тоже…

— Я…

— Локки, — настойчиво произнесла Нацца. — Мне известно, что единственная женщина, похитившая ключик от твоего выдающегося сердца, находится за тысячу миль отсюда. И также знаю, что ты предпочтешь страдания по ней счастью с другой женщиной.

— Вот как? — Локки сжал кулаки. — Похоже, об этом уже знает весь Каморр. Бьюсь об заклад, что господин герцог регулярно получает донесения на эту тему. А твой отец — единственный человек, оставшийся в неведении!

— Возможно, ему просто плевать на это, — Нацца подняла брови. — Локки, ваши отношения — это отношения капы и пезона. Ничего личного. Он приказывает, ты повинуешься. Ну… как правило.

— Как правило, но не сейчас? А мне-то казалось, что тебя обрадует это известие. Вот, твой отец строит планы на отдаленное будущее, как ты и хотела!

— Я говорила о разумных планах, — впервые за их разговор Нацца по-настоящему улыбнулась. — Ну же, пезон. Мы ведь можем несколько дней поиграть в эту игру. Просто сделать вид… а тем временем вместе подумать, как выйти из положения. Все зависит от нас самих, не так ли? Старик не сумеет нас победить… он даже не узнает о своем проигрыше.

— Наверное, Нацца. Сделаем, как ты скажешь.

— Я уже сказала. Приходи послезавтра, мы что-нибудь придумаем. Прорвемся. А теперь иди успокой своих мальчиков. И будь осторожен.

Локки вышел в приемный зал, а Нацца осталась в коридоре. Он смотрел, как она стоит за медленно закрывающимися дверями, пока не раздался щелчок замков. Вор мог бы поклясться, что перед тем, как тяжелые двери окончательно сомкнулись, девушка подмигнула ему.

— …И вот та самая карта, которую ты загадал. Шестерка пик, — говорил Кало, показывая карту страже.

— Сто чертей! — выругался один. — Здесь замешано колдовство.

— Просто старый трюк семейства Санца. — Кало перетасовал колоду одной рукой и протянул Локки. — Хочешь попробовать, начальник?

— Нет, спасибо, Кало. Собирайтесь, парни. С делами я разобрался, так что довольно мозолить глаза страже.

Одновременно Локки подал условный знак на их языке жестов: «У нас крупные осложнения; обсудим в другом месте».

— Черт, я проголодался, — воскликнул Жеан, поняв сигнал. — Почему бы нам не отправиться, например, в «Последнюю ошибку» и не перекусить в наших комнатах?

— Отлично! — отозвался Жук. — Да здравствует пиво и абрикосовые кексы!

— Это сочетание даже на слух столь отвратительно, что я вряд ли решусь попробовать! — отвесив шутливый подзатыльник младшему из Благородных Подонков, Жеан направился к узкому мосту, связывавшему Плавучую Могилу с остальным миром.

Кроме капы Барсави, полагавшего, будто Благородные Подонки даже после смерти отца Цеппа продолжают попрошайничать на ступенях храма, никто из Правильных Людей Каморра никак не связывал членов банды с Домом Переландро. Кало, Гальдо и Жук снимали комнаты в различных частях Западни и соседних районов, причем меняли их каждые несколько месяцев. Локки и Жеан изображали, будто квартируют вместе уже несколько лет. По случаю — счастливому или злому, трудно сказать — Жеану удалось снять комнаты на седьмом этаже Расколотой башни.

В ту ночь дождь лил вовсю и было темно, хоть глаз выколи. Никто из обитателей особенно не стремился спускаться по скрипящим внешним ступенькам с северной стороны Расколотой башни. Дождь ровно колотил в ставни, ветер загадочно вздыхал, проникая сквозь щели и трещины в старых стенах. Благородные Подонки уютно устроились на подушках и при свете бумажных фонарей допивали свое пиво. Это был особый сладкий сорт местного светлого пива, который большинство каморрцев предпочитали темному и горькому вераррскому. В комнате было душно, но по крайней мере сухо.

За ужином Локки рассказал друзьям свою историю.

— Это самая хреновая из всех хреновых вещей, которые могли с нами приключиться, — подвел итог Гальдо.

— Простите, но я повторю уже прозвучавшее предложение, — вмешался Жеан. — По-моему, следует поскорее сворачивать игру с доном Сальварой и выбираться из этой заварушки. История с Серым Королем становится слишком опасной. Мы не сможем заниматься нашими аферами, если Локки окажется в центре этой интриги.

— И когда ты предлагаешь остановиться? — поинтересовался Кало.

— Да чем скорее, тем лучше, — решительно заявил Жеан. — Прямо сейчас, в крайнем случае, после следующей расписки от Сальвары. Но не позже.

— М-да… — Локки разглядывал осадок на дне своей кружки. — Мы много поработали ради этого приза. Я практически уверен, что нам удалось бы вытянуть еще пять-десять тысяч крон как минимум. Это, конечно, не те двадцать пять тысяч, о которых мы мечтали, но согласитесь, сумма вполне достаточная, чтобы гордиться ею. Ради этих денег я только что кровью не обделался, а Жуку пришлось прыгнуть с крыши.

— А еще катиться две мили в проклятой бочке! — вставил Жук.

— Ты говоришь так, будто эта мерзкая старая бочка налетела на тебя по дороге и заставила лезть внутрь, — возразил Гальдо. — Что касается меня, я свое мнение уже высказал — оно такое же, как у Жеана. Давайте обсудим кое-какие меры предосторожности. Например, обдумаем надежное убежище для тебя, возможно, за пределами города. Просто обсудим, даже если ты не собираешься прибегать к подобным мерам.

— Ха, что я слышу! — усмехнулся Локки. — Санца ратует за благоразумие! А как же насчет того, что мы богаче и умнее всех?

— Локки, ты будешь без конца повторять эту фразу, пока в один прекрасный день тебе не перережут глотку, — поддержал брата Кало. — Лично я теперь по-другому смотрю на Серого Короля. Этот чертов безумец действительно способен в одиночку противостоять трем тысячам. И у тебя уже сейчас есть шанс стать одной из его целей. Если же Барсави попытается вовлечь тебя в свой круг, то это еще больше ухудшит положение.

— Можем мы хоть ненадолго отвлечься от такой приятной темы, как перерезанные глотки? — Локки резко встал, подошел к окну, смотрящему на море, и долго стоял там, заложив руки за спину. — Кто мы такие, в конце концов? В первый момент, когда Барсави сделал мне свое предложение, признаюсь, я сам со страху едва не прыгнул в эту гадскую бухту. Но затем обдумал все как следует. И вот что я вам скажу, парни: старому лису приходит конец. А мы держим его в руках, на полном серьезе. Только вдумайтесь: мы настолько преуспели в своем деле, что сам капа просит долбаного Бича Каморра жениться на своей дочери! Нет, мы так круты, что просто смешно становится!

— Тем не менее это не только успех, которому следует радоваться, но и куча проблем, способных навсегда испортить наши дела, — охладил его пыл Жеан.

— Но мы и в самом деле можем радоваться, Жеан! И лично я собираюсь радоваться прямо сейчас. Как ты не понимаешь? Это ничуть не сложнее, чем то, чем мы занимаемся каждый день. Просто привычная добрая работа Благородных Подонков. С той только разницей, что теперь Нацца — наш союзник, который поможет нам выиграть приз. Долой уныние, мы просто не можем проиграть! А насчет женитьбы… Скажу честно: я собираюсь жениться на ней не более, чем завтра же утром унаследовать трон герцога Никованте.

— У тебя есть план? — теперь в глазах Жеана, помимо настороженности, появилось любопытство.

— Абсолютно никакого. Не могу даже предположить, с чего начать. Но, с другой стороны, все мои авантюры начинались подобным образом, — Локки одним махом допил остатки и швырнул оловянную кружку об стену. — Все, ребята, я прикончил свое пиво и доел абрикосовые кексы. И мне плевать на них обоих — и на капу Барсави, и на Серого Короля! Никто не посмеет помешать нашей игре с доном Сальварой. Так же, как никто против воли не свяжет меня с Наццей. Мы будем жить, как жили до того: дождемся боя, примем его и блестяще выиграем!

— Ладно, — Жеан вздохнул. — Но, по крайней мере, обещай принять некоторые меры предосторожности и внимательно следить за ходом событий.

— Конечно, Жеан, конечно. Забронируй нам несколько мест на подходящие корабли. С оплатой не скупись, трать, сколько потребуется. Неважно, куда они идут, лишь бы не в Джерем. При такой страховке мы всегда сможем исчезнуть на несколько недель и вернуться, когда пожелаем. Кало, Гальдо, а вы завтра отправляйтесь к Вратам Висконте. Договоритесь с «желтым куртками» за любые деньги, чтобы в случае чего мы смогли легко покинуть город, невзирая на комендантский час.

— А мне что делать? — спросил Жук.

— А ты будешь стеречь наш тыл. Поболтайся возле храма, посмотри, что к чему. Примечай любого, кто отирается там подозрительно долго, и вообще все необычное. Если возникнет хоть какая-то опасность, обещаю, более того, гарантирую — мы тут же сникнем и растворимся, как моча в океане. А пока, парни, верьте мне. Лично я в ближайшие дни намерен выходить в город только в обличье Лукаса Фервита или в какой-нибудь другой маскировке.

— Полагаю, вопрос решен? — тихо сказал Жеан.

— Жеан, я могу быть или твоим гарристой, или просто парнем, который покупает на всех пиво и закуску, если другие почему-то не могут заплатить, — Локки окинул присутствующих нарочито суровым взглядом. — Но я не могу быть обоими одновременно — эти роли исключают одна другую.

— Я всегда чувствую себя неуютно, когда у нас так мало информации, как сейчас, — пояснил Жеан. — Мне кажется, подозрения Наццы вполне обоснованы. Серый Король скрывает в рукаве какой-то козырь, о котором мы даже не догадываемся. Наша игра очень рискованная, а положение вещей — ненадежное.

— Сам знаю, — вздохнул Локки. — Но я прислушиваюсь к своей интуиции, а она подсказывает, что на сей раз нам следует идти навстречу опасности с улыбкой на лице. Понимаешь, чем дольше мы живем, тем лучше я начинаю понимать, к чему готовил нас отец Цепп. Он ведь не обещал нам спокойного и упорядоченного мира, в котором мы сможем сами выбирать, когда быть умными, а когда валять дурака. Нет, он учил нас выживать в положении, когда вокруг одно дерьмо. Что ж, сегодня такой момент настал — мы в дерьме, парни… но мы сильнее этого дерьма. И не стоит лишний раз говорить мне, что темная вода захлестывает нас по самое горло. На это я скажу: да, пусть темная вода, но в таком случае мы — хищные акулы в этой воде!

— Да, черт побери! — воскликнул Жук. — Я знал, что мы не зря выбрали тебя своим вожаком!

— Против мудрости мальчика, прыгающего с крыш, возразить нечего, — скептически заметил Жеан. — Хочу только надеяться, что мои замечания будут приняты к сведению.

— Конечно, Жеан! — легко согласился Локки. — Приняты, поняты, а также обдуманы со всей серьезностью. Зачтены, заверены и накрепко впечатаны в мое здравое мышление.

— О боги, да ты, похоже, искренне рад! Я ведь знаю — ты играешь словами, лишь когда находишься в исключительно приподнятом настроении, — Жеан вздохнул, но губы его невольно дрогнули в улыбке.

— И учти, Локки, — заметил Кало, — если ты все-таки попадешь в переделку, мы не станем слушать приказы гарристы, а просто-напросто возьмем дубину и огреем нашего друга по его тупой черепушке. А после этого вывезем из Каморра в ящике. У меня, кстати, припасена подходящая дубина.

— А у меня ящик, — подхватил Гальдо. — Я долгие годы надеялся, что ему найдется достойное применение.

— Ясно, — кивнул Локки. — Но, несмотря ни на что, я сделал выбор. Я предпочитаю верить в милость Лукавого Благодетеля и в нас, а также доверяю наставлениям отца Цеппа. Я хочу продолжать делать то, что у нас получается лучше всего. Значит, завтра мне еще предстоит кое-какая работка в качестве Лукаса Фервита, а послезавтра я снова увижусь с Наццей. Капа питает большие надежды на эту встречу, но полагаю, Нацца к тому времени что-нибудь придумает.

Локки вновь припомнил ее последний взгляд, то, как она подмигнула ему в створе закрывающихся тяжелых дверей темного дерева. Всю жизнь Нацца хранила секреты отца… интересно, насколько важно ей было иметь свой собственный секрет от него?