"Зеркало любви" - читать интересную книгу автора (Вронская Наталия)16Время пролетело очень быстро. Настал день, когда ожидаемое свидание, которого страшились обе стороны, состоялось. Никита Александрович, который желал уже скорее все решить, подъехал к дому Глебовых рано утром. Он был приветливо встречен, как самый дорогой гость проведен в покои и оставлен тут же в одиночестве. Михаил Федорович сам пошел за дочерью. Он отпер Машину дверь и увидел девушку совсем одетой. Накануне вечером Михаил Федорович предупредил Машу, какой гость прибудет завтра, и этим вовсе лишил ее сна. Лицо ее было бледно, глаза сухи, и она уже была готова к решительному разговору. – Князь Никита Александрович уже прибыл, – сообщил ей папенька. – Я слышала, – ответила тихо девушка. – Маша, я прошу тебя… Будь благоразумна! Странно просить тебя об этом, ибо, как я убедился, благоразумия в тебе нет ни на грош… Но теперь, когда жизнь твоя решается, подумай о себе и подумай обо всем нашем семействе. Подумай о своем отце, который не заслужил с твоей стороны такой черной неблагодарности… Я уже стар, дорогая моя, мне тяжелы все эти потрясения… Маша посмотрела на отца и тут впервые заметила, что он тоже бледен, что не спал ночь и, наверное, и в самом деле переживает и страдает из-за нее! Сердце ее задрожало от боли и стыда, она воскликнула: – Папенька! – и бросилась Михаилу Федоровичу на шею. Они обнялись, и отец крепко поцеловал дочь. – Будь же благоразумна, дитя… – Хорошо, – прошептала она. Через пять минут оба пришли уже в себя и спустились вниз. Глебов решил оставить молодых людей наедине для объяснения. Он тут уже, пожалуй, ничего не мог более поделать. Все было в их руках… – Мария Михайловна. – Князь, увидев девушку, вскочил и поклонился. – Никита Александрович, – едва слышно прошептала Маша и сделала реверанс. Он подал ей руку, и она, едва касаясь его руки пальцами, села на стул напротив того, на котором в ожидании Маши разместился Никита. Она была такой бледной, с синими кругами под глазами, такой несчастной и трогательной… Красота ее ничуть не потеряла от бессонных ночей, но даже если бы она и подурнела вдруг, то влюбленным глазам это не было бы заметно. Ох, и ошибался же Михаил Федорович, когда не велел князю раньше быть у них! Как знать, не более бы поразил влюбленного князя вид плачущей Маши, не задел бы его сердце так, что оставил на нем кровавую рану! И не решилось бы все тут же, без тяжких объяснений, одними только взглядами, сочувствием и объятиями! Но!… Тот момент уж миновал и, однако… Однако нынче, глядя на бледную девушку, молодой человек мог лишь умиляться и восхищаться, трепетать от любви и сходить с ума от сомнений, терзавших его. Черные локоны, перевязанные лентою, спадали на стройные плечи, покрытые темным скромным платьем. Маленькая ножка, ненароком выглядывавшая из-под юбок, казалась невесомой и будто парила над землей. Прекрасные глаза, опущенные долу, нежные тонкие руки, бессильно сложенные на коленях, склоненная перед ним шейка… Более всего на свете он желал бы сейчас же прижать ее к своей груди! Целовать эти руки и уста и эту склоненную виноватую головку! Но ничего этого сделать было невозможно. Следовало говорить, говорить, быть воспитанным и учтивым и казаться сдержанным и почти холодным. Маша же ничего не видела. Ей было и стыдно, и неловко, и боязно. Она страдала из-за себя, из-за папеньки, из-за Алексея и даже из-за Никиты Александровича, которого почитала убийцей и оттого почему-то очень жалела. – Мария Михайловна, – наконец начал молодой человек, – передо мной стоит тяжелая задача… Я должен изъяснить вам свои чувства и намерения… Он помедлил. Что же сказать дальше? – Теперь я не свободен… Она удивленно вскинула голову и посмотрела на него – Не свободен в выражении чувств, хочу я сказать. Не свободен, как давеча, в парке, когда я был смел и надеялся на ваш ответ… На ваш положительный ответ… Теперь я понимаю, что такой ответ с вашей стороны был невозможен тогда. Вы любили… Я должен теперь сказать вам, что мои чувства не изменились, что я люблю вас, как и прежде. Но неволить вас я не стану. Быть может, вы еще не в состоянии на что-либо решиться… Я буду ждать. Сколько потребуется. Более всего на свете я хотел бы, чтобы вы составили мое счастие и стали моей женой, но ежели вы этого не пожелаете, то… Тут Никита Александрович замолчал и посмотрел на Машу. Она внимательно слушала его, но, как только он поднял на нее взгляд, отвернула лицо в смущении. – Говорите же! – потребовал он. – Вы должны мне хоть что-нибудь сказать! Маша вздрогнула и, опустив голову еще ниже, сказала: – Мне трудно говорить… – При этих словах она набралась решимости и взглянула князю прямо в лицо. – Да, вы правы, я любила. – И любите, должно быть, и теперь, – пробормотал он. Она потупила взгляд. – Никита Александрович… Князь… Легко было бы мне любить в благополучии… Но при тех обстоятельствах, что сложились… Как я могла отказать в своих чувствах, когда все складывалось против нас? Как могла отказаться бежать? Это было бы бесчестьем… «Так вот оно что! – неожиданно подумал он. – Она считала для себя бесчестьем отказаться от любви в невзгодах, в трудностях! Идти до конца, однажды изъяснив чувства, обещав однажды… Какое благородство! – восхитился князь. – Но какой обман с его стороны!» – Я виновата перед вами, перед папенькой, но… Тут Маша запнулась, не в силах говорить долее. – Я должна теперь… – Бедное, несчастное благородное создание, – прошептал он. Маша подняла на него изумленный взгляд. – О чем вы? – Нет, нет! – воскликнул он. – Продолжайте! – Я теперь скажу то, что вас обидит, – сказала она вновь. – Вы убили Алексея Ивановича… Он изумленно посмотрел на девушку. – Убийство – это страшно. Слишком страшно! Я не осуждаю вас, о нет, но… – И все же вы любите его. И страдаете. – Да… нет… – Маша опустила лицо в ладони. – Я не знаю! – в отчаянии воскликнула она. – Он теперь мертв! – Он жив, – мрачно сказал князь. – Он был лишь ранен, и рана его была несерьезной. Он будет жить, пусть это вас утешит! – Жив! – В лице ее отразились изумление и радость одновременно. «Жив! – пронеслось у нее в голове. – И ни она, ни князь не повинны в чужой смерти! Какое счастье!» – Вы так рады, – с недоверием произнес Никита. Он теперь вдруг понял, что потерял ее. Он должен теперь уйти. Уйти! Что еще он мог сделать? Уйти и промолчать… Но благородство его было не безгранично. Нет! Он уйдет, но все расскажет ей! – Так знайте же, какого негодяя вы любили, – вдруг твердо сказал князь. – Я не могу уйти благородно и молча, я не так высок духом. Он жив, но лучше бы он умер, поверьте. Маша возмущенно посмотрела на него: – Перестаньте… – начала она было. – Ну уж нет! Позвольте я договорю!… Вы думаете, Лович любил вас? Ничуть не бывало. Вы были лишь развлечением, одним из многих. – Но мы хотели обвенчаться! – Обвенчаться? Вы просто не знаете, что этот негодяй уготовил вам! Князь был вне себя от гнева. О женщины! Отчего они предпочитают подлецов и негодяев? Отчего их так и тянет в силки и западни, расставленные им легкомысленными искателями пустых и преступных развлечений? Брак, с честью предложенный ей, любовь, не омраченную преступлением и тайной, она отвергла! Пустого же игрока, кутилу, убийцу – вот кого она предпочла! Вот перед кем держала слово! Вот кого любила! Князь с волнением продолжил: – Лович за несколько дней до сего совершил убийство. На дуэли он смертельно ранил молодого корнета Иволгина, недавно переведенного в полк. Да и до этого за ним водилось немало грешков. О некоторых я даже не смею упоминать в вашем присутствии. Скажу только лишь еще, что он был азартный игрок и одно время о нем шла слава, как о шулере. Теперь же он много задолжал, несмотря на все свои умения! После дуэли с Иволгиным он решил бежать. Ибо ему грозил суд за смертоубийство! «О Боже! Алексей – убийца…» – пронеслось в ее растерянной голове. – Решив скрыться бегством, он все подготовил. Но ему было бы грустно бежать в одиночестве. Лишиться столь многих развлечений! Он должен был как-то утешить себя. И вот тут вы пришлись кстати… Маша смотрела на князя. Лицо ее попеременно то краснело, то бледнело. Глаза ее расширились, и она не сводила их с Никиты. – Я нашел ваши письма у него. Он даже не потрудился их уничтожить. Теперь же не волнуйтесь. Я уничтожил их. Вам ничто не грозит… Итак, он решил взять вас с собой. Но так просто вы бы не поехали. В вас живы представления о чести, и это представляло определенные затруднения. С вами надо было венчаться. Но связывать себя семьей, словом перед Богом из-за минутной прихоти? О нет! Это не в характере Ловича! Он решил разыграть для вас венчание! – Разыграть? – прошептала Маша. – Да, милая Мария Михайловна, разыграть. Он нанял актера, которому заплатил за то, чтоб тот сыграл роль священника. Настоящего священника он также подкупил для того, чтоб тот освободил церковь и дал место для этого подлого «венчания». Этого балагана, фарса, призванного обесчестить вас! Вы не стали бы его женой, о нет. И узнали бы об этом слишком поздно! Быть может, в тот момент, когда бы вы были далеко от дома, он бросил бы вас, бежал за границу, как и намеревался сделать. Оставил бы вас, обесчещенную, без гроша за душой, в чужом городе… Вы были бы навсегда потеряны для общества, жизнь ваша была бы погублена навек! Маша потерянно смотрела на него. И он все это знал! Неужели правда? – Неужели правда? – произнесла она вслух. – Увы, да, – ответил князь. «Какой позор! Смерть была бы ее удел, свершись все так, как говорил князь, как придумал Алексей… Алексей! Как же он смеялся над ней, должно быть, когда читал ее глупые письма!» На глазах девушки заблистали слезы. «Я отдала себя в руки негодяя. Я достойна презрения! Как может Никита Александрович смотреть на меня и не ужасаться мне? Я преступница! Жизнь моя погублена, никто и никогда не захочет знаться со мной… И он – он меня тоже презирает!» Маша посмотрела на князя и увидела его гневное лицо, лицо, которое она так не желала видеть! Человек, которого она любила, оказался подлецом, а другой, которого не желала видеть… Он был настоящим другом, он любил… Да-да! Любил! Он был прекрасен и благороден во всем, он не был убийцей в отличие от того, другого… – Но все же он жив… – вдруг пробормотала она. Он жив, а это значило… Это значило, что сидящий перед ней человек честен и чист перед Богом и людьми! – Жив?! – изумленно повторил князь. – Так вот вы о чем? «Она может его любить? Господи! – пронеслось у него в голове. – Я ничего не понимаю!» – Прощайте же, Мария Михайловна. Я не могу более оставаться с вами… Вы думаете о другом! О негодяе, который хотел обесчестить вас и радуетесь тому, что он все же жив! Я… Я не знаю, что и сказать на это… Я не понимаю, и никогда не пойму вас, простите же меня! С этими словами князь выбежал из комнаты. Сердце его разрывалось от любви и горя. Нет! Никогда он больше не вернется в этот дом! Никогда, никогда! Она… Как она больно ранила его, как… Но что? Разве она клялась ему? Нет. Она не предавала. Она просто, просто… Он уж стоял на крыльце и оставался только шаг, чтобы навсегда ему бежать из этого дома и никогда не возвращаться к ней! – Предательница! – вдруг воскликнул он. – Предательница, предательница… – только и знал он что твердить это слово. «Чем же она предала меня? Да тем, что не любит!» – вот он ответ. Она не любит его! Странным, непостижимым образом она любит того негодяя, но не его. И никогда не полюбит. – О Господи! Да что это со мной? – пробормотал он. – Я потерял разум, я обезумел… Он потянул рукой тугой галстук, чтобы ослабить его. Ему нечем было дышать. Он задыхался, захлебывался от несчастья, посетившего его. Он… Он плакал?… Нет, нет! Этого удовольствия он ей не доставит! Он ушел! Ушел и больше не вернется! Все кончено! Отчаяние, темное и глухое, охватило Машу. Боже, какое страдание! Он не простит ее! Не простит ее глупости, ее предательства, этих безумных слов, что вырвались у нее под конец! Он не понял, совсем не понял, чему она радовалась. Не тому, что тот негодяй остался жив, а тому, что он, Никита, не убийца! Он, полный всяческих совершенств, так сильно и искренне любящий ее – не преступник, не хладнокровный душегуб! Не то что тот, другой… Маша вскочила, кинулась к двери, но тут остановилась, задрожала, руки ее бессильно упали. – Нет, нет! – воскликнула она. – Все пропало, все погибло! Только теперь, только теперь поняла она, что любит! Да, любит, лишившись всяческой надежды, любит человека, которого отвергала! И любила его всегда! Только его! И не может без него жить! А он… Он ее ненавидит, презирает, он ушел и больше не вернется! – О-ох! – Маша зажала рот руками. Рыдание рвалось из груди, отчаянное, несдерживаемое. Вот она, глупость-то! То, о чем папенька говорил! От дури своей куда скроешься? Как жить-то теперь? Маша упала на колени перед креслом и зарыдала, бессильно и отчаянно, уткнувшись головой в обивку. Никита постоял немного на улице, пока холодный ветер не привел его в чувство. Надо было вернуться, одеться, прийти окончательно в себя и, должно быть, что-то сказать ее отцу… Никита нехотя повернулся и вошел назад в дом. О не мог говорить, нет, не мог! – Не буду я ни с кем объясняться, – пробормотал он. И тут до его слуха донеслись рыдания. Несчастные, отчаянные… Это плакала она! – Боже, что же она плачет? – прошептал он. – Зачем рвет мне сердце? Она же была так рада, так счастлива… Но он уже не мог не вернуться, не зайти в ту комнату, в которой плакало любимое им и такое несчастное создание. Сердце его разрывалось от сочувствия и любви. Сначала он шел совсем медленно, после прибавил шагу и вот уже, не в силах сдерживаться, ворвался в комнату, где оставил ее. Она сидела на полу и рыдала, опустив лицо в ладони. – Милая, дорогая моя… – бросился он к ней. – Ну не плачьте, не плачьте! Вы погубите себя, вы погубите меня… Князь подхватил ее в объятия и прижал к себе. – Ну скажите, скажите же мне: что мне сделать? Как утешить вас? Машенька… Любимая моя… – Вы… вы… – прошептала она. – Я люблю вас… Он едва услышал эти слова. В его голове все смешалось, он будто оглох. – Что? Что вы сказали? – переспросил он. – Люблю… – прокричала Маша сквозь слезы и, вцепившись в него руками, спрятала лицо в складках его одежды. Он крепко-крепко, еще крепче прижал ее к себе, и оба они замерли. Никита почувствовал, как она перестала плакать, как затихла. – И я люблю. Всегда любил и буду любить… – прошептал он ей в макушку. – Как же я счастлив… – И я… – послышалось ему. – Господи! Благослови этот день… – только и смог выговорить он. |
||
|