"Кровь избранных" - читать интересную книгу автора (Дзен Кай)

3 Новая Германия, Парагвай, июль 1944

Дитрих Хофштадтер разглядывал себя в зеркале. На лбу и в уголках глаз уже появились морщины, волосы стали редеть, хотя лицо выглядело еще довольно молодо. Ему очень не нравилось то, что с возрастом он все более становится похож на отца, барона Генриха Хофштадтера.

Штурмбанфюрер окунул лезвие в тазик с теплой водой и, намылив щеки, начал бриться. Вытершись, он маленькими ножницами подровнял усики. Уже давно послали человека встречать гостя, и тот появится с минуты на минуту, а Хофштадтеру хотелось выглядеть безупречно. Это не означало, что он в другие дни за собой не следил, просто сегодня представился особый случай.

Дитрих бросил взгляд за окно. С востока опять надвинулись облака, повеяло холодом, и макушки деревьев заколыхались. Хофштадтер неспешно оделся, накинул пальто и, зажав в зубах сигару, вышел в сад. Казалось, зима никогда не кончится.

Почти сразу вдалеке затарахтел мотор приближающегося автомобиля.

Раньше они ни разу не виделись и при первом рукопожатии глядели друг на друга с недоверием.

— Добро пожаловать в Новую Германию. Здесь у нас Бавария в миниатюре, — произнес немец, изображая из себя радушного хозяина.

Хиро Отару, тощий как жердь японец, съежился в своем двубортном костюме в белую полоску и поклонился. Хофштадтер проводил гостя в дом. Хиро расположился в приготовленной для него комнате, принял душ, и они встретились в гостиной, где на столике лежал гобан — доска для игры в го.

— Что вы скажете на то, чтобы выпить по глоточку и сыграть партию? — предложил Дитрих, доставая бутылку ликера и два бокала.

Отару водрузил на нос очки в черепаховой оправе и предоставил первый ход Хофштадтеру.

— Война проиграна. Напрасно в Германии все еще питают иллюзии, — с горечью в голосе произнес немец и передвинул фишку.

Японец молча сделал ответный ход.

— Видите, герр Отару, — Дитрих кивнул в сторону окна, — вон там, на юге, за горами, располагается столица этого злосчастного государства. Прошло более пятидесяти лет, как немецкая община обосновалась здесь, чтобы реализовать идеал, который рушится сейчас в Европе. Я отнюдь не разделяю выбора моих соотечественников, решивших создать себе новую малую родину в Парагвае и отгородиться от всего мира. Просто у меня нет другой возможности завершить, как сказал бы мой папаша, миссию.

Хофштадтер сам удивился своему порыву и смущенно улыбнулся.

За гребнями гор гасли последние лучи солнца, и контуры деревянных построек стали скрываться в сумерках.

Партию в го^[7] прервали, чтобы поужинать. Отару говорил мало, но Дитриха его немногословность вовсе не смущала. Он чувствовал себя с японцем совершенно естественно. Вскоре уставший с дороги гость откланялся и ушел спать.

Вернувшись в гостиную, хозяин еще долго потягивал ликер, уставившись на гобан.

Рано утром, когда Дитрих в дамасском халате завтракал в столовой, появился японец, одетый, в отличие от хозяина, в костюм.

— Я вижу, вы уже отдохнули, Отару-сан, а ведь вчерашнее путешествие, наверное, было не из легких.

Надевая очки, тот ответил:

— Я сплю сколько требуется, герр Хофштадтер, и не люблю терять время. Мне уже довелось просмотреть вашу документацию.

Японец прихлебнул чай, и на его лицо легла тень.

— «Инь Чжень»^[8] с сушеной грушей… а вы человек утонченный, штурмбанфюрер. Образованный, умный, и именно поэтому я осторожен…

Дитрих довольно улыбнулся:

— Что вы говорите, Отару-сан?

Еще раз пригубив чай, японец ответил:

— Буду откровенен. Вы от меня что-то скрываете: бумаги, приготовленные для меня, — лишь вершина айсберга. Есть еще какие-то документы, но вы либо не хотите показывать, либо выжидаете.

Немец посмотрел ему в глаза:

— Пойдемте со мной.

Хофштадтер не стал переодеваться, и как был в халате, так и повел Отару по длинным коридорам мимо чучел кайманов и картин эпохи Возрождения. Вскоре они оказались перед дверью, за которой открылась ведущая круто вниз лестница, вырубленная прямо в скале, и стали спускаться. В ноздри ударил запах сырости, а затем воздух сделался очень влажным. Японец дважды снимал очки и протирал линзы. Немец шел довольно быстро, светя перед собой фонарем и все время оглядываясь. Повернувшись в очередной раз, Дитрих увидел, что гость затоптался на месте.

От забежной ступени короткий коридор вел к металлической винтовой лестнице, круто поднимавшейся вверх. Они вышли уже за пределы виллы и собирались войти в другое здание.

— Осторожно голову, Отару-сан, и смотрите под ноги…

Круг света от фонаря становился все слабее. Поднимаясь по ступенькам, Хофштадтер понял, что не слышит шагов позади себя.

— Ну, что вы там? — Не дождавшись ответа, Дитрих вернулся назад.

Хиро сидел на ступеньке, держа в руке какую-то коробочку. Задыхаясь, японец судорожно ее открыл, высыпал на ладонь несколько маленьких пилюль и бросил их в рот. Он с трудом восстановил дыхание и попытался встать, опираясь рукой о стену. Лоб был покрыт испариной.

— Отару-сан, все в порядке? — Хофштадтер зажег масляную лампу, которая находилась здесь, и подошел поближе.

— Д-да, все хорошо. Не волнуйтесь, герр штурмбанфюрер, мне уже лучше. Прошу вас, идите вперед.

Немец снова зашагал по ступенькам, все время оборачиваясь и стараясь не освещать лицо Отару, чтобы не смущать гостя. Поднимались они долго — лестница сделала множество витков. Хиро не отставал — видимо, пилюли возымели действие. Запах сырости постепенно ослабевал, и воздух становился более свежим.

Лестница казалась бесконечной, но вот впереди забрезжил свет. Они вошли в круглую комнату со сферическим потолком. В лучах света, идущих из узких бойниц, плясали пылинки. В центре комнаты на выложенном из камня подиуме стояло массивное деревянное кресло. В противоположной стороне, за люком, через который они вошли, располагались стол со стульями и стеллажи с книгами и свитками, а также маленький бак с краном и карта полушарий.

— Добро пожаловать, Отару-сан. Это сердце дома Хофштадтера. Проходите, садитесь, сейчас я налью вам воды. — Дитрих жестом указал уставшему гостю на стулья.

При дневном свете японцу стало явно лучше. Он отряхнул пиджак и взял протянутый штурмбанфюрером стакан.

— Прошу прощения за неудобства, Хиро… Я могу называть вас Хиро? Я велел выстроить это подобие бункера в нескольких сотнях метров от основного жилья. Из окна дома он хорошо виден: такой холмик с дубом на вершине. Свет и воздух проходят сквозь маленькие отверстия, спрятанные в кустарнике. Чтобы не нарушать маскировку, войти сюда можно только через подземный ход. Там есть еще парочка боковых выходов, но они открываются только изнутри.

Хофштадтер направился к стене, где был вмурован сейф, набрал код, повернул рукоятку в центре дверцы, и она открылась. Немец долго вглядывался внутрь, задумчиво рассматривая содержимое, потом вынул несколько тетрадок в кожаных переплетах с рельефами геральдических гербов на обложках.

— Это досталось мне от отца.

Хиро приблизился и подождал, пока Дитрих разрешит ему прикоснуться к потрепанным страницам с неповторимым запахом старины, хрустящей под пальцами. В тетрадках был дневник Генриха Хофштадтера, вся его жизнь.

— Вы ведь не собираетесь оставаться здесь читать рукопись? — Штурмбанфюрер закрыл сейф, взял маленький чемоданчик и сложил в него рукописи, включая тетрадь, которую держал в руках Отару.

— Ну ладно, давайте вернемся на виллу, — согласился гость.

Хозяин начал спускаться по винтовой лестнице. Отару глубоко вздохнул, шагнул к столу, взял стакан и снова наполнил его водой. Рука японца дрожала, когда он доставал и открывал коробочку. Засунув в рот пару пилюль и запив их, он последовал за Дитрихом.

В камине потрескивал огонь, отбрасывая отсветы на золоченые гербы, украшавшие обложки дневников. Два грифона держали щит над шлемом с гребнем, а внизу располагались девиз, циркуль, молоток и буквы АУМ.^[9] Хофштадтер стоял посреди гостиной с рюмкой коньяка в руке и следил за игрой света на хрустале. Дитрих бессчетное количество раз перечитывал эти страницы. Однако в Любеке, когда ему доверили тетрадки, он запер их в сейф, даже не открыв. Потом, в ненастный день, когда в окно стучал град, решил все же встретиться с отцом лицом к лицу. И просидел целый месяц, вчитываясь в каждую строчку, изучая любое замечание. Ему пришлось долго разбираться в непонятных диаграммах и умопомрачительных полетах фантазии, достойных Пиндара.^[10] Хофштадтер разделил труды родителя на две категории: по одну сторону оказалось то, что он назвал эзотерико-мистическим бредом, по другую — аналитические выкладки блестящего ученого.

В этом скоплении бумаг штурмбанфюрер чуял огромный потенциал, способный вывести к вершинам невиданного господства. Если найти людей и средства, чтобы завершить начатое отцом, то, кто знает, может, и та идиотская мистика, которой напичканы записи, пойдет в дело, чтобы обеспечить ему карьеру. Гитлер и все его приближенные увлекались тем же и вышли из тех же кругов «инициированных», что и родитель Дитриха. А вот младший Хофштадтер научным исследованиям предпочел военную карьеру. Пока барон колесил по миру в погоне за химерами, супруга Кларисса заболела туберкулезом и умерла. Дитриху тогда не исполнилось и тринадцати. Единственной весточкой от папаши была телеграмма, в которой он доверял сына заботам воспитателя.

Мысли мешались в голове. Распутать клубок загадок, содержавшихся в дневнике, удалось лишь наполовину. Генрих фыркнул, уставившись в пустоту, и отпил глоток. Кстати, о гербе: почему отец его изменил?

— Это ваш фамильный герб, герр штурмбанфюрер? — прервал его размышления Отару.

Хофштадтер машинально провел рукой по щеке и сжал уголки губ большим и указательным пальцами.

— Не совсем. И называйте меня, пожалуйста, Дитрих…

— В каком смысле «не совсем», герр штурмбанфюрер? — поинтересовался японец, протирая платком очки.

— Неважно, не будем об этом…

Хиро опустил глаза на стопку дневников и бережно взял тот, что лежал сверху. Вокруг Отару клубился сигаретный дымок, а в пепельнице догорал окурок. Хофштадтер подошел к окну. В виднеющемся лесу стояла мертвая тишина: так всегда бывает перед бурей. В дверь еле слышно постучали. Дитрих обернулся:

— Войдите.

Вошла Фелипа, девушка-креолка, толкая перед собой столик на колесах с чашками, чайником и сахарницей, наполненной кусочками коричневого сахара. Прежде чем выйти, она мило улыбнулась. Штурмбанфюрер меланхолично проследил глазами за движением ее бедер, потом наполнил чашку для японца и, указав на рукописи, произнес:

— Когда прочтете, то поймете, почему я зазвал вас в такую даль.

Хиро взял чашку, вдохнул аромат напитка и сделал глоток.

— Поначалу, когда вы меня нашли, я, должен вам сказать, был настроен весьма… скептически. — Японец поставил чашку, наблюдая, как колышется жидкость. — Содержание вашего письма было довольно мутным. Кроме одного момента.

— Сумма! — Хофштадтер с любопытством взглянул на Отару.

— Да, сумма. Сначала я не был к вам расположен, но когда выяснились некоторые детали, передумал. Вы умеете убеждать. Однако, если бы военные события не обернулись таким образом, я, скорее всего, не поехал бы на край света. Меня не интересует ваше мнение об отце как о человеке, важно разделять его научные взгляды. Я химик и биолог. По правде сказать, мне пока не ясно, чего вы хотите. В документах упоминается несколько алкалоидов и энзимов, не более. Тут достаточно позвать любого специалиста-химика из рейха.

Японец немного помолчал и поинтересовался:

— Все же любопытно: а почему именно я?

— Ответы находятся здесь. — Штурмбанфюрер поднялся и указал на один из томов. Он уже собирался уйти, но задержался. — Мне не нужен какой-нибудь фанатик, способный посвятить себя только берлинской лазури, а необходим настоящий специалист.

Хофштадтер закрыл за собой дверь, и прошло несколько дней, прежде чем он открыл ее снова. Японец просил, чтобы его никто не беспокоил, кроме Фелипы, которая должна была приносить ему чай.

Дитрих представил себе, как Хиро лихорадочно листает страницы, делает выписки, расчеты, чертит диаграммы и схемы. Японец день за днем увлеченно изучал дневники. Теперь нужно, чтобы Отару занялся исследованиями и помог обустроить лабораторию в лесу.

Молнии озаряли темные силуэты стволов и крон, в стекло стучали крупные капли дождя. В непогоду деревья словно оживают — их тени извиваются, следуя ритму молний.

Свет, льющийся из-под абажура, трепетал на разбросанных по столу бумагах. Пол был усыпан разорванными и скатанными в шарики листками. Отару завел руки за спину и потянулся. Глаза его покраснели, так как за четверо суток проспал он не более двенадцати часов. Хиро поднялся из кресла, чтобы рассмотреть одну из картин, висевших на стене.

— «Лот и его дочь», — пояснил вошедший штурмбанфюрер.

— Что-что? — Отару задумался и не услышал, как открылась дверь.

— «Лот и его дочь». Тинторетто. Подлинник. В Европе осталась копия, и наверняка кто-нибудь из моих соотечественников ее прикарманил, сочтя настоящей.

Хофштадтер иронически скривил губы. Хиро остался бесстрастным.

— Это не единственная ценная картина. — Немец налил себе коньяка. — Дом существует благодаря наследию семьи и нацизма. Мое положение дало многое. Незадолго до вашего приезда я заключил сделку с новозеландцем, который очень заинтересовался полотном, что хранилось у меня в Швейцарии. На выручку от него закончили строительство лаборатории и возвели взлетно-посадочную полосу. Уж не думаете ли вы, что все мои «верные соратники» находятся здесь только из-за идей национал-социализма?

Ответа Дитрих не ждал.

— В общем, все почти готово. Оборудование уже прибыло. Базовый лагерь обустроен на славу: в бараки даже провели электричество и водопровод. Еще несколько дней — и аэродром сможет принимать самолеты. Борьба с джунглями оказалась не из легких и потребовала свою цену, причем не только в денежном эквиваленте. Кто-то стал добычей ягуара, кого-то придавило деревом. Проводники из племени гуарани^[11] что-то болтали о духах, рабочие ворчали, но мои люди умеют быть более убедительными, чем предрассудки.

Лампа в кабинете ярко вспыхнула и погасла — комната погрузилась во тьму. На несколько минут воцарилась тишина.

— Не волнуйтесь, Хиро. Наверное, барахлит генератор, — нарушив безмолвие, стал успокаивать японца хозяин. — Где-то у меня должны быть свечи…

Раздался звон разбитого стекла.

— О черт!.. — Пошарив на столе, Хофштадтер наконец нашел большую свечу.

Вскоре появилась Фелипа с лампой:

— Прошу прощения! Генератор неисправен, я принесла лампу.

— Спасибо, Фелипа! Сходи, пожалуйста, за веником и тряпкой, я разбил вазу.

— Сейчас, сеньор. — Огонек пламени плясал в глазах девушки.

Дитрих вздохнул и пояснил гостю:

— Дождь затянется надолго, нужно запастись терпением. Мы находимся вблизи Южного тропика, или, как его еще называют, тропика Козерога,^[12] в двух шагах от Амазонии.

Хофштадтер разлил в рюмки коньяк.

— А почему именно здесь? Я имею в виду причину, по которой вы выбрали это место. — Отару сделал большой глоток.

— В Европе все изменилось, кое-кто крупно просчитался. А я оказался дальновиднее, поэтому еще год назад решил уехать. Благодаря алчным знакомым мне удалось погрузить изрядную долю имущества на корабль в Варне, а остальное спрятать в надежном месте в Швейцарии и Лихтенштейне. Южная Америка меньше других завязана на войне. Здесь уже давно живет много немцев, среди которых есть весьма влиятельные люди.

— Значит, вскоре ваши соотечественники возьмут курс на эти края?

— Возможно. Многие уже перебираются сюда. Парагвай не протестует, когда приезжают те, кого в других местах называют преступниками. Победители, то есть американцы, еще до моего появления здесь начали вербовать людей Гиммлера, пользуясь давними связями Рейнхарда Гелена.^[13]

Неслышно вошла Фелипа и принялась вытирать пол. Дитрих внимательно, без всякого ехидства наблюдал, как она, наклонившись, собирает осколки. Вдруг штурмбанфюрер почувствовал на себе испытующий взгляд японца, который сразу опустил глаза и стал разглядывать носки своих ботинок.

— Я знаю генерала Гелена, — признался Отару. — Мы познакомились несколько лет назад в России. Некоторые люди из УСС^[14] называли мне его имя в перспективе будущих встреч, но их предложения не были так привлекательны, как ваше. И американцы… Мне трудно их понять.