"Зори над Русью" - читать интересную книгу автора (Рапов Михаил Александрович)
12. ВЕСНА
По–весеннему звенит капель. Воздух такой, что дышишь — не надышишься: не то весной пахнет, не то просто навозом с побуревших дорог. А все любо!
И на душе у Семки полегчало: вызнал — скоро мурза в Орду едет, значит, и его, Семкин, час близок. Тати научили такому, что или удача, или смерть неминуемы.
Удача так удача!
А если нет?.. Что ж, в весеннюю землю и лечь не так страшно!
На всякий случай Семка решил на страстной неделе говеть. Ходил ко Всем святым на Черторье, [46] выстаивал длинные великопостные службы. Но ни дым ладанный, ни рыданья скорбных напевов не заглушали в сердце радости весенней, горела она, как луч солнечный, упавший из узкого окна.
Древний мрак в церкви этим лучом надвое разрезало, а пламя свечей потускнело, светить перестало.
Далеко свечке до солнышка! Но бывает и от грошовой свечи светло, если на душе радость.
Так и Семен, придя на исповедь, сперва в темном углу только трепетный огонек увидел, вдруг с внезапным умилением, торопливым шепотом рассказал попу, ничего не затаив, и о горе, и о замыслах своих.
Поп спросил тихо, постно:
— Девка жива, говоришь? — Лицо его в полумраке не было видно.
Семка радостно:
— Жива, отец, жива! Отобью, к тебе венчаться приедем.
В ответ сокрушенный вздох:
— Ах, неразумный, неразумный! Великий грех задумал ты совершить, — опять вздох горше прежнего. — Легко сказать, на царского посла напасть. Экая татьба! Экое воровство! Обиды прощать надобно, аль не знаешь? — Несет поп совсем непонятное — тошно слушать.
— Как хошь, батюшка, а только прав я в этом деле. Что ты меня грехом стращаешь? Где это видано, чтоб за невесту да не вступиться?
— Вестимо, перечу! По–твоему — татьба, а я чаю: то удаль! Я, может, головы на этом деле не снесу, а ты мурзу поганого простить велишь. Обидно!
Поп упрямо:
— Нет тебе на то моего пастырского благословения! Потолковали, баста! Не моги и думать на разбой идти. Грех!
Семка попритушил вспыхнувший гнев, но отвечал совсем не смиренно:
— Грех, говоришь? Все одно, отец, приму и грех на душу, а Настю вызволю, — дерзко тряхнул кудрями.
Поп озлился:
— В геенну огненную [47] захотел? Прокляну, анафема!
В свою очередь озлился Семка:
— Испужал! Я на тя управу найду! Не благословишь? И не надо! Ужо спрошу, так ли ты рассудил.
Поп двинулся на Семку, ну вот–вот в волосья вцепится, зарычал:
— Ты загадками говоришь? К кому пойдешь спрашивать, еретик?
— И спрошу! — Семка, не замечая того, не слыша себя, орал во весь голос: — В Троицу [48] пойду, у тамошнего игумена отца Сергия спрошу: грех аль нет человека спасти? Он мне и грехи отпустит: все про него говорят — милостив…
— К Сергию? — Поп отступил на шаг, сразу осекся. В голове мелькнуло: «Вестимо, сей ересиарх [49] все грехи вору отпустит, ибо сам смутьян, царю ордынскому супротивник и нам, отцам духовным, досадчик, а князь Митя по младости, по неразумию Сергия любит…» Куда и гнев девался. Схватил парня за руку.
— Ты чего осерчал? Постой, куда ты?
Семка не слушал, двинул попа плечом, вышел на улицу. Вечерело. Острый, сырой холодок полз по земле. Воздух пьяный, весенний. После духоты церковной дышалось особенно, легко.
«Чего канителить? Сейчас же поеду к Троице!»
Отвязал коня, вскочил в седло, чмокнул губами. Застоявшийся конь весело поскакал по улице, тонкие льдинки, затянувшие лужи, хрустели под копытами. Над голыми березами кружились тучи грачей, кричали весело.