"Трудная позиция" - читать интересную книгу автора (Рыбин Анатолий Гаврилович)

28

От железнодорожной станции до Усть-Невенки два с половиной километра. Весь этот путь Крупенин шел пешком, не торопясь, чтобы не заявиться в незнакомую часть слишком рано.

На краю степи в белесой морозной мгле вставало солнце. Багровый свет его падал на волнистые увалы, на льдистый накат дороги и растворялся в холодной белизне снега. Было пустынно, как на необитаемой планете. Лишь кое-где на тощих стеблях маячили заиндевелые шары колючки, да поджарые кусты чилиги, будто онемевшие идолы, горбились то слева, то справа между холмами.

Усть-Невенка предстала перед Крупениным сразу, как только взошел он на взгорье, до льдистого блеска исхлестанное злыми жгутами буранов. Он сразу увидел ряды строений, дымы над крышами и шлагбаум с красным зрачком, флажка посередине. Рослый солдат в белой бараньей шубе, с автоматом через плечо проводил его в будку, прилепившуюся тут же, возле дороги. Хмуроватый краснолицый старшина неторопливо расспросил у Крупенина, кого ему нужно, поговорил с кем-то по телефону, затем коротко объяснил:

— Неудача, товарищ старший лейтенант. Саввушкин в наряде, командира роты на месте нет. Придется обождать малость.

— Все ясно. — Крупенин старательно потер озябшие руки. Эта задержка не очень огорчила его, потому что в будке весело потрескивала железная печка, посидеть возле которой после мороза было истинным блаженством.

Старшина выбрал самый крупный кизяковый кирпич и сунул его в печку, старательно пошуровав под ним крючковатой железной палкой.

— Ну, как он тут, Саввушкин? — нетерпеливо спросил Крупенин, приспособившись с другой стороны печки. — Служит, старается?

Старшина отложил палку, хитровато прищурился.

— Всякое бывает, товарищ старший лейтенант.

— А все же?

— Служит, конечно... А вы, извините, кем ему приходитесь? Не родственником?

— Знакомый просто, — сказал Крупенин. — Заехал вот повидаться.

— Из одних мест, что ли?

— Не совсем. Но знаем друг друга хорошо.

— И про то, как он из училища отчалил, тоже, похоже, знаете?

— Так... немного, — пожал плечами Крупенин. — Но то дело прошлое. Интересно, как он теперь. Уж вы-то, наверное, в курсе дела?

Огонь разгорался медленно, и старшина снова принялся ворошить в печке крючковатой железной палкой. Озаренное муаровым жаром хмуроватое лицо его сделалось совершенно пунцовым. Он уселся поудобнее, пристально посмотрел на гостя и, вскинув голову, сказал:

— Мне, товарищ старший лейтенант, по службе знать положено, потому как должность такая: все знай, все ведай.

— Ну-ну, рассказывайте...

— Чего больно рассказывать? Приметы прежние.

— Неужели и здесь натворил что-нибудь? — насторожился Крупенин.

— Да нет, — поправился старшина. — У нашего капитана особенно не разойдешься. А вообще, хотите обижайтесь, хотите нет, товарищ старший лейтенант, но скажу прямо: скользкая личность ваш Саввушкин. Один десятерых стоит.

— Ну а все-таки? Вы уж не таитесь, договаривайте. А то не очень хорошо получается.

Старшина помолчал, раздумчиво потер пальцами под сдвинутой на лоб шапкой, вместо ответа спросил загадочно:

— Вы, товарищ старший лейтенант, рыбу такую знаете — налима?

— А как же! Известная рыба.

— Вот и Саввушкин вроде налима. И так его не возьмешь и этак не возьмешь. А он воду мутит.

— Грубит, что ли? — не понял Крупенин.

— Зачем? Втихую все. больше. Сперва в уме приспосабливается, потом бумагу мучить начинает. Такие послания выводит, в конверт не лезут.

— Кому же, интересно?

— Ясное дело кому, начальству. На снисхождение бьет. Не хочет, как все, в карауле мерзнуть, вот и прицеливается увильнуть куда-нибудь. Вы уж с ним потолкуйте, товарищ старший лейтенант, по-свойски. Может, придет в сознание. Нельзя же на одних собственнических замыслах жить. На службе ведь человек находится.

Крупенину стало душно. Он встал и отступил к двери. С улицы донесся громкий голос солдата:

— Товарищ старшина! На выход!

Пришел капитан Ремешков, костистый, усатый, в туго перепоясанной узкой шинели. Знакомясь с Крупениным, заговорщицки кивнул ему, как старому знакомому:

— Приехали, значит? Правильно, по-братски.

От шлагбаума он повел гостя к себе в роту. Солнце уже поднялось над степью. Нежаркое и все еще расплывчатое в морозной мгле, оно уверенно набирало силу. Дымы над Усть-Невенкой как бы плавились под его лучами и огромным алым шлейфом текли в небо.

— Интересуетесь, значит? — спросил Ремешков, когда солдат с автоматом и старшина остались далеко позади. — Это хорошо. Что бы там ни было, посмотрите, поговорите. А он ведь мне о вас рассказывал, шельмец.

И хотя последнее слово Ремешков произнес как будто мирно, без злобы, Крупенину сделалось не по себе. Он спросил, не скрывая беспокойства, неужели человек и тут не образумился и все еще продолжает колобродить?

— Колобродить? — переспросил удивленно Ремешков. — Что вы имеете в виду?

— Да тут слышал кое-что.

— Аа-а-а! — догадался Ремешков. — Это вам старшина Суслов доложил. Ах, Суслов, Суслов! Опередил. Прыткий, оказывается. — Ремешков скривил губы в усмешке, — У Суслова, видите ли, своя механика. Саввушкин, понятно, переживает, нервничает, а старшина всегда на страже: как бы не вышло худо. Ничего не поделаешь, характер. А я вам другое скажу: хороший солдат Саввушкин, прямой, искренний. Доведись мне сейчас в тыл врага идти, в разведку, и человека с собой взять надежного. Так вот: взял бы Саввушкина не задумываясь. Его только судьба в детстве не миловала. Рос без отца. Мать тоже мытарилась от берега к берегу. Все это, конечно, понять нужно.

Крупенин шел молча. Он слушал капитана и убеждался: уж очень похож этот человек на полковника Осадчего. Не внешностью, нет, а какой-то особенной душевностью.

Пришли в ротную канцелярию, сели за стол. Капитан пригладил свои щетинистые усы, сказал, сдержанно улыбаясь:

— Так вот. Опять в училище просится Саввушкин. Возьмете?

— Хотелось бы, — ответил Крупенин чистосердечно. — Если, конечно, поддержите, дадите характеристику.

— Дам обязательно. Как же не дать! И письмо начальнику напишу, — пообещал Ремешков. — Недели через три-четыре ждите. Как раз инспекторская у нас пройдет. Каждый солдат оценку получит. Думаю, что для аттестации будет нелишне?

— Конечно, — согласился Крупенин.

— Ну и хорошо. А сейчас вот что... — Ремешков посмотрел на часы и предложил: — Сейчас встречу с Саввушкиным могу вам устроить. Аккурат смена часовых должна быть. Пойдемте!

И уже по пути к караульному помещению, которое находилось метрах в трехстах от ротной казармы, капитан объяснил гостю:

— Он ведь на самом ответственном посту сегодня, наш Саввушкин. Вроде как именинник...

Чем меньше времени оставалось до встречи, тем сильнее волновался Крупенин. Едва он вошел в маленькую комнату и разделся, как в дверях появился Саввушкин. Бывший курсант неузнаваемо возмужал, окреп, от былой угловатости и расхлябанности не осталось и следа. Увидав Крупенина, Саввушкин засветился от радости, но с места не сдвинулся. И лишь когда Крупенин сам протянул ему руку, чтобы поздороваться, он сказал трудно, со вздохом:

— Спасибо, товарищ старший лейтенант. За все спасибо.

Капитан Ремешков не вошел в комнату. Он предусмотрительно задержался где-то с начальником караула. Крупенин и Саввушкин были вдвоем, но разговор у них все же не клеился.

— Да вы не стесняйтесь, — подбадривал солдата Крупенин. — Рассказывайте, как вы тут?

— Не знаю, с чего и начать, товарищ старший лейтенант, — пожал плечами Саввушкин. — Пусть уж лучше командир наш расскажет. Ему виднее.

— Ну, а как с товарищами-то живете? — продолжал допытываться Крупенин.

— Хорошо живу. У нас рота дружная. Ребята понятливые.

— А дома все благополучно?

— Ничего вроде.

— «Ничего» — понятие растяжимое. Вы уж откровеннее.

Саввушкин отыскал в кармане сложенный вчетверо и немного помятый небольшой листок и протянул его Крупенину, признавшись:

— Это вам, товарищ старший лейтенант, от моей мамы. Она еще тогда прислала, в училище.

Письмо было небольшим, на одной странице.

«Дорогой, многоуважаемый товарищ командир!

Мне теперь известно, что к вам определили моего сынка Митю. Вы будете вроде как его главным учителем и потому должны знать про него все. Натура у Мити, я так полагаю, отцовская, малость несогласная, но отходчивая. Только влиятельности своей отец дать ему не смог по причине войны с проклятым Гитлером. О чем и решила уведомить вас. И еще прописываю про то, что я очень рада, что мой Митя подошел для учения на командира. Поэтому желаю попросить вас смотреть за ним построже. И ежели будет нужда приструнить его как следует, поступайте по собственному усмотрению. Никакой обиды с моей стороны в том не последует... Примите на то мое родительское право».

У Крупенина защемило сердце. И, пока он читал, вдумываясь в смысл написанного, боль стояла в груди, не проходила.

— Знаете что, Саввушкин, — сказал Крупенин. — Пишите заявление о возвращении в училище. Ведь хотите вернуться?

— Очень.

— А может, у вас другие какие-нибудь желания имеются, флотские? — шутливо спросил Крупенин, вспомнив о тетрадном листе с морем, кораблем и пальмами.

— Да нет, товарищ старший лейтенант. — Саввушкин замотал головой: — Я уже забыл об этом.

— А все-таки были такие мысли?

Солдат смущенно улыбнулся.

— Ну ладно, что было, то прошло, — сказал Крупенин. — Начнем все сызнова. Вот пройдет инспекторская, пишите. Буду ждать!

...Уезжал Крупенин из Усть-Невенки вечером, когда произошла уже смена караула и Саввушкин мог проводить своего бывшего командира до самой станции.

Поезд на станции стоял мало, всего одну минуту. Едва Крупенин успел попрощаться и вскочить в тамбур, как вагоны дернулись и поплыли, набирая скорость. Саввушкин шел по перрону все быстрей и быстрей. Потом побежал, стараясь держаться вровень с тамбуром, где все еще стоял Крупенин. Бежал и махал рукой, сдернув перчатку. Остановился Саввушкин под последним станционным фонарем, когда уже угнаться за поездом было невозможно. Он еще долго махал рукой, пока был виден сигнальный огонь последнего вагона.

Саввушкин вернулся со станции, когда все его товарищи по караулу уже спали, в казарме было тихо и полутемно, как после отбоя. Один лишь Коробов стоял у окна и смотрел на улицу, где в бледном свете электрического фонаря кружились и липли к стеклу редкие, неторопливые пушинки снега.

— Ты чего притаился? — спросил его Саввушкин. — Может, стихи сочиняешь?

— Ага, — отозвался Коробов. — Вечер зимний, вечер вьюжный... Нравится?

— Не очень.

— Мне тоже. А как у тебя?

— О чем ты?

— О чем же? О нем, твоем госте.

— Нормально. Проводил, распрощался. А ты почему не спишь?

— Курить хочу.

— Нет сигарет, что ли?

— Да есть... Только свои надоели. И не могу я один, а позвать некого, все дрыхнут.

— Какой ты интеллигентный стал, — улыбнулся Саввушкин и достал из кармана металлический портсигар. — Пойдем.

Они на цыпочках пересекли казарму, вошли в комнату для курения и, включив свет, сели возле стены на низкую деревянную скамейку.

— Так это тот самый, от которого ты письма ждал? — спросил Коробов.

— Он.

— Я так и решил. А кто он тебе доводится: брат, свояк?

— Сам ты «свояк», — рассердился Саввушкин. — И вообще, хватит о нем. Все равно ты ничего не поймешь. На вот прикуривай. — Он чиркнул спичкой по коробку, поднес огонь к сигарете Коробова, потом к своей. Затягиваясь, они долго молчали, глядя на фиолетовые облачка дыма, плывущие кверху, к полуоткрытой форточке. Молчание нарушил Коробов. Он сбил с сигареты пепел и, повернувшись к Саввушкину, обиженно спросил:

— А ты чего так сразу: «хватит», «не поймешь». Оттого, может, я и не сплю, что понять хочу. И тебя ждал, может, поэтому. А ты сразу... Друг тоже.

— Ну ладно, ладно, — смягчился Саввушкин. — Не выжимай слезу-то.

— Да я ничего. Просто думаю, если он, этот старший лейтенант, совсем чужой тебе, то почему же он такую заботу проявляет? Чем ты ему больно понравился?

— Чудной ты, Гриня. — Саввушкин вобрал в себя побольше дыма, повесил два кольца, одно рядом с другим, и затянулся снова. — Видишь ли, есть на свете такие люди, которые... Ну, как бы тебе сказать. Ну, которые не просто внимательные, хорошие, а больше. Они какие-то особенные. Их даже не поймешь сразу. Вот так и у меня вышло поначалу. Он, старший лейтенант, с душой ко мне, а я...

У двери неслышно выросла суховатая фигура старшины Суслова. Он, вероятно, уже собрался домой, но заметил свет в курительной комнате.

— Собеседование, значит, проводим? — спросил он негромко, хитроватым, тоном. — Вы что же, не слышали приказа командира роты, чтобы все, кто был в наряде, немедленно ложились отдыхать?

— Слышали,товарищ старшина, — ответил Коробов, поднявшись со скамейки и вытянувшись как по команде.

— В чем же дело?

— Да вот покурим и ляжем. Разрешите?

— Минутку еще, товарищ старшина, — попросил Саввушкин. — По одной выкурим, и все.

— Я знаю вашу минутку. Просидите тут до полуночи, а завтра дремать на занятиях будете. Сейчас же докуривайте и мигом по местам.

Едва старшина скрылся за дверью, как Коробов снова повернулся к Саввушкину, тихо зашептал:

— Ну, ну, и что дальше?

— А дальше и началось... — грустно вздохнул Саввушкин. — У меня ведь стремление к ракетам было. Я, так и в заявлении написал, когда поступал в училище: «Хочу быть ракетчиком». А тут, вижу, не то происходит. К ракетным установкам и близко не подпускают. Комбат, конечно, уговаривать стал: не торопись, дескать, Саввушкин, сперва общеобразовательный курс пройти нужно. Нет, думаю, это, наверное, как мой отчим в Сибирь меня взять обещал, да так и не взял. Вообще в детстве меня все время обманывали. Может, потому и стал я таким недоверчивым. А тут еще письмо от приятеля, Алешки-мудрого, подоспело. Он меня во флот все сманивал: сперва в военный, потом в гражданский. Такие фантазии рисовал, просто усидеть на месте невозможно было.

Коробов глядел на Саввушкина внимательно, не моргая. Сигарета его почти потухла.

— А в общем, не стоит об этом. Все это уже дело прошлое. — Саввушкин поднялся и бросил свою сигарету в железную урну. — Теперь все по-другому будет. Теперь я как будто заново на свет народился. Понимаешь, Гриня?

— Ты что же, опять в училище нацеливаешься? — спросил Коробов.

— Угадал, — мечтательно улыбнулся Саввушкин. — Только не знаю, как оно выйдет.

— Теперь выйдет, — уверенно сказал Коробов. — Даже сомневаться не надо.

В комнате снова появился старшина Суслов.

— Ну, что, дружки неразлучные, все сидим, покуриваем? — спросил он с раздражением. — Значит, еще по одной распалили?

— Никак нет, товарищ старшина, уже кончили, — ответил Саввушкин.

— А что же делаем? Разговорчиками занимаемся? Одно кончили, другое начали. Ох, Саввушкин, Саввушкин, ведь только-что со знакомым офицером встречались, обещали, наверное, дисциплину соблюдать, пример другим солдатам подавать, а сами за старое

— Да ничего такого не произошло, товарищ старшина. Покурили, вот и все, теперь спать пойдем. Разрешите?

— Шагайте, шагайте быстрей! — скомандовал Суслов и сам прошел следом за солдатами. И пока они стаскивали с себя обмундирование, потом забирались на койки под суконные одеяла, старшина стоял рядом и продолжал наставительно выговаривать.

Когда шаги старшины затихли в глубине коридора, Коробов поднял голову с подушки, спросил шепотом:

— Саввушкин, Митя, ты не спишь?

— Нет, а что? — так же тихо отозвался Саввушкин.

— Счастливый ты все же. А когда уедешь, про меня не забудешь?

— Чего ты выдумал? Как же я забуду?

— И напишешь мне?

— Обязательно. Только ты спи, а то снова старшина услышит.

— Ладно, буду спать, — пообещал Коробов.

Однако долго еще лежали друзья с открытыми глазами и все смотрели на огромные проемы слегка подернутых морозными узорами казарменных окон.